Я стою на другом берегу реки. В полной тьме, если не считать света звезд. Позади слабо виден свет фонарика, его приглушают косые струи дождя. Я практически ничего не вижу перед собой. Иду, вытянув руки, касаясь листьев и хватаясь за ветви, пока тени не расступаются, обрисовывая тропу.

– Калеб? – зову я. Тихо и неуверенно, поскольку стою, насквозь промокшая, с ощущением, будто нахожусь вне собственного тела. Кажется, если я обернусь, то увижу бредущую в темноте меж деревьев девушку, переплывшую на холоде реку, верящую в то, что ее бывший парень жив.

Я делаю еще один шаг, удаляясь от водопада. В лесу мелькает свет. Слышится звук ударяющейся обо что-то воды. Я иду через лес, приближаясь к этому звуку, пока не выхожу к зеленой палатке, полог которой хлопает на ветру. Дрожащими руками откидываю его и заглядываю внутрь, в темноту. Жду, что кто-то заговорит со мной, схватит рукой, но ничего не происходит. Я залезаю в палатку, собираясь посмотреть, не оставили ли в ней чего, и вдруг слышу тяжелые шаги. Снаружи загорается фонарик, в его свете я отбрасываю тень на дальний конец палатки.

– Калеб? – спрашиваю я, но никто не отзывается.

Я выползаю из палатки, потому что здесь кто-то есть, и бросаюсь к нему, к его тени, но свет слепит, и я не могу разглядеть человека. Затем тень обретает форму, и я вижу мужчину старше и крупнее Калеба. Мы встретились с ним во время похода. Это отец Калеба. Я закрываюсь рукой от света и замедляю шаг.

– Тут нет никого с таким именем, – отвечает мне грудной голос.

– Пожалуйста, – прошу я, подходя к нему. – Мне нужно поговорить с Калебом. – Меня всю колотит. Я это сделала! Проследила путь Калеба к этому мужчине по оставленным им фрагментам.

Я вцепляюсь в его свитер руками – вот он, во плоти, человек с фотографии. Ожившая картинка. Отец Калеба делает шаг назад, отцепляет мои пальцы от свитера и внимательно оглядывает меня – промокшую сумасшедшую девчонку, вылезшую из воды, как видение. Он печально качает головой.

– Я знаю, что Калеб жив, – настаиваю я.

– Милая, тебе нужно выбираться отсюда.

Он оглядывается, и я понимаю: Калеб где-то там. Точно!

– Калеб! Я совершила ошибку! – кричу я. – Твоя мама проследила за мной.

Мужчина замирает. Я победила. Стиснув мою ладонь, он тащит меня за собой в лес. Не понимаю зачем. Вокруг нас смыкаются деревья. Мы тут одни: он и я.

– Ты не понимаешь, что натворила, – шипит отец Калеба.

Он увел меня с открытого пространства, и я должна бы бояться, но не боюсь. Я слишком близка к своей цели. И несусь к ней на всех парах.

– Понимаю. Я прекрасно знаю, что натворила. Потому я и здесь. Чтобы сказать: беги.

Я чихаю, и он отпускает мою руку. Я отступаю, и он смотрит на то, что я зажала в ладони. Что я выхватила из кармана и выставила перед собой. Единственную вещь, которую оставила себе. Складной ножик Калеба. Отец Калеба хмурится.

– Я не причиню тебе вреда. Тебе нужно возвращаться. Сейчас же.

– Я не могу вернуться.

Он смотрит на меня так, словно наконец осознал, чего мне стоило найти их. Поворачивается ко мне спиной и идет прочь, но не возражает, когда я следую за ним. Мы на тропе, ведущей к поляне. Здесь звук дождя меняется – он хлещет по крышам металлических автоприцепов. Не присоединенные к машинам, они образовывают маленький круг. Сдаются внаем, понимаю я.

Дверца в одном из них со скрипом открывается, на пороге появляется силуэт, за спиной которого горит свет. Он спускается по ступенькам и идет в густую тень от деревьев. На голове у него капюшон. Силуэт приближается, становясь человеком. Живым и настоящим. Подняв к нам лицо, он говорит:

– Отец.

Я стою перед призраком. Хотя сейчас уже сомневаюсь, кто из нас призрак, потому что он глядит на меня так, словно никогда раньше не видел. Словно понятия не имеет, кто перед ним.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

У меня в голове крутится лишь одна мысль: «Я это сделала!» Калеб здесь, как я надеялась и верила.

– Я нашла тебя. – Это самое главное. И именно это я говорю. Я нашла его. Когда никто не верил в то, что он жив, когда никто не сделал того, что сделала я. Это я сложила воедино все оставленные им подсказки, это я прошла за ним весь путь от начала и до конца.

Но я не подхожу к нему. Мы стоим друг против друга, и мне внезапно становится страшно. Мне казалось, я знаю Калеба, но раскопанная мной информация никак не вяжется со знакомым мне человеком.

– Как? – спрашивает он. И тоже не подходит ко мне.

Теперь я боюсь, что он развернется и убежит. Что я чего-то не понимаю и этого чуждого мне Калеба нельзя было находить. Что знакомого мне Калеба уже нет.

– Ив попросила меня собрать вещи в твоей комнате. И я все поняла. Я знаю, что там случилось.

Калеб стреляет глазами в отца.

– Нам нужно уходить, – говорит тот.

Но Калеб не двигается.

– Мы пока не можем этого сделать. Ты это знаешь.

– Я соберу палатку, Калеб, и мы уходим.

С этими словами его отец исчезает в ночи, а Калеб разворачивается к трейлеру. Я убираю нож в карман и иду за ним – как всегда, отставая на пару шагов.

– Калеб, что бы ни случилось с Шоном, тебе необязательно скрываться.

В трейлере он поворачивается ко мне. Глядя в его лицо, я вижу тень знакомого мне парня.

– Ты знаешь меня, – отвечает Калеб. – Знаешь, что я этого не делал.

Но я также думала, что он мертв. Он позволил мне в это поверить. Заставил поверить.

– Я думала, что знаю тебя. И ошибалась. Ты сбежал, позволив всем нам считать тебя…

Калеб качает головой.

– Шон пытался задушить меня. Я загнал его в угол обнаруженными бумагами…

– Я нашла их. В библиотеке.

– Ты нашла их, – эхом повторяет он. – Я уличил его в ложном обвинении отца. Из-за него отца посадили в тюрьму за то, чего он не делал. Шон с матерью годами жили на деньги, выплаченные страховой компанией, а отец сидел в тюрьме. Папа клялся, что не поджигал дом, что в тот день его вообще не было поблизости. Он подозревал в поджоге маму, но никто не верил ему, поскольку был свидетель. Но, взглянув на список свидетелей, знаешь, что я обнаружил?

– Знаю.

– Должно быть, у них была интрижка. И мама убедила Шона дать ложные показания. Они устроили поджог, а обвинили в этом отца.

– Ничего себе! – Кое в чем я и сама разобралась, идя по его следам. Но не догадывалась о подозрениях Калеба, что именно мама подвергла его жизнь опасности. Начинаю понимать, почему он ушел, почему не захотел оставаться с ней.

– Шон взбесился. Он рвал и метал, Джесса. Я думал, он меня прибьет. Мама прибежала наверх и оттолкнула его. Я замахнулся на него ножом, и он отпрянул. Я даже не задел его. Он сам отпрянул. К окну.

Калеб делает глубокий вздох. Я знаю, что он скажет дальше. На окне нет сетки. Бетон за домом покрашен заново.

– Но он не поранился. Клянусь, с ним ничего не случилось. Пока он не попытался вырвать у меня нож и она его не толкнула.

Значит, ему на помощь пришла Ив. Как сделала бы любая нормальная мать.

– Она помогла мне, Джесса. Это случилось из-за меня. Шон был в ярости. Я никогда раньше не видел его в таком бешенстве. Не знаю, что бы он сделал, если бы решил, что я сдам его полиции.

Мне вспоминается тот день.

– Я была там.

– Все доказательства указывали на меня, поэтому мама решила: мы не пойдем в полицию, а скажем, что Шон уехал. Ему мы все равно уже помочь не могли. Так мы и сделали. Сказали, будто он уехал.

– Ты сказал, что она выгнала его.

– Я не ожидал твоего появления. Ты пришла и увидела мое лицо. Что еще я мог сказать? Выдал первую пришедшую на ум мысль. Но мама думает, что я все тебе рассказал.

– Вот и ответ. – Теперь понятно, почему она пристально следила за мной. Все это время она думала, что мне известно гораздо больше, чем я показываю. Она не знала, что ведет меня к разгадке так же, как я веду ее к Калебу.

– Мне нужно уходить, но я хочу, чтобы ты знала правду, Джесса. Чтобы ты верила мне.

И я ему верю. Несмотря на то, что он столько раз мне лгал. Есть то, что я знаю, и чего не знаю. В глубине души я точно знаю: Калеб не убивал Шона. Я видела его разным – печальным, влюбленным, испуганным, злым. Теперь я точно знаю, как выглядит ложь, и сейчас он не лжет.

– Если бы ты сказал полиции, что это была самозащита, а твоя мама бы это подтвердила, то тебе не пришлось бы исчезать, Калеб.

Он смеется, и в его смехе слышится боль.

– О нет, Джесса, она бы не подтвердила. Я хотел рассказать. Меня мучило чувство вины. Я считал, что мы поступили ужасно, и не мог жить с осознанием этого – только не в том доме, не в той комнате. И знаешь, что она сказала? «Все доказательства указывают на тебя, Калеб». Она сказала, что оставила карманные часы и обручальное кольцо, что на них моя кровь. И мы перевозили его тело на моей машине. Потом мы уехали, если ты помнишь, и продали его машину по дешевке. Я только потом понял, почему мы использовали мою машину, а не его. Чтобы продать машину Шона, как сказала она? Да ладно! Она просто сделала все, чтобы я молчал. И не один Шон упек моего отца в тюрьму. Она ему в этом помогала. С кем я жил все эти годы, Джесса? – Он спрашивает это убитым голосом.

– Ты мог уйти… – начинаю я, но Калеб уже мотает головой.

– Она бы никогда меня не отпустила. Даже в университет. Она – попечитель моего банковского счета и могла пользоваться моими деньгами для улучшения своих жизненных условий. Но для этого я должен быть рядом. Мой отъезд не входил в ее планы. Знаешь, почему она так упорно ищет меня? Не ради меня. А ради денег, которых лишилась. В случае моей смерти они переходят отцу. Они с самого начала должны были достаться ему. Я мог решить все одним только способом.

– Это не так. Есть другой выход. Еще не поздно. Ты должен рассказать все полиции.

Калеб снова качает головой.

– Моя кровь на вещах Шона. Его ДНК в моей машине. Мы перевозили в ней его тело. Мы дрались. Мия знает об этом, все знают. Мы и раньше с ним ругались, даже ты это подтвердишь, если тебя спросят. Это я отвозил машину Шона на продажу. Когда я сказал ей, что улики могут указывать на нее, она ответила, что все камеры по дороге – на заправках и магазинах – зафиксировали, кто сидел за рулем. И это был я, а не она, хотя она весь путь следовала за мной. Я оказался в ее полной власти. А мои деньги – в ее руках до моего двадцатипятилетия. Все денежные операции шли через нее.

А позже он сам использовал эти камеры как свидетельство своего исчезновения. Наверное, поэтому его мать уверена, что он все подстроил. К тому же он уничтожил одно из вещественных доказательств – машину. А сам сбежал.

– Ты утопил его в реке? – спрашиваю я, держась за живот. От этой мысли мне становится нехорошо.

– Нет, не в реке. Не рядом с нами. Я ночью отвез тело в Пайн-Барренс. – Калеб давится словами в ужасе от содеянного, качает головой и отворачивается, словно ему невыносим мой взгляд. Пайн-Барренс – бесконечные мили нетронутой лесистой местности. – Я бы не смог этого сделать. Меня стошнило на обочине, и она оставила меня там. Вернулась через час. Не знаю, куда она его дела. Это будет мое слово против нее.

– Но разве такая жизнь будет лучше? Ты все теряешь. – А мы теряем тебя.

– Банковский счет. После моей смерти деньги переходят отцу. Мы просто ждем, когда будут готовы бумаги. Я живу в палатке на случай, если кто-то приедет к отцу. Но мы уедем сразу, как получим документы. У нас все будет хорошо. Мы исчезнем. И я стану кем-то другим.

– Ничего у тебя хорошо не будет. Ты не поступишь в университет. Ты лишишься семьи. – «И всех близких тебе людей, которых ты бросишь», – добавляю я про себя.

– Она отняла у моего отца годы жизни. И у меня она их тоже отняла. Все, что я хочу сейчас, – наверстать это время со своим отцом, быть рядом с ним дальнейшие годы.

Конечно же, у Калеба есть план. У него всегда есть план. Калеб говорит правду, я ему верю. Он Шона не убивал. Но я также знаю, что больше никогда не смогу ему доверять, – во всяком случае, так, как раньше. Я отступаю.

– Ты бросил нас всех. Мию тоже.

Он бледнеет, я задела его за живое.

– Я годами заботился обо всех. Пусть мама теперь справляется сама.

– У твоей мамы тоже был план. Она следила за моими перемещениями по приложению на мобильном. До этого самого момента. Она едет сюда, Калеб. Наверняка.

Его отец шумно вваливается в трейлер, и я вздрагиваю. Он вернулся с палаткой и снаряжением.

– Калеб, нам правда нужно уходить, – говорит он.

– Ты привела ее сюда? – спрашивает Калеб.

Он злится, но я злюсь сильнее его.

– Не смей меня в этом обвинять. Ты в курсе, что все винят меня в твоей смерти? – Калеб ошарашен, он этого не ожидал. Он ведь не думал ни о ком, кроме себя. – Твоя мама использовала меня, чтобы найти тебя, потому что ты исчез. Я… была опустошена, убита чувством вины, замкнулась в себе, горевала по тебе. Месяцы. – Последнее слово я выдавливаю с трудом. Неужели он не осознает, что его действия сказались на всех?

Калеб отходит в глубь трейлера. Закидывает в сумку вещи.

– Она хочет найти меня до решения денежного вопроса. До того, как деньги перейдут отцу. Ей нужно доказательство того, что я жив. Тогда она выдумает какую-нибудь байку о моем похищении. В любом случае, если я жив, она снова приберет к рукам мои деньги.

Я просто пешка. Бывшая подружка. Не более. Не могла же я проделать такой путь впустую. Проследить его жизнь, собрать воедино историю, найти его… Не освобождение, которого я так жаждала, а только его. Уйдя, он забрал с собой и частички меня. Теперь я должна вернуть их себе. Чтобы все это не было напрасно.

– Куда ты направишься? – спрашиваю я.

– Лучше, если ты этого не будешь знать, Джесса.

– Калеб, я могу все исправить.

– Это не твоя жизнь. Разве ты можешь меня понять? У тебя идеальная жизнь с идеальной семьей. Тебе не нужно ни о чем волноваться.

Калеб совершенно меня не знает. Он даже не заметил, что я совершила свое собственное путешествие, как много я сделала, чтобы оказаться здесь. Это невероятно печалит меня. Я стою прямо перед ним, а он меня даже не видит. Как мало мы на самом деле знали друг о друге. Только поверхностные вещи.

– Нужно уходить, – говорит его отец. – Сейчас же.

Калеб поворачивается ко мне.

– Идем. Мы выведем тебя к дороге. Позвонишь своим от какого-нибудь кафе, чтобы тебя забрали.

Я оглядываю себя. Он это серьезно? Я насквозь промокла. Замерзла. Он хочет оставить меня у какого-нибудь кафе? Но я не могу идти с ними, к пенсильванской дороге. Не сейчас.

– Сюда едет Макс, – произношу я, и Калеб застывает. – Я ему позвонила. Он уже в пути.

– К тому времени, как он приедет, нас уже тут не будет, – отвечает он, забрасывая рюкзак на плечо. – Мы не будем ждать.

Я качаю головой.

– Мои вещи на другом берегу реки. Если он найдет их там, а меня – нет… – Я пытаюсь представить, что подумает Макс. Беснующаяся река. Сообщение, в котором говорится, что я собралась ее перейти. Мой мобильный и рюкзак на берегу. А меня нигде нет.

– Он будет в порядке, Джесса.

Я отступаю назад. Так вот что он думал? Что мы будем в порядке, считая его погибшим? И что мы будем в порядке, когда он снова нас покинет? В этот миг приходит осознание: я не та, кем он меня считал, и он не тот, кем я его считала. У нас с ним разное видение и понимание важнейших вещей. А о Максе я в глубине души знаю самое главное: он придет за мной и не бросит меня. Нужно сердцем желать делать для другого то, что он делает для тебя. Калеб же никогда не понимал, что два близких человека должны поддерживать друг друга.

– Нет. Я с тобой не пойду, – отвечаю я.

Он несколько секунд молчит. Собирается спорить со мной? Нет, он этого не делает. Ему просто больше нечего сказать.