11

В Эпицентре у жизни есть распорядок.

Подъем на рассвете. Поскольку на ферме Дамайя всегда так и вставала, то это для нее просто. Для прочей гальки – а теперь она галька, бесполезный кусок камня, который следует обтесать или, по крайней мере, использовать для галтовки других, лучших камней, – подъем настает, когда кто-нибудь из инструкторов заходит в спальню и звонит в отвратительно громкий колокольчик, что заставляет морщиться даже тех, кто уже проснулся. Стонут все, включая Дамайю. Ей это нравится. От этого она чувствует себя как часть чего-то.

Они встают, застилают свои постели, по-военному заправляя одеяла. Затем они бредут в душевую, белую от электрического света и сверкающей плитки, благоухающую травяными чистящими растворами, поскольку Эпицентр нанимает Опор и неприкаянных из трущоб Юменеса для уборки. Поэтому и по другим причинам душевые замечательны. Никогда ей не доводилось каждый день мыться горячей водой, как здесь, где тонны ее просто падают из дырочек в потолке, как самый лучший в мире дождь. Она старается не показывать этого, поскольку некоторые другие гальки – экваториалы – будут над ней смеяться, над деревенщиной, потрясенной новизной доступной, удобной чистоты. Но да, она такая и есть.

После этого гальки чистят зубы и возвращаются в спальню одеваться и причесываться. Их униформа состоит из жестких серых брюк и белых рубашек с черным кантом, как у мальчиков, так и у девочек. Дети, у кого волосы длинные, или кудрявые, или слишком тонкие, должны зачесать и убрать их назад. Те дети, у кого волосы пепельные, курчавые или короткие, должны как следует их уложить. Затем гальки выстраиваются перед своими кроватями, ожидая, когда придет инструктор и пройдет по рядам. Они проверяют, действительно ли все гальки умылись. Они проверяют постели – не описался ли кто или неаккуратно заправил углы. Тех галек, кто не умыт, снова отправляют в душ, на сей раз холодный, и инструктор стоит и смотрит, чтобы все было сделано как следует. (Дамайя старается никогда так не попадаться, поскольку это вовсе не забавно.) Гальки, которые не оделись и не причесались или не застелили постель как подобает, отправляются в Дисциплинарный отдел, где получают наказание в соответствии с проступком. Непричесанные волосы остригают коротко, а при повторном проступке бреют наголо. Нечищеные зубы наказываются полосканием рта мылом. За непорядок одежды наказывают пятью ударами розгой по попе, за неаккуратно заправленную постель – десятью. От ударов кожа не лопается – инструкторы обучены так бить, – но остаются рубцы, которые жесткая ткань униформ должна натирать.

Вы представляете нас всех, говорят инструкторы, словно хоть одна галька осмелится протестовать. Когда вы грязны – все орогены грязны. Когда вы ленивы – все мы ленивы. Мы делаем вам больно, поскольку вы делаете больно всем нам.

Только раз Дамайя осмелилась оспаривать несправедливость этого утверждения. Все дети в Эпицентре разные – по возрасту, цвету кожи, росту. Некоторые говорят на санземэте с разными акцентами, будучи родом из разных частей света. У одной девочки острые зубы, поскольку у ее расы обычай подпиливать их. У одного мальчика нет пениса, хотя он засовывает носок себе в трусы после каждого мытья. Еще одна девочка редко регулярно питалась и поглощает все с волчьим аппетитом, будто по-прежнему голодает. (Инструкторы постоянно находят в ее постели припрятанную еду и заставляют съедать, все съедать, перед всеми, даже если ее начинает тошнить.) Невозможно ожидать одинаковости при таких различиях, и Дамайе кажется бессмысленным судить остальных по поведению детей, у которых общего лишь проклятие орогении.

Но теперь Дамайя знает, что мир несправедлив. Они орогены, Мисалемы этого мира, проклятые и ужасные от рождения. Потому необходимо сделать их безопасными. Как бы то ни было, если она будет делать то, что от нее ждут, не случится ничего неожиданного. Постель ее заправлена безупречно, зубы всегда чистые и белые. Когда она начинает забывать важное, смотрит на свою правую руку, которая то и дело ноет в холодные дни, хотя кости срослись за несколько недель. Она вспоминает боль и ее урок.

После инспекции идет завтрак по манере Санзе – долька какого-нибудь фрукта и колбаса, которые они берут в вестибюле спальни и едят на ходу. Они маленькими группами расходятся на уроки в разные дворы Эпицентра, которые старшие гальки называют тиглями, хотя их не так следует называть. (Есть многое, о чем гальки говорят между собой и чего они никогда не скажут старшим. Старшие это знают, но делают вид, что нет. Мир несправедлив, и иногда это не имеет смысла.)

В первом тигле, крытом, первые уроки проводятся за партами с аспидными досками, когда один из инструкторов Эпицентра читает лекцию. Иногда бывают устные экзамены, когда галек засыпают вопросами, пока кто-нибудь не запнется. Тогда его заставляют мыть доски. Так они учатся спокойно работать под давлением.

– Имя первого императора Древней Санзе?

– Землетрясение в Эрте испускает продольные волны в 6:35 и семь секунд и вибрационные волны в 6:37 и двадцать семь секунд. Каково запаздывание? – Этот вопрос становится более сложным для старших галек, поскольку они мыслят логарифмами и функциями.

– Камнелористика гласит: «Ищи центр круга». Где в этом суждении кроется ошибка?

Однажды этот вопрос достается Дамайе. Она встает и отвечает:

– Это утверждение объясняет, как можно найти примерное местоположение орогена по карте, – говорит она. – Оно неверно – упрощено, – поскольку зона поглощения орогена не круглая, а тороидальная. Многие не понимают, что зона эффекта простирается также вниз и вверх и искусный ороген может деформировать ее другими трехмерными способами.

Инструктор Марказит одобрительно кивает, и Дамайя чувствует гордость. Она любит оказываться правой. Марказит продолжает:

– И поскольку Предание трудно было бы запомнить, если бы в нем были фразы вроде «ищи инвертированный эпицентр конического торуса», мы имеем круги и центры. Точность принесена в жертву поэтичности.

Класс смеется. Это не смешно, но во время контрольных нервы натянуты.

После занятий ланч в большом открытом дворе, устроенном поодаль специально для этих целей. Поверх шифера натянут промасленный холщовый тент, им можно в дождливый день перекрыть весь двор, хотя в Юменесе, который далеко от моря, редко бывают такие дни. Так что гальки обычно сидят на длинных низких скамьях под ярко-голубым небом, смеются, пинаются и обзываются. На легкий завтрак подают много еды, вся разная, вкусная и сытная, хотя многое из далеких мест, и Дамайя не всегда знает, как что называется. (Она все равно съедает свою порцию. Ба учила ее никогда не отказываться от еды.)

Это любимое время Дамайи, хотя она единственная из галек, кто сидит одна за пустым столом. Она замечает, что многие так сидят, слишком многие, чтобы считать, что им не удалось завести друзей. У остальных такой вид, что Дамайя научилась быстро их распознавать – некоторая скрытность движений, нерешительность, напряженность взгляда и рта. У некоторых более явные отметины прежней жизни. Например, седоволосый мальчик с Восточного побережья, у которого нет руки до локтя, хотя он достаточно сноровисто обходится без нее. У девочки фенотипа санзе, где-то лет на пять старше Дамайи, одна сторона лица вся в кривых рубцах от ожогов. А еще у одной девочки, которая появилась здесь даже позже Дамайи, левая рука в специальной кожаной повязке вроде перчатки без пальцев, прикрепленной к запястью. Дамайя узнает повязку – она сама носила такую в первые свои недели в Эпицентре, пока ее рука заживала.

Они не очень смотрят друг на друга, она и эти, сидящие отдельно.

После ланча гальки гуляют по Кольцевым садам длинными молчаливыми вереницами под присмотром инструкторов, чтобы они не разговаривали и откровенно не пялились на старших орогенов. Конечно же, Дамайя смотрит во все глаза, поскольку как же иначе! Важно видеть, что их ждет, как только они заслужат свои кольца. Сад – настоящее чудо, как и сами орогены: взрослые и пожилые разного вида, все здоровые и красивые, уверенные, что и делает их красивыми. Все такие грозные в своих черных мундирах и полированных ботинках. Их кольца сверкают и вспыхивают, когда они свободно жестикулируют или переворачивают страницы книг, которые не обязаны читать, или убирают за ухо выбившуюся прядь.

То, что видит в них Дамайя, она поначалу не понимает, хотя желает этого так отчаянно, что это ее нервирует и изумляет. Когда первые недели превращаются в месяцы и она привыкает к рутине, она начинает понимать, что видит в старших орогенах: контроль. Они умеют управлять своей силой. Ни один из окольцованных орогенов не заморозит весь двор из-за того, что его толкнул какой-то мальчишка. Никто из этих элегантных профессионалов в черном глазом не моргнет при сильном землетрясении или когда семья от него откажется. Они знают, кто они такие, они приняли все, что это означает, и они не боятся ничего, даже Старика-Землю.

И если для того чтобы достичь этого, Дамайе придется поплатиться несколькими сломанными костями или провести несколько лет в месте, где никто ее не любит, где она даже не нравится никому, то это небольшая цена.

Потому она погружается в дневные практикумы по прикладной орогении. В тренировочных тиглях, расположенных в самом внутреннем кольце Эпицентра, Дамайя стоит в одном ряду с другими гальками одного с ней уровня опыта. Там под бдительным присмотром инструктора она учится визуализировать и дышать, по желанию расширять свое осознание земли, а не просто реагировать на ее движения или собственное возбуждение. Она учится контролировать свое возбуждение и все прочие эмоции, которые могут заставить ее силу реагировать на несуществующую угрозу. На этой стадии у галек нет хорошего контроля, так что никому из них не позволяется что-либо по-настоящему двигать. Инструкторы каким-то образом понимают, когда они вот-вот что-то сделают, и поскольку у всех инструкторов есть кольца, они могут проникнуть в развивающийся торус любого ребенка способом, который Дамайя пока не понимает, создавая короткий, ошеломляющий холодный шлепок воздуха как предупреждение. Это напоминание о серьезности урока, а также подтверждение тех слухов, о которых шепчутся старшие гальки, когда выключают свет. Будешь делать слишком много ошибок, инструкторы тебя заморозят.

Пройдет много лет, прежде чем Дамайя поймет, что, когда инструктор убивает запутавшегося студента, это не наказание, а милосердие.

После практики ужин и свободный час, когда они могут делать что захотят, – уступка их юности. Новенькие гальки, как правило, рано ложатся спать, вымотанные усилиями по обретению контроля над незримыми, непокорными мускулами. Старшие, более выносливые и энергичные, некоторое время смеются и играют вокруг коек спальни, пока инструкторы не объявляют, что гасят свет. На другой день все начинается снова.

Так проходят шесть месяцев.

Один из старших галек подходит к Дамайе на ланче. Мальчик высок, он экваториал, хотя не кажется полностью санзе. Волосы у него по текстуре проволочные, но по цвету они провинциально-светлые. У него плечи и развивающаяся крепость Опоры, что сразу заставляет ее насторожиться. Ей по-прежнему всюду чудится Заб.

Но мальчик улыбается, в его манерах нет ничего угрожающего, когда он подходит к ее одинокому столу и спрашивает:

– Можно сесть?

Она пожимает плечами. Она не хочет соседа, но ее охватывает любопытство. Он ставит свой поднос и садится.

– Я Аркит.

– Это не твое имя, – отвечает она, и его улыбка немного тускнеет.

– Это имя дали мне родители, – говорит он уже серьезнее, – и я буду его носить, пока никто не найдет способа отнять его у меня. А этого не будет никогда, поскольку это настоящее имя. Но, если тебе угодно, официально меня зовут Матчиш.

Разновидность аквамарина высшего качества, используемая почти исключительно в искусстве. Имя ему подходит – он симпатичный парнишка, невзирая на явное арктическое или антарктическое происхождение (ему все равно, но экваториалам не все равно), что делает его острогранно-опасно красивым, какими всегда бывают взрослые парни. И потому она решает называть его Матчиш.

– Чего ты хочешь?

– О, ты действительно работаешь над собственной популярностью.

Матчиш начинает есть, облокотившись на стол. (Но прежде он проверяет, нет ли поблизости инструкторов, которые могли бы упрекнуть его за такие манеры.)

– Ты ведь знаешь, как такое делается, верно? Симпатичный популярный парень вдруг проявляет интерес к провинциальной серой мышке. Все за это ее ненавидят, но она начинает становиться уверенной в себе. Затем парень предает ее и сожалеет об этом. Это ужасно, но потом она «находит себя», понимает, что он ей не нужен и, может, еще что-то в этом роде. – Он неопределенно шевелит пальцами в воздухе. – И в конце концов она превращается в самую красивую девушку на свете, потому что нравится себе. Но это не сработает, если ты не будешь краснеть, заикаться и делать вид, что я тебе не нравлюсь.

Она совершенно сбита с толку этой мешаниной слов. Это так ее раздражает, что она говорит:

– Но ты действительно мне не нравишься.

– О! – Он изображает, будто ранен в самое сердце. Вопреки всему, Дамайю его выходка заставляет немного расслабиться. В ответ он ухмыляется. – А, уже лучше. Ты что, книжек не читаешь? Или в той дыре, откуда ты родом, лористов нет?

Она не читает книг, поскольку еще не так хорошо умеет читать. Ее родители научили тому, чего достаточно, чтобы прожить, а инструкторы назначили ей дополнительное еженедельное чтение, чтобы улучшить ее умения в этом направлении. Но она не готова в этом признаться.

– Конечно, у нас есть лористы. Они обучают нас Преданию камня и рассказывают, как подготовиться…

– Бр-р. У вас настоящие лористы. – Мальчик трясет головой. – Там, где я вырос, их никто не слушал, кроме ясельных учителей и самых занудных геоместов. Больше всего все любили лористов-популяризаторов – ну, тех, кто выступает в амфитеатрах и барах. Их истории ничему не учат. Они просто забавные.

Дамайя никогда о таких не слышала, но, возможно, это экваториалы, которые никогда не добирались до Северного Срединья.

– Но лористы рассказывают о Предании камня. В этом их смысл. Если они такого не делают, то, может, следует называть их… ну… как-то иначе?

– Возможно. – Он протягивает руку и пытается стянуть кусок сыра с ее тарелки, а она так возбуждена этим разговором о популяризаторах, что даже не протестует. – Настоящие лористы жаловались на них юменесским Лидерам, но это все, что я знаю. Меня привезли сюда два года назад, и больше я ничего о них не слышал. – Он вздыхает. – Надеюсь, что популяризаторы не исчезнут. Мне они нравились, хотя их истории немного туповаты и предсказуемы. Конечно, их истории предназначены для яслей, а не для таких мест. – Уголки его губ изгибаются вниз, когда он оглядывается в некотором неодобрении.

Дамайя прекрасно понимает, о чем он, но хочет, чтобы он это сказал.

– Таких мест?

Он искоса смотрит на нее. Сверкает улыбкой, которая, наверное, очаровала больше людей, чем встревожила.

– О, ты сама понимаешь. Прекрасных, чудесных, совершенных мест, полных любви и света.

Дамайя смеется, затем останавливает себя. Она не уверена, почему сделала так.

– Ага. – Он с удовольствием заканчивает есть. – Я тоже не сразу начал смеяться после того, как попал сюда.

После этих слов он чуть-чуть начинает нравиться ей.

Ему ничего не нужно, через некоторое время понимает она. Он разговаривает ни о чем и ест ее еду, что нормально, поскольку она почти закончила есть. Вроде он не против, чтобы она называла его Матчиш. Она все так же не доверяет ему, но похоже, что ему просто не с кем поговорить. Это она понимает.

Наконец он встает и благодарит ее.

– Спасибо за эту искрометную беседу, – говорит он, хотя она была практически его монологом, и направляется к своим друзьям. Она выбрасывает его из головы, и день продолжается.

Только вот на другой день что-то меняется.

Сначала кто-то в душе сильно толкает ее, и она роняет полотенце. Когда она оборачивается, никто из девочек и мальчиков, моющихся в той же душевой, не смотрит на нее и не извиняется. Она списывает это на случайность.

Однако когда она выходит из душевой, оказывается, что кто-то украл ее обувь. Она приготовила ботинки вместе с одеждой, которую сложила на постели, прежде чем пойти в душ, чтобы ускорить процесс одевания. Она делает так каждое утро. Но теперь ботинок нет.

Она тщательно ищет их, везде, где могла бы их забыть, хотя она просто знает, что не забывала их. А когда она обводит взглядом остальных галек и те старательно на нее не смотрят, когда инструкторы объявляют поверку и ей ничего не остается, как вытянуться в своей безупречной униформе, но босой, тогда она понимает, что происходит.

Она проваливает поверку, и ее наказывают отдраиваением стоп пемзой, отчего ее ноги весь день саднят в новых ботинках, которые ей выдают.

Это лишь начало.

Тем вечером после ужина кто-то подливает что-то в ее сок. Галек, которые не умеют вести себя за столом, наказывают кухонными работами, что означает, что все они имеют доступ ко всей еде. Она об этом забывает и не думает о странном вкусе сока, пока у нее не расплывается взгляд и не начинает болеть голова. Но и тогда она не понимает, что происходит, она спотыкается и шатается по дороге в спальную. Один из инструкторов оттаскивает ее в сторону, ругает ее за недостаток координации и принюхивается к ее дыханию.

– И сколько же ты выпила? – спрашивает он.

Дамайя сдвигает брови, сначала не понимая, поскольку она выпила всего лишь положенный стакан сока. То, что она не сразу понимает, является результатом того, что она пила – кто-то подлил спирт в ее стакан.

Орогены не должны пить. Никогда. Способность двигать горы плюс опьянение равны катастрофе. Инструктора, остановившего ее, зовут Галенит, это один из молодых четырехколечников, который проводит послеобеденные тренировки по орогении. В тигле он безжалостен, но почему-то сейчас он ее жалеет. Он уводит ее с построения и ведет к себе, что, по счастью, близко. Там он укладывает Дамайю на диван и приказывает ей спать.

Утром Дамайя пьет воду и морщится от отвратительного вкуса во рту. Галенит сидит и смотрит на нее. Он говорит:

– Ты должна разобраться и покончить с этим. Если бы тебя поймал кто-то из старших… – он качает головой. Это такое серьезное нарушение, что за него даже не определено наказания. Оно будет ужасным – это все, что они должны знать.

Не важно, почему остальные гальки решили ее травить. Главное, что они это делают и это не безобидные шуточки. Они пытаются сделать так, чтобы ее заморозили. Галенит прав. Дамайя должна разобраться с этим. Немедленно.

Она решает, что ей нужен союзник.

Среди одиночек она заметила еще одну девочку. Ее все замечают – с ней что-то не так. Ее орогения нестабильна, подавлена. Это кинжал, постоянно направленный в землю и готовый в нее вонзиться, и обучение лишь ухудшает ситуацию, поскольку он становится все острее. Такого не должно случиться. Ее зовут Селу. Она еще не заслужила – или ей не дали – орогенского имени, но остальные гальки обзывают ее Осколком, и это имя прилипло к ней. Она даже откликается на это прозвище, поскольку не может отвадить их называть ее так.

Все уже шепчутся, что она не сдюжит. Что делает ее идеальной.

Дамайя подходит к Осколку на другой день за завтраком. (Теперь она пьет только воду, которую набирает из соседнего фонтана. Ей приходится есть то, что ей подают, но теперь она тщательно проверяет всю пищу, прежде чем что-то положить в рот.)

– Привет, – говорит она, ставя свой поднос.

Осколок окидывает ее взглядом.

– Что, все так плохо, что тебе понадобилась я?

Хороший признак того, что они могут быть откровенны друг с другом сразу.

– Да, – говорит Дамайя и садится, поскольку Осколок вроде не возражает. – Они ведь и тебя травят, не так ли? – Конечно, травят. Дамайя не видела того, что они делают, но иначе быть не может. Таков порядок жизни в Эпицентре.

Осколок вздыхает. От этого пространство чуть дрожит, или так на мгновение ощущается. Дамайя заставляет себя не реагировать, поскольку доброе партнерство не должно начинаться с проявлений страха. Осколок видит это и чуточку расслабляется. Вибрация нависшей опасности исчезает.

– Да, – тихо говорит Осколок. Внезапно Дамайя осознает, что Осколок рассержена, хотя смотрит в свою тарелку. Это заметно по тому, как жестко она сжимает вилку и как бесстрастно ее лицо. Дамайя удивляется – неужели у Осколка действительно проблемы с контролем? Или просто ее мучители довели ее? – И что же ты хочешь с этим сделать?

Дамайя вкратце излагает свой план. Поначалу Осколок кривится, но затем понимает, что она серьезно. Они молча заканчивают трапезу, Осколок по ходу дела думает. Наконец, она говорит:

– Я с тобой.

План на самом деле прост. Им надо найти голову змеи, а для этого лучше всего оставить наживку. Они решают, что ею будет Матчиш, поскольку он явно замешан в этом деле. Проблемы Дамайи начались сразу после его с виду дружеского разговора. Они дожидаются, когда он оказывается утром в душе вместе с ними, смеется вместе с друзьями, и затем Дамайя возвращается к своей койке.

– Где мои ботинки? – громко спрашивает она.

Остальные гальки озираются по сторонам, кто-то из них стонет, готовый поверить в то, что у обидчиков не хватило выдумки и они повторяют тот же трюк второй раз. Яшма, который всего на пару месяцев дольше в Эпицентре, чем Дамайя, хмыкает.

– Никто на сей раз не брал твоих тапок, – говорит он. – Они в твоем ящике.

– А ты откуда знаешь? Значит, это ты тогда их взял? – Дамайя становится перед ним, он ощетинивается и встречает ее на середине комнаты, расправив плечи.

– Я не брал твоего хлама! Если они пропали, то ты сама их потеряла!

– Я ничего не теряю. – Она тычет его пальцем в грудь. Он, как и она, из Северного Срединья, но тонкий и бледный, вероятно, из общины вблизи Арктики. Он краснеет от злости, остальные веселятся, но не очень громко, поскольку он задирает остальных куда громче. (Хорошая орогения – это прогиб, а не прекращение.) – Если ты их не брал, то знаешь, кто взял. – Она снова тычет его в грудь, и он отбрасывает ее руку.

– Не трогай меня, тупая маленькая свинья! Я сейчас тебе твой ржавый палец сломаю!

– Что тут происходит?

Все внезапно замолкают и резко оборачиваются. В дверях, готовый к вечерней поверке, стоит Сердолик, один из немногих старших среди инструкторов. Это крупный мужчина, бородатый и суровый, шестиколечник. Они все его боятся. От страха все гальки тут же разбегаются по местам у своих кроватей, вытянувшись «смирно». Дамайя ощущает невольный трепет. Но, бросив взгляд на Осколок, получает в ответ слабый кивок. Отвлекающий маневр сработал.

– Я спросил, что здесь происходит? – Сердолик входит в комнату, как только они выстраиваются. Он смотрит на Яшму, который по-прежнему красный, как спелое яблоко, но на сей раз скорее от страха, чем от злости. – Какая-то проблема?

Яшма злобно смотрит на Дамайю.

– Не у меня, инструктор.

Когда Сердолик поворачивается к ней, она уже готова.

– Кто-то украл мои ботинки, инструктор.

– Опять? – Добрый знак. В прошлый раз Сердолик просто выбранил ее за то, что она потеряла обувь, да еще и пытается оправдываться. – У тебя есть доказательство, что их украл Яшма?

Это самое слабое место. Она никогда не умела хорошо врать.

– Я знаю, что это был мальчик. Они исчезли во время последнего душа, а все девочки были внутри, со мной. Я считала.

Сердолик вздыхает.

– Если ты пытаешься переложить вину на свой недогляд на кого-то другого…

– Она всегда это делает, – встревает рыжая девочка с Восточного побережья.

– Да она вообще дефективная! – говорит мальчик, который выглядит так, будто они с ней из одной общины, если вообще не родственник. Половина галек тихо хихикают.

– Обыщите ящики мальчиков, – говорит Дамайя, не слушая хихиканья. Прошлый раз она об этом не просила, поскольку не знала точно, где могут быть ботинки. На сей раз она уверена. – У них было мало времени, чтобы избавиться от ботинок. Они должны были спрятать их где-то здесь. Посмотрите в их ящиках.

– Это нечестно, – говорит один из маленьких мальчиков, экваториал, который едва из ясельного возраста вышел.

– Нет, честно, – говорит Сердолик, еще более угрюмо глядя на нее. – Подумай, прежде чем просить меня нарушить личное пространство своих товарищей. Если ошибешься, на сей раз так легко не отделаешься.

Она еще помнит, как болели натертые ноги.

– Я понимаю, инструктор.

Сердолик вздыхает. Затем он поворачивается к мужской половине спальной.

– Открывайте свои ящики. Все. Покончим с этим.

Они ворчат, открывая их, и бросают злые взгляды на Дамайю. Она сама обострила ситуацию. Теперь они все ее ненавидят. Прекрасно. По крайней мере, теперь есть за что. Но все изменится, когда игра закончится.

Матчиш вместе с остальными открывает свой ящик со злобным сопением – и вот, ее ботинки лежат прямо поверх его свернутой униформы. Дамайя видит, как на его лице раздражение сменяется смятением, а потом смертельным ужасом. Она чувствует себя отвратительно. Она не любит причинять зло людям. Но она пристально смотрит, и когда на лице Матчиша возникает ярость, он резко поворачивается и смотрит на кого-то другого. Она прослеживает его взгляд, напряженно, готовая увидеть…

…что он смотрит на Яшму. Да. Этого она и ожидала. Значит, это он.

Яшма внезапно бледнеет. Он мотает головой, словно чтобы отделаться от обвиняющего взгляда Матчиша. Не получается.

Инструктор Сердолик все это видит. Он стискивает челюсти, когда снова смотрит на Дамайю. Он зол на нее? Почему? Он должен понимать, что она не могла иначе.

– Вижу, – словно в ответ на ее мысли, говорит он. Затем смотрит на Матчиша. – Что скажешь?

Матчиш не пытается оправдываться. Это она видит по его поникшим плечам и сжатым кулакам. Но он не будет отдуваться один. Потупив голову, он говорит:

– В тот раз ботинки взял Яшма.

– Неправда! – кричит Яшма, он пятится от койки на середину комнаты. Его всего трясет. Даже глаза дрожат, он вот-вот расплачется. – Он все врет, он просто пытается свалить на кого-нибудь… – Но когда Сердолик поворачивается к нему, Яшма вздрагивает и замолкает. Он почти выплевывает слова. – Она продала их для меня. Продала одному из неприкаянных уборщиков за выпивку!

И тут он показывает на Осколок.

Дамайя ахает, все в ней цепенеет. Осколок?

Осколок.

– Ты, ржавый людоедский выблядок! – Осколок стискивает кулаки. – Ты дал тому старому извращенцу пощупать себя за выпивку и письмо, ты прекрасно знал, что он не отдал бы нам его за ботинки…

– Оно было от моей матери! – теперь Яшма открыто плачет. – Я не хотел… чтобы он… не хотел, но мне не дали бы написать ей…

– Тебе понравилось, – глумливо скалится Осколок. – Я ведь сказала, что расскажу, если ты проболтаешься, верно? Я видела. Он засунул в тебя свои пальцы, а ты стонал, как от удовольствия, как какой-нибудь Селект, какой ты и есть, только у Селектов есть стандарты…

Это неправильно. Все неправильно. Все смотрят друг на друга, на орущую Осколка, на Дамайю, на рыдающего Яшму, на Сердолика. Комната полна ахов и шепотов. Снова возвращается то ощущение – подавленное, зловещее, не то чтобы вибрация, с которой высвобождается орогения Осколка, и все в комнате вздрагивают. Или это от слов и их смысла, поскольку галькам такого знать не положено. Да, они должны попадать в передряги, поскольку они дети, а у детей всегда так, но не в такие.

– Нет! – скулит Яшма. – Я велел тебе не рассказывать!

Теперь он открыто всхлипывает. Его губы двигаются, но ничего связного он произнести не может, только глухой, отчаянный вой – или, возможно, продолжение слова «нет». Невозможно сказать, поскольку шумят теперь все: кто-то шипит на Осколка, веля ей заткнуться, кто-то всхлипывает вместе с Яшмой, кто-то нервно хихикает над его слезами, некоторые нарочито перешептываются о том, что знали, но не верили…

– Хватит. – Комната замолкает от спокойной команды Сердолика, только Яшма продолжает тихо всхлипывать. Через мгновение челюсти Сердолика твердеют. – Ты, ты и ты, – он указывает на Матчиша, Яшму и Осколок. – Идите за мной.

Он выходит из комнаты. Трое галек переглядываются, и странно, что никого из них не испепеляет на месте неприкрытая ненависть, которой полны их взгляды. Затем Матчиш ругается и идет следом за Сердоликом. Яшма проводит рукавом по лицу и идет за ним, повесив голову и сжав кулаки. Осколок обводит вызывающим взглядом комнату – пока не натыкается на Дамайю. Тогда Осколок вздрагивает.

Дамайя смотрит на нее, поскольку она слишком ошарашена, чтобы отвести взгляд. И еще потому, что внутри у нее все кипит от гнева. Вот что значит доверяться другим. Осколок ей не друг, она ей даже не нравилась, но она думала, что они могут по крайней мере помочь друг другу. Теперь она нашла голову змеи, которая пыталась сожрать ее, а оказалось, что змея наполовину проглочена совершенно другой змеей. На результат тошно смотреть, куда уж убивать.

– Лучше ты, чем я, – негромко говорит в тишине Осколок. Дамайя ничего не говорит, не требует объяснения, но Осколок отвечает, прямо перед всеми. – Идея была в этом. Еще один промах – и мне конец, но ты, ты Маленькая Образцовая Гражданка. Высшие баллы по всем тестам, совершенный контроль в прикладной орогении, все при тебе. Инструкторы пока ничего плохого с тобой не сделают. И пока они пытались понять, как это случилось, что их маленькая звездная ученица внезапно накосячила, они перестали ждать, что я взорву какую-нибудь гору. Или пытаться заставить меня это сделать… хотя бы на время. – Ее улыбка гаснет, она отводит взгляд. – Идея была в этом.

Дамайя ничего не может сказать. Она даже думать не может. Так что Осколок качает головой и идет следом за всеми к Сердолику.

В комнате безмолвие. Никто не смотрит друг на друга.

Затем у двери какое-то шевеление, в комнату входят еще два инструктора и начинают проверять койку и ящик Яшмы. Гальки смотрят, как одна женщина поднимает матрас, а другая заглядывает под него. Слышится треск разрываемой материи, и инструктор появляется с большой коричневой фляжкой, наполовину полной. Она открывает флягу, принюхивается к содержимому, кривится и кивает другой женщине. Обе уходят.

Когда эхо их шагов затихает, Дамайя подходит к ящику Матчиша и забирает свои ботинки. Она опускает крышку – в тишине звук очень громкий. Никто не шевелится. Пока она не возвращается к своей койке и не садится, чтобы надеть ботинки.

Это служит сигналом. Слышатся вздохи, остальные тоже начинают шевелиться – достают книги для очередного урока, выходят в соседний двор, идут в буфетную, где готов завтрак. Когда в буфетную выходит сама Дамайя, какая-то девочка бросает на нее взгляд, затем быстро отстраняется.

– Извини, – бормочет она. – Это я толкнула тебя в душевой.

Дамайя смотрит на нее и видит потаенный страх в ее глазах, отчего кожа вокруг них натягивается.

– Ничего, – тихо отвечает она. – Забудь об этом.

Остальные гальки больше никогда не создавали проблем Дамайе. Через несколько дней возвращается Матчиш со сломанными руками и затравленными глазами, больше он никогда не разговаривает с Дамайей. Яшма не возвращается, но Сердолик говорит им, что его отослали в малый Эпицентр в Арктике, поскольку в юменесском Эпицентре о нем слишком много дурных воспоминаний. Возможно, это рассматривается как милость, но Дамайя понимает, что это ссылка, как ее ни понимай.

Могло быть и хуже.

Осколок исчезла. Больше никто о ней не вспоминает.