Глава 9
СЕВАСТОПОЛЬ. БУРНЫЕ ДНИ
Чем чаще в те зимние дни 2014 года митинговал Севастополь, чем громче звучали призывы горожан не поддерживать киевскую хунту, тем больше, похоже, глава администрации города Владимир Яцуба понимал, что его карьера идет к закату.
Но, видимо, на что-то он еще надеялся: на митинге призывал граждан «сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации и хранить единство с Украиной».
После этих слов митинг загудел, завыл, зарычал тысячами людских глоток. Тут же единогласно было принято «всенародное» заявление о недоверии горадминистрации.
Перепуганный Яцуба в знак единства с народом решил встать перед ним на колени, но гигантская толпа стала яростно скандировать: «Не надо! Не надо!»…
Севастополь отвернулся от него.
Настал день, когда Яцуба собрал пресс-конференцию и объявил, что решил уйти в отставку. Мотивировал он свое решение как-то мутно: то говорил, что в таких условиях «не знает, кому подчиняться», то «разочаровался в ожиданиях» – тут он явно намекал на партию регионов Януковича, в которой состоял.
Хитрый политический лис уже чувствовал, что ветер дует не в его паруса.
Брат Ольги Михайловны Кручининой – Федор Сарматов по своим партийным делам частенько наведывался в администрацию города, где и узнал, что «шеф уже вычищает сейф».
Заглянув в гости к Кручининым, Федор многозначительно сказал Александру Ивановичу:
– И Турчинов, и Яценюк сильно недовольны Яцубой. Звонят ему и попрекают, мол, упустил власть в городе, идешь на поводу у тех, кто смотрит в рот Москве.
– По-моему, недовольство это давнее, еще из тех дней, когда Яцуба вступил в «Партию регионов» и стал поддерживать Януковича, – отвечал ему Кручинин, – Но Яцуба не боец. Как только понял, что под Януковичем кресло зашаталось, так и решил сбежать с корабля. Не на таких людях и Севастополь, и Крым должны держаться.
– А на каких? – вспыхнул Федор, – На бандеровцах из «Правого сектора»? Или на чужаках, которых Турчинов вот-вот из Киева зашлет?
– Ну, во-первых, – степенно отвечал Кручинин, – судя по тому, как настроен народ в городе, теперь уже вряд ли варяга зашлет. Люди наши фигу ему покажут. А, во-вторых, теперь уже не в Киеве, а здесь народ будет решать, кто возглавит администрацию. И уж, конечно, не представитель «Партии регионов». Села в лужу твоя партия, Федор!
Федор барабанил пальцами по клеенке на кухонном столе. Взял рюмку с водкой, выпил одним глотком, грызнул соленый огурец и пристально посмотрел в глаза Александра Ивановича:
– Так может быть, мне теперь… к Чалому податься? Народ хочет, чтобы он был мэром Севастополя.
Кручинин ухмыльнулся:
– Не пойму я тебя, Федор. Ты и в компартии был. И в «Единстве» был. И в «Русском блоке» состоял. И в «Партии регионов» до секретаря райорганизации дорос. А теперь вот к Чалому хочешь переметнуться? Сколько же у тебя партбилетов? Как-то я не пойму, ты патриот Крыма или карьерист?
Федор молчал, не ожидая, что разговор примет такой колючий оборот. В глазах его – то хмурых, то хитрых – блеснула недобрая искорка:
– Я патриот, Александр Иванович. Патриот Крыма.
Кручинин улыбнулся:
– Но зачем же из одного окопа в другой перескакивать? Патриоты так не делают.
Разговор явно не ладился.
Федор ушел.
* * *
В феврале 2014 года над Украиной яростно дули май- данные ветры. И Крым все сильнее штормило. Получалось так, что Яцуба и в Севастополе уже не свой, и для Киева не годится. А после гигантского 30-тысячного митинга, на котором Алексея Чалого избрали городским головой, Яцуба и вовсе сдался – на следующий день объявил, как уже говорилось, о своей добровольной отставке и выходе из «Партии регионов». Дела передал своему заместителю Федору Рубанову.
А уже через полчаса на сайте горадминистрации появилось сообщение: решения вчерашнего митинга на площади Нахимова и избрание городским головой Алексея Чалого незаконно. А инициаторы «сборища» и его участники наехавшими из Клева посланниками Турчинова были названы «экстремистскими силами».
Причудливые сюжеты политических схваток: с утра городом правил Яцуба, после полудня – Чалый, а к вечеру – Рубанов.
И бежали по белой целине листов рукописи Кручинина новые строки:
«В эти дни и Севастополь, и весь Крым похожи на попавший в бурю корабль, экипаж которого, собравшийся на качающейся палубе, на своем шумном «сходе» решал, кому быть капитаном и каким курсом плыть дальше. И уже народ выбирал этот курс, а не примчавшиеся из Киева хлопцы в дорогих костюмах. Сегодня на митинге, когда народ выбирал мэра, услышал интересную реплику старого севастопольца: «Если у нас президента на площади можно в отставку отправить, то почему на площади же мы не можем выбрать себе мэра?»…
«Народный мэр» Севастополя Алексей Чалый
* * *
Ольга Михайловна Кручинина, поначалу с большой опаской относившаяся к почти ежедневным хождениям Александра Ивановича на митинги, тоже заразилась уличными политическими страстями. Что-то подсказывало ей, что и в Крыму нарождается новая власть, что все это куда серьезней, чем раньше ей казалось.
И эта пестрота крымских и российских флагов, которая с каждым новым митингом становилась все гуще, была явным знамением новой жизни полуострова. И слово «Россия», часто звучавшее на митингах, казалось ей как никогда красивым.
В большой, разгоряченной митинговой толпе Ольга Михайловна увидела ту самую старушку, которая однажды повстречалась на улице Александру Ивановичу. Она все так же держала в руках небольшой самодельный плакатик, на котором было написано «Путин, хочу домой – в Россию!».
Ольга Михайловна повторила эти милые слова на следующее утро, когда перед митингом пришла с мужем в церковь и поставила свечку: «Боже, прошу тебя, – шептала она, крестясь над роем горящих свечей, – помоги нам, верни всех нас под материнское покровительство… И убереги от беды моего мужа, детей моих и внуков!»
Раньше Кручинин провожал жену лишь до входа в церковь – сам же удалялся в скверик неподалеку и там ждал. Ему не хотелось попадаться на глаза и соседям, и сослуживцам, с которыми он некогда состоял в компартии. Что-то в душе не позволяло ему представить себя, бывшего коммуниста, крестящимся или припадающим к иконам.
Но в этот раз он тяжело вздохнул и стал у алтаря.
– Саша, свечку надо держать не в правой, а в левой руке, – тихо сказала ему Ольга Михайловна, улыбнувшись, – правой креститься надо…
В тот день, 23 февраля 2014 года, Кручинин впервые неумело перекрестился.
* * *
Если бы сбылось то, что замышляли офицеры Службы безопасности Украины в Севастополе 23 февраля 2014 года, «народный мэр» Алексей Чалый в тот же день мог бы оказаться на тюремных нарах.
На него давно точили зуб севастопольские сторонники Майдана – особенно после того, как он призвал граждан «гнать вон» бандеровцев, собравшихся под знаменами «Правого сектора». А на митинге в тот день он «бросил камень», который долетел аж до Киева – Чалый назвал происходящее там преступным захватом власти «самозванцами и националистами». И митинг – гигантский митинг, которого Севастополь за всю свою историю не видывал, отозвался на эти слова одобрительным гулом.
В тот день, 23 февраля, пять офицеров 810-й бригады морской пехоты Черноморского флота вскоре после утренних торжеств в части по случаю Дня защитника Отечества, тоже отправились на митинг во главе с комбатом – майором Иваном Горским. Все пятеро появились на площади Нахимова в гражданке и заняли «диспозицию» на взгорке – поближе к деревянной площадке, на которой стоял микрофон.
Во время выступления Чалого Горский наметанными глазами разведчика выхватил из толпы группу крепких молодых людей в коротких черных пальто – они держались неподалеку плотной «стаей», переговариваясь и хмуро поглядывая на сцену.
– Обратите внимание на тех шестерых ореликов в черном, – сказал Горский своим сослуживцам, – явно ребята из Службы безпеки. Похоже, хотят Чалого прямо тут повязать. На месте «преступления».
Командир взвода морпехов старлей Андрей Дутов добавил:
– У въезда на площадь микроавтобус с тонированными стеклами и «эсбэушными» номерами стоит…
Комбат Горский взял руководство «операцией» на себя:
– Значит так, парни. Пробираемся поближе к сцене, встаем около лестницы и прикрываем отход Чалого. В толпе эти хлопцы вряд ли станут стрелять. Ну а если что – народ поможет.
Когда Чалый спускался со сцены, к нему ринулись те самые, в черных коротких пальто. Но путь им преградили переодетые в гражданку морпехи. Они оттеснили украинских офицеров, а когда те попытались прорваться к «народному мэру», Горский и два его сослуживца затеяли с ними потасовку. Еще два дюжих флотских офицера в цивильном действовали в «арьергарде» – они сопроводили Чалого до машины.
Дерущихся разняла милиция. Основательно помятые морпехами сотрудники СБУ убрались вон. После того случая севастопольские ополченцы организовали круглосуточную охрану Чалого. Но у них не было оружия. И в тот же день командованию Черноморского флота России поступило распоряжение «сверху» обеспечить вооруженную охрану Чалого.
* * *
Когда у сцены случилась потасовка, Ольге Михайловне показалось, что там, где схватились мужчины, мелькнуло лицо сына.
– Саша, по-моему, там Олег!
– Тебе показалось…
– Нет-нет! Я его серую кепку знаю.
Пришли домой, открыли дверь – и сердце Ольги Михайловны екнуло: Олег лежал на диване с опухшим носом и синяком под глазом. А рядом с ним сидела девушка – в одной руке вата, в другой – бинт.
– Дорогие родители, прошу познакомиться, – это Оксанка, моя будущая жена, – сказал Олег, морщась от боли, – у нас любовь… Большая и светлая…
Никак не отреагировав на эти слова, Ольга Михайловна бросилась к сыну:
– Где тебя так? На митинге?
– Чалого от «эсбэушников» защищал.
Ольга Михайловна спохватилась:
– Защитники Отечества, сегодня же ваш день!
И бросилась на кухню – звякнули тарелки и вилки, хлопнул холодильник. Оксана вызвалась помочь Ольге Михайловне.
Кручинин остался с сыном в большой комнате. Осторожно спросил Олега:
– Ну, что там у вас на кораблях? Как обстановка?
«Тридцатитысячная толпа митингующих не умолкает: «Россия! Россия!»
– Обстановка такая, что все наши корабли с моря смотрят на берег. Или на украинские корабли… Ждут, чем все в Севастополе и в Симферополе закончится. Да и в Киеве тоже. Крымская революция, а то и война, назревает…
Слова сына про «революцию и войну» обожгли Александра Ивановича.
– Круто берешь!
– Но как же круга, если украинские корабли уже в боевой изготовке? Если бандеровцы в Крым с оружием рвутся? Многие – уже здесь. И слышал, что говорят? «Москальскому флоту оккупантов недолго в Крыму жить осталось». А ты говоришь, я «круто беру»…
Кручинин-старший помрачнел:
– А про Павла нашего ничего не слыхал?
– В Новороссийске. Подмогу нам перебрасывает. Десант и технику… Пойдем покурим!
* * *
На кухне Ольга Михайловна расспросила Оксану. Родом нежданная невестка была из Харькова. Там закончила институт культуры. Когда была на библиотечной практике в Севастополе, познакомилась с будущим мужем. Он из Львова. Закончил киевское училище, служил в украинском флоте лейтенантом. Вышла за него замуж. Тут Оксана замолчала и опасливо посмотрела на Ольгу Михайловну.
– Ну-ну, и что же дальше было? – Ольга Михайловна насторожилась.
– А дальше родился… Вадик.
– И где сейчас мальчик?
– Живет у мамы в Харькове. Моего бывшего мужа перевели в Одессу. Пока ждал квартиру, спутался с какой- то еврейкой. Мы развелись. А потом встретила Олега… Он сделал мне предложение…
Тут Оксана перестала нарезать лук и осторожно посмотрела на Ольгу Михайловну:
– Олег обещает усыновить Вадика. Но я на шее у Олега сидеть не буду. Я работаю. Бывший муж алименты платит…
– Дай вам Бог счастья…
Только-только Ольга Михайловна с Оксаной расставили тарелки и рюмки – забренчал мобильник Олега. Олег – суровым баском:
– Так точно! Есть! Приказ понял!
И бросился в прихожую. Оксана за ним:
– Олежка, я тебя провожу.
Пять минут – и нет гостей.
Остались Кручинины вдвоем. Ольга Михайловна сказала:
– Ну что, дед, еще один внук у нас скоро появится. Уже готовенький. Пять лет…
– Лишь бы не было войны…
* * *
В те дни по Крыму колесили на машинах новый милицейский министр Украины Арсен Аваков и только что назначенный главой Службы безопасности Валентин Наливайченко. В городе ходили слухи, что в правительственной резиденции под Севастополем поселился Янукович. И что он может из Балаклавы бежать в Россию на своей яхте. Потому, мол, Аваков и Наливайченко спешат арестовать его.
А 25 февраля по городу прошла тревожная весть: Чалого хотят посадить за решетку – ордер уже есть. Узнавшие об этом севастопольцы стали густыми толпами подтягиваться к горадминистрации. Там и обнаружилось, что в здании под охраной милиционеров забаррикадировался зам главы администрации Федор Рубанов.
Многотысячная толпа у здания администрации скандировала: «Чалый! Чалый!». Кто-то из митингующих разбил стекла на машине Рубанова, досталось и его жене, подвернувшейся под горячую руку севастопольского бунтаря. Только после этого Рубанов вышел к протестующим и объяснил, что признает полномочия Чалого только после утверждения его кандидатуры на сессии городского совета. Люди тут же начали обзванивать депутатов, требовать, чтобы сессия горсовета состоялась в тот же день. В противном случае люди грозили захватить здание и перекрыть движение транспорта. Под нажимом народа горсовет собрался на заседание.
Вскоре к собравшимся горожанам вышел Алексей Чалый и сообщил, что часть депутатов выступила против его кандидатуры. Почему? А потому, дескать, что мэр на митинге не избирается, да и к тому же Чалый не является гражданином Украины (он россиянин). Толпа встретила эту новость негодующим гулом.
Бурлящее митинговое море разрасталось – людям уже не хватало места на площади. Гигантская толпа оглушительно скандировала: «Чалый! Чалый!».
Когда на сцену взобрался гренадерского роста оратор – местный ополченец Андрей Звягин – площадь притихла. А он могучим голосом оперного баса обратился к публике:
– Братья-севастопольцы! Со дня на день киевские майдановцы двинутся походом на Севастополь. Вооружайтесь всеми возможными способами, захватывайте склады с оружием, доставайте двустволки, готовьте «коктейли Молотова»! Те, которые придут, жалеть нас не будут. Дадим отпор бандеровской гадине! Россия с нами! Будьте готовы к обороне Севастополя!
В тот день капитан I ранга в отставке Александр Кру- чинин записал в своем дневнике:
«Под давлением митингующих в 20:00 горсовет все- таки утвердил Алексея Чалого на посту городского головы. Этот патриот города-героя за сооружение на личные средства мемориала «35 береговая батарея» стал лауреатом международной премии Ордена Святого апостола Андрея Первозванного.
Создан комитет по самообороне. На Графской пристани и у здания администрации развернуты палатки, где севастопольцев записывают в отряды самообороны. Никто не расходится. У палаток выстраиваются огромные очереди. Предпочтение отдается бывшим офицерам. Графа «военно-учетная специальность» – обязательна. Только за первые три часа в отряды народного ополчения записались более 5 тысяч человек. Записали и меня.
Не смолкает гимн города «Легендарный Севастополь». Иногда мне кажется, что уличные радиоусилители уже охрипли от частого пения. В тот же день был сформирован батальон быстрого реагирования. Пришло сообщение, что на границе с Украиной из поездов высадили первых добровольцев из Москвы и Питера, двигавшихся на помощь Севастополю. И, тем не менее, они каким-то образом проникают на полуостров сквозь дыры в пограничных кордонах. Народным ополченцам не хватает касок, палаток, фонариков, медикаментов. Зато желания крымчан не допустить на полуостров бандеровскую власть – хоть отбавляй!»
* * *
И снова в городе – огромный митинг. Он принимает резолюцию: Севастополь не признает решения Верховной Рады Украины и считает происходящее в стране государственным переворотом. Начальник местной милиции Александр Гончаров прибыл на митинг в сопровождении своих сотрудников. В своем выступлении он заявил, что правоохранительные органы ни в коем случае не будут применять силу в отношении людей, которые собрались выразить свою волю. «Милиция откажется выполнять преступные приказы, если они поступят из центральных органов власти. Мы с народом!», – сказал он.
Над горсоветом поднят российский флаг. Наспех написаны детской рукой плакаты: «Мать-Россия, верни нас домой!», «Путин, забери русский Севастополь!», «Отступать некуда – стоять до последнего!».
Тридцатитысячная толпа митингующих не умолкает: «Рос-си-я! Рос-си-я!».
А на площади адмирала Нахимова горожане встречали вернувшихся из Киева бойцов севастопольского «Беркута». Встречали как героев. Ольга Михайловна Кручинина выдергивала из своего букета гвоздики и раздавала их бойцам. Стоявший рядом с ней Александр Иванович вдруг радостно крикнул:
– Оля, там Петр!
Майор Петр Сарматов с забинтованной головой и рукой на марлевой подвязке шел в колонне «Беркута». Ольга Михайловна бросилась к брату, обняла:
– Петенька, родной! Жив-здоров!
Петр засмущался и лишь растерянно буркнул:
– Все нормально…
Он пах потом, кровью и бензином.
Вырвавшись из объятий сестры, майор стал догонять уходящую колонну, протискиваясь сквозь яростно ликующую толпу севастопольцев. Крикнул сестре:
– Дома поговорим!
* * *
Вечером Петр сидел за накрытым в его честь столом. Был он в той же серо-синей форме с камуфляжными разводами, с забинтованной головой и рукой на марлевой подвязке. А по бокам от него – Федор и Димушка (он был в увольнении). Петр рассказывал про Майдан и схватки «Беркута» с демонстрантами. Иногда, словно забывая, в какой компании он находится, Петр вставлял в свой рассказ соленое офицерское словцо.
– Ничего-ничего, накипело… – ласково говорила Ольга Михайловна, поглядывая при этом на Димушку, – Он, можно сказать, с войны вернулся…
Петр «в душу мать» проклинал размазню-президента, отдавшего «Беркут» на растерзание озверевшей толпе.
Димушка слушал Петра Михайловича – где же правда? Офицеры в академии рассказывали курсантам совсем другое – что это «Беркут» и солдаты внутренних войск зверски избивали демонстрантов и стреляли в них.
– Петр Михалыч, а какое оружие у вас на Майдане было? – осторожно спросил он Сарматова.
– А вот такое! – воскликнул Сарматов и здоровой рукой достал из кармана пачку фотографий, – Смотри! Вот наши помповые ружья с резиновыми пулями, резиновые дубинки и щиты… Вот и все наше оружие!
Фотографии пошли по кругу.
– А теперь, Димушка, смотри на этот снимок, – темпераментно говорил Сарматов, – Посмотри внимательно!
На снимке Димушка увидел лежащие на асфальте милицейские щиты. В каждом из них были пулевые пробоины.
– Как видишь, эти «дети» по «Беркуту» не из рогаток стреляли!
В этот момент в квартиру Кручининых кто-то позвонил. Ольга Михайловна открыла дверь и обомлела – на пороге стоял с изувеченным лицом сосед – отставной мичман Антонюк. В одной руке костыль, другая – на грязной подвязке из бинта. А глаз даже не видно под красно-синими подушками.
– Коля, что с тобой? Это ужас! – запричитала Ольга Михайловна.
Антонюк попытался улыбнуться и с трудом шевеля разбитыми губами, сказал:
– Мне вот еще и два зуба бандеровцы выбили.
– Где они с тобой так? – сочувственно спросил Петр.
– На трассе суки нас разделали… Мы на автобусе ехали, а кто-то стуканул бандеровцам, что мы были на митинге «антимайдана»… Я, вообще, чего к вам?… У вас водка есть? Всю заначку выпил, не берет ни хрена. От боли трезвею…
Ольга Михайловна стала наливать водку в чистую рюмку.
– Да ты что?! – воскликнул Александр Иванович, – такая комариная доза ему не поможет! Ольга Михайловна принесла граненый стакан. Кручинин налил.
Антонюк в несколько глотков опорожнил стакан, потянулся было к соленому огурцу, но лишь махнул рукой:
– Зубы болят…
– Ну, рассказывай, Коля, как было, – по-отечески спросил Кручинин.
– Ехали мы по Корсунь-Шевченковской трассе. Видим – впереди дорога завалена деревьями, шинами… Флаги УПА и все такое… Шофер начал притормаживать, и вдруг – бах-бах-бах… Стекла посыпались… Крик, плач в салоне… Из автоматов били, суки… По стеклам, по колесам. В разбитое окно закинули две бутылки… Одна не загорелась, а другую кто-то мигом назад выбросил. Эти суки из УПА стали кричать, чтобы мы выходили. Стали выходить. И каждый получал битой по голове, по спине, куда попадет… Женщин тоже били. Потом нас стали поливать соляркой из канистры. Еще и приговаривали: «Сейчас поджарим вас, москалики». Саперными лопатками рубили, сволочи! Мне вот ключицу перебили. Другим пальцы, кисти рук. Некоторых разули, у кого обувка поприличней была… И босыми стали по битым стеклам гонять. А потом и мужиков, и баба, заставили голыми руками битые стекла собирать в кулечки – для насмешки. Мол, не засоряйте дорогу. Потом отпустили…
У нас из трех автобусов один кое-как завелся. Битком в нем и ехали до самого Крыма.
– Дайте еще водки, – сказал Антонюк.
Кручинин налил.
– И вот после такого зверства они хотят, чтобы мы жили с ними в одной Украине? – зло сказал Сарматов, – Дышло им в рот, а не Крым!
Стало тихо.
– Давайте за Крым… За русский Крым! – предложил Кручинин.
Когда Антонюк, Сарматов и Димушка (с кульком теплых пирожков с капустой) ушли, Ольга Михайловна стала прибирать посуду, а Кручинин поспешил к столу, записать, что услышал от приехавшего из Киева изувеченного бандеровцами соседа.
Фрагмент панорамы «Оборона Севастополя». На ней Франц Рубо показал самый яркий эпизод севастопольской эпопеи – бой на Малаховом кургане 6 июня 1855 года, когда 75-тысячная русская армия отразила натиск 173-тысячного англо-французского войска
* * *
Димушка возвращался в академию и думал о словах деда – Александра Ивановича: «Когда дело доходит до революции или гражданской войны, правду искать бесполезно. У каждой стороны своя правда». «Наш начальник курса Стельмах называет происходящее на Майдане «революцией гидности (достоинства – прим. автора)» – размышлял Димушка, – А дед говорит, что это «революция гаденышей» и переворот. Одни называют то, что произошло осенью 1917 года в Петрограде революцией, а другие – большевистским переворотом. И попробуй разберись, кто тут прав… Про наш Крым один дед говорит, что он украинский, а другой – что русский»…
Однажды Александр Иванович Кручинин сказал внуку:
– Твоя военно-морская академия носит имя адмирала Нахимова. А ведь Нахимов – русский, родился в Смоленской губернии. Чего же это Украина к славе русского адмирала примазалась, а? Чего же вашу военно-морскую академию не назвали именем Петлюры?
– Так ведь Петлюра не был ни моряком, ни адмиралом. И за Крым не воевал.
– То-то! – расходился Александр Иванович, – Украинская академия носит имя легендарного русского адмирала Нахимова, героя Крымской войны, но вот почему- то в новых украинских учебниках по истории Крыма о нем лишь две строчки! Что он во время Крымской войны, командуя эскадрой Черноморского флота, в штормовую погоду обнаружил и заблокировал главные силы турецкого флота в Синопе… И все! Каково, а, нахимовец Любецкий?
Дед смотрел на внука, будто это он, Димушка, виноват, что в украинском учебнике замалчивается победа русского флота под командованием вице-адмирала Нахимова.
– Нахимов блестяще провел всю операцию в ноябре 1853 года! Нахимов в пух и прах разгромил турок в Синопском сражении!
Тут он повернулся к книжной полке, снял с нее старую толстую книжку, нашел, что искал и приказал внуку:
– Читай вот это!
– Высочайшая грамота.
Нашему Вице-Адмиралу, Начальнику 5-й Флотской дивизии, Нахимову.
Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись Русского флота новой победой, которая навсегда останется памятной в морской истории.
Статус военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг, исполняя с истинной радостью постановление статуса, жалуем Вас кавалером Святаго Георгия второй степени большого креста, пребывая к вам Императорскою милостию Нашею благосклонны.
На подлинной Собственною Его Императорского Величества рукою написано:
Николай
С-Петербург, 28-го ноября 1853 года.
Дед смотрел в глаза Димушке так, будто это Его Императорское Величество жаловало Святаго Георгия второй степени большого креста не только вице-адмиралу Нахимову, но и ему – капитану I ранга в отставке Кручи- нину Александру Ивановичу:
– Вот так, нахимовец Любецкий! Цари во время крымских войн такие награды не за красивые глаза давали, а за победы в боях за Отечество. И за Крым в том числе. Наш Крым! «Как ж все сложно,– думал Димушка, засыпая на комковатой подушке курсантского общежития, – Крым отбили у турков русские, крымские войны выиграли русские, Нахимов – русский, а Крым – украинский. Что-то тут не то…»
* * *
Однажды на семейной вечеринке Кручинин-старший и Богдан Любецкий сцепились в споре. Отец говорил о «подвиге хлопцев под Кругами», о том, что та давняя битва «навсегда останется символом борьбы Украины за независимость».
– Какая-там битва? – яростно перечил Любецкому Александр Иванович, – Большевики просто смели под Кругами жалкие отряды студентов и сопляков- гимназистов! Не надо сочинять мифы!
А 29 января курсантов академии строем повели в церковь, где был молебен «об упокоении душ убиенных под Кругами». Потом в академии была двухчасовая лекция о битве под этими самыми Кругами, – читал ее приехавший из Киева историк Козаченко – усатый дядька в темно-синем костюме, под которым была вышиванка.
– Бой под железнодорожной станцией Круты стал одной из самых ярких страниц в украинской истории 20 века, – патетически говорил он, – 29 января 1918 года около 400 гимназистов и студентов пытались задержать наступление армии большевиков в количестве до шести тысяч человек!
В конце января большевики подошли к Нежину, не встречая на своем пути никакого сопротивления. До Киева оставалось менее 120 километров. А власти Украинской народной республики не имели ресурсов послать на перехват врагу ни одного полка. И тут наступление большевиков натолкнулось на шквальный пулеметно-винтовочный огонь у железнодорожной станции Круты, в 18 километрах от Нежина. Завязался ожесточенный бой, который длился около пяти часов…
Димушка Любецкий слушал киевского историка и никак не мог понять, почему именно этому бою придается такое значение? Сколько таких боев было на Украине во время Гражданской войны? Да сотни, может быть, тысячи. Красные били белых, белые – красных. Когда лекция закончилась, Димушка поднял руку и задал вопрос:
– А в чем была важность этого столкновения для Украины?
Лектор недобро посмотрел на курсанта Любецкого:
– Во-первых, крутовцы дали Украине символ борьбы и патриотизма. А во-вторых, отсрочили захват Киева красными на четыре дня.
– Но вы же только что сказали, что бой длился около пяти часов? Откуда взялись четыре дня?
– А сколько студентов и гимназистов погибло в том бою? – спросил историка кто-то из задних рядов.
– До 300 наших героев полегло под Кругами.
– Ох и бреше, ох и бреше пан преподавач, – тихо сказал Димушке сидевший рядом с ним худолицый нахимовец Таврицкий, и придвинул к Любецкому ноутбук, – дывись и читай ось тут… Це про тых, хто загынув пид Крутамы…
На экране ноутбука было стихотворение украинского поэта Павла Тычины «Памяти тридцати»:
На Аскольдовий могили
Поховали их —
Тридцать мучнив украиньских,
Славних, молодих…
– А сколько большевики потеряли под Кругами? – еще один вопрос лектору.
– О потерях нападавших достоверно неизвестно, но по косвенным данным, они были значительными…
«По косвенным данным… – с сомнением думал Димушка, – Сложная штука – украинская история. Где правда, где брехня?»
Димушка решил сам разобраться, что же было в бою под Кругами и в часы самоподготовки сел за книжки в академической библиотеке.
* * *
Там курсант Любецкий прочел следующее:
«Достоверного описания события происходившего 29 января 1918 года не имеется. Версии сторон, как и самих участников событий противоречивы. По информации историка Валерия Солдатенко утром 16 января (29-го по новому стилю) отряд балтийских матросов под командованием Ремнева (по некоторым данным, до двух тысяч) (по информации участника событий С. А. Моисеева это были не матросы, а Московский и Тверской красногвардейские отряды) неожиданно попал под огонь юнкеров и студентов, поддержанный артиллерийским огнем одного (по другим версиям – двух) орудий. Через некоторое время часть оборонявшихся отступила, а продвижение наступавших было остановлено предварительно разобранными железнодорожными путями. В связи с начавшейся сильной метелью часть отступавших… была захвачена и расстреляна. Имеется информация и о восьми раненых оборонявшихся отправленных в Харьков, где ими никто не заинтересовался, и они исчезли из госпиталей, куда их устроили на лечение. По информации военного историка Ярослава Тинченко, со стороны Украинской народной республики (УНР) в бою участвовали 420 человек: 250 офицеров и юнкеров 1-й Украинской военной школы, 118 студентов и гимназистов из 1-й сотни Студенческого куреня, около 50 местных вольных казаков – офицеров и добровольцев. 29 января 1918 года погибло лишь несколько человек, все остальные, унося тела товарищей, отступили к эшелонам и уехали в Киев. И лишь один взвод из студенческой сотни в составе 34 человек… попал в плен. Шестеро из них были ранены, один оказался сыном машиниста, мобилизованного наступавшими. Всех посадили в поезд и отправили в Харьков (впоследствии они будут освобождены из плена). 27 оставшихся на станции были расстреляны.
Что касается количества погибших с оборонявшейся стороны, то, кроме бойцов УНР, назывались разные цифры. Так, Дорошенко (председатель генерального секретариата Центральной Рады УНР) приводит поименный список погибших 11 студентов, хотя и говорит, что несколько их погибли раньше, кроме того, были расстреляны 27 пленных – как месть за гибель 300 красноармейцев…
Потери нападавших носят различные оценки, но документальных источников, подтверждающих какую- либо из версий, исследователями не найдено.
Читал все это Димушка и вспоминал патетические слова лектора Козаченко: «Битва под Кругами стала одной из самых ярких страниц в украинской истории… Эта битва стала символом украинского патриотизма».
«Какая же это «яркая страница» и «символ патриотизма», – думал Димушка, – если пьяные офицеры сбежали с поля боя и бросили на произвол судьбы желторотых студентов и гимназистов? Патриоты с поля боя не бегут и своих не бросают»…
* * *
В своих спорах об истории Крыма Богдан Любецкий и Александр Иванович Кручинин заходили издалека, начиная с неандертальцев. Затем от скифов поступательно добирались до крымских войн, до царицы Екатерины, Хрущева, Ельцина, Кравчука…
Вспомнили как Коротченко – председатель Президиума Верховного Совета УССР, в 1954 году, когда Хрущев прирезал Крым к Украинской Советской Социалистической Республике (в составе СССР) – высказал «сердечную благодарность великому русскому народу за исключительно замечательный акт братской помощи».
– К сожалению, мнения «великого русского народа» и граждан Крыма об этом не спросили, – замечал Александр Иванович, и спор его с Любецким вышел на новый вираж.
Димушка рядом тыкал пальцем в свой ноутбук, но к азартному разговору отца с дедом все равно прислушивался.
– Да, по исторической справедливости Крым принадлежит России, – азартно говорил деду отец, – По справедливости, но не по закону!
Дед не сдавался:
– А если закон несправедливый? Один дурацкий закон может испоганить даже самую большую историческую справедливость!
* * *
– Ну и подлецы! – возмущенно сказал дед, когда Димушка однажды показал ему украинский учебник по истории, взятый в библиотеке военно-морской академии, – и про Екатерину, и про Потемкина, и про Шахин- Гирея, и про Ясский договор – ни слова не сказали! Ну, тогда слушай!
Александр Иванович достал старую, протертую на сгибах, географическую карту.
– Как говорят в Одессе, слушай сюда, – дед приставил свой офицерский кортик, как указку, к изображению Крыма на карте, – Неоспоримый исторический факт, что судьба Крыма решилась во время русско-турецкой войны 1768—1774 годов. Война та закончилась подписанием в 1774 году Кючук-Кайнарджийского мирного договора. По нему Крым получил независимость от Турции, а за Россией закреплялись земли вот здесь – между Днепром и Южным Бугом, включая Керчь. Россия же по тому же договору получала право на беспрепятственное плавание торговых судов по Азовскому и Черному морям, проливам Босфор и Дарданеллы.
А в 1776 году крымским ханом при помощи России стал Шахин-Гирей. Кстати, он был последним крымским ханом перед присоединением Крыма к Российской империи.
Так вот, этот самый Шахин-Гирей, как говорится, потерял берега. Чувствуя поддержку России, он разошелся до того, что конфисковал так называемые вакуфы – земли крымского духовенства. Это и вызвало недовольство местной духовной знати.
А чтобы удержать в руках эти самые вакуфы, хан решил создать армию. Причем, армию европейского образца. Шахин-Гирея стали считать изменником и вероотступником. Дело запахло гражданской войной. А в 1776 году обстановка в Крымском ханстве еще больше обострилась из-за непрекращающихся попыток Турции вернуть Крым под свой контроль. И тогда Россия на помощь хану отправила в Крым войска генерал-поручика Прозоровского. Но он сильно заболел. Командовать войсками было приказано генерал-поручику Александру Суворову. Суворов поддерживал хана Шахин-Гирея, избранного к тому же под сильным давлением русской дипломатии и армии.
Кручинин продолжал:
– Так вот, нахимовец Любецкий, в тот период Турция предприняла еще одну попытку, как говорится, наложить лапу на Крым. Летом 1778 года к полуострову из Стамбула пришли турецкие корабли – аж 170 вымпелов!
Турки прислали Суворову письмо, в котором объявили, что они запрещают русским кораблям ходить вдоль крымского побережья. И предупредили, что будут топить в случае нарушения ультиматума. Однако Суворов ответил туркам, что будет обеспечивать безопасность Крыма всеми возможными способами. Турецкий флот ушел домой. Но трения между Стамбулом и Петербургом из-за Крыма продолжались.
10 марта 1779 года Россия и Турция подписали Анайлы-Кавакскую конвенцию. По ней Россия должна была вывести свои войска с Крымского полуострова и, как и Турция, не вмешиваться во внутренние дела ханства. Турция признала Шахин-Гирея крымским ханом и подтвердила независимость Крыма и право свободного прохода русских торговых судов через Босфор и Дарданеллы.
Однако Турция не смирилась с потерей власти над Крымом по Кучук-Кайнарджийскому договору и стремилась вернуть Крымское ханство под свое владычество. С этой целью в 1781 году турки спровоцировали очередное восстание крымских татар во главе с братом Шахин-Гирея – Батыр-Гиреем и крымским муфтием. Восстание было подавлено, но после страшных казней с отрубанием голов начался новый бунт. Это вынудило Шахин-Гирея бежать в русский гарнизон в Керчь…
Тут речь лектора Кручинина перебил голос Ольги Михайловны с кухни:
– Товарищи моряки, прекратить разговорчики, супчик стынет!
У Александра Ивановича было такое выражение лица, будто его только что из капитана I ранга незаконно разжаловали до рядового матроса:
– Обед подождет! – командирским голосом ответил он жене, – Вот сейчас Шахин-Гирей отречется от престола, передаст Крым России, и тогда будем есть твой супчик!
Александр Иванович продолжал:
– При поддержке Турции новым крымским ханом был провозглашен Махмут-Гирей. Но корпус русской армии генерал-поручика де Бальмена разбил войско нового хана. Махмут-Гирей был взят в плен. А Шахин-Гирей при поддержке русских штыков снова стал крымским ханом. Но, вернувшись в Бахчисарай, он опять начал отрубать головы своим противникам. И снова против него вспыхнул мятеж. Тут уже не выдержала Екатерина Великая – она потребовала, чтобы Шахин-Гирей отказался от ханства и передал Крым России.
Шахин-Гирей в феврале 1783 года отрекся от престола, а уже в апреле того же года Екатерина II издала манифест, по которому Крым вошел в состав Российской империи.
– Супчик, супчик, мужчины! – снова послышался с кухни голос Ольги Михайловны.
– Вот теперь, когда Крым вошел в состав Российской империи, можно и супчика на камбузе похлебать, – с улыбкой сказал Александр Иванович, складывая карту. На стол поверх нее он положил кортик.
* * *
Когда в академической библиотеке курсант Любецкий попросил сидевшую за деревянным барьером владычицу книг найти ему «что-нибудь серьезное про историю Крыма», седая женщина зашла в лабиринты стеллажей и вернулась с сильно потрепанной книжкой:
– Вот, еле нашла. Это уже списанная литература… У нас недавно комиссия из Киева работала. Приказала изъять из фонда и уничтожить. Это книга русского историка Михайловского-Данилевского. Выдавать ее теперь запрещено…
Книга была издана в Москве еще в 1904 году. Внизу на затертой обложке читалось: «Товарищество И. Д. Сытина и К°».
Димушка жадно читал о том, что ему рассказывал дед. Там ему попался и Манифест Екатерины II от 8 апреля 1783 года «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу».
Манифест царицы Екатерины гласил:
«В прошедшую с Портой Оттоманскую войну, когда силы и победы оружия Нашего давали нам полное право оставить в пользу Нашу Крым, в руках наших бывший, Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению доброго согласия и дружбы с Портою Оттоманскую, преобразив на тот конец народы татарские в область вольную и независимую, чтобы удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде, происходившим часто между Россиею и Портою в прежнем татар состоянии. Но ныне по долгу предлежащего нам попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между империями Российскою и Оттоманскою заключенный, который мы навсегда сохранить искренне желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решилися Мы взять под державу Нашу полуостров Крымский, остров Таман и всю Кубанскую сторону»…
Книга сообщала Димушке, что по распоряжению Екатерины II сразу же после присоединения Крыма к полуострову был направлен фрегат «Осторожный» под командованием капитана II ранга Ивана Михайловича Берсенева для выбора гавани у юго-западного побережья. Осмотрев в апреле 1783 года бухту у поселка Ахтиар (он был расположен недалеко от развалин Херсонеса- Таврического), Берсенев рекомендовал ее в качестве базы для кораблей будущего Черноморского флота. Вскоре – 2 (13) мая 1783 года – вице-адмирал Клокачев привел в Ахтиарскую гавань из Керчи 11 кораблей Азовской флотилии. 7 мая в бухту вошла и Днепровская флотилия. На берегу корабли встречали офицеры Крымского корпуса, которым командовал генерал-поручик А. В. Суворов.
Началось сооружение домиков-мазанок, подсобных помещений и административных зданий.
А в июне 1783 года в Карасубазаре, на вершине горы Ак-Кая (Белая скала), князь Потемкин принял присягу на верность России крымской знати и представителей всех слоев крымского населения. Было создано земское правительство Крыма.
22 февраля 1784 года своим указом Екатерина II даровала крымским мурзам российское дворянство. За знатью были сохранены земельные владения, но было запрещено владеть русскими крепостными крестьянами. Данный указ сразу же сделал большую часть татарской знати сторонниками России, недовольные же российскими нововведениями эмигрировали в Турцию. Земли и доходы, которые принадлежали крымскому хану, перешли к императорской казне. Крепостное право в Крыму не вводилось, все пленники российского подданства были освобождены.
В 1784 году в качестве базы русского флота был основан Севастополь – «величественный город».
А в 1787 году Турция, заручившись поддержкой Великобритании, Франции и Пруссии, потребовала восстановления вассалитета Крыма, а также права на досмотр кораблей, проходящих через проливы Босфор и Дарданеллы. Получив отказ, Турция объявила войну России. Летом 1787 года турецкий флот атаковал русский у Крымского полуострова, однако, несмотря на численное превосходство, потерпел поражение. Российской же армии сопутствовал успех: были взяты Измаил и Анапа, армия Потемкина захватила Очаков, а войска Суворова разгромили турецкую армию под Рымником. Турция была вынуждена подписать Ясский мирный договор, который окончательно закрепил за Российской империей все Северное Причерноморье, включая Крымский полуостров»…
В апреле 1783 года Екатерина II издала манифест, по которому Крым вошел в состав Российской империи
Манифест императрицы Екатерины II
Генеральная карта Таврической губернии. 1822 г.
* * *
Уже давно заметил Димушка, что когда за семейным столом Кручининых оказывались вместе и дядя Павел, и Александр Иванович, и второй дед – Михаил Иосифович Любецкий, яростных споров о Крыме не было.
– Ни слова о политике! – строгим басом говорил Павел Кручинин,– мы тут люди военные. Политические разговоры для военных вредны.
И почему-то вставлял в разговор неизменное: «Хорошая погода, господа, не правда ли?»…
Но стоило Павлу Александровичу и младшему Любецкому выйти из-за стола на перекур, как их отцы возвращались на прежние круги.
Кручинин-старший напирал:
– Севастополь был городом союзного значения, а когда Хрущев передавал Украине Крым, то об этом…
Любецкий – в ответ:
– Все это уже не имеет значения…
А потом в их споре замелькало «Крым-Сагайдачный».
Димушке даже любопытно стало – кто же такой этот Сагайдачный, который, по словам отца, «брал Крым раньше русских»? А дедушка Саша лишь посмеивался над его словами и все напирал: «Ты в книжках про историю Крыма поройся, документы почитай. Вот тогда и узнаешь – как Сагайдачный «Крым брал». Он без позволения русского царя носа туда не совал! Наоборот – царь русский был против того, чтобы Сагайдачный со своим войском на Крым ходил…
И опять Димушка в академической библиотеке. Читал книги. И вот что вычитал.
Сагайдачный был вожаком запорожских казаков, гетманом по-тогдашнему. И вот однажды он решил завязать сношения с Москвой от имени казацкого войска. С этой целью в марте 1620 года он отправил в Москву атамана низовых казаков Петра Одинца, чтобы тот известил московское правительство о готовности казаков Сагай- дачного нести службу государеву «как предки их, все запорожские гетманы и все запорожское войско прежним великим государям повинность чинили, им служили и за свои службы милость и жалованье себе имели, так в той же повинности и ныне царскому величеству хотят быть и, за порогами будучи, службу хотят против всяких неприятелей оказывать».
Получается, размышлял Димушка, что Сагайдачный предлагал свои «услуги» московскому царю, а за это денег от него хотел. Но что же дальше было? А вот что.
«Послы были встречены милостиво, но царем не были приняты, так как царь собирался на богомолье; получив богатые подарки, послы возвратились с ответной грамотой царя, от 21 апреля 1620 года, в которой он дал следующее обещание: «Впредь мы вас в нашем жалованья забвенных не учиним, смотря по вашей службе». Что же касалось выраженной казаками готовности громить крымские улусы, то русский царь сдерживал это усердие. В его письменном ответе Сагайдачному говорилось: «Крымский царь, князья и мурзы на наши государства войною не ходят и людям нашим пока шкод никаких ни чинят».
Димушка понял, что отец в споре с дедом насчет Сагайдачного был неправ.
* * *
В те тревожные дни Севастополь стал похожим на прифронтовой город. Ощетинились «ежами» милицейские блокпосты. В ожидании непрошеных гостей с киевского Майдана на въездах в город появились броневики. На крышах казарм и штабов российских воинских частей примостились снайперы – командиры объявили повышенную боеготовность.
На кораблях военно-морских сил и в крымских сухопутных частях Украины тоже заметны такие же суровые приготовления: у ворот появляются бетонные блоки, возле штабов, среди мешков с песком, солдаты устраивают пулеметные гнезда. Офицеров перестали отпускать со службы домой – в войсках незалежной тоже объявлена повышенная боеготовность…
* * *
Ночью в сумрачной каюте украинского корабля сидели двое – командир, капитан II ранга Михайло Пивень и его старпом, капитан III ранга Богдан Любецкий.
Старпом распечатал бутылку любимой командиром перцовки, нарезал сала, приговаривая с усмешкой: «Героям сала!». Ровными ломтями расчекрыжил полбуханки хлеба, раскроит на шайбы соленый огурец, налил водку в стаканы и сказал:
– За что пьем, пан командир? Выпивка без тоста – пьянка…
– За мир во всем мире, – сухо откликнулся Пивень, клацнув стаканом о стакан. Он был явно не в духе – мобильники уже пятый день вырублены, жена вот-вот родить должна. А домой не дозвониться. Только корабельная связь со штабом есть…
И у Любецкого, тоже на душе кошки скребут – как там его Людмила, как Димушка?
Выпили -закусили.
После сухой паузы Пивень спросил старпома:
– Что там в экипаже слышно? О чем народ судачит?
– Да все о том же… О том, что творится и в Киеве, и тут – в Крыму… Вечером мичман Ткаченко вернулся с берега. Рассказывает, что в Севастополе толпы с утра до вечера у Нахимова митингуют… Воду баламутят. Все про референдум говорят. Типа того, с кем хочет жить Крым – с Украиной или Россией… Ткаченко рассказывает, что москалей в Крым уже понаехало много – подбивают крымчан идти в Россию.
Пивень – зло:
– Хрен им, а не рэ-фэ-рэн-дум!
– А если Верховна Рада Крыма примет решение референдум провести… И повернет Крым в Россию?
– Киев этого не позволит. Объявит в Крыму прямое президентское правление. Снимет к чертям собачьим крымское правительство. Организует новые выборы. Посадит своих и покажет дулю москалям!
– Легко сказать, командир. А если Крым покажет дулю Киеву? В Крыму два с лишним миллиона народу…
– Тогда Америка, НАТО помогут! И хлопцы из «Правого сектора» и «Свободы». И украинцы местные, и татары крымские! Налей еще…
Любецкий налил:
– А если на подмогу москальский флот встанет? Русских-то в Крыму, сам знаешь – две трети, если не больше.
– Тогда будем биться с москальским флотом!
В каюте – тишина. Лишь слышно, как где-то внизу мерно хлюпает вода у борта корабля.
Молчит Пивень. Молчит и Любецкий. Невеселые картинки в голове у обоих.
– Ладно, иди спи, – хмельным голосом сказал Пивень, – Какой-то черный у нас разговор получился.
* * *
Бренькнул и засветился мобильник. Дали, наконец, связь. Богдан мгновенно набрал номер. В трубке – слезный голос Людмилы:
– Привет, Богдан, пятый день от тебя ни слуху, ни духу? Когда домой вернешься?
Любецкий как мог успокоил жену. Его голос стал отзываться в трубке эхом – понял, что началась прослушка. Спросил про самочувствие, про Димушку, и не стерпел, не удержал любопытства – про обстановку в городе.
Митинг у Севастопольской Горадминистрации
Людмила застрочила скороговоркой:
– Люди, как с ума посходили! С утра до вечера митингуют, кричат: «Россия-Россия!», «Путин-Путин!»… И наши тоже ходят на митинги, как на работу… Александр Иванович даже в народное ополчение записался! Представляешь? С ума сойти! У твоих дома все нормально, но за тебя тоже волнуются. Михаил Иосифович по каким-то делам срочно уехал в Одессу. А вчера из Клева адмирал в штаб нашего флота прилетал. По городу пошел слух, что сразу два наших украинских адмирала перешли на ту…
Бульк – и снова помер мобильник.
Любецкий, ворочаясь, все гадал, кто же эти два адмирала-перебежчика? И почему отец срочно уехал в Одессу?
* * *
Тревожно шепчут черноморские волны крымскому берегу – что будет? Как жить дальше Севастополю и всему Крыму? Неужели сюда придет из Киева война? С Турчиновыми, яценюками, аваковыми, наливайченками, ярошами и всеми нациками, которые обещают навести на полуострове «свой порядок»?
Гуляет по крымским равнинам и горам, по городам и селам мрачная молва, что скоро приедет в Крым бандеровский «поезд дружбы». А если еще и украинские военные ввяжутся в «наведение порядка»? А у крымских отрядов самообороны из оружия – только охотничьи стволы, по одному на взвод, кулаки, штакетины да ярость благородная. Одна сокровенная надежда у крымчан – свои, русские солдаты и офицеры, помогут защититься!
Но черноморские служаки поговаривают, что российских военных в Крыму маловато, им бы самим в случае вооруженной бучи защитить себя, свои семьи и корабли. Украинских вояк-то вдвое больше! А если Киев перебросит сюда еще и полки своих «захисныкив», если припрутся в Крым и «Правый сектор», и Национальная гвардия, если им на подмогу пойдут местные татары?
Что будет? Что будет? Притихли, попрятались по крымскими домам члены «Партии регионов». Лишь один януковец встал на колени перед тысячами горожан на митинге и попросил у них прощения и за бездарность своей партии, и за проколы ее лидера. Это был Федор Сарматов.
А слухи все упорнее твердят, что Янукович в Крыму.
Но где точно был в тот момент Янукович, знали только в штабе Черноморского флота, да и то – немногие. Командующий флотом вице-адмирал Александр Витко каждые два часа докладывал министру обороны России генералу армии Сергею Шойгу о маршрутах «передислокации» не на шутку напуганного президента Украины.
Судя по тому, что в те дни в штаб флота раз за разом позванивали еще и начальник Генштаба Вооруженных сил России генерал армии Валерий Герасимов, и начальник Главного разведуправления Генштаба генерал-лейтенант Игорь Сергун, командующему нетрудно было догадаться, что Януковича «курируют» неспроста…
* * *
Чем страшнее закручивался сценарий киевских событий, тем чаще звонил Путину Янукович.
Путин с самого начала киевского бунта советовал украинскому президенту держать ситуацию строго в правовом поле и ни в коем случае не допускать кровопролития. А что еще мог он посоветовать человеку, который ждал, возможно, чудодейственных рецептов на другом конце телефонной линии?
Болезнь была сильно запущена и быстро прогрессировала.
В московских «верхах» поговаривали, что Янукович упустил момент, когда власть (как позволено ей законом) должна была «показать характер» и навести порядок. Виктор Федорович располагал всеми необходимым для этого силовыми «инструментами» – милицией, внутренними войсками, спецназом, спецслужбами, армией, наконец. Но это – легко сказать.
«Душить надо беспощадно всю эту бандеровщину!» – кричали одни, а другие предупреждали: «Вы совершите преступление, если прольется кровь!».
– Виктор Федорович, надо, в конце концов, навести порядок в городе! – уже даже не просили, а требовали от Януковича его советники, – Иначе будет поздно.
И, кажется, уже было поздно.
Больше всего Янукович боялся крови. А ее с каждым днем становилось все больше на киевских мостовых. И тогда президент робко посмотрел в сторону армии.
Но 26 января 2014 года министр обороны Украины Павел Лебедев отказался вводить войска в столицу, заявив, что армия не будет вмешиваться в противостояние между действующей властью и оппозицией.
А всего лишь через четыре дня по тем же каналам в Кремль поступила другая информация: пресс-служба Министерства обороны Украины сообщила, что 87% личного состава вооруженных сил поддерживают действия президента.
Что же там на самом деле происходит?
– А какую позицию все-таки занимает Лебедев? – во время телефонного разговора с Януковичем спросил Путин.
– Я и сам не пойму. Такое впечатление, что хочет усидеть сразу на двух стульях.
Путин знал, что люди из окружения Януковича советовали ему перебросить в Киев 25-ю отдельную Днепропетровскую воздушно-десантную бригаду для усиления органов правопорядка. Но Янукович испугался. Ну и использование армии для наведения порядка противоречит конституции Украины. Тогда советчики растолковали Виктору Федоровичу, что для удержания власти и усмирения Майдана можно ловко перехитрить конституцию – президентским указом передать 25-ю десантную бригаду Министерству внутренних дел, за ночь переодеть десантников в форму солдат Внутренних войск и на «законном основании» перебросить ее в Киев.
Когда Янукович предложил это министру обороны Лебедеву, тот стал «вилять хвостом». Но вроде нашел юридическое обоснование возможной переброски десантников в столицу – в рамках антитеррористической операции СБУ (такая лазейка в законе была). Так что же произошло потом?
Лебедев 19 февраля приказал 25-й бригаде прибыть в Киев, а сам в то время, когда она только-только начала готовиться к переброске, «перебросился» в Севастополь. Причем, Путин знал, что именно в тот день, 21 февраля, состоялся телефонный разговор Лебедева с министром обороны США Чаком Хэйгелом. Американец строго, словно Лебедев был его подчиненным, предостерег украинского коллегу «от возможного расширения участия украинских войск в конфликте».
* * *
Украинская армия видела нерешительность как Верховного главнокомандующего, так и министра обороны. Это передавалось личному составу и деморализовало его. И наоборот – вдохновляло разнуздавшуюся оппозицию на беспредел.
К тому же на руках президента Украины, как уже говорилось, постоянно «висели» многочисленные американские, европейские дипломаты, политики, советники. И все требовали воздержаться от силовой акции против Майдана, который, фактически, уже превратился в «незаконное вооруженное формирование».
Несколько раз Янукович все же пытался аккуратно поговорить со своими генералами – прощупывал их отношение к возможному использованию войск для наведения порядка в Киеве. Генералы отвечали по-разному: одни «выражали готовность», другие «не горели желанием». С третьими получился такой разговор:
– А что если я отдам приказ на применение армии в столице? – спросил Янукович одного из них (заместителя министра обороны).
Тот бесстрашно ответил:
– Тогда, Виктор Федорович, вас арестуют…
* * *
Чем дольше колебался и «тянул резину» Янукович, тем сильнее разрасталась гангрена.
Украинский президент своей нерешительностью, бездействием и боязнью применять силу против собравшихся на Майдане сам же и «породил» те тяжелые последствия, в которых затем оказался сам, в которых оказалась вся Украина. Он не использовал законных полномочий, которые давала ему Конституция. Президентская власть оказалась слабее силы Майдана.
Позже Янукович скажет Путину:
– Я не мог подписать приказ о применении оружия. У меня рука не поднялась…
Вот эта слабость Януковича и стала смертельным приговором Украине в целом и его политической карьере в частности. Приговором, который Виктор Федорович подписал сам той же рукой, что «не поднялась» в решающий момент его президентской судьбы.
С одной стороны Янукович слышал: «Ничего не стоит та впасть, которая не способна твердой рукой защитить закон и правопорядок. Да и себя тоже».
С другой ему нашептывали: «Маневрировать надо, маневрировать».
Янукович был в растерянности: «Это легко сказать – «твердой рукой»… Ну бросит он в Киев еще пехоту и танки. И что? Танками Майдан давить и расстреливать? Или вот «Беркут» просит боевого оружия. Это же опять кровь и трупы… Вон маршал Язов в августе 1991-го прислал в Москву танки. И что вышло? Пшик и тюремная камера…».
* * *
Что мог посоветовать Путин Януковичу, когда на Майдане уже пролилась кровь и было понятно, что «политический терапией» вылечить закопченный гарью горелых автопокрышек Киев уже не удастся?
Правда, еще оставалась надежда на то, что четверка членов европейской комиссии, решившая срочно собраться в украинской столице, поможет Януковичу и оппозиции найти выход из кризиса.
Путин понимал, как тяжело было Януковичу в той ситуации. Хотя ВВП не раз подмывало без обиняков сказать Виктору Федоровичу о тех ошибках, которые он допустил в отношениях с политическими противниками. Хотя, разве он, Путин, не допускал промашек в работе? Разве не было у него просчетов во времена его первого и второго президентских сроков, когда не клеились российско-украинские отношения?
Все годы, миновавшие после распада Союза, Кремль не уставал повторять, что Украина – стратегический партнер России, что обе страны крепко сращены общей историей, экономикой, культурой.
Но с каждым новым своим президентом Киев отдалялся от Москвы. И, пожалуй, лишь при Януковиче эта мрачная закономерность начала вроде потихоньку тормозиться. Хотя, возможно, это впечатление было ошибочным. Путин уже давно видел, как Янукович «колебался» туда-сюда. Утром он говорил народу Украины, что выступает за Таможенный союз, а вечером после очередных переговоров с каким-нибудь европейским лидером – уже за ЕС. Хотя регионалы пришли к власти, в том числе, и на обещаниях привести Украину в Таможенный союз.
Регионалы во главе со своим лидером обещали, что русский язык на Украине будем вторым государственным – Янукович даже авторучку показывал, которой он после победы на выборах якобы подпишет указ об этом. И это обещание не было выполнено.
А ведь всего несколько недель назад Кремлю казалось, что Янукович, образно говоря, уже снял колпачок с авторучки, которой намеревался подписать документ о вступлении в Таможенный союз.
Колебания Януковича насчет Таможенного союза в конце 2012 года «достало» Путина так, что он решил пойти на небывалый в его дипломатической практике шаг – отказался от встречи с украинским президентом в Москве. Визит Януковича в российскую столицу был «аннулирован». Вести переговоры с ним было не о чем. Кремль не единожды приглашал Януковича в нашу столицу для того, чтобы подписать с ним документы о вступлении в Таможенный союз. Виктор Федорович говорил, что готов, а потом вдруг включал задний ход.
Нашему послу в Киеве было передано указание Путина, сообщить Януковичу, что на сей раз его в Москве не ждут. Некоторые советники российского президента пытались отговорить его от такого «ультиматума».
– Это не ультиматум. Просто в визите Януковича в Москву никакого смысла нет. Зачем тратить время на пустые разговоры? Встретиться, пожать друг другу руки, сказать «здравствуйте» и «до свидания»?
Вскоре из нашего посольства на Украине в Кремль поступила информация, что в самый последний момент на Януковича оказали «бешеное давление» украинские олигархи и он дрогнул, сдал назад. Мощный бизнес-клан гнул свое: вступление в Таможенный союз не принесет Украине тех дивидендов, которые может дать евроинтеграция. Они говорили об Украине, а на самом деле думали о своем кошельке.
Но партия, как говорится, еще не была сыграна до конца. У Путина еще было время для того, чтобы повлиять на Януковича и его позицию. До Вильнюса, где в ноябре 2013 года Янукович должен был подписать документы о евроинтеграции Украины, оставался еще год. У Путина еще было время, чтобы как-то переиграть орду украинских олигархов и повернуть Януковича лицом к Таможенному союзу.
* * *
И при Кравчуке, и при Кучме, и при Ющенко, и при Януковиче многие политики и олигархат Украины наживали свой рейтинговый капитал на антироссийских заявлениях. Украинская молодежь особенно охотно клевала на лозунги Степана Бандеры, слоганы УНА-УНСО и партии «Свобода» о национальной самостийности. За два десятилетия на незалежной Украине взрастили целое поколение людей, у которых загорались глаза при одном лишь упоминании о «москалях».
После развала Союза особенно активно развивались и множились на Украине бактерии крайнего национализма – такого, что между ним и фашизмом с его лютой верой в «превосходство нации» часто уже не было видно межи. Не потому ли стал процветать этот бандеровский клич «Украина – понад усэ»?
Бактерии эти всегда были в чреве Украины, но во времена СССР их, как живучих тараканов дустом, травили советской пропагандой. А когда рухнул Союз, они стали жадно пожирать самое ценное, что между нами было родственные отношения украинского и российского народов.
И были не только на Украине, но и за ее пределами, те, кто старательно подпитывал эти «бактерии», подкармливал их, сея отраву ненависти у украинцев к России, ко всему русскому. И уже казалось, что даже грудничкам у мамкиных титек начинали внушать, что все украинские беды идут от Москвы и клятых москалей.
Впрочем, в Крыму при этом сохранялся мощный иммунитет против этой ядовитой антироссийской пропаганды.
Если бы сбылось то, что замышляли офицеры Службы безопасности Украины в Севастополе 23 февраля 2014 года, «народный мэр» Алексей Чалый в тот же день мог бы оказаться на тюремных нарах.
Назад: Глава 8 ЗОЛОТАЯ ИДЕЯ
Дальше: Глава 10 ВЕЧЕР В НОВО-ОГАРЕВО
