– Джесса?

Голос матери Калеба поднимается наверх, на секунду опережая ее шаги. Я выхожу из почтовой программы, выключаю компьютер и монитор. Рысью бегу к двери, убираю перекрывающую ее клюшку и распахиваю дверь прямо в тот момент, когда Ив поворачивает ручку.

– Здравствуйте, – говорю я.

Она слегка склоняет голову набок, наверное, заметив, что я раскраснелась и учащенно дышу.

– Я засомневалась, тут ли ты еще. Слишком тихо было.

Киваю на коробки.

– Я закончила с ящиками. И спортивным снаряжением.

Голова идет кругом, на кончике языка вертятся слова: «Кто-то изменил его почтовый пароль. Кто-то копался в его вещах. В его почте. Здесь». Первая мысль, первая пришедшая на ум картинка – Калеб, склонившийся где-то над компьютером, изменяющий свой пароль. Однако я отмахиваюсь от этой мысли, от болезненной надежды, даже прежде чем в голову приходят другие возможные варианты: Ив, Мия, Макс, безымянная девушка, которая отсылала ему письма, с которой он встречался…

Ив хмурится.

– Ты завтра сюда прямо из школы придешь?

Только тогда я замечаю, что за окном потемнело и на стены легли косые тени от вентилятора.

– Наверное, – отвечаю я. Хватаю сумочку и прохожу мимо Ив. Меня мелко потряхивает.

Она вцепляется в мою сумочку, и мы обе застываем на узком пролете.

– Оставь все здесь.

Я вздрагиваю.

– Я ничего не брала.

Пальцы Ив не выпускают сумочку, но и не тянут за нее.

– Можно посмотреть? – спрашивает она.

Я киваю, отдавая ей сумочку. Меня снова охватывает страх, что она навсегда изгонит меня из комнаты Калеба, из их жизни, и я не успею во всем разобраться. Завеса тайны только-только начала приоткрываться. Я чувствую, Ив мне не доверяет, и боюсь, что она запретит мне сюда приходить. Тогда я не докопаюсь до истины.

Ив расстегивает сумочку, пробегается пальцами по кошельку и мобильному, сдвигает пачку с жвачкой и запасным тампоном, бряцает монетами и тюбиком блеска для губ. Наши с Калебом фотографии у меня дома, благополучно перенесены мной днем раньше. Автобусный билет лежит в заднем кармане джинсов. Если Ив и замечает упаковку презервативов, засунутую в самый низ сумочки, то ничего не говорит.

– Можно? – спрашиваю я и, не ожидая ответа, тяну сумочку к себе. Не хочу, чтобы она трогала мои вещи – мои! – но и не хочу, чтобы она запретила мне сюда возвращаться. Я словно балансирую на краю пропасти. Не знаю, как с ней себя вести. Наверное, это взаимно. Она хочет, чтобы я приходила и собирала за нее вещи Калеба, и в то же время не хочет, чтобы я находилась здесь и рылась в его вещах. Я напоминаю ей о том, с чего началась череда трагических событий: о присутствии Калеба на моем забеге, о начале конца. Ясно одно – нам слишком тесно вдвоем в этой комнате.

Ив молча позволяет мне спуститься по лестнице. Я сбегаю по ступенькам так же стремительно, как это делал Калеб. Меня трясет, воздух дрожит от напряжения. Я двигаюсь быстро, страшась, что Ив заметит очертания билета в моем кармане, что остановит меня, позовет назад.

Выскочив из дома, я стремглав бегу к машине и, лишь заведя мотор, обхватываю голову руками и делаю глубокий вдох. Прикрыв глаза, медленно выдыхаю и только тогда кладу ладони на руль. На крыльце включается свет. Когда я отъезжаю от дома, в окне сдвигается занавеска.

На кухонном столе лежит записка: «Повезли Джулиана на вокзал». Без брата и родителей дом кажется слишком большим. Из кухни можно пройти сразу и в гостиную, и в столовую, и в прихожую. Лестница в два раза больше, чем в доме у Калеба, а с балкона открывается вид на всю планировку нижнего этажа. Спальни находятся на втором этаже, в задней части дома, окна в них выходят на задний двор и каменную веранду, которой мы почти не пользуемся в холодную погоду.

Здесь везде гуляет эхо. Оставив включенным свет у входной двери, я иду в свою комнату. Дверь оставляю открытой, чтобы слышать, когда вернутся родители. Я хочу просмотреть фотографии Калеба, которые убрала в шкаф на самую дальнюю полку. Разложив их на синем покрывале постели, добавляю к ним автобусный билет. Балдахин, натянутый над кроватью, блокирует свет. Калеб, придя ко мне в первый раз, присвистнул, проведя пальцами по тончайшей белой материи. Упал на спину, заложив руки за голову, и устремил взгляд вверх.

– Пытаюсь увидеть мир глазами Джессы, – пояснил он.

Моя комната просторнее его бункера, но там, в мансарде, ощущаешь большее уединение. Калеб тогда прошелся по моей спальне, как по картинной галерее, протягивая руки к различным украшениям и шкатулке с драгоценностями, но не касаясь их. Словно мир, в котором я обитаю, неприкосновенен. Теперь на той стороне постели, где он лежал, разложены фотографии. Единственная вещь на комоде – стрекоза на лопнувшей цепочке. Не спрятанная, не повешенная на новую цепочку, а просто оставленная как есть, будто я не знаю, что с нею делать. Сейчас она мне напоминает: «Он везде теперь. Даже здесь».

Рассортировав фотографии, я беру наш снимок из Делавэра. Наклоняюсь, чтобы внимательно его разглядеть. Калеб смотрит с него на меня, сквозь объектив и время. Я включаю компьютер и, вспомнив надписи на дорожном знаке, пытаюсь найти на карте то место, где мы были. Снова рассматриваю фото – нет ли указателей расстояния, чего-то, что точно определило бы наше местонахождение. Я изучаю фотографии других людей, ходивших в поход в Делавэр-Уотер-Гэп, пытаясь найти точное соответствие с нашей.

На некоторых снимках есть схожие детали, но идентичного ракурса нет. Да и не будет другой такой фотографии: мы вдвоем на камнях, арка из водяных капель на заднем фоне, наши лица, застывшие в пространстве и времени, выражение моего лица, глядя на которое, я вспоминаю то, что чувствовала в тот момент. Внизу раздается стук в дверь. Я закрываю крышку ноутбука, собираю снимки и убираю их в верхний ящик. Смотрю в мобильный. Хейли бы перед приходом прислала сообщение. Ничего нет. Когда я спускаюсь по лестнице, звенит звонок. Он эхом разносится по дому, заставляя меня нервничать.

В прихожей горит свет, а на подъездной дорожке стоит моя машина. Я не могу сделать вид, что меня нет дома. Глянув в окно, вижу незнакомый автомобиль. В дверь снова звонят. Я смотрю в глазок. Это Терранс Билсон, бывший товарищ по команде моего брата, выпускник нашей школы, парень, одаривший меня неоднозначным взглядом на встрече у тренера.

Расслабившись, я открываю дверь.

– Он уже уехал, прости.

Терранс не уходит. Устремляет взгляд в пустоту темных комнат за моей спиной.

– У меня нет номера твоего телефона. Я бы позвонил перед приходом. – Он ставит ногу на порог, и я напряженно сжимаю дверную ручку. – Я хотел с тобой поговорить.

Я не открываю дверь шире, поскольку знаю о Террансе только то, что он играл в бейсбол с Джулианом и Максом. Наверное, он ощущает мою тревогу, так как отступает назад.

– Ты не выйдешь на минуту?

На улице холодно, и соседи все уже дома. К тому же машина Терранса припаркована рядом с моей, ее любой увидит.

– Нет, все нормально. Заходи.

Терранс осматривается, остановившись в прихожей. Он молчит, видимо, не зная, с чего начать.

– Так о чем ты хотел поговорить? – спрашиваю я. Вспомнив, как он посмотрел на меня вечером в субботу, внутренне ощетиниваюсь.

Терранс, моргнув и словно опомнившись, возвращает взгляд ко мне.

– О Калебе.

Я стискиваю зубы. Имя эхом отдается от чересчур высоких потолков. Язык тела выдает мои чувства.

– Я видел его в сентябре, – продолжает Терранс.

И я понимаю, о чем он.

– Ты об ознакомительной поездке в университет? Вы вместе проводили там время?

– Должны были, – кивает Терранс. – Он показался, а потом исчез.

– Как это – исчез?

– А вот так. Заселился в мою комнату в общежитии, но потом куда-то пропал, и я увидел его только перед самым отъездом. Он вернулся в субботу днем за своими вещами. С пакетом из школьного магазина. Выглядел, прямо скажем, дерьмово. Он извинился, ушел, и больше я его не видел.

Сказал как отрезал. Интересно, у всех есть своя история последней встречи с Калебом? История, которую они рассказывают, стоит всплыть его имени, и с каждым разом все более приукрашенная. Мобильный Калеба в той поездке перенаправлял мои звонки на голосовую почту. Мы из-за этого потом поругались. У меня и так богатая фантазия, и я многое себе напредставляла, а Терранс теперь добавляет масла в огонь, подогревая ее еще сильнее.

– Почему ты решил рассказать мне об этом сейчас?

– Потому что мне противно слышать, какие гадости говорят.

Прямо подмывает спросить: «А что говорят?» Просто чтобы увидеть, как он поморщится. Но это тоже будет гадко с моей стороны. Все говорят: «Он пришел увидеть ее, а она отослала его прочь. Он разозлился. Она прогнала его, и он с расстройства въехал в ограждение. И утонул». Выходит так, что я спровоцировала несчастный случай. В этом нет логики, но это самое простое объяснение случившемуся. Я всего лишь попросила Калеба: «Пожалуйста, подержи ее. Пожалуйста, сбереги». Но никто этого не слышал, и мне приписывают то, чего не было.

Люди верят: Калеб пришел просить у меня прощения (одна версия), или попробовать помириться со мной (другая версия), или признаться в том, что все еще любит меня (бездоказательная, но приятная версия), а я сказала ему «нет». Он ушел, разозленный моими словами, какими бы они ни были, и поэтому был невнимателен на дороге. А потом он погиб. Причина – следствие.

– Я к тому, что он сам далеко не подарок, – продолжает Терранс, заполняя молчание. – Ты ведь ни в чем не виновата, да?

– Я его не прогоняла.

Никогда этого никому не говорила. Сначала – потому что была в шоке; затем – потому что засомневалась, не виновата ли я; сейчас – потому что это больше не имеет никакого значения, уже ничего не изменить. Но стоящий в моей прихожей Терранс задел нужную струнку души. Практически незнакомый мне парень поделился со мной своим секретом, а я к секретам питаю слабость.

– Я попросила его подержать мою цепочку с кулоном. Он ушел. Вот и все. Калеб ничего не сказал. Не знаю, почему он ушел. И не знаю, куда он ушел.

Один из учеников нашей школы и его мама видели Калеба в толпе и сказали, будто он был расстроен.

Больше никто ничего не знал, поэтому их слова обросли выдуманными подробностями. Терранс кивает, не зная, что делать с полученной информацией, верить мне или нет. Затем, кажется, принимает для себя какое-то решение.

– Это еще не все.

– А что еще?

– В те выходные Калеба в нашем общежитии искал один человек.

В голове мелькают картинки: письмо в книге, девушка в лыжном костюме, светлая коса, выделяющаяся даже на снежном фоне. Эшлин, сказал он.

– Высокий и тощий чувак, – продолжает Терранс, стирая своими словами возникшую перед моими глазами картинку. – Не знаю, чего он хотел от него. Он пришел, когда Калеба не было. Сказал, что хочет передать ему кое-что. Я ответил: «Прости, понятия не имею, о ком ты говоришь». По-моему, я правильно сделал. Мне от этого парня стало не по себе. И я не собирался держать в своей комнате какие-то непонятные свертки.

Калеб не отвечал на мои звонки. Я представляла его пьющим на вечеринке с девчонками, развлекающимся на полную катушку. А не занимающимся какими-то делишками с парнем, носящим ему свертки. Я думала, у него с похмелья болела голова. Событие, предшествовавшее разрыву наших отношений, оказалось совсем не таким, каким мне представлялось.

– Ладно, хватит об этом. – Терранс делает шаг ко мне. – Я должен был передать тебе одну вещь. – Он лезет в карман.

– Какую?

Терранс вытаскивает зажатый в ладони белый пакетик.

– Его оставил Калеб. Я собирался позвонить твоему брату, но вчера увидел тебя. Я просто не знал, что с ним делать. Нашел его в общежитии, когда собирался домой. Думаю, он предназначался тебе.

– Мы с Калебом расстались, – говорю я, уставившись на пакетик и чувствуя себя так, словно не имею права на его содержимое. Я даже не тянусь за ним.

– Когда? – удивляется Терранс.

– После вашей поездки в университет.

– Я об этом не знал. – Он протягивает в мою сторону руку. – Не знаю, легче тебе от этого станет или тяжелее.

В его ладони пакетик из университетского магазина подарков, в нем завернуто что-то маленькое. Я забираю его у Терранса и заглядываю внутрь.

– Это твое имя? Твое полное имя? – спрашивает Терранс, и я киваю.

– Спасибо, – выдавливаю я. Горло перехватило.

Я дрожу всем телом, закрывая за Террансом дверь.