НЕГЭНТРОПИАНЫ

ПРОТОКОЛЫ NSCC

Standard Imperial Protocol (SIP), называемый «императорским протоколом» или просто «протоколом». В Цивилизации HS охватывает все пространства, доступные для пустышек стахсов, а кроме прочего и биосферы всех ее землеподобных планет.

First Tradition Imperial Protocol (FTIP), протокол Первой Традиции. Суживает условия SIP до традиции цивилизации стахсов.

First Tradition Orthodox Imperial Protocol (FTOIP), называемый «Ортодоксией». Суживает условия FTIP, в т. ч. не допуская ни конфигурации, ни деконфигурации манифестации в своих границах, и навязывая алгоритмы биологической смерти.

Standard Imperial Protocol for Space (SIPS), космический протокол. Расширяет условия SIP. Многочисленные подпротоколы: для атмосфер газовых гигантов, для вакуума, для пустых планет, для низких орбит.

«Мультитузаурус» (Субкод HS).

Солнце гремело с безоблачной синевы, соленый ветер рвал пурпурные полотнища знамен на шпилях замка, кричали птицы  – Замойский выслеживал чернокожую убийцу.

Манифестируясь в Фарстоне, она нарушила императорские протоколы. Он же двигался назад по линиям преступления. Насильно переиндексированный нановар сверкал в воздухе ледяной чернотой. Струны пружинили, утягивая негритянку дальше от Джудаса, от гостей, за газон – жилы бестии были того же цвета, что и пигмент мортоманифестации.

Он шел за ней – последний верный подданный Энтропии. Все и всё остальное выражали ей тут свое послушание: люди шагали назад, птицы летели хвостами вперед, разлитые напитки взлетали высокими струями в бутылки, знамена хлопали в неестественных рывках полотна.

Замойский заметил конец черных струн и ускорил шаг. Опередил убийцу. Тут струны начинались: черная дыра размером с кулак, клубок тьмы, око ночи, вытаращенное в солнечный день в полутора метрах над каменной дорожкой, сразу за изломом замка. Оно неумолимо притягивало негритянку, чья спина уже появлялась из-за стены, высокое пламя резко скворчало.

– Стоп. Что это?

Фоэбэ Патрик Георг Макферсон моргнулу на миг своей манифестацией.

– Первоисточник нано.

Адама ону раздражалу:

– Да выйди же наружу!

Примовая Георга встала слева от Замойского.

– Пусти до конца, – сказала она, – увидишь, как конфигурируется.

= …семнадцатая просьба о встрече от оска Крессу filius «Гнозис», сто четырнадцатая от оска Сюзи filius «Скорц», первая от…

Замойский решительно игнорировал голоса, доносящиеся до его //ушей.

Его прим выколдовал из воздуха тросточку и указал ею на замороженные бедра наноассасина.

– Но на самом деле – что это на самом деле?

– Я могу?..

– Прошу.

Обе манифестации исчезли, а все поле зрения /Замойского наполнил густой, серый туман.

= Позволь = сказалу Патрик Георг.

Zoom, zoom, zoom. Они проваливались внутрь туманных клубов. Серые тучи разъезжались во все стороны, и Адам сразу заметил между ними фрагменты замковой стены, кусок газона, краешек неба, а еще черную струну, пробивающую туман, словно негатив лазерного луча. В правом нижнем углу зрения фоэбэ включилу счетчик масштаба. Zoom, zoom, zoom. Они падали с постоянной скоростью, последовательность размерности увеличивалась ежесекундно; как раз покидали мезокосмос.

= Видишь?

Бестелесный, лишенный какой бы то ни было манифестации – ты направление своего взгляда, точка сосредоточения чувств, ничто более. Патрик повернулу взгляд Замойского на 40° вправо, на 30° вниз. Адам вплывал сейчас в полосу тени.

Минус 6, минус 7. Туман выглядел словно тронутый сильной пикселозой: из монолитной субстанции превратился в неупорядоченные скопления разноцветных сгустков.

Минус 8. Внезапный переход: скопления стали упорядоченными.

Zoom, стоп.

= Теперь ты можешь рассмотреть как материал, так и структуру. Сначала взгляни на императорские, более светлые. Какие цвета ты в состоянии различить?

= Погоди… все сводится к «чистым». Желтые, синие, красные.

= Тон, кротон и орт. Если бы я отступил еще немного, ты бы увидел полную палитру триад: двадцать семь комбинаций, двадцать семь оттенков. Это школьное соотношение. Желтый, синий и красный. Из этих трех кирпичиков при помощи языка программирования инфа, NSCC, мы конфигурируем любых возможных операторов. В том числе и наши манифестации. В том числе и маммоиды. В том числе и Цивилизации Смерти. Тон, кротон и орт. Видишь? Они наполняют все пространство; ясное дело, с разной густотой. Перечитай Базовый Договор. Каждое обитаемое пространство, принадлежащее к Цивилизации Homo Sapiens, а согласно Третьей Поправке, также и космический вакуум, закрытый в ее Портах, – наполнены императорским нановаром.

= Погоди – значит там, в Африке —

= Вся Земля. Тут, на свадьбе Беатриче, – ты дышал инфом, пил его, потел им, он кружил у тебя в венах, проникал сквозь кожу, осаждался в мозгу. Он всюду.

Радужный туман окружал их бестелесные перцептории со всех сторон. КТТООТКТКОКООТТКОТКТООООКТКТОТТОКТКККОТТКТОТОКТКОТКТТОТОКТКТОТКТОТКТКТОООТКТОТКТТОКТТОКТТОКОТОТКТОКТОКТТОТКТКТОТКОООТКТОКТТКТКТКОКККТОТКТОТТТККТОО…

Дышит, пьет, испражняется…

А ведь сейчас его пустышку инвадирует не Император – а Франтишек.

Если бы у Замойского было тело – если бы он им сейчас обладал – то наверняка затрясся бы от отвращения. Они все здесь живут в кишках левиафана. Пусть и неорганических, что с того? Если рассматривать на таком уровне, то уже все либо органика, либо неорганика, как кто предпочтет.

Но я не могу мыслить иначе. Склизкое чудовище, аморфная бестия, холодный левиафан. Они живут в нем, он в них. И полагают это нормальным. Гребаная Цивилизация!

По хребту Замойского прошла морозная волна. (Но ведь хребта у него нет).

Если во всей Цивилизации – значит и там, тогда: в Африке, в Пурмагезе, в роще над ручьем. И дальше: в Мешке, в кулаке де ля Рошу et consortes. Что, собственно, говорила Анжелика? Каков там генезис Смауга? Ведь не императорское нано, отрезанное от Плато? Отрезали его Войны – а Войны выпущены Цивилизацией, не Горизонталистами де ля Рошу. Горизонталисты не могли этого предвидеть; они выкрали нас раньше. Потому должны были иметь какой-то иной способ избавиться от инфа. Причем до такой степени очевидный для всех, что о нем никто даже не заикнулся.

Он спросил фоэбэ.

= Нелицензированное нано, = ответилу Патрик. = Существует множество моделей нановара, куда более вирулентных, чем инф. Императорский не самый оптимальный с этой точки зрения, поскольку не действует, по крайней мере, на нижайшем из возможных – атомарном – уровне.

Дернуло. Zoom. Минус 9.

Поле зрения заполонила группа красных и голубых гранул, каждая как воздушный шар. Замойский перемещался между ними без усилия, проникая сквозь узкие щели – точка, нульмерное тело, волна инфоветра. Он проплыл под несколькими десятками линейно соединенных воздушных шаров и увидел облако яростного фиолета.

Снова рывок. Минус 10. Адам провалился между фиолетовыми пирамидами.

= А вот это – наноботы in limine. Конечно, уже чистая симуляция, = сказалу фоэбэ. = Подэнзиматические движители, однообразные ассемблеры и репликаторы, специализированные дизассемблеры… Императорское нано, как видишь, значительно больше их, а потому уступчиво к атакам с нижних уровней.

= Тогда почему?..

= Закон. Для безопасности. Перечитай Базовый. Мы бы никогда не позволили подобного распространения инфа, если бы он не был контролируемым, скажем так, «у основ».

На уровень фиолетового нано они не сошли; вместо этого резко свернули вверх и пробили поверхность ближайшего воздушного шара. Промельк желтого – и уже иной мир.

И Замойскому пришлось напоминать себе, что это лишь модель, репрезентация.

Скелет нанобота – орта – был выстроен симметрично, на базе мультидодекаэдра. К каждому четвертому внешнему атому были прицеплены длинные цепочки экзекутивных частиц. Тут, внутри бота, визуализация утрачивала элегантность и гладкость: границы отдельных атомов оказывались размытыми, а сами атомы имели странную, трудную для описания форму, близкую, кажется, не к шарам, а к эллипсоидам, клепсидрам, а нередко почти параллелепипедам.

В сердце многократного додекаэдра находилось таинственное сплетение молекул, настолько тесное, что непросто было различить в нем отдельные электронные облака.

= Каждый императорский нанобот контролируется непосредственно с Плато. Манифестации инфа – это отражения программ NSCC. Меняется карта NSCC – меняются связи и структура 3D-инфа. Понимаешь ли теперь, что такое то черное нано?

= Хакнутый инф.

= Да.

Фоэбэ закрылу визуализацию и вернулу старые адресации манифестации.

Прим Замойского опустил руку с тросточкой. Заморгал от июльского солнца, взглянул на негритянку, огонь, струны. Снова поднял руку. Жилы под ударом резонировали. Первертированная имперская. Кто-то вошел на ее Поля.

Весь Фарстон был объят протоколом Первой Традиции. Содержится ли в нем трех-с-половиной-метровая женщина с огнем на черепе? Из машинной ошибки и машинной сверхкорректности рождаются наибольшие абсурды.

Адам снова запустил запись. Чернокожую мортоманифестацию потянуло назад, фоэбэ и стахс отступили. Шло все со скоростью один к одному, и конец (то есть начало) разыгрался молниеносно. В двух метрах перед Оком Ночи негритянка распалась. Сперва угасло пламя на ее черепе – словно закрутили ацетиленовую горелку. Потом – щелк-щелк-щелк; три моргания глазом – она сложилась в себя, как органическое оригами. Двукратно, четырехкратно, восьмикратно – назад, по черным линиям беззакония – 64-кратно, 128-кратно… засосало ее Око Ночи.

Теперь еще секунда, полторы – закрылось и оно, уходя от света к своим невидимым доменам.

– Миг для энтропии, – пробормотал Адам.

Поворот и —

Симуляция прыгнула вперед.

Снова (кажется, уже в четвертый раз) он увидел последовательность событий. В пропитанном солнечным светом воздухе взорвалась граната темноты, сквозь выбитую дыру проглянуло Око, черный клубень, карман ночи. Все быстрее пульсируя, выбросило из себя в сияние дня зародыш убийцы. Тот, едва выпав на свет, начал с ужасающей скоростью развертываться до полной манифестации.

Замойский запустил рестарт и просмотрел это снова, теперь без визуализации инфовых микроструктур.

Негритянка взорвалась ex nihilo, просто из воздуха. Может лишь доля секунды раньше – отпечаток движения, слишком резкого, чтобы оно отобразилось в зрачках… Но если кто-то знает, чего именно ожидать, то заметит френетическую пляску тесно сплетенных рук, ног, ребер, кожи, внутренних органов, ничем, однако, не напоминающих фрагменты человеческой анатомии. Словно анатомический атлас рисовали кубисты…

– Хватит, – прошептал он. – Я должен подумать, – а по воле рандомизатора издевательски при этом улыбнулся.

Георг перепроцессировалу это как-то по-своему, поскольку сразу же выскочилу с предложением:

– Если у тебя нет других обязательств, стахс, приглашаю тебя в «Три Короны».

= «Три Короны», инфо.

= Частный стахсово-фоэбэвый клуб, Лондон, под протоколами Ортодоксии. Правила? История? Члены? Другие подробности?

– Благодарю.

П.Г. переслалу ему на Поля буферные адреса и крипто для доступа. Замойский рефлекторно разгладил китайский кафтан и переадресовался.

Они стояли на ступенях кирпичного дома в старой части Лондона. Постконденсатный вихрь воздуха уже замедлялся, медленно опадали пыль и листья. Манифестация Георгу как раз поднимала руку, чтобы постучать; манифестация была та же самая (идентичная), как и в Фарстоне. Да и Замойский не изменился: Да_Винчи_VII, Князь Востока – теперь это уже жесткий дефолт.

Прежде чем он вошел, еще раз оглянулся на улицу, на перекресток. Пара подростков кричала друг на друга с противоположных тротуаров. Проехала машина (серебристый «мерседес»). Старик читал на ходу газету, ветер вырывал ее и мял. Из-за угла выскочила собака, обнюхала ботинок мужчины, боднула лбом его ногу – человек, не глядя, потянулся вниз и погладил дворнягу.

Это что, вторичные манифестации? Адам был уверен, что нет. Он видит настоящих, биологических людей, настоящую собаку, автомобиль, отравляющий воздух, – XX век в веке XXIX.

Замойский и Макферсон вошли в «Три Короны».

Это не был «Клуб Диоген» Майкрофта Холмса, но, тем не менее, никто не повышал голос над уровнем ленивой беседы, да и женщин Адам заметил не слишком много. Вся мебель выполнена из темного дерева, оно же покрывало стены, бордовые ковры выстилали паркет, приглушая звуки шагов… Тишина обладала глубиной и фактурой арабского гобелена.

Инсталлированные в панели керосиновые лампы истекали медно-бронзовым, тяжелым светом. Как же свет может быть тяжелым? Да именно так: покрывая каждую поверхность ощутимым, шершавым слоем янтарной крошки. Даже люди под прикосновением такого света двигались медленнее и плавнее; время с трудом продиралось между мгновениями.

Хозяин клуба (бородатый господин в костюме-тройке) после короткой куртуазной беседы посадил их в углу третьего салона, тут было еще темнее.

Замойский присматривался к уходящему. Наноманция? Биологическая пустышка? Ведь наверняка не OVR.

Спросил Патрика устами анимы.

= А ты видел барельеф над дверью? = ответилу ону вопросом.

= Нет. Какой барельеф?

= Набросок Да Винчи, человек, вписанный в квадрат. Покажу тебе после. Это обряд Первой Традиции. Ортодоксия Цивилизации HS.

= Ах. Понимаю.

Но они-то двое присутствовали лишь наноматическими манифестациями. Замойский жалел, что не может почувствовать настоящего запаха этого места.

Лакей принес алкоголь.

П.Г. извинилусь и вышлу в зал рядом. Замойский уселся свободнее. Понимал, что Патрик отошлу, поскольку Адам произнес свое «Я должен подумать» вслух – а «Три Короны» представляли собой идеальное место для спокойной рефлексии.

И понимал еще вот что: теперь – на этом отрезке Кривой – переадресация в произвольное место Цивилизации (на Земле, в Солнечной системе, в другом Порту, в другой инклюзии, в плато-конструкциях AR) всегда проблема лишь нескольких недолгих к-секунд – времени, необходимого для полной конфигурации манифестации, зависящего от первоначальной густоты инфа в конечной точке. Потому перескакивание по мимолетному капризу в желаемый пейзаж, под отвечающие напряжению момента экзотические небеса, под звезды с сиянием настолько же резким и горячим, как идущий разговор – все это было совершенно рационально. Да что там! Адам уже начинал инстинктивно понимать естественность такого образа жизни. Ведь он не забыл, как ехал через полгорода, чтобы съесть ленч в любимом ресторане, – через половину Европы, чтобы заказать костюм у любимого портного. И что изменилось? Ничего. Просто легче реализовывать капризы, сокращается путь между мыслью и поступком.

Высоты Кривой искушали, UI притягивала. Калотропия, в конце концов, отзывалась в каждом создании, и чем более низком, тем быстрее.

Прим Замойского наслаждался неизвестным алкоголем, дистиллированным Бог весть под какими солнцами, в каких Портах; не хотел спрашивать оэс, без объяснений тот оставался богаче на еще один вкус. В свете пропитанных керосином фитилей стекло обладало цветом грязного нефрита.

Он слышал шорох тихих бесед – и тот «шелест роскоши», свойственный таким местам, – но сумел от него закрыться, проигнорировать, как игнорировал шепоты, непрерывно вливающиеся в //уши.

Я мог бы так жить, подумал Адам. Это хорошая жизнь. Синий кафтан отражался в поверхности вращающегося в руке стакана. Я сам; никто за мной не следит, никто не надзирает. Я обладаю гражданством, я стахс…

Он знал, что 99 % населения Земли – не граждане Цивилизации HS. Не потому что эти люди не находятся на соответствующем отрезке Кривой, а потому что не могут себе позволить. Базовый Договор был написан в духе тогдашних держателей технологий, Цивилизацию Homo Sapiens основал промышленно-политический истеблишмент XXII века.

Значит, я могу говорить о себе, что принадлежу к элите, аристократии этого мира.

(Но выше ее есть еще аристократия вселенной; и аристократия всех возможных вселенных)…

Рядом лежала коробочка с эмблемой трех золотых корон на крышке. Он открыл. Сигара. Невольно улыбнулся.

Встал, прикурил одну от пламени лампы. Только вкус, без запаха; но зато какой вкус!.. Кто за все это платит?

//спросил.

Менеджер оэс зачерпнул из публичных Полей и ответил:

= Вводивший член клуба.

То есть Патрик.

Но рыночная стоимость такой вот сигары близка к нулю, как и любого продукта реконфигурации инфа. Глазами воображения Замойский почти видел бесконечные табачные поля, закрывающие горизонт стебли растений, которых духи сеяли, растили и лишали листьев. Сигара не стоила ни молекулы экзотической материи.

И все же Патрик принималу полную ответственность за Адама, а это означало больше, чем обязательства по урегулированию счетов. Тут существовали определенные четкие правила.

Первая Традиция… они ведь манифестировались не прямо в клубе, но снаружи, на ступенях. Вошли – шаг за шагом, – переступили порог. Значит, даже такие подробности…

Рассевшись в до невозможности удобном кресле, Замойский затянулся влажным дымом.

Подробности: способ обхода протокола Фарстона.

Подробности: почему она хотела убить и меня?

Подробности: почему, почему ей это не удалось?

Сам момент убийства Джудаса Адам просматривал больше двадцати раз, по вектору времени и против него, в обычном масштабе, замедленно и даже ускоренно. Как выдергивала хребет, как распарывала пустышку, одним движением мощных рук разрывая тело напополам. Чтобы в следующий момент развернуться – она и остальные копии – и помчаться к Замойскому.

Этот фрагмент он гонял многократно, знал его почти наизусть. Анжелика поднималась с лавки, бледная. Одуревший Адам осматривался вокруг, ничего не понимая. А мортоманифестации бежали, газельими прыжками преодолевая газон. Гости стояли и смотрели, молча, неподвижно: ничего не поделать, нечего говорить.

Отчего вообще негритянка? И это пламя из черепа. Это глупо. Зачем? Не проще ли хакнуть Поля, подчиненные непосредственно нановару, поглощенному организмом пустышки, выбранной в качестве жертвы? Эргономия убийства – это наука, как и любая другая. Это испепелило бы мне сердце раньше, чем кто-либо понял, в чем дело.

Замойский выдохнул дым, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Бестелесной анимой принялся выпытывать менеджера оэс. Оэс засасывал информацию с Плато, интерпретировал ее, компилировал, конвертировал в дискурсивную передачу и в этом образе апплицировал на выходы, соответствующие слуху се́кунда Адама.

Интерфейс этот, пусть и изрядно затрудняющий прилив информации, оставался необходим, поскольку Замойский не был фоэбэ, и сознание его было не в состоянии присваивать информацию на принципах непосредственного осмоса с Плато. Прежде всего, сознание его вообще не находилось на Плато, а всего лишь им пользовалось. Отсюда и ограничения.

Но сколько же человек может таким образом узнать/научиться за единицу времени? – слушая, читая, ощущая?.. Сравнительно с фоэбэ и инклюзиями – почти минимально. Они боги.

Да-а, UI искушает, UI притягивает – свет, солнце, звезда путеводная.

Он встряхнулся от пугающих мечтаний.

Способ покушения доказывает, что тот, кто за ним стоял, виновник, Программист, не обладает свободным доступом ко всему плато-индексу инфа: он пробился лишь до участка, отвечающего за кубический дециметр за периметром замка, проманипулировал содержимое его Полей и уже потом снова вошел под протокол.

То есть на самом деле Программист не сломал FTIP.

Нет; если уж нагромождать невозможности, то он сделал нечто еще более невозможное: вломился в плато-индекс инфа.

Менеджер оэс информировал Замойского, что Официум ведет по этому делу интенсивное расследование. Исключительно для решения загадки рождено пять открытых инклюзий. Результаты, естественно, секретны.

Именно это Замойского не раздражало: он прекрасно знал, кто таков Программист (Сюзерен, кто же еще?), а примененный им метод хакинга Плато (это был обычный Сток) слабо его интересовал; он все равно ничего бы не понял из мета-физических объяснений.

И все же эта подробность – что Сюзерен не может Стекать на произвольно избранные Поля; что он не до конца управляет своими манифестациями на Плато – изрядно добавляла Адаму отваги. Ведь он желает меня убить! Боже милостивый, если бы он мог Стекать по своему желанию, убил бы меня уже миллионократно!

Но – вторая подробность – собственно, зачем? Чем я ему угрожаю? Когда я успел наступить на его тень?

Во Дворце Памяти, манифестируясь через мое подсознание, Сюзерен плел что-то об уничтожении вселенной, о Нарве. Вообще, Нарва по какой-то причине не дает ему покоя.

Замойский посасывал сочный табак и постукивал ногтями о краснодеревную столешницу.

Хм-м-м-м. Как, собственно, представлена хронология событий?

Один. «Гнозис» обнаруживает «Вольщана».

Два. Изымают биоостанки.

Три. Реконструируют мне пустышку, мозг. Инсталируют привойку и запускают надзирающую СИ. Нина.

(Адам закусил сигару).

Четыре. Мойтль вытаскивает из рукава свой туз и изымает из меня историю полета, в том числе и характеристику Гекаты-Дрейфусса. Берет в лизинг трезубец и летит туда.

(Дальше домыслы; но правдоподобные).

Пять. Мойтль прибывает на место, возможно, высаживается на Нарву. Никого не информирует, не сообщает Джудасу, «Гнозису», Императору – никому. Это его секрет, его wunderwaffe в бесконечной семейной войне. Адам прекрасно может представить себе возбуждение, которое охватило Мойтля при виде Гекаты, солнца, которое не является солнцем.

Однако Мойтлю зачем-то пришлось выйти на Плато – Замойский допускал, что это даже не было сознательным решением Мойтля; возможно, просто очередная актуализация архивации френа.

Таким-то образом – шесть – о нем узнает Сюзерен.

Узнает – но о чем? что такого увидел Мойтль на Нарве? – и моментально Стекает на Плато Деформантов, на Поля, управляющие их Клыками. Если бы мог, Стек бы на все; но и так масштаб огромный. (Сколько Портов у Деформантов? Сколько Клыков являются органами их тел, как у Франтишека?). Крадет Клыки, собирает их вокруг системы Дрейфусса и крафтирует ее – с Мойтлем внутри.

Семь. Мойтль в ауте. Нарва в кулаке у Сюзерена.

Но, как видно, этого мало, поскольку – восемь – он проворачивает этот номер с Огненной Убийцей на свадьбе у Беатриче.

Цель первая: Джудас Макферсон, его актуальная пустышка и архивации. С архивациями Сюзерену не везет окончательно. (Очередной знак: он не всесилен, он не всесилен!) К тому же, он не предвидит заговора Горизонталистов: когда бы не его преждевременная атака, план де ля Рошу et consortes и вправду мог бы удасться. Тем временем Сюзерен лишь приводит к возникновению новых страховок. Джудас живет – существует – и дальше.

Цель вторая: я. Почему? Чтобы повторно не вспомнил о Нарве? Но чем эта Нарва угрожает Сюзерену – этого я не знаю. (Сам разрушил свою память.) И ни малейшего понятия не имею, отчего покушение на меня ему не удалось!..

Замойский записал себе тот фрагмент съемки со свадьбы под голосовым макросом се́кунда. Его запуск одновременно вызывал полное раскрытие перцептория анимы.

Он уже умел переносить параллельный опыт двух тел: два полных пакета физиологических впечатлений, два потока визуальных, слуховых раздражителей. У него пока еще была проблема со средним ухом; еще кружилась голова (головы), когда одновременно он стоял и сидел, шел и бежал, стоял и падал, сидел и бежал… Но с этим тоже было легче: он не кричал, не рушился, не блевал. Ты продвинулся вверх по Кривой Прогресса. (Возможно ли вообще сдержать этот процесс?)

Итак – третья подробность:

Он стоит за своей спиной, когда первая из черных гиганток добегает до лавки, минует окаменевшую Анжелику (удивительное выражение на лице у девушки) и, словно единорог, ударяет, склонившись, с разбегу, синим острием огня – в лицо Замойского. Который слеп, не видит ее, не знает, что происходит; хотел тогда спросить Анжелику, но не успел.

Теперь Загадка. Пламя входит в Замойского, негритянка ударяет, инерция бросает их на ствол дуба, Замойский кричит, неловко размахивает руками, пытается оттолкнуть великаншу… пф-ф! Наноманция взрывается ему в лицо вихрем нановарной пыли: связи распались, информация о конфигурации оказалась утрачена, энтропия прыгает вверх по шкале – нет негритянки. Через 0,42 к-секунды дезинтегрируются и остальные ее копии.

И ничего из этого не было заслугой Императора. Вместе с записью Замойский получил сжатый тайминг предпринятых тогда действий. Опуская тот факт, что сам Император признает, что они были неэффективны, ни одно из них не коррелирует по времени с деманифестацией Сюзерена.

Или же Сюзерен отступил сам? Но зачем бы ему так поступать – на середине миссии, не достигнув цели?

Потому что Загадка, по сути, состояла в таком вот вопросе: каким чудом Замойский выжил? Огонь, бивший из черепа великанши, обладал температурой звездной плазмы, пять миллионов градусов (инф проверил). Пламя направлено прямо в лицо Замойского. Оно должно было выжечь ему мозг насквозь.

Тем временем – ни шрама.

Как это возможно, спросил Адам у Императора. Это невозможно, ответил Император.

Но даже вопросы, если заданы верно, несут в себе информацию. Отчего Сюзерен пытался сжечь мозг моей пустышки? Переставить акценты.

Сюзерен пытался сжечь мозг моей пустышки!

Он атаковал не помещенные на Полях «Гнозис» архивации Адама Замойского – но эту его конкретную биологическую реализацию, эту пустышку, этот мозг, это сознание, в него имплементированное.

Какой в этом смысл? Очевидный ответ: уничтожение дополнительной информации. Урезание линии френа от очередной архивации.

Но не в этом случае: у Замойского на мозге была всефункциональная привойка, СИ сидела на нем, надзирая и сохраняя все мозговые функции в реальном времени. Замойский архивировался постоянно. Уничтоженная дополнительная информация – это лишь почти нулевой, статистический белый шум на нейронах.

Но можно ли объяснить иначе?

Нет. Манифестация – это лишь манифестация. Сюзерен ничего бы от этого не получил.

Но в это Замойский как-то не мог поверить.

Он снова углубился в анализ данных, собранных во время происшествия. На молекулярном уровне большая их часть происходила из спонтанно конфигурирующихся диагностических триад КТК₂₇, так называемых «лилий Бородино». (Он учил слэнговые названия отдельных наноботов.) Существовал тут определенный двухпланковый разрыв —

– Стахс.

Он открыл глаза, вынул изо рта сигару, замер над замороженным в момент дезинтеграции телом негритянки.

Перед ним стоял высокий, полный мужчина в белом костюме. Улыбаясь, оглаживал мощной ладонью лысый череп. Потом чуть поклонился и подал Замойскому визитку.

Адам встал, сунул руку в левый рукав, подал свою – по-европейски, одной рукой. Визитки были прикреплены к публичным императорским Полям, так велел savoir-vivre Цивилизации.

Визитка лысого (кого он мне напоминает?..) гласила:

Прахбэ Михаил Огень

Полномочный Посол

Третьей Цивилизации Прогресса RKI

Платовая визитка была несравнимо богаче. //Адам вошел из-за стола в бесконечную галерею данных, на каждом шагу открывались салоны аудиовизуальных образовательных конструктов, представляющих цивилизованные (то есть допущенные цензурой «Гнозис Inc.») версии информационных пакетов на тему физиологии рахабов, культурных и когнитивных основ их Прогресса, отдельных рахабских Цивилизаций, их локализаций на Кривой, взаимных отношений и отношений с другими Прогрессами/Цивилизациями, а также с Деформантами, актуальное положение фронта их открытых инклюзий по дороге к UI…

Он указал рахабу на кресло рядом. Уселись.

– Чем могу служить, прахбэ?

– Ах, это я хотелу бы предложить тебе, стахс, свои услуги.

– Как посол?

– Неофициально, не от имени своей Цивилизации, если ты об этом, стахс. И все же – я есмь ее посол.

Это наноматическая манифестация, констатировал Замойский, снова перейдя мыслью ближе к своему се́кунду. Наномат, не биологическая пустышка. Обладают ли рахабы полом? С другой стороны, а какое это имеет значение? Это прахбэ, Post-Rahab Being. Он рахаб в той же степени, в которой фоэбэ – человек.

– Тогда какие же услуги ты подразумеваешь, прахбэ?

– До нас дошла весть о твоей дуэли с оска Тутанхамону. Это довольно необычно, когда инклюзия вызывает стахса. Все в Прогрессах считают это весьма серьезной, хм, бестактностью с егу стороны. Если бы я мог как-то помочь —

Рандомизатор поведения растянул губы /Замойского в циничную улыбку – в то время как на самом деле Адам скорее пришел в замешательство, а потому был раздражен.

– Мне, собственно, не слишком охота верить во всю эту ерунду, – пробормотал он. – То есть, конечно, я знаю, что дуэль меня ждет… Но все это не складывается: мета-физика, космическая инженерия, звездные цивилизации, AI и UI – и вдруг: дуэль! Милостивый боже!..

Прахбэ Огень исполнилу массивными руками нескоординированное движение. (Или ону тоже маскируется из-за психологического шпионажа? как выглядят поведенческая модель френа рахаб?)

– Это Цивилизация, стахс.

Замойский сжал зубами сигару.

– Не твоя.

– Не такая уж и разница. Не смотри так, я не Горизонталист, но – нет нужды быть Горизонталистом, чтобы признать: общность структур френа важнее общей истории. С точки зрения стахса, возможно, это не представляется окончательно —

– Люди отличаются от рахабов, те отличаются от антарих, а последние, в свою очередь, отличаются от уша.

– Верно, но инклюзии из Прогресса HS и инклюзии из Прогресса RKI – это уже почти единый вид.

– Вид!

– А какое слово мне использовать? У меня приличные связыки.

– Нет, прахбэ, я понимаю, что ты хочешь мне сказать. Королевские семьи всегда считались связанными друг с другом узами родства; это плебс и беднота – узники границ и языков. Вот только почему, раз уж здесь, внизу, накладывают на себя эти узы, эту Цивилизацию… – Замойский сделал рукой с сигарой широкий полукруг, жестом охватывая внутренности «Трех Корон». – Отчего все это настолько театрально?

– Так играют уже шестьсот лет, – засмеялусь Огень. – Каким же ему быть?

– У вас это тоже так выглядит? У ваших, – //Замойский поискал термин для определения рахабов из первой терции, – парахабов?

– Парахабы создают собственные Цивилизации. Третья Цивилизация Прогресса RKI охватывает часть второй и начало третьей терции. Но порой я имею честь делать заявления от имени соответствия Великой Ложи нашего Прогресса и тогда я представляю также и Цивилизации, которые уже понимают лишь мои связыки. Ваш Прогресс, с этой точки зрения, исключителен. Зачем копаться в механизме, который функционирует настолько хорошо? У вас прекрасная Цивилизация. Может, именно это и нужно, чтобы выдержать подобную растянутость на Кривой – немного театральности, избытка, кича и дистанции к самим себе? Ирония обеспечивает долговечность.

– Ты, прахбэ, смотришь на это именно как на механизм. А для меня культура, которая не может развиваться – мертва. В стагнации нет счастья.

Посол широко развелу толстые руки.

– Ха! Да только вот есть ли счастье в переменах? Ведь ты знаешь, стахс: все естественным образом ведет к UI. Ты знаешь, что такое смерть: конец существования структуры в форме, определяющей ее тождественность, в результате распада или изменения в другую форму. Нет правил сильнее, чем Законы Прогресса, это наиболее фундаментальные основания, укорененные глубже законов физики. Всякая культура, сообщество, всякий вид, находящийся под давлением конкуренции, во вселенной с постоянными условиями неминуемо совершенствуется, проходя по кривой изменений к UI. От форм, приспособленных хуже, к тем, что приспособлены лучше; а те первые в результате вымирают. По-настоящему Прогресс – это история гибели очередных реализаций френа. Кривая – кладбищенская карта культур. Всякая культура балансирует на острие ножа, являет собой жертву раздирающих ее сил: прогрессирующей и охранительной. Если побеждает прогрессирующая сила, потерянным окажется самосознание – и это будет смерть. Если перевесит охранительная, ничего не изменится до самого конца, когда другие культуры, приспособленные лучше, задавят первую – и это тоже будет смерть. Разница появляется в момент такого ускорения при прохождении Кривой, когда указанные зависимости зафиксируются как жесткие статистические законы, когда формулируется модель – как у вас сформулировал ее Альфонс Реми – и предпринимаются, опираясь на ее осознание, действия с целью как сохранения тождественности, так и защиты от культур с вершин Кривой – поскольку тогда уже существует осознание подобного рода угроз. Так и появляются Цивилизации. По крайней мере, так это происходит в Четырех Прогрессах. Понятное дело, это тоже не окончательное решение, не навсегда, но —

– А Деформанты? На публичных Полях я нахожу узоры, которые описывают Прогрессы, отличные —

– Идеологическая чушь. Обычно Деформация рождается исключительно как бунт против Цивилизации. Это тоже определенная линия изменений, но она, естественно, не направлена к UI. Называть ее Прогрессом было бы большим преувеличением, поскольку раз уж она не направлена к совершенству, то чем измерять ее продвижение или деградацию? Ненаправленное изменение – это просто-напросто деформация. Конечно же, Деформации – как и Цивилизации, лежащие ниже по Кривой – не были бы возможны, если бы Вселенная оказалась окончательным образом освоена, если бы все пространство наполнилось жизнью. Точно так же на Земле различные экзотические культуры существовали, пока оставались изолированными, пока мир не сомкнулся, а правила конкуренции не начали влиять и на них. Можешь звать их «естественными Деформантами». Впрочем, я знаю, что вы и после имели подобные анклавы архаики, мотивированные религиозно либо политически – Деформации уже сознательные, сознающие свое бегство от Прогресса: Китайская империя, а на западе – амиши, музей коммунизма на Кубе или в Северной Корее, талибы, потом Протекторат Креста и Черные Эмираты… Что с ними случилось?

– Их поглотил христианский капитализм.

– Они проиграли либо приспособились. В закрытой среде бегство невозможно. Как вы называли подобное в твое время, стахс?

Замойский выпустил дым из груди.

– Глобализация.

– Глобализация. Глобализация лишь первое проявление фундаментального, универсального процесса: космологизации. Гонка начинается на планете, но в конечном смысле речь идет не о достижении Совершенной Формы данной планетарной среды – но о Совершенной Форме вселенной, всех возможных вселенных.

Казалось, рахаб свободно пользуется английским, рассказывая Замойскому социологические теории, а ведь все слова сперва проходили сквозь лабиринты Кода. Адам даже не был уверен, находится ли посол в Сол-Порте физически. Пожалуй, что и нет.

Сквозь дым и медовую светотень «Трех Корон», блуждая взглядом над головой собеседника, Замойский заметил в высоком зеркале отражение соседнего зала, а в нем – четырех мужчин, сгрудившихся вокруг биллиардного стола. Они не играли; стояли с фужерами в ладонях и о чем-то вполголоса, с мрачными лицами, беседовали. Одним из них былу П. Г.; двух других Замойский никогда не видел; четвертого знал, но не мог вспомнить откуда. Золотые волосы, светлые глаза, худощавое, нордическое лицо, крупный кадык… Замойский выставил рукописный портрет златовласого на первой ступеньке руин римской виллы.

– Дуэли, прахбэ.

– Ах, дуэли. Они являются одним из элементов Цивилизации HS. Не стану вступать в дискуссии о рациональности вашей культуры, стахс, и все же как средство, служащее ее сохранению, они, несомненно, рациональны, а может и почти необходимы – как «Гнозис».

«Гнозис», – подумал Замойский, //углубляясь в гипертекст «Мультитезауруса». «Гнозис» одновременно принадлежит и не принадлежит Цивилизации. Он представляет ее границу, Китайскую Стену, шлюз, фильтр и осмотическую клеточную мембрану.

– Значит, ритуальное размахивание шпагой должно привести к… к чему, собственно? К консервации человечности?

– Таковы условия, – согласилусь Огень.

– И я должен с Тутанхамону —

– Ага.

– У вас со всей очевидностью есть интерес помогать мне, – сказал Замойский, вглядываясь в абрисы дыма, – хотя мне непросто представить себе, какой. Хочешь, чтобы я поверил, что ты встретилу меня здесь случайно? Не поверю. Наверняка, на каком бы из публичных мест я ни манифестировался, ты, прахбэ, мигом позже уже былу бы рядом. Приготовлены модели френа, симуляции беседы, психологические стратегии – подойти, вести себя так-то и так-то, сказать то-то и то-то… К какой подсознательной мысли должен был подтолкнуть меня твой рассказ об истории Цивилизации?

Огень меланхолично усмехнулусь.

– Может, именно к такой?..

– Я же говорю! Целые стратегии.

– А ты сейчас что делаешь, стахс? Чем наша беседа отличается от простого разговора двух стахсов? Модели, симуляции, стратегии – все это крутится у вас в головах. Разве что вы не говорите о них вслух.

– Чем отличается? Тем, что я даже представить себе не могу, о чем ты, прахбэ, думаешь. Когда я говорю с человеком – говорю с собой за маской чужого лица. Когда разговариваю с тобой – за манифестацией лишь черная бездна.

– Черная бездна предлагает тебе помощь, стахс.

– Собственно, это меня и пугает.

Они уже скалились друг на друга в открытую: лишенные веселости белые ухмылки гигиеничных хищников.

– И какой вид эта помощь должна обрести?

– Защитника.

– Прошу прощения?

– Как стахс, вызванный инклюзией, ты имеешь право выставить защитника. Мы можем послужить советом и контактами; можем предоставить самого защитника.

– А-а, защитник, точно, – пробормотал Замойский, //читая Кодекс Чести Цивилизации HS. – Что ж, какими бы ни были ваши мотивы, нынче меня куда сильнее интересуют мотивы Тутанхамон. Только прошу без сказочек про инклюзии: что это верх Кривой, а потому невозможно предвидеть их мысли et cetera. Что ому нужно?

Огень сплелу руки на груди, поджалу губы.

– Мы прикидываем разные возможности. Может что-то из Колодца Времени – твоя фамилия довольно часто появляется в сообщениях из будущего, стахс. Может, это имеет что-то общее со стахсом Джудасом Макферсоном. Может, это политическая декларация. А у тебя – никаких подозрений?

– Я егу вообще не знаю. Мои подозрения примитивны: что ону может получить от моего поражения?

Посол возвелу глаза к потолку.

– Не слишком-то сильно ону с этого разбогатеет, верно?

– Сколько за то, чтоб выкупить манифестацию? Третья часть имущества? – се́кунд Замойского поспешно читал Кодекс. – Но ону саму выберет эквивалент. Что это значит?

– Может, ей важна твоя архивация, память, стахс?

Неужели снова Нарва? Мойтль нашел некий способ, чтобы вытащить из меня тайну – Тутанхамон же хочет попросту завладеть моим мозгом. Может и правда есть какая-то причина…

Или же очередная контралогия Хайнлайна.

– Прахбэ Огень! – отозвалусь по-над Замойским Патрик Георг. – Мы что же, втягиваем стахса Замойского в мир большой политики?

– Боюсь, он уже втянут, – сказалу посол, вставая и слегка кланяясь Макферсону.

= Ты не мой ангел-хранитель! = рявкнул Замойский на П. Г.

= Я и не твой вассал! = со странным гневом рявкнул в ответ секретарь Джудаса.

Тем временем Михаил Огень успелу поклониться вновь и уйти.

– Ну вот, ты егу прогналу, поздравляю, – подвел итог Замойский.

Modus operandi Макферсонов становится слишком отчетливым: вытянуть меня в какое-нибудь публичное место и выставить, ничего не подозревающего, под обстрел политических игроков – сперва пляж Словинскогу и Тутанхамону, теперь «Три Короны» и Огень. Интересно, берут ли они с тех плату за «четверть часа с диковинкой»?

А может план еще сложнее? Сперва довести его до дуэли, а потом подставить защитника? Полный контроль.

Нужно бы мне изучить закон Цивилизации HS – в чем тут выгода Макферсонов? Ибо она наверняка есть.

П. Г. гляделу вслед прахбэ.

– Давай-ка я угадаю: ону предложилу некую услугу.

– Отчего именно Тутанхамон вызвалу меня на дуэль?

– А что говорилу фоэбэ Словинский?

Замойский попытался вспомнить. Контроль Стоков, ну да, это тоже может оказаться мотивом. Но даже если оска, победив, присвоит себе часть моих Полей – это все равно не даст ому такого контроля.

Рандомайзер поведения дернул рукой Замойского, и Адам жовиально хлопнул манифестацию Георга по спине. А вот по собственному желанию спросил:

– Существует ли метод манипулировать сообщениями из Колодца Времени?

Патрик кивнулу Замойскому:

– Пойдем-ка, поглядишь.

Едва они вышли из «Трех Корон» (еще двери клуба не затворились за ними, и Замойский не успел оглянуться на барельеф Первой Традиции), а П. Г. переадресовалу их – в пустоту. Конечно, эта пустота была не по-настоящему пустой, но – пустотой Цивилизации, а значит наполнял ее инф. Правда, в случае настолько больших пространств, сгущение наноботов оставалось куда меньше того, что требовалось планетарным протоколом; Патрику наверняка пришлось управиться с локальной конденсацией чуть раньше, поскольку они оба манифестировались там материально безо всякого запаздывания, даже не изменив сами манифестации, Замойский – все еще с сигарой в зубах.

Абсурдность подобных репрезентаций уже не ударяла по нему так сильно. Технология оправдывает культуру. То, что, возможно, станет – когда-нибудь, где-нибудь – нормой. И Адаму, собственно, уже было без разницы: AR и Императорские Сады или Фарстон, или космос. Так или иначе, все – опосредованно.

Здесь не было звезд. В отсутствии источников света Замойский не должен был видеть ни Патрика, ни даже себя; то, что он видел, полностью оставалось заслугой установленных П. Г. ортовиртуальных приложений. Те же самые приложения по желанию Георга выхватывали из тьмы очередные объекты или полностью набрасывали их абрисы в OVR – там, где эти объекты вообще не могли оказаться видимыми.

= Эн-Порт «Гнозис», = сказалу ону, = подвешенный в Сол-Порту, над эклиптикой. Это – видишь? – сфера Шварцшильда черной дыры. Здесь, здесь, здесь – группы Клыков. Вокруг полюсов дыры и дальше – детекционные сети инфа. Теперь я накладываю матрицу пространства-времени; видишь градиент кривизны. = Манифестация фоэбэ указывала символические репрезентации, по мере того как те проявлялись в монолитной тьме. = Выстраивание черных дыр в виде Колодца Времени – отдельная ветвь мета-физики. Целью является открытие таких темпоральных карманов, которые позволяли бы войти из-за границы Шварцшильда в обращенные потоки времени и настолько же безопасно из них выйти.

= А гравитация, приливные силы? = спросил Замойский, стараясь не выдать голосом недоверия.

П. Г. как раз накладывалу на образ черной дыры линию темпоральных тропок. Все они шли над самым горизонтом событий, деформированным в ритме изменений самой дыры, порой почти до голой сингулярности.

= Конечно же, любые предметы, размерами больше молекулярных, оказались бы разорваны, потому на практике в прошлое передается лишь информация, обычно кодированная в изменениях напряжения потока частиц, которые выстреливают в Колодец. Наиболее популярны нейтрино, по очевидным причинам. Прокачка информации в Колодце происходит непрерывно, в том числе и сейчас.

= В прошлое идут рапорты о войне с Деформантами, о Сюзерене, обо мне… верно?

= Верно.

= Тогда почему никто не узнал правды раньше, и все дали втянуть себя в этот конфликт?

= А кто тебе сказал, стахс, что никто? Мы не знали; но это проблема разброса наших Колодцев. И в этом, собственно, следующая проблема, как и с оценкой вероятности будущего…

Замойский задумчиво посасывал сигару. Та была теплой – он ощущал это тепло на губах – однако инф уже не симулировал дым.

= Знаю, что это не нейтрино, но – например, если мы как-нибудь выстрелим в Колодец сам инф…

= А! = засмеялусь Макферсон. = Наноматическая инвазия! Уже случались такие концепции. Конечно, это имело бы смысл исключительно в случае естественных дыр, поскольку пробиться с инвазивным нано в такой Эн-Порт, только что на пятьдесят лет раньше, особого смысла бы не имело. Другое дело, что подчинение какого-то одноразового прошлого вообще не имеет смысла. Что оно могло бы дать? Нет связи с другой стороной. Пусть бы тот единственный нанобот переварил согласно нашему рецепту всю галактику —

= А это возможно?

= Что?

= Чтобы единственный нанобот…

Ону пожалу плечами.

= Теоретически. На практике их всегда больше, инф не идет по отдельным частицам, даже в минимальных пакетах речь о миллиардах и миллиардах.

Замойский закусил сигару. Вторжение через единственный нанобот!

Погоди-погоди, но ведь это —

Он заморгал.

= Фарстон.

Через несколько секунд они стояли в замковой библиотеке. Анжелика читала за одним из столов и подняла голову, увидев их: постконденсатное движение воздуха взвихрило ее волосы.

– Кто управляет Полями нано из Мешка де ля Рошу? – спросил Замойский, выглаживая складки на темно-синем кафтане – те, что появились после перехода из невесомости в земное тяготение.

– Какого именно нано? – Патрик уселусь в кресле, заложилу ногу за ногу. – Императорского или того нелегального, заговорщиков?

– Императорским оно, как понимаю, не было.

– В таком случае – Официум.

= Просьба о срочной встрече с фоэбэ Штерну.

= Фоэбэ Штерн согласну и ждет адрес, = ответил Замойскому менеджер оэс, последний в этом ряду посредников между анимой Адама и Полями Официума.

= Здесь, сейчас.

Патрик Георг повернулу голову и мигом позже под егу взглядом сконденсировалась манифестация фоэбэ Штерн.

– Стахс.

– Фоэбэ.

Они поклонились друг другу.

– Это не слишком-то вежливо, убегать с разговором на Плато в присутствии стахса Первой Традиции, – заметила Анжелика, закрывая книгу. – Особенно в доме этого стахса.

– Конечно, как бы я посмел! – возразил наполовину всерьез Замойский, у которого, едва он почувствовал, как возвращается к нему инициатива, улучшилось настроение.

Анжелика заморгала, пойманная врасплох его тоном, и наверняка подозревая, что имеет дело с работой рандомизатора поведения.

Адам перевел взгляд на Штерн.

– Нано из Мешка.

– Да, знаю. Мы приняли управление над их Полями. Но это нано неприменимо, его рассеяло в межзвездной пустоте вместе с остатками Мешка. С остатками предварительно завернутой в нем материи, если быть точным.

Замойский подошел к одной из панелей обшивки, разделяющей два библиотечных стеллажа; на ней была размещена газовая лампа в форме императорского дракона. Он поднял колпак и вторично прикурил угасшую сигару. Только через миг сообразил, что на самом деле прикуривает инф.

– Рассеялось в пустоте, – пробормотал. – До последней частицы?

Фоэбэ Штерн поймалу его мысль влет.

– Мы не индексировали каждый единичный нанобот. Какую локацию ты имеешь в виду, стахс?

– Мою пустышку, – сказал Замойский. – Трахею, пищевод, внутренние органы. В том, что произошло заражение, – я уверен; оно практически залезло мне в горло.

С отвращением выплюнул дым, сражаясь с воспоминаниями трепещущего куска Пандемониума, что заклеивает его лицо, вливается в рот, нос… Откусил ли я его? Проглотил ли?

– В онум Деформанту, – медленно начал Штерн, изображая размышление, – в публичном космосе, без возможности ориентирования… И это не инф, он не индексируется в пространстве-времени на мембранах Императора.

– Но вы сумеете выделить и идентифицировать эти наноботы?

– Если мы получим хотя бы в одной точке достаточную густоту, то можно запускать на Полях программу, которая их конфигурирует в секвестр ДНК. Мы обладаем образцами ДНК твоей пустышки, стахс, а потому можем сделать сравнение. Позитивный результат еще ничего не решит, наверняка после тебя в остатках Мешка остался многочисленный биомусор – однако в дальнейшем мы реконфигурировали бы наноботы в химические анализаторы, чтобы описать их среду. Только так мы сможем понять, что происходит в организме твоей пустышки.

– И тогда… – Замойский поднял указательный палец левой руки.

– Да, догадываюсь, – кивнулу Штерн. – Тихая инвазия.

– А я? – спросила Анжелика, опершись локтями в стол и подложив ладони под подбородок. Она перевела взгляд со Штерну на Замойского. – Я ведь тоже там нахожусь, верно? И тоже должна быть заражена.

Адам пожал плечами.

– Это возможно.

– Алгоритм действия был бы тем же, – уверилу Штерн.

– С вашего позволения, – вмешалусь П. Г. – Присутствующая здесь стахс Анжелика Макферсон не является юридическим распорядителем манифестации, о которой мы говорим. Согласием на такого рода нанооперацию на ее пустышке могла бы дать исключительно Анжелика Макферсон оригинального френа. Теоретически, судебными механизмами ты могла бы получить разрешение на ограниченное заочное управление вторым телом, но это затянулось бы, поскольку в процедуру были бы вовлечены стахсы.

– У меня нет возможности поговорить с ней так, чтобы Франтишек не слышалу, – сказал Замойский. – Впрочем, о какого рода «нанооперациях» ты говоришь?

– А тот Франтишек не нейтрализовалу ли уже, часом, это нано? – одновременно спросила Анжелика.

Штерн покачалу головой:

– Это маловероятно, стахс. Я имею в виду наноботы в пустышке стахса Замойского, поскольку награда – за него. Покупатель желает получить пустышку со всей первичной информацией, а потому любое вмешательство Деформанту в генетическую, невральную, химическую или любую другую структуру могла бы вызвать в отношении Франтишека месть обманутого купца. Я готов поспорить, что Деформант удерживается от любых вмешательств в организм пустышки стахса Замойского.

– «Нанооперации»? – напомнил Адам.

– Первичный материал, – пробормотала Анжелика, глядя в сторону и явно думая о чем-то другом.

– Да, – чопорно поклонилусь Штерн. – Чтобы провести удачную инвазию в Деформанта, мы должны максимально ограничить время егу реакции. Это означает, что нужно провести нападение как можно большим числом специализированных наноботов. Но сперва у нас будет исключительно малая порция наноботов. Так откуда взять материю для необходимого увеличения арсенала? Причем так, чтобы Деформант этого не заметилу? Имея при этом в виду локализацию нано первого поколения.

Замойский не сумел сдержать рефлекторного желания сгорбиться, не сдержал спазма, левая рука поднялась на высоту желудка, солнечного сплетения. Рандомизатор сразу приказал ему вынуть сигару изо рта и засвистеть сквозь зубы, однако это не скрыло ошибки Адама.

Таким-то образом одна часть разума предает другую.

Теперь он старался говорить быстро и решительно, голосом, лишенным эмоций, однако прекрасно понимал, что оба фоэбэ зарегистрировали и проанализировали его поведение.

– Они меня съедят, верно? – спросил он, стряхивая пепел в стоящую на полочке пепельницу. – Пожрут изнутри.

– Верно, это единственный способ. Лучше было бы начать с максимальной массы, однако нам придется вносить ограничения: возьмем мы столько и такую материю, чтобы это не угрожало твоей пустышке, стахс.

– Это также исключит определенные методы трансмутации и реконфигурации, – добавилу П. Г., – как приводящие к урону для органического окружения побочные эффекты, по той же причине исключая и токсичные связи. Сведение всего к низкоэнергетическим процессам значительно продлит время операции.

– А, собственно, каковы временные условия? – произнес Замойский. – Поскольку если купцы прибудут на место раньше, или же, как минимум, те кубические октагоны —

– От двух до семи к-часов, – сходу ответилу Штерн. – Максимум вероятности на ста шестидесяти двух к-минутах. Ниже – при более энергоемких стратегиях изменения.

– Но мы даже не знаем, сколько точно будет этих стартовых наноботов. Это не имеет значения?

П. Г. покачалу головой.

– Не в такого рода итерационных процессах. Помнишь, стахс, притчу об оплате изобретателю шахмат? Зерна риса, сказал он, но столько, сколько получится в сумме, если идти от клетки к клетке шахматной доски – когда на первую положишь одно зерно, а на каждую следующую в два раза больше, чем на предыдущую; на последнюю – два в шестьдесят четвертой степени. Миг, когда у того, кто платит, закончится рис, наступит в любом случае, независимо от того, начал бы ты с одного зерна на первом поле – или с двух или трех, четырех. Ограничения всегда схожие, и именно по ним мы вычисляем параметры процесса.

– Понимаю. Но сумеем ли мы?

– Шансы очень велики. Не думаем, чтобы купцы оказались настолько быстры.

– Так может вместо того, чтобы бесконечно прикидывать вероятности, – проворчала Анжелика, – проверили бы, есть там это нано в принципе или нет.

Вот только теперь – не колеблясь! – приказал себе Замойский.

Вопросительно взглянул на Штерна. Фоэбэ коротко шевельнулу веками.

Адам поднял руку.

– Давай.

Штерн чопорно поклонилусь, ничего уже не говоря.

Они ждали.

Замойский, тем временем, успел перейти от без малого эйфории (я принимаю решение! ловлю их врасплох! выбираю непредвиденное! я свободен!) до сомнения (как же, жди, удастся мне обмануть хоть в чем-то инклюзию! кто обгонит в ментальных шахматах суперразум из вселенных, специально для них спроектированных?), и назад в адреналиновую чащу (но они не знали! только я обладаю знанием, нужным, чтобы делать необходимые выводы!).

Однако он инстинктивно уже удерживал лицо мертвым, а тело – неподвижным: снаружи – Князь Востока; внутри – черный ящик, тайна, неразгадываемая для поведенческих анализаторов с Плато. Так и должно остаться.

– Подтверждение, сто процентов, – сказалу между тем Штерн. – Итак, есть ли у меня твое разрешение на начало операции, стахс?

Без сомнений!

– Да, – сказал Замойский. = Хочу непрерывную передачу на моих Полях.

= Конечно, = заверилу фоэбэ Штерн. = Официум гарантирует тебе полный доступ, стахс.

Менеджер оэс Адама занялся остальным уже без вопросов, и под потолком вспухло красно-желтое облако. Замойский засмотрелся на него, восхищенный (любой взгляд внутрь собственного тела как-то по-детски восхищает). Но сразу же понял, что если остальные этого не видят – особенно Анжелика, – то его поведение как минимум невежливо. Ему осталось либо выводить симуляцию на внутренние Поля Плато, либо же стянуть се́кунда сюда.

Он выбрал второе решение и с этого момента именно глазами невидимой анимы наблюдал прогресс нанозаразы во внутренностях своего организма – в то время как примом уселся в кресле слева от Патрика.

Штерн же стоялу на том же месте, где сконфигурировалусь, неподвижнуё, с руками, заложенными за спину и чуть откинутой головой. Замойский догадался, что это обычная поза, что сигнализирует о выдвижении перцептория за манифестацию, или, по крайней мере, о частичном уходе внимания.

//Замойский не отводил взгляда от облака. Оно сочетало в себе два цвета: желтый и красный. Желтый был бледнее, разливался шире, в разнообразные органические формы с размытыми краями. Был фоном для нано, управляемого Официумом, показывая, на основании его интеракции с окружением, сколько об этом окружении известно. Капли красноты обозначали места активации наноботов, начало армии вторжения. С течением времени рос желтый – рос и красный. Сперва первый распространялся быстрее, но когда облако приобрело примерную форму человеческого тела, процесс притормозил; тогда уже красный распространялся, словно пожар.

Что, собственно, это означает: «столько, чтобы не угрожало пустышке»? – прикидывал Замойский. Останется там от меня освенцимский скелет или как? Сколько жировой, мышечной массы, они хотят использовать? Ведь это главным образом вода. И какие же наноботы можно понастроить из атомов водорода и кислорода?

Тем временем /Замойский поглядывал на Анжелику Макферсон. Та быстро перехватила его взгляд, и так-то начался их бессловесный диалог.

Она перехватила его взгляд – но не опустила рук, сплетенных под подбородком.

Он чуть приподнял левую бровь.

Она провела пальцем по щеке.

Он усмехнулся уголком губ.

Она поджала губы и легонько кивнула.

Он указал взглядом на них, на фоэбэ.

Она широко улыбнулась.

В ответ он улыбнулся настолько же открыто.

Черные волосы заслоняли ее лицо, ей пришлось заправить их за уши; продолжив движение, она выпрямилась за пюпитром.

Замойский изобразил ледяную серьезность, опустил сплетенные ладони на подол, свесил голову.

Анжелика дотронулась до виска распрямленным пальцем, карикатура задумчивости.

Он отыграл внезапную сонливость: веки его отяжелели, мышцы лица расслабились, он засыпал.

Она засмеялась вслух.

– Ну нет! – встала Анжелика. – Господин Замойский, позволь.

Взяла его под руку (он уже прекрасно знал этот жест Макферсонов), вывела из библиотеки. Едва за ними затворилась дверь, //увидел, как обе манифестации фоэбэ распадаются в ничто.

Они вышли в холл и на террасу. В это время замок производил впечатление опустевшего, куда ни кинь взглядом – ни живой души.

Они свернули к конюшням.

– Конная выездка? – обеспокоился он. – Я еще чувствую в костях африканскую езду!

– Я уверена, что ты сумеешь так сконфигурировать свою манифестацию, чтобы та не передавала определенные раздражители и принимала при езде наилучшую позу.

Он проконсультировался с менеджером оэс. Соответствующие программы были доступны на публичных Полях. Адам перекопировал их и запустил.

– Два часа, есть немного времени, – сказала Анжелика. – Наверняка же у тебя нет ничего более срочного, верно?

– Ох, много чего есть. У меня Поля полны от приглашений разных персон и организаций, ни одной я не знаю, придется проверять на публичных; и все приглашения – срочные. Появляюсь в любой открытой локации – меня беспокоят дипломаты нечеловеческих империй. Сверхразум из иной вселенной вызвал меня на фехтовальную дуэль. Мета-физическое чудовище преследует меня внутри моей головы и обещает смерть. Я сижу в брюхе бога-изменника вакуума и жду, пока тот смилостивится; а в моем брюхе из моего тела растет невидимая армия. Наверняка я предпочел бы конную прогулку. Джудас поручил тебе меня соблазнить?

Она вскинулась:

– Что за вопрос!

– Гм?

– Глупый. Тебя ведь не удовлетворит никакой ответ.

– Я слежу за твоей реакцией.

– А. Ну разве что. Тогда – пожалуйста.

Она выбрала двух пегих коньков. Замойский загрузил соответствующую программу и оседлал своего скакуна почти машинально, не следя за движениями рук. Животные не были генимальными – по крайней мере, не говорили.

Они медленно объехали озеро и углубились в редкий лес, которым поросли холмы за имением. Замойский осознанно старался перестать подсчитывать уходящее время. Забыться, дать ночи поглотить себя – лучший выход, столько ему теперь и оставалось.

– Расслабься, – говорила ему Анжелика. – Вижу, что ты постоянно напряжен, почти готов к прыжку, словно небо каждую секунду может обрушиться тебе на голову.

– Потому что так и есть! – фыркнул Замойский. – Может! Пока что – падает.

– Тем более тебе надо расслабиться. Посмотри, какая славная ночь.

– Слишком теплая.

– Остановись. Слышишь эту тишину?

– Это лес.

– Да. – Она вздохнула. – Пользуйся этим. Это привилегии твоей позиции. Легкость побега в блаженство, в места абсолютного спокойствия. Думай иначе: это не ты движешься в мире, это мир движется перед тобой, как кинолента, а ты выбираешь, на каком фрагменте защелкнуть считыватель своей души.

– Стахс, – он похлопал коня по шее. – Я стахс. Аристократ. Так вот я должен думать?

– Именно. Что, не любишь этого слова? Аристократия необходима.

– Вы тут пытаетесь заморозить культуру в искусственном состоянии.

– Заморозить человека. Человечность.

– То на то и выходит.

– Это тебя возмущает? Отчего же?

– Не знаю. Это кажется мне каким-то эдаким… расчетливым, беспощадным. Социальная инженерия. Дурные ассоциации.

– Тебе не говорили? Всякий Прогресс неумолимо склоняется к UI.

– Говорили. Собственно… ты мне говорила.

– Ах, – она подняла глаза к беззвездному небу. – Я. Ну да. Значит, ты знаешь – если бы не Цивилизация, после воскрешения ты застал бы здесь только фоэбэ и инклюзий: стахсов бы уже не было. Ну, может немногочисленные зоологические образцы.

– Но нужно ли было вам сразу уходить во все эти псевдофеодальные ритуалы?

– Не было большого выбора. В экономике, опирающейся на инф, в экономике арбитражного распределения бесконечности феодализм, несмотря ни на что, остается системой стабильной. Демократия – нет. Ты о демократии жалеешь?

Они выехали на омытую лунным светом поляну. По центру ее перечеркивал длинный, узкий ствол березы, поваленной одной из недавних бурь.

Анжелика соскочила с коня, привязала поводья и присела на ствол, распрямляя ноги. Она не переодевалась для поездки, была в широких, белых штанах, кожаных туфельках.

Замойский со стоном уселся рядом.

– Демократия, – вздохнул он. – Сама система осуществления власти не слишком-то меня трогает, но – тут не удастся разделить. Если вы выбираете феодализм – по тем или иным причинам, – одновременно выбираете и всю систему ценностей, которая с ним связана и из него следует. Всю этику. И эстетику.

Он соскользнул со ствола на землю; теперь мог откинуться назад и заглянуть в лик Луне. Облако в библиотеке уже представляло собой сосредоточение красноты, отороченное желтой бахромой. Прим Адама перевел взгляд вправо и вниз: у Анжелики было то же самое, наполовину веселое, наполовину удивленное выражение лица.

– При демократии, например, я мог бы сейчас положить голову на твои колени; но при феодализме —

– Ну нет! – засмеялась она. – И что же тебя сдерживает?

– Как это – что? Не годится!

Она взъерошила ему волосы.

– Да неужто? А если бы —

Подул ветер, а они уже знали.

Обратили взгляд на конденсирующийся смерчик.

– Стахс, – чопорно поклонилусь Штерн. – Стахс. Пора.

Анжелика отвела руку от головы Замойского. Адам встал, отряхивая штаны и кафтан.

– Что я должен знать?

– Мы переслали на твои Поля весь пакет, стахс.

= Прими и открой.

= Сделано.

Он переадресовал се́кунда из библиотеки в одночувственный конструкт, опирающийся на данные, трансмитированные непосредственно с Полей Официума. В конструкте шла визуализация наноармии и ее непосредственного окружения, а также инструкция, как вести себя при вторжении во Франтишека. Инструкция была расписана по вероятностным сценариям событий, от полного поражения до полной победы – мегабайты текста.

– Идешь? – спросила Анжелика.

– А есть у меня другой выход? Аж настолько далеко по Кривой я не продвинулся, – ответил Замойский. – Мне нужно вернуться в пустышку.

Штерн покачалу головой.

– Не обязательно, стахс.

– Прошу прощения?

– Ты можешь отдать ту манифестацию в управление своего се́кунда.

– Это лишь анима.

– Есть программы.

– Да-а, не сомневаюсь, – пробормотал Замойский. – Для всего есть.

= Какие программы?

= Скачать?

= Freeware?

= Некоторые.

= Дай.

Несколько следующих минут Замойский запомнил как время большого хаоса. Сама переадресация манифестации привела к серьезной дезориентации; на миг ему показалось, что прим и се́кунд сидят в одной и той же наноманции. А се́кунду, к тому же, Адам должен был передать симуляцию Официума – и теперь на темном небе над поляной светилось желто-красное облако.

Одновременно он пробуждался в своем теле внутри Клыка, внутри Деформанта. И пробуждение было не из приятных. Его пустышка за это время успела продрейфовать в один из шаров текучего золота; только животные инстинкты удерживали голову Адама за границей жидкости. Принимая во внимание не слишком-то нормальную циркуляцию воздуха, вокруг головы набухал пузырь двуокиси азота, и Замойский, вернувшись в свою биологическую манифестацию, попал в состояние судорожного одурения.

А это внушало беспокойство еще и потому, что ранее (перед переадресацией) он не чувствовал никаких признаков отравления. Это порождало тревожный вопрос о состоянии мозга Замойского: насколько сознание Адама процессируется лишь на органических устройствах его пустышки, а насколько – на вросшей в них привойке?

Не было никаких точек опоры, /Замойскому не за что было ухватиться, резкие движения лишь разбили золотой шар на кучку меньших и больших капель.

– Анжелика! – крикнул он.

Ее не было видно.

– Анжелика!

= И как? = спрашивала она.

Он снова присел на ствол.

= Там ты куда-то делась.

= Передавай мне от меня привет.

– Анжелика!

Но быстрее манифестировалусь Франтишек – монахом. Поймалу Замойского за руку и потянулу к ближайшей грозди гранатовых наростов.

– Плохие сны?

– Ужасные, – проворчал Замойский, одновременно проворачиваясь параллельно к горизонтали монаха.

На ночном небе Официум рисовал карты планируемой заразы, указывая диверсанту дорогу во внутренних джунглях Деформанту. От лианы к лиане, от цветка к цветку /Адам начал плыть через Клык. Манифестация Франтишеку некоторое время сопровождала его, потом куда-то исчезла.

Наконец /Замойский остановился, сравнил еще свою позицию с графиком над верхушками колышимых ветром деревьев, зацепился стопой о какой-то пурпурный корень – и принялся кашлять.

Спазмы кашля согнули его в поясе, он кашлял и кашлял, горело горло, не хватало дыхания… Он смотрел, как багрянец взрывается огненными фейерверками на пустом небосклоне.

– Что с тобой?

Сонная Анжелика подплыла к нему из-за стены больших листьев.

– Только того не хватало, чтобы ты заболел… И правда, как-то нездорово выглядишь, – она приложила ладонь к его лбу. – Проклятие, жар.

А он и правда чувствовал себя не лучшим образом. Перестал кашлять, теперь лишь глубоко дышал. Если верить визуализации Официума, большая часть армии уже покинула его тело. Анжелики внимательно глядели на него, почти с одинаковой заботой на лицах.

Какова, собственно, грань безопасного отбора массы из организма? Замойскому вся эта магия нанотрансмутации изначально казалась несколько подозрительной, словно когнитивистские чары с копированием сознания. Он принимал к сведению правила, о которых ему рассказали, примерно как принимают во внимание теологические аксиомы. Разница, конечно, состояла в том, что тут правила можно проверить в действии – но до того, как они наступали, он сомневался в каждом. Но уже научился не выдавать эти сомнения. Молча ждал развития событий.

Согласно сценарию Официума, Деформант за несколько секунд должну понять, что идет нападение. Следующие сценарии разделялись на несколько вариантов реакции Франтишеку. Один из них предполагал моментальную автоампутацию зараженного фрагмента (вместе с Клыком и его пассажирами) и активное его разложение, до уровня молекулярного супа. Но другие варианты давали Адаму больше шансов на выживание.

Хронометр OVR отсчитывал к-секунды вторжения. Замойский бессознательно ждал появления гневной манифестации Франтишеку; но ничего подобного, разумеется, не случилось.

– Может, у тебя, в памяти привойки, найдется какой-нибудь медицинский анализатор? – допытывалась Анжелика и тянула его к голубым зарослям. – Жаль, что мы все еще отрезаны от Плато. Черт его знает, что ты мог подхватить. Держи, попей вот это.

Сорок, пятьдесят секунд. Все еще ничего. Часть сценариев исчезла с неба над лесом, изменилась форма кривых вероятностей. //Замойский следил за растущим над ним облаком. Желтизна почти дотягивалась до Луны, краснота шла за нею следом, не то и вправду настолько быстро размножаясь, не то просто расширяясь из предыдущего состояния конденсации. Шестьдесят, семьдесят.

= И как? = прошептала Анжелика, склонившись, чтобы заглянуть Адаму в глаза.

Он только поднял раскрытую ладонь.

Восемьдесят, девяносто. Раздалось шипение, ветер шевельнул внутренности Деформанту.

– Что происходит? – спросила Анжелика; осматривалась, ухватившись за лианы.

– Декомпрессия, – ответил Замойский. – Где-то егу проело насквозь.

– Что?..

– Кадмово войско.

Ветер прекратился. Но спокойствие оказалось коротким, поскольку потом все джунгли затряслись, Замойский и Анжелика полетели вниз, на них – оторвавшиеся органические массы, а все это залил золотой дождь.

= Бежим, = сказал Адам. Се́кундом, поскольку прим лежал, придавленный немалой тяжестью (тяжестью, что росла с каждой секундой), под горой грязи и органических остатков, и едва мог перевести дыхание.

Потом начал упорно из-под этого завала выползать. Отдельные растения/органы Деформанту еще подрагивали, лезя /Замойскому в глаза, уши, нос, рот. Он кусал их и выплевывал. Жижа, которая его облепляла, имела странный цвет, отнюдь не золотой и не черный – ближе всего к синеве.

Анжелика, вероятно, заметила напряжение – а может боль – на его лице, поскольку успокаивающе сжала ему плечо и прошептала:

= Сумеешь.

Шепот в той ночной тиши казался наиболее подходящим.

Наконец /Адам выполз из горы органических останков на свежий воздух. И сразу же раскашлялся: тот, возможно, и был свеж, но при этом – полон густой пыли, которая медленно опадала.

= Двигателями управляем мы? = спросил он у Штерну.

Фоэбэ поднялу голову, выпрямилусь. Если егу поймало врасплох это «мы», то ону не подалу вида.

= Да. Часть наноботов проникли в инфоводы Клыка и организовались там в структуры, независимые от Плато: мы должны подстраховаться на случай очередного отрезания Войнами.

= Чем мы располагаем?

= Маневровыми двигателями, стахс. Крафтовый генератор и запас экзотической материи Деформант выжралу и поглотилу полностью.

= Гребаннуё мудачье. Из-за этого тут так просторно.

Он поднял /голову и //голову. Внутри Клыка теперь было куда больше места, чем в контрольной кабине: от вершины купола, откуда бил свет, Адама, стоящего на дне, отделяло метров сорок. Свет был приглушенным, его заслоняла паутина лиан и других, более легких растений/органов Франтишеку, свисавшая со сходящихся стен.

Краснота в небе уже разделилась на две части, из которых меньшая имела форму купола и не была окружена даже контуром желтизны; зато большая расползлась от горизонта до горизонта, реки и ручья кармина текли сквозь облака бледной сепии – Деформант былу огромнуё, Адам помнил те тысячи кубических километров темно-синего, салатного и золотого, вагнеровскую симфонию ТЕЛА.

= Будет преследовать?

= Ому никак, = уверилу Штерн. = Сейчас ону сражается за жизнь.

Но потоп красноты на небосклоне остановился; даже показалось, что желтизна медленно возвращает себе утраченные пространства.

Но из кипы останков Франтишека послышался ужасающий вопль, почти из-под ног Замойского. Он отскочил. Показались рука и лицо, все в голубой грязи, и Адам отнюдь не сразу понял, что это никто иная, как Анжелика, что упорно выкапывается из-под завала. Кричала, плюясь илом и дергая петли лиан, и могла бы дергать их еще долго, ломая ногти и калеча пальцы, поскольку в движениях ее не было никакой мысли, одна чистая истерия – вела она себя как человек, идущий под воду, утопленник на последнем вздохе.

Когда Адам ухватил ее за запястье и воротник рубахи, она сперва пыталась вырваться, наверняка его не узнавая, а может, даже не видя: глаза ее были пусты, взгляд рассредоточен.

Но потом все же она перестала мешать Замойскому, и тот вытащил ее на поверхность.

Но самого Адама это неожиданно измучило. Он упал навзничь, тяжело дыша, пыль закручивалась над ним высокими спиралями.

Анжелика все еще издавала странные звуки, крик перешел в хриплое, неритмичное дыхание, прерываемое громким хлюпаньем носа, голубой узор на лице размылся косыми полосами – и в неожиданном приступе смущения Адам понял, что она плачет.

Взглянул на Анжелику, которая сидела рядом на березовом стволе.

= Я знала, что все будет хорошо, = сказала она, сжимая его руку. = Слишком много о тебе идет из Колодца, чтобы ты так глупо погиб! = искренне засмеялась Анжелика.

Он повернулся на бок, обнял всхлипывающую девушку рукой, оплетенной растительно-животными волокнами. Она не отодвинулась, и это был хороший знак.

Адам не знал, что ей сказать, потому не говорил ничего. Ждал, пока ее дыхание успокоится. Она же постепенно сосредотачивала на нем взгляд.

Он протянул руку, чтобы стереть цветной осадок с лица Анжелики. Она неуверенно улыбнулась. Адам улыбнулся в ответ.

= Все хорошо, = сказал он, поднимаясь со ствола и закидывая руки за голову. = Что с кислородом?

= Проблем не будет, = ответилу Штерн. = Хватит. Кроме того, теперь мы можем создать собственные обновляющие цепи.

= А эта пыль?

= Вытряхиваем остатки нанополя Деформанту.

Анжелика вытерла слезы с глаз. Он открыл рот, чтобы передать ей хорошие новости (она ведь ничего не знала ни о его соединении с Плато, ни о войне с Сюзереном и мире с Деформантами, ни даже о предательстве Франтишеку) – но она прижала пальцы к его губам, прежде чем он сумел произнести хотя бы слово. Еще моргала, пыль раздражала и так уже слезящиеся глаза. Жирная масса облепляла ее длинные черные волосы.

Сила тяжести продолжала расти, они ускорялись, удаляясь от крафтоида; пожалуй, превысило уже 1g – у /Замойского не было ни сил, ни желания вставать. Они лежали неподвижно, наноботы Франтишека, сконденсированные слоями серой пыли, оседали на них тонким слоем теплого снега. Внутри Клыка господствовала тишина, на поляне же – еще большая, поскольку все вокруг находилось под печатью ночи.

Анжелика теперь глядела на Адама с расстояния в десяток сантиметров. Изрядным усилием воли он удержал себя от того, чтобы перекатиться навзничь, убежать взглядом, опустить веки. Кажется, она читала в его глазах эту неуверенность, этот стыд, поскольку вопросительно приподняла бровь. Это была точная копия выражения ее лица из библиотеки Фарстона, несколько часов тому назад.

Он подумал: поцелую ее. Конечно, это снова не было спонтанно, а потому он почувствовал всю банальность ситуации раньше, чем сделал первое движение – и все же сделал его, протягивая левую руку к ее затылку и приближая свое лицо к ее.

Она удержала его, стиснув пальцы на бицепсе, легонько отстраняясь.

– Господин Замойский, – прошептала, поджимая губы, – есть же какие-то правила!

Он тихо засмеялся:

– Это что же, в вашей Цивилизации и поцеловать нельзя? Что за викторианство?

– Ах, викторианство! – улыбка ее сделалась шире.

– Правила, правила, – бормотал он, изображая досаду. – Теперь мы станем соблюдать здесь какие-то глупые этикеты, механический savoir-vivre! Одни, в полуразрушенном Клыке, ближе всего от нас – Деформант, стокилометровая скотина, даже не ясно, от какого вида ону происходит, человеческого или нет, а кроме егу только световые годы вакуума, причем абсолютного, поскольку после коллапса галактики остались тут лишь коллекции черных дыр да облака свободного газа, а потому мы, возможно, единственные люди во всем открытом космосе, вне Портов – а ты тут говоришь мне о правилах, в поцелуе отказываешь! Паранойя!

– Но ведь не имеет значения, последние мы люди или нет.

– Правда? «Общество двух» – это нечто новое!

Она провела большим пальцем по его губам.

– Викторианство, говоришь… Викторианский любовник дрожал от возбуждения от одного вида лодыжки невесты. А в культурах, позволяющих все, ничего не влечет даже при полном обнажении, нет стыда – нет и возбуждения; тело – это инструмент, тело – это предмет. Моя пустышка, твоя пустышка. Нет тайны между нагими френами. Чем больше можешь, тем большего жаждешь. Чем легче выполнить, тем беднее удовлетворение.

– А значит, наивысшим развратом было бы закрыться в келье аскета на полвека, после чего понюхать платок любовницы. Ха!

Он повернулся на мягкой постели из парящих и еще теплых останков Франтишеку; поворачиваясь, потянул за собой Анжелику. Та хотела вырваться, он не отпустил. Дернула его за колтун бороды. Он состроил грозную мину.

– Гр-р-р. Это я тут примитивный обезьяночеловек, фетишист тела. А вы уже – свободный дух. С тех пор, как я прозрел, то и дело слышу: «тело – лишь манифестация», «тело – это не ты», «это лишь пустышка» и всякое такое.

Сказав это, он вспомнил встречу со Словинским, егу манифестацию, и подумал: может, они и вправду пытаются здесь силой творить табу, чтобы во времена всесильности сохранять силу чувствовать – чувствовать то, что чувствую сейчас я. Это, по сути, определение человечности, и при этом не худшее.

– Потому что это правда, – шепнула Анжелика, кладя голову на грудь Замойскому. – Тело – органическая одежда. Тело – это не ты. Конечно, ты можешь чувствовать тягу к определенному покрою, стилю, эстетике того или иного модельера, можешь привязаться к конкретному экземпляру, и с ним до определенной степени себя идентифицировать – но ты ведь не теряешь самотождественности, сняв сапоги, верно?

– Так решись: тело лишь предмет, или не только? – он отвел ее волосы с лица, шершавая ладонь сомкнулась на шее девушки, он чувствовал под большим пальцем ритм пульса, приливы крови в артерии.

– Ты не понимаешь? Технология навязывает нам законы, но и мы, в свою очередь, навязываем законы технологии, – она подула ему в глаза.

Он заморгал:

– Другими словами: притворяетесь.

– Вся культура опирается на притворство. Что мы – окультурены.

= Когда их примут наши кубические октагоны? = спросила Анжелика фоэбэ Штерну.

= Все еще без уверенности. В расчетах положения Клыка мы можем полагаться лишь на память картины созвездий, которые предоставил нам стахс Замойский, но это все равно очень большое пространство. А уж касательно момента прибытия Универсальных Портов конкурентов – тут данных вообще нет.

= Не возлагай слишком серьезные надежды на Колодцы, = сказал Анжелике Замойский, подойдя к лошадям. Погладил по шее своего жеребчика. Скакун склонил голову и принялся обнюхивать Адама, наверняка заинтригованный отсутствием у него запаха. = Все еще может плохо кончиться.

Она встала, заглянула в переметные сумы, нашла сахар. Животные принялись есть у нее с ладони. Их естественная жадность еще больше улучшила ее настроение.

= Не будь таким уж пессимистом. Пока что ты справляешься превосходно.

= Сказал космонавт, падая в черную дыру, – и правда, следующие сто тысяч лет выдержал, и глазом не моргнув.

= Черными дырами мы себе письма шлем. Ну, давай, улыбнись же.

Он и правда улыбнулся – примом. Се́кунд демонстрировал уважение и заботливость.

= Если прикидывать начистоту, больших шансов выжить у меня нет. Не делай такого лица. Я серьезно. Уже не говорю обо всей этой афере с Деформантом и торгами – но Сюзерен наверняка раньше или позже меня достанет. Можете считать, что вы с ним в состоянии войны, но пока что он предпринимал какие-то действия лишь против Джудаса, меня и Мойтля, и только мне дал личное обещание убить. Как защищаться от врага, который в любой момент может Стечь на Поля инфа и сконфигурировать против меня дивизию танков, торнадо, Годзиллу?

= Факт, = скривилась она иронично. = Чистые записи френа в такой ситуации тебе просто прописаны.

= Ха, но это еще хуже, в непосредственных Протечках на Поля моих архиваций он может сманипулировать меня, как пожелает, и я об этом никогда не узнаю, никакая страховка меня не защитит, никакая картография, к ключам которой он имеет столь простой доступ, никакие скрытые копии. Есть какой-то стопроцентный способ, фоэбэ?

= Нет.

= Сама видишь. Лучше держаться тела. Но именно телу и угрожают пылающие масайки и прочие инфовые куклы. Только одна вещь дала бы мне какой-то шанс в этой схватке: ключ к протоколу инфа. И пожалуй, с этого-то мы и начнем заседание Ложи, на которое меня пригласили. Есть у тебя еще немного сахара?

= Ты не понимаешь, что говоришь, стахс! = повысилу голос Штерн. = Такая власть никогда не будет дана отдельному человеку!

= Но отдельной инклюзии – запросто, = рандомизатор поведения навязал //Замойскому плаксивый тон и выражение лица. = Да, фоэбэ?

= Неуместные претензии, = сказалу ону, подходя к Адаму. = Тут никто тебя не дурил эгалитаристскими видениями, стахс. Кривая Прогресса – это иерархическая картина аристократии разума. Ты ведь не доверил бы обезьяне командовать армией, защищающей твою родину; пусть даже и прекрасно дрессированной обезьяне.

= Ну, не знаю… Когда бы все сильные мира вели за нее и с ней армагеддоновые бои… а Нострадамус провозглашал насчет нее многочисленные пророчества…

Замойский поднес ладонь с сахаром под морду своего скакуна. Сперва испугался его зубов, но потом подумал с отвагой пьяницы: ну, что же, самое большее, он откусит ладонь манифестации, это ведь не мое тело.

Тело – единственное мое имущество, если не считать виртуальных логических Полей, выкупленных за залог Словинскому. Что, собственно, внушалу мне посол рахабов?.. Победитель дуэли, согласно Кодексу Чести Цивилизации Homo Sapiens, имеет право на треть имущества побежденного, причем выбор этой самой трети тоже принадлежит победителю. Вероятней всего, оска Тутанхамон прочлу нечто обо мне из своего Колодца Времени, и внезапно оценилу мою пустышку настолько высоко, что решилусь даже на нарушение обычая, рискнув остракизмом; тут криво глядят на дуэли между гражданами, происходящими из разных фрагментов Кривой. Но что такого может скрываться в моей пустышке? Это всего лишь органическая кукла, выращенная «Гнозисом» по стандартному методу. Оригинален исключительно мозг, его содержимое: разум. А потому мы снова возвращаемся к моей памяти. Координаты Нарвы. Неужели, именно это ому было нужно?.. Предположим, что нет. Существует ли некая альтернатива? Какие еще сокровища лежат, погребенные, в моем подсознании?.. Он улыбнулся в усы, кормя животное.

Но улыбка замерла у него на губах. Пламя негритянки! Прерывистость! В тело, но не в тело! Словно я – словно я был неким крафтоидом, ходячим лабиринтом пространства-времени, подобном тому лабиринту во взвихренном африканском Мешке: невидимые страны на расстоянии вытянутой руки, ты пройдешь, но свет не вытекает, селективный разрыв реальности, разумный крафтвар.

Адам держал лицо. Анжелика дала ему еще горсть сахара. От этого и от конской слюны ладони слипались, будто смазанные смолою.

Мешок. (Сейчас он думал быстро, так быстро, как только мог, чтобы не позволить распасться последовательности ассоциаций.) Мешок. Или нечто очень похожее. Но как это проверить?

Поцеловал Анжелику в лоб.

– Гм?

– Помнишь, что ты говорила мне о способах заякорить Мешки в открытом космосе?

– А, Крюки. На Крюках. Это тот малолетка де ля Рошу говорил. А в чем дело?

– Ты не знаешь, как его можно распознать? То есть – снаружи Мешка.

– Прошу прощения? Ты что, снова перепутал меня с профессором мета-физики?

– Неважно, прости.

Он снова оперся о большой, темно-синий лист (а может кусок кожи), прикрыл глаза.

= Мешки, Крюки, обнаружение, операционные процедуры, практика. Без объявления источника запроса, = сказал менеджеру оэс и сразу отрефлексировал: если мой прим находится в Клыке, се́кунд – в Сол-Порту, то с программой разговаривает – кто? как? Неужели я расщепился натрое?

Неужели этого и правда нельзя сдержать?..

= Пожалуйста. До какого уровня упрощать?

= Моего, моего.

= Не знаю тебя еще настолько хорошо, = предупредил его менеджер.

= О Боже… Ну ладно, попробуем через вопросы. Есть ли какое-то ограничение того, что может, а что не может служить в качестве Крюка?

= Теоретически – нет.

= Чем конкретно является Крюк? Дай какое-нибудь определение.

= Объект или совокупность надатомных объектов, чье квантовое состояние было связано с крафтовым узлом, удерживаемым Клыками Мешка.

= Значит, это исключает живые организмы, в них ведь идет постоянный обмен материи.

= Никто не приказывает ставить Крюк на все молекулы организма.

= Скажем, я подозреваю, что данный предмет является Крюком. Как это проверить?

= Разбив предмет до свободной плазмы. Довести его до абсолютного нуля. Или сравнив ядерный магнитный резонанс.

= Чудесно. Два способа смертельны, а третий требует оборудования, которого… Погоди. Удалось бы сконфигурировать наноматы для такого рода сканирования?

= Императорские – да. Другие – зависит от обстоя-тельств, но, скорее всего, тоже: если не в первой, то в какой-то из следующих генераций.

= Понимаю. Предположим, что подозрение подтвердилось. Как, обладая Крюком, открыть Мешок снаружи?

= Теория говорит лишь об одном способе: уничтожение Крюка.

= Но каким образом?

= Боюсь, что как минимум термоядерная печь.

Тем временем, Франтишек уже осталусь далеко позади; экономя топливо, они дрейфовали с постоянной скоростью, и деформантова биокаша снова принялась наполнять внутренности Клыка, достаточно было дернуть телом, плохо рассчитать толчок, слишком энергично двинуться. Впрочем, любое движение пробуждало стайки темно-синих, зеленых, красных обломков. Казалось, что таким образом Деформант возвращается к жизни: все это еще было свежим, еще текли соки из порванных лиан (или же кровь из вен), лоснилась влажная кожа. Движение выбивало и поднимало вверх капельки липких жидкостей, раньше золотых, теперь грязно-желтых, коричневых. Замойский отмахивался от них, словно от навязчивых мух.

Они шли сквозь лес, ведя коней на поводу. Анжелика задумчиво смотрела под ноги, пиная камни и ветки. Адам продолжал прерывистый разговор со Штерну, то и дело поднимая взгляд, чтобы проверить развитие наноботной войны. Разговор кружил вокруг проблемы передачи Замойскому ключа к протоколам инфа. Адам понял: одно то, что фоэбэ возвращается к этой теме и дергает его, выпытывая условия, ограничения, – указывает, что идея не настолько уж и абсурдная. Штерн представлялу в разговоре Официум, но, вероятно, еще и определенные фракции в Ложе, и наверняка передавалу им о состоянии Замойского; сам Официум де-факто представлял собой эманацию Императора. Однако Замойский искренне сомневался, ценят ли сильные мира сего его жизнь настолько высоко исключительно потому, что на нее покушается Сюзерен. Потому выруливал к темам более актуальным. Не был бы, например, Официум настолько любезен, чтобы выполнить на внутрикамерном нано определенные мелкие операции по просьбе Адама? Он, конечно, отдавал себе отчет, что суперразумы Официума уже по одному содержанию просьбы моментально догадаются об остальном плане. Но, быть может, тем охотней его исполнят.

И действительно: прежде чем они сошли к озеру, Замойский получил подтверждение, что многочисленные белковые комплексы, размещенные в мозгу и вдоль спинного хребта пустышки Адама, остаются замороженными в своих квантовых состояниях.

Прим Замойского не ощутил проведенного сканирования. Однако заметил в воздухе (очищенном, наконец, от пыли) моментальную конденсацию темно-серой взвеси. На несколько секунд его со всех сторон окружил густой туман, так что Анжелика испугано вскрикнула, полагая, что это посмертные конвульсии Франтишеку, очередные признаки распада их окружения.

Только тогда он рассказал ей, что, собственно, случилось, о Сюзерене, измене Деформанту, а также о схождении на нет блокады Плато.

По инерции сказал на слово больше, чем нужно, и она вытянула из него еще и информацию о собственной имплементации в новой пустышке. Это задело ее сильнее всего.

– Скажи мне там, чтобы я не слишком-то активничала, – фыркнула она. – Никаких серьезных дел, пусть ни во что там не вмешивается, просто тихо сидит в Фарстоне. И так синтез окажется не из легких. Сколько там, полгода?

= Ты говоришь, чтобы ты не выезжала из Фарстона.

Анжелика Вторая громко засмеялась:

= Скажи, что я желаю ей быстрой и безболезненной смерти.

Замойский повторил, отметив разницу в их отношении друг к другу.

– Взаимно, – ответила Анжелика Первая. – Когда я вспоминаю, что испытывал при синтезе Форри… Шизофрения.

= Я надеюсь, что у нее не было никаких травматических опытов.

– Скажи ей, что я стала каннибалом.

В то время как Анжелика дружески препиралась сама с собой, армия нанохирургов потрошила /Замойского. Штерн приказалу ему, чтобы старался пока что не двигаться. /Адам висел в воздухе, уцепившись ногами в путаницу веток и лиан, с руками вдоль тела.

Трепанация случилась на затылке. Потому раны он не видел – впрочем, раны короткой и узкой. Вскоре та затянулась, шрам же побледнел и исчез под волосами. Нано закрывало за собой дверь. Раны на спине были более красочными, но скрывались под рубахой; когда же рубаху распороло, все уже затянулись.

Большую часть этих операций Замойский даже не ощутил. Чуть припекло кожу на затылке, чувство холода вдоль хребта – ничего больше. Потом, исчезло даже это. Дернув за лианы, он развернулся в медленном пируэте. Искал взглядом Крюк, не зная, что он, собственно, ищет. Неужели этот удаляющийся от него туман, легкий, серо-красный газ – это именно оно? тело из его тела? Оно сразу исчезло из поля зрения.

Штерн подтвердилу счастливое завершение операции.

После наноматам необходимо было продраться сквозь все поволоки Клыка, причем не одновременно, чтобы не вызвать разгерметизацию. Потом, уже в вакууме, на безопасном расстоянии от Клыка, они инициируют цепную реакцию в тяжелых изотопах. Необходимые изотопы найти проще простого – из публичных Полей ///Замойский вытянул информацию, что некоторые разновидности Клыков ходят на ²³⁸U/²³⁵U.

И все же процесс чуть подзатянулся. Тем временем, вражеские октагоны³ с каждой секундой приближались. В любой миг Адама и Анжелику могла охватить Цивилизация Смерти кого-то из конкурентов, чтобы получить награду за пустышку Замойского.

Они добрались до озера; тут снова сели на коней. Манифестация Штерну, пока что верно их сопровождавшая, растворилась в воздухе. Замойский также убрал и нанебесную OVR-программу: Клык все равно уже удалился от трупа Деформанта настолько, что в этом масштабе почти ничего не было видно. Наноботная война там продолжалась, и результат ее оставался открытым.

Возвращаясь в замок, во время езды они молчали. Анжелика то и дело поглядывала на Адама вопросительно и с сомнением. Он отвечал взглядами настолько же вопросительными – и тогда она отводила глаза.

Если октагоны³ «Гнозиса» не доберутся до них раньше остальных, Анжелика Первая, вероятно, погибнет. Тогда не будет необходимости проводить синтез ее разума с разумом Второй – но мысль о собственной смерти, пусть условной и не пережитой лично, вызывала у девушки ледяную дрожь, несмотря на все шуточки и бесшабашность.

Приближался рассвет. Они съезжали с холмов. Замойский задумывался над необходимостью актуализировать записи своего френа. Привойка в мозгу была достаточно сложна. Последние архивации делали до предоставления ему гражданства, они уже изрядно деактуализировались. (Кем я тогда был? – Кем я стал нынче?).

Но – Сюзерен. Можно ли вообще верить этим записям, их аутентичности? Предположим, Адам умрет и его впечатают в новую пустышку – если Сюзерен манипулирует архивацией френа, Замойский может пробудиться кем-то совершенно другим. Не Замойским. Или, если честно, не пробудиться вообще. Зато возникнет некая новая сущность, личность, сконструированная ad hoc, фальсификат памяти и характера – хотя как таковой нераспознаваемый даже для себя самого.

Кроме того, надлежит помнить, что Сюзерен мог бы прочесть архивации «всухую», например, скопировав их себе в Чистилище.

Не так ли он узнал о Нарве – из архивации Мойтля?

= Если бы у тебя был выбор… = Адам заколебался.

Они выезжали из леса.

= Да?

= Те фоэбэ, что модифицируют самих себя… Как, собственно, это происходит? Решают, что хотят себя другими и перепрограммируются. Перепрограммировавшись, в новой сети страхов и желаний, выбирают себе следующий, иной образ френа. И так далее, и так далее, бесконечно; и все искренне. Могут ли они предвидеть и просимулировать наперед состояние своего сознания через икс переустройств? В состоянии N они жаждут состояния N+1, но хотят ли состояния N+10, N+100? А те ведь настолько же неминуемы. Тропа сдвигов, где всякое изменение вызывает следующие, и хотя сознательно мы решаемся лишь на ближайшие перемены, поскольку только их и можем предвидеть – на самом-то деле решаемся мы также и на все наши более поздние решения… Тогда где в этом процессе лежит самотождественность? А может она уже не состояние, а, собственно, только сам этот процесс?

= В случае открытых инклюзий – несомненно.

= В таком случае, насколько длинный это отрезок на линии изменений? Где он заканчивается, где начинается новый – новая личность?

= А ты полагаешь, что в Цивилизации все по другому? = она рывком отбросила волосы на спину, глубоко вздохнула, выпрямляясь в седле. = И теперь понимаешь необходимость держаться определенных конвенций, сколь бы абсурдными они не казались на первый взгляд? Стахс.

Перед ними проявлялся замок, омытый лучами встающего солнца, что с трудом продиралось сквозь ветки деревьев. Знамена реяли на утреннем ветру. На голубеющем небе //Замойский открыл себе картинку из внешних камер Клыка, переданную через Поля Официума. И едва они въехали в длинную тень замка, среди звездной темноты там блеснула короткая, но почти ослепляющая вспышка, после чего на серебристом гобелене появилось несколько новых звезд – в том числе одна очень близкая, очень яркая: солнце в форме веретена.

Планком позже Замойского рассекло надвое.