43. Москва. «Дивизион». Ордынцев
— Если нет Бога, то какой же я капитан? — патетически воскликнул Любчик.
Капитанство Любчика было его особым пунктиком — по сведениям Управления кадров, Юрка Любчик был самым молодым капитаном в российской милиции.
С трудом окончив школу — спас советский закон о всеобщем среднем образовании, потому что в каждом классе администрация мечтала выгнать лентяя и хулигана Любчика, — он все-таки просочился в Школу милиции. В девятнадцать получил погоны — это еще были звездочки лейтяги, даже не звездочки, а так — звездная пыль. И кинули его опером на «землю», где, к удивлению начальства, этот мумсик, молокосос, дал самый высокий процент раскрываемости в районе.
Через три года получил положенное — старлея. А тут грандиозное взятие в Бирюлеве новокузнецких душегубов Шкабары — Лабоцкого, и министр, у которого дело было на контроле, растрогался до слез и, не очень-то вникая в сроки чинопроизводства, молвил умиленно: «Поощрить по максимуму!»
Вот и носился Любчик, выскакивая из порток от гордости, и объяснял всем желающим, что звание капитана краеугольное в любой системе, в милиции или на корабле. Становой хребет офицерства! Мысль и мускул власти! Уже не сопливый молодой лейтяга, но и не замшелый усталый подполкан, — и ехидно косился на меня, засранец.
Гордон Марк Александрович усмехнулся:
— Если Любчика потянуло на достоевщину — не к добру… Что-то будет…
И я не смог удержаться, заверил:
— Бог есть! Поэтому ты капитан, и с твоими успехами «никогда ты не будешь майором»!
— Господи! — горестно завыл Любчик. — Ну разве от завидущих людишек услышишь доброе слово? А вам, командир Ордынцев, скажу прямо — в лоб, не таясь, по-солдатски, искренне, без излишних экивоков, затей и реверансов! Совершенно честно! Вы хоть, конечно, и гений, но меня оцениваете недостаточно. А вся ваша бранжа завидует моему уму, красоте и таланту. И от этого мне мучительно тяжело…
— Ладно, — остановил я его. — Чего ты хочешь?
— Во-первых, заслуженного признания, — поклонился Любчик. — А во-вторых, мы с Китом на пару дней должны исчезнуть из этого затхлого мирка.
— Зачем?
— Я надеюсь, что сегодня-завтра, может, послезавтра мы отловим Мамочку! — И обвел нас торжествующим взглядом.
— Докладывай, — осадил я его гарцовку.
Любчик подошел к лениво развалившемуся на стуле К.К.К. и, раздвинув пальцы, постучал его ладонями по голове — раздался сухой треск.
— Слышите? — испуганно спросил Любчик. — Удивляюсь сам, как в этой утлой голове рождаются такие замечательные мысли…
К.К.К. отодвинул его от себя, скомандовал, как шкодливому щенку:
— На место!
Любчик вернулся к моему столу и серьезно сказал:
— Этот невзрачный субъект, рядящийся под мента-криминалиста, сотворил на своих компьютерах чудо. Воссоздал из воздуха, из слов, портрет бандита Мамочки. Про который подруга Тойоточка оргаистически крикнула: «Как живой!»
— Замечательно, — согласился я. — Что дальше?
— Знаешь, командир Ордынцев, как девку на тусовке переклеивают? Вот я ее у Мамочки переклеил…
— Удалось?
— Думаю, вполне, — самодовольно хмыкнул Любчик. — Понимаешь, у нее мозговая деятельность вообще отсутствует. Она живет гормональными реакциями. Заставить думать невозможно — только чувственные ассоциации… Необходим эмоциональный резонанс…
Я спросил Гордона:
— Марк Александрович, может, ему успокаивающий укол сделать?
— Отойдет сам, — пообещал Гордон.
К.К.К. подтвердил:
— Пункт пятый памятки по научной организации труда: «Доверяй подчиненным, это повышает их сознательность и чувство ответственности за дело»…
— Тогда, Любчик, перестань трепаться и говори по делу, — попросил я мягко и посмотрел на него так, что дальше капитан доложил дробью:
— Тойоточка, замечательная девушка-патриотка, навела нас на зону обитания Мамочки. Вспомнила, сучара, как однажды с Мамочкой подъезжала к дому, — его Нарик посреди ночи за наркотой погнал. В квартиру не входила, дожидалась в машине. Показать этот дом она не может, поскольку дело было ночью, а она была кирная и затраханная. Но твердо опознает квадрат переулков около Колхозной, напротив института Склифосовского. Тут я его процежу обязательно…
— Пока звучит не шибко обнадеживающе, — уныло подвел я итог его победным реляциям.
— Командир Ордынцев! Да побойтесь Бога! От этой помеси китайца с черт знает чем добиться большего вообще невозможно! Это же растение! — Любчик задумчиво помолчал, мечтательно добавил: — Если бы не дисциплинарные условности — с удовольствием передернул на ней затвор…
К.К.К. сочувствующе посмотрел на меня:
— В инструкции написано: «Имей чувство юмора, цени его у подчиненных»…
— Там в твоих инструкциях нет прямых указаний для Любчика? — поинтересовался я.
— Конечно! Пункт «шестой-б»: «Офицер оперативных служб должен четко выполнять функциональные обязанности».
Любчик сочувствующе скривил физиономию:
— Видишь, командир Ордынцев, этот стон у них наукой зовется! И организацией труда! Вот захребетники! Стыдись, схоласт! — И сообщил нам, как нечто таинственное: — Мы с Китом завтра эти переулочки пропатрулируем, как первач на фильтре…
— Пешком? На «джопе»? — уточнил я. Любчик, легкий, гибкий, разбежался по комнате и мягко вспрыгнул Киту на спину, выглянул из-за его плеча:
— На осляти, как Христос в земле Гефсиманской…
Кит слегка повел плечами и стряхнул тощего Любчика на пол, как былинку. Усмехался — ему нравилась бойкость другана и напарника. Любчик тяжело вздохнул:
— И вот с таким субъектом мне надо работать! При этом он всегда делает вид, будто он не со мной…
— Естественно… — трагически опустил усы Кит. — С тобой на людях появляться вместе боязно… Принимают за ненормального…
— Кит, ты что думаешь обо всем этом? — спросил я его. — Есть шансы?
Кит долго раздумчиво молчал, достал из кармана сухарь, пожевал, потом изрек:
— Трудно сказать… Я помню, со мной в одном классе учились два парня, у них папаня был из высланных немцев, учитель, чокнутый… Назвал пацанов Шекспир и Шиллер. Ну, мы их, конечно, звали Шека и Шило. Так вот… — Он замолчал.
— Ну! Ну! Рожай! — подогнал я его.
Любчик опять возник:
— Командир Ордынцев, не перебивайте его. Он не мастер экспромта, он работает на вечность…
Кит посмотрел на него, вздохнул:
— Да ну тебя, все равно не поймешь, что к чему… Думаю, командир Ордынцев, возьмем мы их. Нужно будет только, чтоб нас поддержал Костя, — кивнул он на К.К.К.
— Давайте, жду результатов. Подсуетитесь, ребята… Этот крысеныш нам сильно нужен…
Гордон почему-то спросил:
— Слушайте, Любчик, а чем вы занимались до милиции?
— Я? Я? — удивился Любчик и пожал плечами. — Я родился в милиции…
— Метафора? — иронически переспросил Марк Александрович. — Мечта? Образ?
— Какая, к хренам, метафора? — завопил Любчик и полез в карман за паспортом. — Буквально! Глядите — «Станция Раздольная, Линейный отдел милиции». Поезд застрял в заносах, а маманя некстати разродилась до срока… Если по справедливости, мне выслуга со дня рождения полагается…
— Надеюсь! — обрадовался за товарища Кит. — Через год-два тебя кинут на пенсию, и я от тебя вздохну наконец…
