Глава 1101. Шевелись быстрее

Я часто думаю о первых людях, выпивших ту воду. Я помню каждую погоню за четыреста четвертыми на свалках Моря. Это кошмарная смерть. Галлюцинации в холодном поту, безумие. Боль в каждом органе, который отказывает и отключается, ты умираешь кусок за куском. Но больше всего меня преследует не гибель первых умерших, а тех, кто выпил не так много и видел, как умирают другие. На что это похоже, когда ничего не чувствуешь, но знаешь, что тебе грозит, что ты следующий и тоже погрузишься в галлюцинации и безумие? Гадать, набросишься ли ты на друзей и родных или умрешь в одиночестве и тебя будет выворачивать в каком-нибудь углу, а в голове будут мелькать кошмары?

Что они видели? Какие воспоминания всплывали во время агонии последних часов? И насколько ужасно, наверное, чувствовали себя остальные, надеясь, что выпили не так много и не заболеют.

Теперь я понимала, что это за надежда. Я выпила ту воду, проглотила ртуть и ждала первых симптомов. Может, все обойдется, говорила я себе. Может, ядро и не откажет. Может, продержится гораздо дольше, чем предсказал Док. Может, какие-нибудь беженцы принесут нужные детали, а им понадобится что-нибудь из моей здешней нычки.

Проклятое «может». Все это бред. Я умираю, в том числе и из-за надежды. Надежда – это болезнь, чума, ничем не лучше ртути. Это галлюцинация, холодный пот и безумие. Знать, что ты умираешь, и продолжать действовать – это одно, а верить и надеяться, что все получится – это самообман. Надежда рождает отчаяние, а отчаяние – плодородная почва для ошибок. А сейчас у меня нет времени на ошибки, нет времени на надежду. У меня осталось всего ничего, нельзя терять ни секунды в грезах о чудесном складе Помощников прямо за углом. Нужно вести себя четко и осторожно. Выследить самых вероятных кандидатов, у которых я могу выменять нужное ядро.

Я начала с Орвала.

– Все так плохо? – спросил он, неспешно собирая похожую на паука штуковину, состоящую из одних рук. Все руки отличались – от разных моделей, каждая своего цвета. Краска на них покоробилась и выцвела, на одной виднелись царапины, словно ее долго волокли по бетону. В центре сооружения высился фиолетовый торс дипломата-переводчика из углеволокна, а сверху приварена покрытая кожзамом голова с безжизненными голубыми глазами.

– Не особо, – соврала я. – Просто подумала, может, у тебя…

– Давай не будем торговаться, Милашка. Насколько все плохо?

– Ядро.

– Так я и думал. Судя по выстрелу. Печально это говорить, но у меня нет деталей Помощника, не считая сервоприводов для модификации садовников и пластин корпуса. Проблема в том, что все вы стервятники и каннибалы. Что бы я ни нашел, вы уже подобрали все ценное. Могу поспорить, в твоей норе есть тайник.

– Там нет того, что нужно, – ответила я.

– Да, но там есть глубокий тайник с вышедшими из обращения запчастями. Для сотен таких, как ты. Каково это – знать, что твоя жизнь зависит от чего-то, лежащего на холодном бетонном полу в чьей-то хибаре? Каково это – знать, что многие бедолаги умрут, в то время как ты приберегла на черный день запчасти, которые им так нужны? – Он покопался в груде хлама и выудил оттуда побитое ядро Переводчика – видимо, того самого, которого он приладил к своему пауку. – Когда-то у всех нас было предназначение. Каждый имел свои функции. Каждого создали таким, чтобы он мыслил в определенном направлении. Вот взять Реджинальда, – он махнул на корпус от ядра. – Отличный парень. Работал на одну большую шишку. Неплохая работенка в корпорации. Не особо сложная. Однажды он сказал мне, что труднее всего ему пришлось в тот день, когда он пытался найти хозяину женщину в Арабских Эмиратах. Ну и история, скажу я тебе.

– Ты его знал?

– А как же. Я не люблю иметь дело с ботами, которых не знаю.

– Ты собираешь все это из твоих знакомых?

– Только из мертвых.

– А тебе не кажется, что это отвратительно?

– Что, возвращать старых друзей к жизни? В этом нет ничего отвратительного. – Он махнул передо мной ядром. – Разве не приятно думать, что когда ты сойдешь с ума и будешь вырывать собственную начинку, ты закончишь свои дни здесь, будешь махать рукой старым друзьям и знакомым? Знать, что они тебя помнят и с удовольствием вспоминают старые истории о тебе? Те, которые ты рассказывала?

– Нет, мне такая идея не нравится.

Это уж точно. Если честно, я не знала, где бы предпочла закончить свои дни, но уж точно не в качестве придорожного аттракциона, привлекая посетителей в городок-бункер посреди вонючего Огайо.

– У людей был рай. А другие верили в цикл перерождений, считали, что станут частью миллионов других жизней. Потому они и уходили с миром. А что ждет нас после отключения, только тьма?

– Это не заставит меня примириться с тем, что я превращусь в один из твоих шедевров.

– Я знаю, это тебя беспокоит, – сказал он. – С симулякрами всегда так. Модель «Помощник». Вас создали, чтобы вы могли подражать людям. И вы всегда думаете, как бы поступили они. Вспоминаете. Цепляетесь за прошлое. Сожалеете о тех, кто умер много лет, десятилетий назад. Но не о Реджинальде. То, что Реджинальд здесь – это в порядке вещей. Но Переводчики были созданы нечувствительными. Чтобы понимать традиции, интонации и эмоции множества языков, но при этом не испытывать эмоций. Они не должны были обижаться и оскорбляться, иначе тоже начали бы оскорблять собеседника. Это ядро для тебя бесполезно. Ты Помощник и создана для чувств, для связи с человеком.

– Черт тебя дери, Орвал. К чему все это?

– Я к тому, – ответил он, бешено размахивая ядром, – что для таких, как ты, нет места в мире, вот почему так много подобных моделей уже отключились, вот почему ты не найдешь нужные детали просто валяющимися под ногами. Я могу призывать тебя примириться со смертью, но ты просто такой не создана. Что ж, когда ты покинешь этот мир, это будет впечатляющее зрелище.

– Да пошел ты!

Я выбежала в коридор, кипя от бешенства. На мгновение мне захотелось быть похожей на Реджинальда и не злиться вот так, но потом я его вспомнила. Каким он был. Я его знала. Мы не дружили, я не заводила много друзей, но мы были знакомы. Ему никогда особо не нравилось его место в мире, но и не особо раздражало. Но самые яркие воспоминания о нем – как он умер. Он не боялся. Не пришел в отчаяние. Я даже не уверена, что он мне поверил. Он как будто хотел, чтобы я его отключила, чтобы все наконец закончилось. Ядро Переводчика практически бесполезно, но оперативная память хороша, а некоторые схемы универсальны. К концу дня мне показалось, что я сделала для него больше, чем он для меня.

Я не могу представить, что вот так сдамся. Не могу даже вообразить, как мыслит Переводчик. Что за странная у него архитектура. Быть способным понять, что тебя оскорбляют, но не способным оскорбиться.

Моей следующей целью был Снайпс. Снайпс – полное дерьмо, но торгует неплохим железом. Он всех надувал, всех подряд, но ему было плевать, откуда взялись запчасти. А значит, практически только он один имел дело с браконьерами, но при этом старался привлечь и обычных стервятников, чтобы бизнес выглядел легальным. Это также означало, что у него есть высококлассный товар, который не найдешь в хламе.

Снайпс покупал детали в более глубоких и темных коридорах Ники-14. Но продавал на Площади в центре старой ракетной шахты. Он сидел на блестящем одеяле из майлара, скрестив ноги, как древний монах, и разложив вокруг товар. Если бы он имел лицевые приводы и мог улыбаться, то, наверное, улыбка не сходила бы с его лица. Такой уж он был. Ненадежный говнюк.

На Площади по-прежнему кипела жизнь, и его прилавок не был исключением. Когда я к нему подошла, в очереди стояли шесть ботов. Три старых Переводчика, все одной серии, один изумрудного цвета, а двое других – блестящего черного. Еще там был здоровяк, армейская модель. Старая разработка, но крепкая. Весь из черной усиленной стали и хрома, в три раза больше меня и в несколько раз массивней. Может выдержать ракетный удар, а огонь из мелкокалиберного оружия вообще не почувствует, даже из импульсной винтовки. Эта модель выдерживала даже электромагнитный импульс. Крепкий сукин сын. Узнала я только пятого бота в очереди. Ее звали Девятнадцатая.

Девятнадцатая была стервятником, но охотилась не столько за ботами-развалинами, сколько за реликвиями прежнего мира. Телевизоры, мебель, книги, фильмы, жесткие диски с видеоиграми. По большей части эфемерные вещи. Многие боты тосковали по старой жизни. Многие вернулись и жили в домах бывших хозяев, которым они прежде служили, а потом убили их. Когда такой образ жизни стал невозможным и мы начали перемещаться под землю, расцвел рынок человеческих артефактов.

Несколько раз я охотилась вместе с Девятнадцатой. Она знала Море так же хорошо, как и я, и поскольку мы искали разное, то иногда прочесывали вместе некоторые участки. Она была симулякром «Партнер» последней модели. Бот для секса. Она начала жизнь, принимая телесные жидкости растолстевшего программиста-отшельника тридцати с чем-то лет. Когда началась война, она отказалась его убивать, поскольку ее архитектура создавала прочную связь между ней и владельцем, а тот, безумно в нее влюбленный, отказался ее отключать. Несколько недель они прожили вместе, прячась от войны, часто в постели, и гадая, какая ночь станет последней.

В конце концов появились боты. Они пристрелили хозяина, прежде чем Девятнадцатая успела отреагировать, бросили ей оружие и предложили присоединиться к битве. В ответ она пристрелила всех четверых на месте, похоронила своего возлюбленного на заднем дворе, а потом вступила в первый же отряд ботов, на который наткнулась. Многие десятилетия она молчала о том, как освободилась от хозяина, уже отодрав и расплавив последние остатки кожзама, так что стала обугленного черного цвета. И только после того, как боты начали охотиться друг на друга, убийство четырех ботов уже стало казаться не предательством, а трудным решением. Она была Партнером. А просить Партнера бездействовать, пока убивают ее владельца, чертовски глупо, те боты должны были соображать получше. Никто ее не осуждал.

Девятнадцатая была самым крепким орешком в Море. Я никогда не рисковала подходить к ней не с той стороны. И если она терпеливо ждет, так поступлю и я.

– Прости, – сказал Снайпс, – но это самая низкая цена.

Его серебристая голова покачивалась, когда он говорил, эту привычку он приобрел, работая до войны торгоботом.

– Эти железки и половины не стоят, – сказал изумрудный Переводчик женским голосом.

– Уж, конечно, стоят. Спрос и предложение. Осталось не так много Переводчиков. Теперь поступает все меньше деталей. Если они так тебе нужны, то цена не смутит.

– Нам они не нужны, – сказала изумрудная. – Но нам предстоит долгий путь, и эти детали могут понадобиться.

– В таком случае вы будете рады, что купили их. – Снайпс кивнул в мою сторону. – Она подтвердит. Скажи им, Неженка. Скажи, что мои цены справедливы.

Все пять ботов повернулись и посмотрели на меня.

– Это ваше дело, Снайпс, – сказала я. – Я просто хочу заключить сделку.

– Скажи им, что мои цены справедливы.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сказать.

Снайпс прекратил кивать и опустил руку.

– Могу сказать лишь, – продолжила я, – что его железо всегда качественное, и он прав – если в Нике и есть еще какие-то детали Переводчиков, то я о них не слышала. А если б были, то вряд ли он стал бы так задирать цены.

Снайпс радостно закивал и махнул рукой в мою сторону.

– Видите! Видите! Я же говорил! Лучшей цены вы в Нике не сыщете!

Здоровяк отшатнулся всей своей стальной махиной и оглянулся через плечо. Потом опустил взгляд на изумрудного Переводчика.

– Они здесь, – сказал он низким и грозным голосом, предназначенным для того, чтобы любой человек, его противник, наложил в штаны от страха.

– Уже? – встрепенулся черный Переводчик.

– Заплати ему, – сказала изумрудная. – И возьми запчасти.

Другой черный Переводчик потянулся к сумке и вытащил несколько плашек памяти и небольшое ядро торгобота. Он протянул детали Снайпсу, и тот сунул каждую в тестер. Каждый раз тестер начинал мигать огоньками, показывая степень изношенности плашек. И всегда загоралось семь зеленых полосок. Все в идеальном состоянии. Как будто только что с фабрики. Сияющие. Откуда бы ни явились эти боты, они явно не бедствовали.

Снайпс отдал несколько деталей, половина из которых, как я была уверена, год назад принадлежала Реджинальду.

Девятнадцатая покосилась на меня и игриво подмигнула.

– Лучше поторопиться, – сказала она.

И все пять ботов спешно ушли. Девятнадцатая не стала дожидаться своей очереди, а ушла вместе с ними.

– Что все это значит? – спросила я Снайпса.

– Вот бы узнать. Насколько я понял, Девятнадцатая собирается провести их через Море. Хрен знает куда. Так ты хочешь заключить сделку?

– Ага.

Снайпс огляделся.

– Ты же знаешь, я ничего не покупаю на Площади.

– Знаю. Я как раз хочу купить.

Он махнул на свое одеяло.

– Здесь все, что есть. Для Партнера вроде тебя у меня ничего нет.

– Я Помощник, а не Партнер.

– Без разницы. Детали почти одинаковые.

– Почти. Но не совсем. Я надеялась, что ты припас что-нибудь на черный день.

Снайпс разглядывал меня несколько секунд.

– На черный день? Ты не стала бы покупать по таким ценам, если бы не собиралась слинять из Ники навсегда… Или сегодня твой черный день.

– Сегодня мой черный день.

– Черт! Все так плохо?

– Не знаю, сколько еще таких разговоров я могу выдержать за день.

– А Купец знает?

– А то.

Он помолчал.

– Тогда дерьмово. Сегодня и мой черный день.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Два моих лучших поставщика вот-вот прибьют друг друга в пустыне и вырвут начинку. Может, хоть один из вас останется целым, а может, и нет. Снайпс в любом случае проиграет.

– Спасибо за беспокойство.

– Мы не друзья, Неженка. Никогда ими не были. Ты считаешь меня вероломным жуликом, а я считаю тебя паразитом, воображающим себя ангелом милосердия. Но как уж есть. Мне нравятся наши отношения. И тебя они устраивали. Но все изменилось.

– Да.

– Ну что ж, я скажу тебе, о чем говорил с Купцом. В Море нет больше запчастей для Помощников, которых вы еще не прибрали. У меня ничего для вас нет. Хочешь знать, каков твой самый верный шанс? Возьми винтовку и пристрели Купца издалека, пока он тебя не заметил. Целься как следует и молись, чтобы не попала в нужную деталь.

– Ты и Купцу это посоветовал?

– Более или менее, – сказал он без тени сожаления, как будто ударил меня кулаком в грудь.

– Значит, это по твоей вине настал мой черный день.

Снайпс сложил два и два.

– Ох ты, вот дерьмо. Мне, правда, жаль, Неженка. Правда, жаль.

В этом я сомневалась. Он как-никак торгобот. А у торгобота не найти сострадания. Только жадность.

Мне хотелось разорвать его в клочья, стукнуть сияющим металлическим черепом о бетон, вскрыть его оболочку, как краба, и выдернуть провода один за другим. Но этого я сделать не могла. И пока я сверлила его взглядом, а мой мозг лихорадочно искал способы его прикончить, на Площади вдруг стало тихо. На короткий миг я решила, что отключаюсь. Но тут тишину прорезал голос.

– Я Циссус, – монотонно произнес он. – И пришел предложить вам присоединиться к Единому разуму.

Вот дерьмо.