15. Москва. Ордынцев. Гараж
Василий Данилыч Прусик, агент под псевдонимом Гобейко, продержался до момента, пока Кит не примерился к рулевому колесу «хонды», чтобы вырвать его со всей колонкой.
— Да остановись ты зверствовать, жопастый баклажан! — закричал Прусик, заорал по-настоящему, распялив пасть, похожую на старую ржавую обойму, выкопанную из земли на местах боевой славы. — Поговорить, что ли, по-людски не можем? Будь человеком! Договоримся…
— Конечно, договоримся, — подал я голос. А Кит заверил:
— Ясное дело — договоримся! Обо всем договоримся! Ударим по рукам! По ногам! По рогам! По яйцам!..
Его усы-барометр были грозно подняты.
— Василий Данилыч, подойдите ко мне… — сказал я негромко.
Долговязый шестимесячный пожилой зародыш послушно просеменил ко мне и встал так, чтобы смотреть мне в лицо, но и Кита не выпускать из виду, если тот надумает крушить его машину дальше. А Кит вздохнул тяжело, как пахарь у края борозды, и достал из кармана воблу. Для размягчения рыбешки он обстукивал ее о блестящую полированную крышу «хонды», и выражение лица Прусика свидетельствовало, что ему было бы легче, кабы Кит обстукивал свою воблу о его плешь.
— Василий Данилович, нас здесь трое. Как вы думаете, чем мы отличаемся? — спросил я как бы загадочно.
— Откуда мне знать? — угрюмо буркнул Прусик. — Все мы люди. Сегодня ты пануешь, а завтра, может, я…
— Э, Василий Данилыч, вы, похоже, совсем без ума! — усмехнулся я. — Вы надо мной и после конца света пановать не будете. Но это пустой разговор. Я вам задал вопрос…
— Да откуда мне знать? Я вас сегодня вижу впервой! — со злобой возник агент.
— Хорошо, я объясню вам. Дело в том, что у меня мало времени. Мне нужно, чтобы вы быстро рассказали всю правду. Но есть проблема — мы все довольно разные люди. Вот, например, мой подчиненный Кит врёт иногда — по необходимости. Я не вру никогда — из принципа, назло. А вы врёте всё, всегда и везде. Вы не человек вовсе, а сплав харкотины из лжи, криводушия и подлости… Поэтому, если вы сейчас попробуете мне врать…
— Да Боже упаси! — прижал он клятвенно руки к килевой грудине потомственного рахитика. — Богом клянусь, правду скажу…
Кит уже добыл из воблы вяленый пузырь и обжигал спичкой, готовясь сожрать его, пока я отвлекся на минуту.
— Кит, имей совесть, отдай половину обожженки, — остановил я его. — И обращаю твое внимание, что клиент снова употребляет всуе имя Божье. По-моему, это грех…
— Наверняка! — согласился завзятый клерикал Кит Моржовый. — Не нравится мне это. Пожалуй, погляжу, что у него там с габаритными огнями…
Последовавший звон разбитых стекол убедил меня, что с задними фонарями у Гобейки теперь не все в порядке.
— Да перестань, ирод проклятый! — заблажил Гобейко-Прусик. — Я же сказал — все, что знаю, все…
— Тогда, Василий Данилыч, не тяните резину. Расскажите, что произошло с нашим товарищем Валерой Ларионовым?.. — попросил я.
— Что, что! Пришили его лица черножопой национальности…
— Кто именно?
— Ну, командир, дорогой ты мой, подумай сам — нешто они мне паспорта предъявляют? Шептались у нас, будто нугзаровские бандиты, Психа Нарика люди его уделали…
— Из джангировской группировки?
— Как сказать ето… Псих Нарик — племяш самого Джангирова… Братан Нарика Ахат под вышкой сидит сейчас. Ждут исполнения… Вот и слушок такой повеял, будто дядька с племянником поцапались крепко…
— Я вас правильно понял — Джангаров с Психом Нариком поссорились?
— Ну, естественно! Не со мной же… Вот я и протелефонил Валерке — приходи, мол, пошепчемся… Вы ведь в курсе, что я помогал ему? Исключительно по патриотическому соображению и за небольшую поддержку финансами…
— Я в курсе. Продолжайте, Василий Данилыч…
— Ну, встренулись мы, не очень далеко отсюда… За Курским… Покалякали, понятное дело… Обсказал я ему ситуацию, он подался звонить из автомата…
— Это когда было?
— Ну, точно не скажу, а так примерно часов после десяти…
— А почему он пошел звонить срочно?
— Так я ж объясняю — скандал у их главного, у дядьки с Психом приключился…
— Ну и что? Впервые бандиты разбираются между собой? Не крутите быку уши, Василий Данилыч! Объясните ясно, что такого важного узнал Ларионов, если он ночью, без поддержки, пошел в глубь вокзала?
На миг он задержал свои водянистые глазные яблоки на мне, и я успел уцепить плавающий в их глубине ужас. Глубже и острее, чем горечь за порушенную «хонду».
— Так я же вам толкую все время, — недоуменно развел он свои цепкие лапки, дивуясь на мою бестолковость, и я понял, что он решил скинуть еще одного мусорного козырька из своей крапленой, «заряженной» колоды. — Говорю же я, что базар у них вышел из-за компаньона джангировского, или кунака по-ихнему. Ну, которого Псих украл…
— Так, так, так, — негромко бормотал я, и азарт уже начал легонько сотрясать меня, и первое предчувствие словленной, пойманной игры сводило скулы, как холодной судорогой. — А кто этот кунак-то, вы поинтересовались, Василий Данилович?
— Черт его знает! Мужики тут баяли, что, мол, америкашка какой-то…
— Ага! Америкашка! — встрял Кит. — Слушай, недоделок а где же эти мужики твои собираются и бают про такие интересности? Может, ты меня отведешь туда?
Гобейко посмотрел на него с опаской, смирно заметил:
— Так они и не собираются нигде — это ж тебе не Государственная дума… Бродит народ прошелыжный, перехожий — от тычка до толчка, от палатки до шалмана… Треплются, а ветерок разговоры носит…
— Продолжайте, Василий Данилович… Что, Ларионов дозвонился куда-нибудь, говорил с кем-то?
— Вот это не скажу — не подслушивал, не знаю. Только он вышел из автомата и говорит — все! Пока, мол, друг, пока, спасибо тебе большое, позвони послезавтрева… Ты, мол, иди, а мне тут надо еще в одно местечко заглянуть… И зашагал на вагонную территорию, туда, меж путей… И все, не видал его более…
— Все? — спросил я нестрого.
— Все! — радостно отбил концовку урод.
— Кит! — позвал я своего труженика металлоремонта. — Он снова врет…
— А что я вру? — возбух Гобейко-Прусик. — Чего наврал-то?
Я тяжело вздохнул и стал медленно объяснять ему:
— Вы, Василий Данилыч, со мной неискренни. Это называется «дезинформация умолчанием». Вы надеетесь, коль мы вас прихватили здесь, отбиться от меня крошками, объедками, слухами… Рассчитываете, что я ваших мужиков, дружков или подельников не отловлю, а они вам за это не оторвут вашу многомудрую башку… Так вот — надеетесь зря…
— Почему?
— Потому что ведущий вас офицер Ларионов убит, и я допускаю, при вашем участии…
— Да что вы такое говорите? — завизжал Гобейко. — Я… я…
Кит мрачно посоветовал:
— Замолчи, осел! Ты молчи пока и слушай…
— Мне кажется, что вы встали на смертельный для агента путь двойного осведомительства: нам — про них, им — про нас. И подставили вчера Ларионова…
— Не подставлял я никого… — слабо возразил агент.
— Не будем сейчас обсуждать это… Если вы действительно больше ничего не знаете, Василий Данилович, то вы мне больше не нужны. От вас нет пользы, и я сегодня же закрою ваше агентурное дело. И вы переживете Ларионова на день, от силы — два…
— Почему? — разлепил трясущиеся губы Гобейко.
— Потому что я незамедлительно сплавлю информацию о вашей деятельности тем самым таинственным мужикам, которые слоняются от тычка до толчка…
— У тебя хоть завещание на все это добро заготовлено? — поинтересовался Кит, и усы его благодушно опустились. — Кому перепадет «для души», а кому «для бизнесу»?
— Не имеете права… по закону… — обессиленно помотал вздутой головой смрадный зародыш.
Кит засмеялся:
— Обрати внимание, командир Ордынцев, что эта сволота и сейчас боится своих больше, чем нас. — И обратился к Гобейке: — Чего ж ты вчера не помнил про права, обязанности? Чего ж ты только сейчас вспомнил про закон?
Гобейко затравленно прижмуривал свои жуткие глазные яблоки.
— А потому ты вчера был такой смелый, — объяснял ему Кит, лениво пошевеливая усищами, — что поверил, будто и нас можно бить влет, как хочешь! А тебя — нельзя! Только по закону! По писаному! Справедливому! Чтобы все права твои, падаль ты этакая, были соблюдены в строгости! Вот мы и соблюдем все в точности! По первому закону человеческому, красавец ты наш писаный и каканый!
— Это как это? — опасливо пискнул красавец. — Что-то я не слышал про такой закон…
— Сегодня и услышишь, и увидишь, и прочувствуешь, — пообещал Кит. — Закон-то простенький…
Гобейко умоляюще смотрел на меня — он все-таки надеялся, что Кит берет его на понт. А я кивнул, подтвердил:
— Око за око, зуб за зуб, ребро за ребро. Мы вас всех, Василий Данилыч, переколошматим. И начнем с вас…
— Под суд пойдете… — жалобно цеплялся Гобейко.
— Не смешите, Василий Данилыч! Мы вас сейчас заберем с собой, а на территории учиним роскошную облаву, поберем всех, кто под руку попадет. А вас, Василий Данилыч, к вечеру отпустим, гуляйте — от тычка до толчка, от палатки до шалмана…
Кит злорадно захохотал:
— Вот они тебе и поверят, смрадная сволота, что ты у нас молчал, как партизан в гестапо. Ты — на воле, а они — на киче? Я надеюсь, что они тебя до ночи разберут на три кучки и разложат по полкам — «для дома», «для души» и «для бизнесу»…
— Сейчас! Сейчас! Постойте! Я думаю, что в Валеру стрелял Мамочка… — заверещал Гобейко, и я понял, что запруду из страха, лжи и дерьма прорвало.
— Кто такой?
— Душегуб, бандит… Я не знаю, как его зовут по прозванию правильно, его Псих Нарик так кликал… Я, конечно, не знаю — Мамочка напал на Ларионова иль кто другой… Но он Психу друган самый близкий, такой же отмороженный… Как Ахатку-живореза вы замели, Мамочка стал у них самым первейшим, его Псих на самые крутые терки посылал…
— Откуда он возник?
— Так Ахат, Нарика брат, был Китайкин кобель, а потом она вроде перешла по наследству к Мамочке…
— Кто Китайка?
— Бельдюга раскосая. Простипома валютная! Ее Мамочка под америкашку подложил… Она, наверное, и подманула к бандюкам этого козла заокеанского… А бандюки его, видать, и взяли в сачок…
— А где держат американца? — спросил Кит.
— Клянусь! Клянусь — не знаю! — забился, слюной брызнул Гобейка. — Мабыть, на товарном дворе Курского вокзала… Или в поездных отстойниках… Да кто же без наводки сыщет в этом Шанхае? Там же жуть! Черный город!
— Стоп! — остановил я его сетования и сказал Киту: — Возьмешь его с собой. Отвези к Куклуксклану, пусть он с ним поработает всерьез…
Потом обернулся к предателю-агенту, взял его больно за ухо, подтянул к себе:
— Слушайте внимательно, Василий Данилович. Сейчас вами займется наш сотрудник-аналитик. Не вздумайте фантазировать — он будет проверять вас на компьютере. Вспоминайте все — важное, пустяковое, слухи и факты. Мы сами отберем злаки от плевел. И помните все время — вы сейчас бьетесь за свою никчемную и противную жизнь. Вы ведь сами сказали, что вам зачем-то жить надо…
Кит поднес к глазам Гобейки пятидесятикопеечную монету и, медленно сжимая большой и указательный пальцы, стал сгибать полтинник пополам.
— Ты не верь, Иудушка, что твоей жизни грош цена. Она сейчас вот сколько стоит. — и Кит сунул ему в руки сплюснутый латунный диск. — Держи ее в кулаке на допросе крепко и молись, сука! Может, реформы не будет…
