Книга вторая
Смертоносное оружие

Чертова феска!

Дурацкая подделка под восточный головной убор составляла половину маскировки, которая спасла мне жизнь. Но холодный прагматичный расчет требовал уничтожить ее сразу же после использования.

Я этого не сделал. В феске я чувствовал себя довольно неловко: во-первых, я не какой-то масон, тем более не храмовник, а во-вторых, она была не моя, она была краденая.

Можно украсть трон, или королевский выкуп, или марсианскую принцессу, и пребывать на седьмом небе от счастья. Но шапка? Украсть шапку – это низко. Нет, я не вдавался в такие рассуждения, просто мне было неловко перед мистером Клейтоном Расмуссеном (его имя было на внутренней стороне фески), и я собирался вернуть ему причудливый головной убор. Когда-нибудь… как-нибудь… когда получится… после дождичка…

Когда мы покидали «Золотое правило», я сунул феску за ремень и забыл о ней. После прилунения, когда я отстегнулся, она незаметно для меня упала на потолок. Пока мы втроем забирались в продуваемые всеми ветрами скафандры, Гвен подобрала ее и отдала мне. Я спрятал феску на груди, под скафандром, и застегнул его на молнию.

Потом мы добрались до дома Хендерсонов в гермозоне «Высохшие кости», и нам показали, где спать. Я раздевался с полузакрытыми глазами, плохо соображая от усталости. Может, феска выпала именно тогда – точно не знаю. Притулившись к Гвен, я тут же заснул… и провел свою брачную ночь, проспав без перерыва восемь часов.

Полагаю, моя новобрачная спала так же крепко. Впрочем, не важно – прошлой ночью мы успели отлично попрактиковаться.

За завтраком Билл протянул мне феску.

– Сенатор, вы уронили свою шапку на пол в кабинке.

За столом присутствовали Гвен, Хендерсоны – Ингрид, Джинкс, Гретхен и Вольф, – двое квартирантов, Элоиза и Эйс, и трое маленьких детей. Подходящий момент, чтобы сочинить историю о том, откуда у меня взялась эта смешная шапка. Но я лишь ответил:

– Спасибо, Билл.

Джинкс и Эйс переглянулись, и Джинкс послал мне знак, по которому масоны опознают друг друга – по крайней мере, так я думаю. Тогда мне просто показалось, будто он почесывается. В конце концов, все лунари чешутся, потому что у всех лунарей зудит. Ничего не поделаешь – воды не хватает, мыться приходится нечасто.

После завтрака Джинкс выждал, пока я не останусь один, и заговорил со мной.

– Достопочтенный… – начал он.

– Гм? – ответил я (чудеса находчивости!)

– Я заметил, что за столом вы предпочли не признать во мне брата. И Эйс тоже это заметила. Может, вы считаете, что вчерашняя сделка не была безусловно честной?

(Джинкс, ты бессовестно содрал с меня семь шкур.)

– Ничего подобного. Жаловаться не на что.

(Сделка есть сделка, хитрец ты наш. Я всегда держу слово.)

– Уверены? Я ни разу не обманывал собрата по ложе – да и чужаков, если уж на то пошло. Но я готов окружить особой заботой любого сына вдовы, точно так же, как своего родственника. Если вы считаете, что заплатили слишком много за спасение, дайте столько, сколько сочтете нужным. А можете и вообще не платить. – Помолчав, он добавил: – Не могу пока говорить от имени Мэгги Снодграсс, но она выпишет мне счет, и он будет справедливым: Мэгги не способна на подлость. Но не рассчитывайте, что ваш металлолом принесет много прибыли. Возможно, с его продажи Мэгги даже понесет убыток, потому что… вы ведь знаете, где «Бюджет» берет ту рухлядь, которую сдает в аренду?

Я признался, что мне об этом неизвестно.

– Каждый год солидные компании вроде «Герца» или «Интерплэнет» распродают свои подержанные машины, – продолжил он. – Те, что в полном порядке, покупают частные лица, в основном лунари. Те, что требуют серьезного ремонта, достаются старателям. Весь остальной хлам «Бюджет-джетс» покупает по бросовой цене и перебирает в своих мастерских возле Луна-Сити, сооружая из трех машин, скажем, две. Все, что не пригодилось, продается на металлолом. За драндулет, в котором вы свалились, они взяли по прейскуранту двадцать шесть тысяч… но если «Бюджет» вложил в него хотя бы пять, я отдам вам разницу и поставлю выпивку. Факт.

Теперь Мэгги собирается отремонтировать его. Но она сделает это как надо, даст гарантию и выставит реальный ценник на эту машину, не новую и переделанную. Возможно, удастся выручить десять тысяч грязными. Но если после вычета расходов на запчасти и работу я получу от нее больше трех тысяч, то очень удивлюсь. А может, мы вообще уйдем в минус. Риск есть риск.

Несколько раз правдоподобно солгав, я сумел (как мне кажется) убедить Джинкса, что мы не братья по ложе, что я не прошу скидок и что феска оказалась у меня случайно – я нашел ее в прокатном «вольво».

(Невысказанное предположение: мистер Расмуссен взял эту колымагу напрокат в Луна-Сити и оставил в ней головной убор, когда возвращал «вольво» в «Золотом правиле».)

Я также добавил, что на феске есть имя владельца и я намерен вернуть ее.

– У вас есть его адрес? – спросил Джинкс.

Я сказал, что адреса нет – только вышитое на феске название храма.

– Отдайте ее мне, – сказал Джинкс, протягивая руку. – Могу избавить вас от проблем… и расходов по отправке посылки на Землю.

– Как это?

– Так уж вышло, что я знаю одного человека, который в субботу летит на прыгунке в Луна-Сити. Там, в воскресенье, сразу после освящения больницы для детей с врожденными дефектами и инвалидов, закрывается конвент Благородных адептов. В конференц-центре должен быть стол находок, и раз на феске есть фамилия владельца, он получит ее еще до вечера субботы, когда состоятся соревнования. Ведь все знают, что участник без фески – как девица из бара без мини-бикини.

Я отдал ему красную шапку.

И решил, что больше мне не придется вспоминать о ней.

Перед путешествием в гермозону «Счастливый дракон», возникла очередная проблема – у нас не было скафандров.

– Вчера я не возражал, чтобы вы надели те дырявые сита, поскольку перед нами стоял выбор Хобсона: либо рискнуть, либо оставить вас умирать, – сказал Джинкс. – Сегодня мы можем поступить так же – или просто завести машину в ангар и погрузить вас в нее без скафандров. Конечно, масса воздуха будет израсходована впустую. Потом повторить то же самое в конце поездки… но воздуха понадобится еще больше, поскольку их ангар крупнее.

Я ответил, что заплачу. (Я не видел способа избежать этого.)

– Дело в другом. Вчера вы провели в кабине двадцать минут и израсходовали целый баллон. Тогда солнце только всходило, но сегодня утром оно уже поднялось на пять градусов. На всем пути до «Счастливого дракона» в борт кабины будут бить прямые солнечные лучи. Гретхен, конечно, постарается ехать в тени – мы не растим детей дураками. Но воздух внутри кабины нагреется, увеличится в объеме и начнет просачиваться сквозь щели. Поэтому герметичным обычно остается скафандр, но не кабина, которая служит лишь укрытием от солнца.

Скажу честно: будь у меня скафандры на продажу, я бы настоял, чтобы вы купили три новых. Но у меня их нет. Ни у кого в этой гермозоне нет скафандров на продажу. Я знаю точно, ведь нас меньше полутора сотен. Мы покупаем скафандры в Конге. Вам надо сделать то же самое.

– Но я не в Конге.

У меня не было своего скафандра уже пять с лишним лет. Большинство жителей «Золотого правила» не имеют скафандров – те попросту не нужны, поскольку никто не выходит наружу. Конечно, персонал станции и ремонтники держат скафандры под рукой, как бостонец – галоши. Но обычные жители, пожилые и обеспеченные, не имеют скафандров, не нуждаются в них и даже не знают, как их надевать.

Лунари – другое дело. Даже сегодня, когда население Луна-Сити превысило миллион человек и многие обитатели города редко выходят за его пределы – а некоторые не выходят никогда, – каждый лунарь владеет собственным скафандром. Даже лунарь из большого города с младенчества знает, что его надежная, теплая и хорошо освещенная гермозона может получить пробоину – из-за метеора, бомбы, террориста, землетрясения или иной непредсказуемой опасности.

Если он принадлежит к породе первопроходцев, как Джинкс, то привык к скафандру не меньше, чем рудокоп с астероидов. Джинкс даже не работал на своей туннельной ферме – этим занимались члены его семьи. Сам он был механиком по тяжелым конструкциям и обычно трудился снаружи, в скафандре. «Счастливый шанс» был лишь одним из дюжины его предприятий. Ему принадлежали также «Ледяная компания „Высохшие кости“», «Компания лунных перевозок Хендерсона», «Сверлильные, сварочные и монтажные работы Джона Генри»… Не было названия, для которого Джинкс не придумал бы подходящую компанию.

(А еще – «Меняльная лавка Ингрид», где продавалось все, от стальных профилей до домашнего печенья. Но не скафандры.)

Джинкс придумал, как доставить нас в «Счастливый дракон». Ингрид и Гвен были примерно одинаковых габаритов, разве что первая временно разрослась в области экватора. У Ингрид имелся скафандр для беременных с внешним корсетом, который можно было распустить, а также обычный скафандр, тот, что она носила до беременности. Сейчас она в него не влезала, зато Гвен могла влезть.

Мы с Джинксом были примерно одного роста. У него было два первоклассных скафандра производства компании «Гудрич-Луна». Я понимал, что Джинкс не готов одолжить ни один, как столяр-краснодеревщик не готов одолжить свои инструменты. Но нужно было что-то делать, иначе мы поселились бы у него за деньги… а потом бесплатно, ведь деньги рано или поздно вышли бы. Наконец, у Хендерсонов попросту не было для нас места, и это уже не зависело от денег.

На следующее утро, в начале одиннадцатого, мы облачились в скафандры и забрались в луноход. Я надел скафандр Джинкса, тот, что похуже, Гвен – скафандр Ингрид для небеременных, а Билл – отреставрированный антикварный костюм Супи Маккланахана, основателя гермозоны «Высохшие кости», который прибыл на Луну давным-давно, еще до революции, не по своей воле оказавшись гостем правительства.

План состоял в том, что мы получим другие временные скафандры в гермозоне «Счастливый дракон», в них доедем до Гонконга и отправим их назад с рейсовым лунобусом, а те, что сейчас на нас, Гретхен вернет отцу после того, как отвезет нас в «Счастливый дракон». Оказавшись в Гонконге-Лунном на следующий день, мы сможем купить себе подходящие скафандры.

Я завел с Джинксом разговор об оплате, почти слыша, как в его голове щелкают цифры.

– Сенатор, – наконец ответил он, – вот что я вам скажу. Скафандры, которые прилагались к вашей груде металлолома, почти ничего не стоят. Но кое-какие детали шлемов и металлическая фурнитура могут пойти на запчасти. Пришлите мне три моих скафандра в том же состоянии, в каком получили их, и мы квиты. Если вы, конечно, согласны.

Само собой, я был согласен. Возможно, скафандры от «Мишлена» были хороши двадцать лет назад. Теперь же, по-моему, они не стоили вообще ничего.

Оставалась лишь одна проблема – Древо-сан.

Я думал, что мне придется повести себя твердо с женой – намерение, которое не всегда выполнимо. Но оказалось, что, пока мы с Джинксом думали о скафандрах, Гвен думала о нашем клене… вместе с Эйсом. У меня нет причин полагать, что Гвен соблазнила Эйса, но я уверен, что Элоиза считала именно так. Однако у лунарей есть свои сексуальные обыкновения еще с тех пор, когда мужчин было вшестеро больше женщин. Согласно им, право выбора принадлежит женщинам, мужчинам же – никогда. Элоиза, похоже, не очень злилась, а наоборот, веселилась, и я решил, что это меня не касается.

Так или иначе, Эйс раздобыл баллон из силиконовой резины с разрезом в боку, поместил в него Древо-сан вместе с горшком и всем прочим, а потом запаял разрез, приделав к нему шланг для литрового баллона с воздухом. Денег он не взял даже за баллон. Я предложил заплатить, но Эйс лишь улыбнулся Гвен и покачал головой. Не знаю, было ли что-нибудь между ними, и не хочу выяснять.

Ингрид поцеловала нас на прощание, заставив каждого пообещать, что мы еще вернемся. Маловероятно, но в качестве идеи это было неплохо.

Всю дорогу Гретхен задавала вопросы и, казалось, даже не глядела, куда ведет машину. Будучи на несколько сантиметров выше матери, она выглядела еще ребенком – по-детски пухлая, с ямочками на щеках и заплетенными в косичку светлыми волосами. Рассказы о наших путешествиях произвели на нее немалое впечатление – сама она была только в Гонконге два раза и один раз в Новолене, где люди говорят с забавным акцентом. Но в следующем году ей исполнялось четырнадцать, и она собиралась в Луна-Сити – поглядеть на тамошних парней, а может, и привезти мужа.

– Мама не хочет, чтобы я заводила ребенка от мужчин из «Высохших костей» или даже из «Счастливого дракона». Говорит, что мой долг перед детьми – привезти немного свежих генов. Знаете, что это значит? Свежие гены?

Гвен заверила ее, что мы знаем и что она согласна с Ингрид: неродственные браки вполне разумны и даже необходимы. Я не стал комментировать, но тоже согласился – полутора сотен человек недостаточно для здорового генофонда.

– Именно так мама нашла папу: сама поехала его искать. Папа родился в Аризоне, это часть Швеции, там, на Земле. Он приехал на Луну как субподрядчик Пикардийской трансмутационной фабрики, мама познакомилась с ним на бале-маскараде, дала ему нашу родовую фамилию, когда уже была уверена – в смысле насчет Вольфа, – забрала его в «Высохшие кости» и помогла открыть свое дело. – (Мы разговаривали через микрофоны внутри скафандров, но удачно падавший свет позволял мне видеть сквозь стекло шлема ямочки на ее щеках.) – Я тоже помогу мужу, взяв свою семейную долю. Но мама говорит, что нельзя хватать первого же парня, готового отдаться, – будто я собираюсь! – что надо не спешить и не беспокоиться, даже если я в восемнадцать останусь старой девой. И я не буду спешить. Нужно найти хорошего мужчину, как папа.

Я подумал про себя, что искать, возможно, придется долго. Джинкс Хендерсон, урожденный Джон Черный Орел, – мужчина каких мало.

Когда впереди показалась парковка «Счастливого дракона», солнце почти зашло: я хочу сказать, в Стамбуле, как мог видеть каждый, Земля находилась почти прямо к югу от нас, на высоте примерно в шестьдесят градусов, линия раздела дня и ночи проходила через пустыню на севере Африки, греческие острова и Турцию. Солнце все еще висело низко в небе, градусах в девяти-десяти, и продолжало подниматься. «Счастливому дракону» предстояло еще около двух недель наслаждаться солнечным светом до очередного наступления долгой тьмы. Я спросил Гретхен, собирается ли она сразу ехать назад.

– Нет, что вы, – заверила она меня. – Маме это не понравится. Переночую здесь – в багажнике есть спальный мешок – и поеду завтра, хорошо отдохнув. После того, как вы сядете в лунобус.

– Это совсем не обязательно, Гретхен, – ответил я. – В гермозоне мы сразу же вернем тебе скафандры. Ждать нет смысла.

– Мистер Ричард, вам очень хочется, чтобы меня отшлепали?

– Тебя? Отшлепали? Твой отец так не поступит. В конце концов, ты почти взрослая женщина.

– Скажите это маме. Да, папа уже много лет так не делал, но мама говорит, что это всегда может случиться, пока я не выйду замуж. Мама – сущий дьявол, прямой потомок Хейзел Стоун. Вот что она сказала: «Грет, позаботься о скафандрах для наших гостей. Отведи их к Чарли, другие могут обмануть. Если у Чарли ничего не найдется, пусть едут в наших скафандрах до Конга. Договорись с Лилибет, чтобы она привезла их. И проследи за тем, чтобы они сели в лунобус».

– Но, Гретхен, – сказала Гвен, – твой отец предупреждал нас, что лунобус должен набрать пассажиров. А это может занять день или два, даже несколько дней.

– Ну и что? – хихикнула Гретхен. – Устрою себе каникулы. Заодно досмотрю «Другого мужа Сильвии». Пусть все жалеют бедняжку Гретхен! Госпожа Гвен, если хотите, звоните маме прямо сейчас… но у меня есть четкие указания.

Гвен замолчала, – видимо, слова Гретхен ее убедили. Мы остановились метрах в пятидесяти от шлюза «Счастливого дракона», врезанного в склон холма. «Счастливый дракон» расположен в южных предгорьях Кавказского хребта, на тридцати двух градусах и двадцати семи минутах северной широты. Я ждал, стоя на одной ноге и опираясь на трость, пока Билл и Гвен помогали юной леди растянуть наклонный тент, чтобы уберечь луноход от прямых солнечных лучей в течение ближайших суток (или около того). Правда, та нисколько не нуждалась в помощи.

Затем Гретхен включила радиостанцию лунохода, связалась с матерью, доложила о нашем прибытии и пообещала снова выйти на связь утром. Мы прошли через шлюз. Гвен несла чемодан и сумочку, поддерживая меня, словно ребенка, Билл тащил Древо-сан и пакет с париком Наоми, а у Гретхен был громадный спальный мешок. Оказавшись внутри, мы помогли друг другу разоблачиться, и я снова надел протез, пока Гретхен вешала два скафандра, мой и свой, на длинные вешалки напротив шлюза. Туда же повесили свои облачения Билл и Гвен.

Гвен с Биллом взяли поклажу и зашагали к общественному туалету, устроенному справа от шлюза, за углом. Гретхен хотела пойти вслед за ними, но я остановил ее.

– Гретхен, давай я подожду тут, пока вы трое не вернетесь?

– Зачем, мистер сенатор?

– Скафандр твоего папы стоит дорого, как и тот, который сняла госпожа Гвен. Может, вокруг нас одни только честные люди… но скафандры все-таки не мои.

– Да, может, вокруг нас одни только честные люди, но не рассчитывайте на это, как говорит папа. Не надо оставлять здесь ваше милое деревце, но за скафандры не волнуйтесь – лунарь никогда не притронется к скафандру другого лунаря. Иначе его выкинут через ближайший шлюз. Оправдания не принимаются.

– Гм… даже так?

– Да, сэр. Вообще-то, такого не бывает: дураков нет. Но я знаю об одном случае, еще до моего рождения, – новичок, который мог не знать здешних порядков. Но больше он так не делал – его догнали и вернули скафандр. А его самого не вернули, оставили сохнуть на камнях. Я видела то, что от него осталось. Кошмар. – Гретхен наморщила нос, и на ее щеках вновь появились ямочки. – Теперь прошу извинить меня, сэр, я скоро намочу свои трусики.

– Извини!

(Ну и дурак же я. В мужском скафандре все это устроено неплохо, хотя и не идеально. А то, что выдающиеся умы изобрели для женщин, «неплохим» никак не назовешь. По моему впечатлению, большинство женщин готовы терпеть страшные неудобства, лишь бы не пользоваться системой скафандра. Я как-то раз слышал, что его презрительно называют «ящик с песком».)

У дверей туалета меня ждала жена, протягивая мне монетку в полкроны.

– Не знаю, есть ли у тебя деньги, дорогой.

– Гм?

– Это за туалет. Насчет воздуха я позаботилась: Гретхен оплатила суточную норму для всех нас, и я отдала ей деньги. Мы вернулись в цивилизованный мир, дорогой, – «дармовой закуски не бывает».

Да и вообще не бывает ничего дармового. Я поблагодарил ее.

Я пригласил Гретхен поужинать с нами.

– Спасибо, сэр, – ответила она. – Принимаю ваше приглашение – мама сказала, что можно. Но, может, пока обойдемся мороженым? Мама дала на него денег. До ужина нужно сделать еще кое-что.

– Конечно. Мы в твоих руках, Гретхен. У тебя есть опыт, а мы всего лишь неофиты.

– Что такое «неофит»?

– Новичок.

– Ясно. Сперва нужно пойти в туннель «Спокойные сны» и разложить спальные мешки, чтобы ночью мы все оказались рядом. – (Я понял, почему у Гретхен такой огромный спальный мешок: ее мать вновь проявила предусмотрительность.) – Но до того хорошо бы записаться у Лилибет на лунобус… а до того давайте купим мороженого, если вы проголодались, как я. И последнее, что надо сделать перед ужином: встретиться с Чарли и поговорить насчет скафандров.

Мороженое продавалось поблизости, в том же туннеле, где находились вешалки, – два шарика «Бородин» с сиропом и другими штучками. Нас обслуживал сам Келли Бородин, предложивший мне (кроме большой порции мороженого) старые журналы с Земли, почти новые журналы из Луна-Сити и Тихо-Нижнего, конфеты, лотерейные билеты, гороскопы, «Lunaya Pravda», «Лунатик Луна-Сити», поздравительные открытки (подделка под «Холлмарк», неотличимая от оригинала), таблетки, гарантированно восстанавливающие мужскую силу, а также надежное средство от похмелья, составленное по древнему цыганскому рецепту. Затем он предложил мне сыграть в кости за цену мороженого: если я проиграю, плачу в двойном размере, а если выиграю, не плачу ничего. Гретхен поймала мой взгляд и едва заметно покачала головой. Когда мы отошли подальше, она сказала:

– У Келли два набора костей, один для чужаков, другой для знакомых. Но он не знает, что я знаю об этом. Сэр, вы заплатили за мороженое… позвольте теперь вернуть вам деньги, иначе мама меня отшлепает. Потому что мама обязательно спросит, и мне придется все рассказать.

– Гретхен, – задумчиво проговорил я, – не верится, что мать накажет тебя за то, что сделал я.

– Конечно накажет, сэр! Надо было держать деньги под рукой, скажет она. И будет права.

– Она больно тебя шлепает? По голой попке?

– Ой да! Зверски.

– Звучит интригующе. Представляю, как краснеет твоя попка, пока ты плачешь…

– Я не плачу! Ну… немножко.

– Ричард?

– Да, Гвен?

– Прекрати.

– Слушай, женщина, как ты смеешь вмешиваться в мои отношения с другой женщиной? Я…

– Ричард!

– Ты что-то сказала, дорогая?

– Мама шлепает всерьез.

Я взял у Гретхен деньги за мороженое. Должно быть, я подкаблучник.

Вывеска гласила:

Под вывеской сидела, покачиваясь, пожилая черная леди и вязала на спицах.

– Привет, тетя Лилибет! – обратилась к ней Гретхен.

Женщина подняла взгляд, отложила вязание и улыбнулась.

– Гретхен, милая! Как твоя мама?

– Все в порядке. С каждым днем все толще. Тетя Лилибет, познакомься с моими друзьями, мистером сенатором Ричардом, миссис Гвен и мистером Биллом. Им нужно в Конг.

– Приятно познакомиться, друзья. С удовольствием доставлю вас в Конг. Отправляемся завтра в полдень. Вместе с вами будет десять пассажиров, а если к полудню не появятся еще двое, я смогу заменить их грузом. Устроит?

Я заверил ее, что нас это вполне устроит и мы придем до полудня в скафандрах и в полной готовности. Затем она мягко предложила заплатить наличными авансом, заметив, что еще остались места на теневой стороне: несколько пассажиров забронировали поездку, но пока не оплатили. И я заплатил – тысячу двести крон за троих.

Затем мы отправились в туннель «Спокойные сны». Не знаю, достоин ли он именоваться отелем – скорее уж ночлежкой. Туннель шириной чуть более трех метров уходил на пятьдесят с лишним метров в толщу скалы и заканчивался тупиком. Справа шла дорожка, на полметра ниже остальной части туннеля. Слева вдоль туннеля тянулась каменная полка, на полметра выше дорожки, идущей справа. Полка была размечена на спальные места – полосками на камне и большими цифрами на стене. Ближайшее к коридору место имело номер «50». Примерно половина мест была занята матрасами или спальными мешками.

В центре туннеля, с правой стороны, горел зеленый огонек, каким обычно отмечают туалет.

У входа в туннель стоял стол, за которым читал книгу китаец в костюме, вышедшем из моды еще до того, как Армстронг сделал свой «маленький шаг». Очки на его носу смотрелись так же старомодно, как и одежда, а сам он выглядел на девяносто лет старше и вдвое величественнее Господа Бога. Когда мы подошли ближе, он отложил книгу и улыбнулся Гретхен:

– Гретхен, рад тебя видеть. Как твои глубокоуважаемые родители?

Гретхен присела в реверансе.

– У них все хорошо, доктор Чань. Передают вам привет. Разрешите представить наших гостей: мистера сенатора Ричарда, госпожу Гвен и мистера Билла.

Он поклонился, не вставая, и пожал руку самому себе.

– Всегда рад приветствовать гостей семьи Хендерсон в моем доме.

Гвен присела, я поклонился, а за мной и Билл, когда я ткнул его под ребра; доктор Чань явно заметил это, хотя и не подал виду. Я пробормотал подходящую формулу вежливости.

– Нам хотелось бы сегодня переночевать у вас, доктор Чань, – продолжала Гвен, – если, конечно, вы нас примете. В этом случае не найдется ли четырех мест так, чтобы они были рядом?

– Найдется. Твоя любезная матушка уже говорила со мной. Ваши места – номер четыре, три, два и один.

– Отлично! Спасибо, дедушка Чань.

Я заплатил – за троих, а не за четверых. Не знаю, что сделала Гретхен – заплатила наличными, или чеком, или еще как-нибудь; я не видел, чтобы деньги переходили из рук в руки. Пять крон с человека за ночь, включая туалет, душ – еще две кроны, вода в душе без ограничений. Дополнительное мыло – полкроны.

– А вашему деревцу-бонсай не нужна вода? – спросил доктор Чань, покончив с делами.

Мы хором согласились: конечно нужна! Наш гостеприимный хозяин внимательно оглядел пластиковую пленку, разрезал ее и с величайшей осторожностью извлек деревце и горшок. Ваза на его столе оказалась графином с водой; наполнив стакан, он погрузил в него кончики пальцев и несколько раз опрыскал бонсай. Пока он проделывал все это, я не устоял перед любопытством и взглянул на его книгу. Это оказалось «Отступление десяти тысяч» на греческом языке.

Мы оставили у него Древо-сан, а также чемодан Гвен.

Следующим пунктом маршрута был «Стейк-хаус Джейка». Джейк был китайцем, как и доктор Чань, но принадлежал к другому поколению, что чувствовалось по его манерам. Он встретил нас словами:

– Привет, ребята. Что будем? Гамбургеры? Или омлет? Кофе или пиво?

Гретхен заговорила с ним на каком-то тональном языке – вероятно, на кантонском диалекте. Джейк с досадой возразил, Гретхен ответила, и последовал ожесточенный обмен репликами. Наконец он буркнул с недовольным видом: «Ладно. Сорок минут», повернулся и вышел.

– Идем, – сказала Гретхен. – Поговорим с Чарли Ваном насчет скафандров.

Когда мы отошли подальше, она добавила, понизив голос:

– Джейк отказывался готовить свои лучшие блюда, потому что с ними больше возни. Но сильнее всего мы поспорили о цене. Он хотел взять с вас как с туристов и чтобы я при этом молчала. Я сказала, что если он возьмет с вас больше, чем взял бы с папы, тот явится сюда, отрежет Джейку уши и скормит ему сырыми. Джейк знает, что папа именно так и поступит. – Гретхен улыбнулась смущенно, но гордо. – Папу очень уважают в «Счастливом драконе». Когда я была маленькой, он прикончил тут одного старателя, который вздумал не заплатить девушке-чансань. Об этом все помнят. Девушки-чансань «Счастливого дракона» приняли нас с мамой в почетные члены своей гильдии.

Табличка гласила: «Ван Чай-Ли, мужская и женская одежда на заказ. Профессиональный ремонт скафандров». Гретхен снова представила нас и объяснила, что нужно сделать. Чарли Ван кивнул.

– Лунобус отходит в полдень? Приходите сюда в десять тридцать. В Конге вернете скафандры моему двоюродному брату Джонни Вану в «Сирс Монтгомери», отдел скафандров. Я ему позвоню.

Затем мы снова отправились в «Стейк-хаус Джейка». То, что нам подали, не было ни стейком, ни чоп-суем, ни чоу-мейном, но прямо-таки таяло во рту. Мы наелись до отвала.

Когда мы вернулись в туннель «Спокойные сны», верхний свет уже погасили и многие места были заняты постояльцами. Вдоль боковой стороны полки со спальными местами тянулась светящаяся полоса: свет не попадал в глаза спящим, но позволял видеть проход. На столе доктора Чаня горел ночник, с одной стороны прикрытый колпаком, чтобы не мешать уснувшим гостям. Похоже, он корпел над бухгалтерскими записями: одна рука – на клавишах терминала, другая – на костяшках счетов. Чань беззвучно поздоровался с нами, и мы шепотом пожелали ему спокойной ночи.

Под руководством Гретхен мы приготовились ко сну, положив вместо подушки под голову свернутую одежду с обувью. Я добавил к этому свою пробковую ногу, но остался в трусах, увидев, что Гвен и Гретхен не сняли трусиков. Билл заметил это слишком поздно – и снова натянул трусы. Затем мы все направились в туалет.

Даже эту относительную дань скромности мы отдавали недолго – под душ встали все вместе. Войдя, мы обнаружили в душевой троих мужчин, совсем раздетых. Мы вспомнили древнюю заповедь: «Наготу часто видят, но никогда на нее не смотрят». Ну а те трое строго следовали правилу: «Нас тут не было, мы невидимки». (Правда, я уверен, что ни один мужчина не в состоянии полностью игнорировать Гвен и Гретхен.)

Что до меня, я не мог совсем уж не замечать Гретхен, да и не пытался. Раздетая, она выглядела на несколько лет старше и восхитительно соблазнительной. Думаю, свой загар она получила под ультрафиолетовой лампой. Я обнаружил у нее ямочки там, где раньше их не видел. Не вижу смысла вдаваться в подробности – все женщины прекрасны в пору созревания, а красоту Гретхен дополняли отличная фигура и жизнерадостность. В самый раз, чтобы искушать святого Антония.

Гвен протянула мне мыло:

– Ладно, дорогой, можешь потереть ей спинку, но спереди она управится сама.

– Не понимаю, о чем ты, – с достоинством ответил я. – Я не собираюсь никому мыть спину: мне нужна свободная рука, чтобы держаться. Забыла, что я будущая мать?

– Вот именно, «мать». Ничего больше на ум не приходит.

– Что еще за матерные разговоры? Буду крайне признателен, если ты постараешься держаться в рамках приличия.

– Ричард, вести такие разговоры – ниже моего достоинства. Гретхен, потри ему спину, так будет безопаснее. А я побуду арбитром.

В итоге каждый мыл те места, до которых мог дотянуться, даже Билл: толку вышло мало, зато было много веселья и смеха. Когда вокруг тебя особы противоположного пола – это само по себе весело.

К двадцати часам мы расположились на ночлег – Гретхен у стены, рядом с ней Гвен, затем я и Билл. При одной шестой g каменная полка кажется мягче матраса из пенки в Айове, и я быстро заснул.

Какое-то время спустя – час, два? – я проснулся от прикосновения теплого тела.

– Что, прямо сейчас, дорогая? – прошептал я, после чего совсем проснулся. – Гвен?

– Это я, мистер Ричард. Хотите в самом деле увидеть, как краснеет моя попка? И услышать, как я плачу?

– Вернись к стенке, милая, – напряженно прошептал я.

– Ну пожалуйста.

– Нет, дорогая моя.

– Гретхен, – мягко сказала Гвен, – вернись на свое место, дорогая… пока не разбудила других. Я помогу тебе перебраться через меня.

И она действительно помогла Гретхен, а потом обняла ее, словно ребенка, и стала о чем-то с ней говорить. В конце концов, они (как мне кажется) заснули.

Но сам я заснул далеко не сразу.