Книга: Большая энциклопедия НЛП. Структура магии
Назад: Предуведомление для читателя
Дальше: Глава 2 Структура языка
Глава 1
Структура выбора
…операции почти непостижимого характера, парадоксальным образом противоположные общепринятым процедурам. На наблюдателя, если он не посвящен в суть дела и не владеет данной техникой с таким же мастерством, эти методы производят впечатление магических.Г. Вайхингер. «Философия “как если бы”»
На переднем плане современной психотерапии появился целый ряд харизматических суперзвезд. Создается впечатление, что эти люди решают задачу клинической психологии с легкостью истинных волшебников. Они вторгаются в страдание, боль и мертвенную апатию своих пациентов и превращают их отчаяние в радость жизни, дают им новую надежду. Хотя их подходы к решению этой задачи отличаются один от другого, как день и ночь, все они, по-видимому, схожи в том, что обладают уникальной чудодейственной силой. Шелдон Копи описал свой опыт общения с одним таким человеком в книге «Гуру» (Корр, 1971):
Перлз обладает чрезвычайно сильным личным обаянием/ независимостью духа, готовностью рисковать и идти в любом направлении, которое подсказывает ему его интуиция, а также развитой способностью входить в интимное соприкосновение с любым, кто внутренне готов к работе с ним… Когда наблюдаешь за тем, как он ведет за собой другого человека, открывая ему новый опыт, нередко чувствуешь слезы на собственном лице, ощущаешь себя то совершенно опустошенным, то переполненным радостной энергией. Так гениальна его интуиция и так действенны его техники, что иногда ему достаточно нескольких минут, чтобы достучаться до человека, сидящего на «горячем стуле». Пусть вы немы, лишены гибкости, ваши чувства омертвели, пусть вы нуждаетесь в помощи и одновременно боитесь, что она придет и изменит привычный порядок вещей. Перлз усаживает вас на «горячий стул» и творит свою магию. Если вы готовы сотрудничать с ним, возникает такое впечатление, будто он просто подходит к вам, берется рукой за замок-молнию вашего фасада и стремительным движением вниз распахивает ее, так что ваша измученная душа падает на пол между ним и вами.
Перлз, разумеется, не единственный, кто обладает подобной магической силой. Вирджиния Сатир и некоторые другие известные нам психотерапевты также владеют способностью к чуду. Отрицать существование этой способности или называть ее просто талантом, интуицией, гениальностью – значит ограничивать свои собственные возможности помогать людям. Если вы делаете это, вы теряете возможность предложить своим клиентам опыт, используя который они могут изменить собственную жизнь и сделать ее более полной и радостной.
Когда мы писали эту книгу, наше намерение состояло не в том, чтобы подвергнуть сомнению магические аспекты нашего опыта общения с этими чародеями психотерапии, напротив, мы хотели сказать, что их магия, как и другие сложные формы человеческой деятельности, вроде живописи, сочинения музыки или полета человека на Луну, обладает структурой. А это значит, что магии можно научиться, при наличии, конечно, соответствующих ресурсов. В наши намерения не входило также убеждать вас, что чтение нашей книги гарантирует вам приобретение этих динамических качеств. И в особенности мы не собираемся делать заявлений, что открыли «единственно правильный» или «наиболее эффективный» подход к психотерапии. Мы стремимся лишь предоставить в ваше распоряжение конкретный набор инструментов, проявляющихся, как нам кажется, в неявной форме в действиях психотерапевтов, о которых говорилось выше, чтобы вы могли начать или продолжить бесконечный процесс совершенствования, обогащения и роста навыков, необходимых вам в вашей практике.
Так как предлагаемый набор инструментов не базируется на какой-либо уже известной психологической теории или существующем психотерапевтическом подходе, нам представляется необходимым дать краткое описание тех присущих людям процессов, исходя из которых мы создавали описываемые ниже инструменты. Мы называем этот процесс моделированием.
Через темное стекло
Вмешательство логической функции в тех случаях, когда оно имеет место, изменяет данность, уводит ее от реальности. Мы не можем описать даже элементарных психических процессов, не наталкиваясь на каждом шагу на этот возмущающий – а может, правильно сказать помогающий – фактор. Войдя в сферу психического, ощущение вовлекается в круговорот логических процессов. По своему произволу психика изменяет данное, представленное ей. В этом процессе следует различать две вещи: во-первых, действительные формы, в которых происходит это изменение: во-вторых, продукты, полученные из исходного материала в результате этого изменения.Организованная деятельность логической функции втягивает в себя все ощущения и строит свой собственный внутренний мир, который, последовательно отходя от реальности, сохраняет, однако, в некоторых точках такую тесную связь с ней, что происходят непрерывные переходы от одного к другому, и мы едва замечаем, что действуем на двойной сцене – в нашем собственном внутреннем мире (который мы, разумеется, объективируем, как мир чувственного восприятия) и, одновременно, в совершенно ином, внешнем мире (Vaihinger, 1924).
Многие мыслители на протяжении всей истории нашей цивилизации высказывали эту мысль – что между реальным миром и нашим опытом этого мира существует неустранимое различие. Будучи человеческими существами, мы не оперируем непосредственно миром. Каждый из нас создает собственную репрезентацию мира, в котором мы все
живем. Другими словами, мы создаем для себя карту или модель, которой пользуемся для формирования собственного поведения. Именно наша репрезентация мира в значительной степени определяет, каким будет наш опыт в этом мире, то, как мы будем воспринимать этот мир и какие возможности выбора будут для нас доступны.
Не следует забывать, что назначение мира идей в целом (карты или модели. – Авт.) не состоит в изображении мира – такая задача была бы совершенно невыполнима, – а в том, чтобы у нас был инструмент, позволяющий нам легче отыскивать свой путь в мире (Vaihinger, 1924).
Не найдется и двух людей, опыт которых полностью совпадал бы между собой. Модель, которую мы создаем, чтобы ориентироваться в мире, частично основывается на нашем опыте. Каждый из нас поэтому создает собственную, уникальную модель общего для нас мира и, таким образом, живет в несколько иной реальности.
…следует отметить важные свойства карт. Карта – не территория, которую она представляет, но если это правильная карта, ее структура подобна структуре территории, что и служит объяснением ее полезности… (Korzybski, 1958).
Нам хотелось бы отметить здесь два обстоятельства. Во-первых, между миром и любой конкретной моделью или репрезентацией мира неизбежно имеется различие. Во-вторых, модели мира, создаваемые каждым из нас, также отличаются одна от другой. Это можно продемонстрировать множеством различных способов. Для наших целей мы выделили три категории: неврологические ограничения, социальные ограничения и индивидуальные ограничения.
Опыт и восприятие как активный процесс
Неврологические ограничения
Рассмотрим сенсорные системы человека: зрение, слух, осязание, обоняние и вкус. Существуют физические явления, которые лежат за пределами, доступными восприятию через эти пять сенсорных каналов. Например, человеческое ухо не воспринимает звуковые волны, частота которых меньше 20 колебаний в секунду либо, наоборот, больше 20 000 колебаний в секунду. Однако в структурном отношении эти физические явления не отличаются от тех, которые укладываются в указанные рамки: это физические волны, которые мы называем звуком. Зрительная система человека способна распознавать электромагнитные волны, находящиеся в интервале от 380 до 680 миллимикрон. Волны, длина которых находится за пределами этого диапазона, человеческий глаз не воспринимает. Таким образом, мы воспринимаем лишь часть непрерывного физического явления, и определяется это генетически детерминированными ограничениями нашей нервной системы.
Человеческое тело чувствительно к прикосновению – к контакту с поверхностью кожи. Чувство осязания представляет прекрасный пример того, насколько сильно физиология нашей нервной системы может влиять на наш опыт. В серии экспериментов, проведенных более века назад, Вебер установил, что одно и то же реальное воздействие может восприниматься человеком как два совершенно различных тактильных ощущения (Boring, 1957). В своих опытах Вебер обнаружил, что присущая нам способность ощущать прикосновения к поверхности кожи сильно варьируется в зависимости от того, в каком месте человеческого тела расположены точки контакта. Для того чтобы две точки на предплечье воспринимались отдельно друг от друга, расстояние между ними должно быть в тридцать раз больше, чем наименьшее расстояние между двумя точками, воспринимаемыми отдельно, на мизинце. Таким образом, идентичные в реальности ситуации воздействия на человеческий организм воспринимаются как два совершенно различных переживания исключительно из-за особенностей нашей нервной системы. При прикосновении к мизинцу мы воспринимаем предъявленный стимул как прикосновение в двух различных местах, а тот же самый стимул при прикосновении к предплечью – как прикосновение к одному месту. Физический мир остается неизменным, а наш опыт его восприятия, как функция нашей нервной системы, резко различается в одном и другом случае.
Подобные различия между миром и нашим восприятием мира можно продемонстрировать и на примере других чувств (Boring, 1957). Ограниченность нашего восприятия хорошо осознают ученые, осуществляющие различные эксперименты по исследованию физического мира и стремящиеся с помощью приборов раздвинуть эти границы. Приборы воспринимают явления, не воспринимаемые нашими органами чувств или не различаемые ими, и сообщают их нам в форме сигналов, доступных человеческому восприятию; с этой целью применяются фотографии, датчики давления, термометры, осциллоскопы, счетчики Гейгера и т. д. Таким образом, одна из причин неизбежных отличий наших моделей мира от самого мира состоит в том, что нервная система постоянно искажает и опускает целые части реально поступающей информации. Это приводит к сужению рамок возможного человеческого опыта и возникновению различий между тем, что происходит в мире на самом деле, и тем, как
мы воспринимаем эти события. Итак, наша нервная система, которая изначально детерминирована генетическими факторами, представляет собой первый набор фильтров, обусловливающих отличие мира (территории) от нашей репрезентации мира (карты).
Через темное стекло: в очках с социальным предписанием
Социальные ограничения
Предположение состоит в том, что функция мозга, нервной системы и органов чувств главным образом очистительная, а не производительная. Каждый человек в каждое мгновение способен вспомнить все, когда-либо происшедшее с ним, и воспринять все, происходящее повсюду во Вселенной. Функция мозга и нервной системы состоит в защите нас от переполнения и потрясения этой массой, в основном бесполезного и ненужного знания: не допускать большую часть того, что мы иначе воспринимали бы и вспоминали в любой момент, а оставлять только ту, очень небольшую, специальную выборку, которая, вероятно, будет практически полезной. Согласно подобной теории, каждый из нас потенциально является Всемирным Разумом. Но поскольку мы суть животные, наше дело – любой ценой выжить. Чтобы сделать возможным биологическое выживание, Мировой Разум приходится пропускать через редукционный клапан мозга и нервной системы. На выходе же имеет место жалкая струйка своего рода сознания, которая помогает нам выжить на поверхности этой планеты. Для формулирования и выражения содержимого этого редуцированного знания человек изобрел и бесконечно усовершенствовал те символические системы и не высказанные прямо философии, которые мы называем языками. Каждый индивидуум одновременно является иждивенцем и жертвой лингвистической традиции, в которой родился – иждивенцем, поскольку язык дает ему допуск к собранию записей о переживаниях и опыте других людей, а жертвой, поскольку язык укрепляет его веру в то, что редуцированное знание является единственным знанием, и сбивает с толку его чувство реальности, так что он чересчур склонен принимать понятия за данность, а слова – за действительные вещи.Олдос Хоксли. «Двери восприятия» (Huxly A. The Doors of Perception. New York: Harper & Raw, 1954).
Второе отличие нашего восприятия мира от самого мира возникает ввиду наличия набора социальных ограничений или фильтров (очков предписаний), которые мы называем социально-генетическими факторами. Социальной генетикой мы называем все фильтры или ограничения, действию которых мы подвержены в качестве членов социальной системы: язык, общепринятые способы восприятия и разнообразные функции, относительно которых в обществе существует относительное согласие.
Вероятно, наиболее общепринятый социально-генетический фильтр – это система нашего языка. В рамках любой конкретной языковой системы богатство нашего опыта связано отчасти с количеством различий, проводимых в той или иной области наших ощущений. Например, в майду, языке индейцев Северной Калифорнии, для описания всего цветового спектра имеется только три слова. Они делят цветовой спектр следующим образом (в скобках приведены наиболее близкие эквиваленты обозначений языка майду):
В то время как человеческие существа способны различать в видимом цветовом спектре 7 500 000 различных оттенков (Boring, 1957), носители языка майду имеют обыкновение распределять свой опыт восприятия цвета по трем категориям, которые предоставляет им их родной язык. Эти три термина охватывают тот же диапазон ощущений реального мира, что и восемь обозначающих основные цвета терминов английского языка. Это означает, что человек, говорящий на языке майду, как правило, осознает только три категории опыта цветового ощущения, в то время как носители английского языка обладают в данном случае большим числом категорий, а значит, и большими возможностями проведения перцептивных различий. Это значит, что в той ситуации, когда человек, говорящий на английском языке, будет описывать собственный опыт ощущения двух объектов как два различных переживания (скажем, желтая книга и оранжевая книга), для человека, говорящего на языке майду, описания тех же двух объектов не будут различаться (две книги цвета тулак).
В отличие от неврологических, генетически обусловленных ограничений, ограничения, внесенные социально-генетическими фильтрами, легко преодолимы. Самым очевидным доказательством этого является наша способность говорить на разных языках – то есть умение использовать для организации собственного опыта и репрезентации мира несколько разных наборов социально-генетических категорий, или фильтров.Возьмем, к примеру, предложение «Эта книга голубая». Слово «голубая» представляет собой имя, которое мы, носители английского языка, научились использовать, чтобы описать свой опыт восприятия определенной части спектра видимого света. Введенные в заблуждение структурой нашего языка, мы начинаем думать, будто «голубая» – это свойство, присущее объекту, который мы называем книгой, а не имя, которым мы назвали собственное ощущение.
В восприятии комплекс ощущений «сладко-белый» постоянно встречается в связи с веществом «сахар». По отношению к этой комбинации ощущений психика применяет категории вещи и ее атрибута «сахар – сладкий». «Белый» здесь также выступает в роли объекта, а «сладкий» в роли атрибута. Психике известны и другие случаи ощущения «белый», когда оно выступает в роли атрибута, так что и в этом случае хорошо известное нам «белое» берется в качестве атрибута. Однако категорию «вещь – атрибут» невозможно применить, если «сладкое» и «белое» – это атрибуты и никакого другого ощущения не дано. И тут нам на помощь приходит язык и, соединяя имя «сахар» с цельным ощущением, позволяет нам рассматривать единичное ощущение в качестве атрибутов… Кто дал мысли власть полагать, что «белое» – это вещь, а «сладкое» – атрибут? Какое право имел он предполагать, что оба ощущения представляют собой атрибуты, а затем мысленно добавить какой-то объект в качестве носителя этих атрибутов? Обоснование этого невозможно отыскать ни в самих ощущениях, ни в том, что мы рассматриваем в качестве реальности… Созданию дано только ощущение. Добавляя вещь к тем ощущениям, которые по предположению представляют собой атрибуты, мышление впадает в серьезное заблуждение. Оно гипостазирует ощущение, которое, в конечном счете, представляет собой всего лишь некоторый процесс в качестве обладающего самостоятельным бытием атрибута и приписывает этот атрибут вещи, которая либо существует как некоторый комплекс ощущений, либо была прибавлена к тому, что ощущалось… Где находится «сладкое», приписываемое сахару? Оно существует лишь в акте ощущения… Мышление, тем самым, не просто изменяет некоторое ощущение, непосредственное ощущение, но все более и более отходит от действительности и все больше увязает и запутывается в своих собственных формах. С помощью творческой способности – говоря научным языком – оно придумало Вещь, которая, как предполагается, обладает Атрибутом. Эта Вещь – фикция. Атрибут как таковой – тоже фикция, а отношение между ними также фиктивное (Vaihinger, 1924).
Категории опыта, разделяемые нами и другими членами социальной ситуации, в которой мы живем, например наш общий язык, представляют собой второй фактор, обусловливающий отличие наших моделей мира от самого мира.
Отметим, что, когда речь идет о неврологических ограничениях, действие соответствующих фильтров в нормальных условиях оказывается одним и тем же для всех человеческих существ – это общее основание опыта, которое объединяет нас в качестве представителей биологического вида. Социально-генетические фильтры одинаковы для всех членов одной и той же социально-лингвистической общности, однако существует много различных социально-лингвистических общностей. Таким образом, второй набор фильтров обусловливает наше отличие друг от друга уже в качестве человеческих существ. Различия между личным опытом людей становятся более радикальными, что порождает еще более резкое расхождение между их репрезентациями мира.
Третий набор ограничений – индивидуальные ограничения – представляет собой основание для наиболее существенных различий между нами как представителями человеческого рода.
Через темное стекло: в очках с индивидуальными предписаниями
Индивидуальные ограничения
Третий фактор, обусловливающий отличие нашего опыта мира от самого мира, – это набор фильтров, которые мы называем индивидуальными ограничениями. Под индивидуальными ограничениями мы понимаем все репрезентации, которые мы создаем в качестве человеческих существ, опираясь на собственный уникальный жизненный опыт. Каждый человек имеет некоторый набор переживаний, которые составляют его личностную историю и являются уникальными в такой же мере, как и отпечатки пальцев.
Подобно тому как каждый человек имеет на пальцах папиллярные узоры, которые отличны от узоров любого другого человека, он имеет и неповторимый опыт личного развития и роста, так что не найдется и двух людей, чьи жизненные истории были бы идентичны. Хотя жизненные истории разных людей могут быть в чем-то подобны друг другу, всегда найдутся какие-то аспекты, которые будут уникальны для данного человека. Модели, или карты, создаваемые нами в течение жизни, основаны на нашем индивидуальном опыте, и поскольку некоторые аспекты нашего опыта уникальны для каждого из нас как личности, некоторые части нашей модели мира также будут принадлежать только нам. Эти специфические для каждого из нас способы репрезентации мира составляют набор интересов, привычек, симпатий и антипатий, правил поведения, отличающих нас от других людей. Все эти различия опыта неизбежно ведут к тому, что модель мира каждого из нас несколько отличается от модели мира любого другого человека.
Например, два однояйцевых близнеца, которые растут вместе, в одном доме, с одними и теми же родителями, имеют опыт, совпадающий почти во всех деталях. Однако каждый из них, наблюдая, как родители относятся друг к другу и к остальным членам семьи, может моделировать этот опыт по-своему. Один может думать: мои родители никогда не любили друг друга по-настоящему, они всегда ссорились, спорили между собой и предпочитали мне мою сестру, в то время как другой думает так: мои родители действительно любили друг друга, они все обсуждали подробно и подолгу и очень любили мою сестру. Таким образом, даже в предельном случае с идентичными близнецами персональный опыт каждого из них может приводить к различиям в том, как они создают свои модели восприятия мира. Если же речь идет о людях, никак не связанных между собой, различие личностных моделей будет гораздо значительнее и распространится на большое число аспектов этих моделей.
Этот третий набор фильтров – индивидуальные ограничения – составляет основу глубоких различий между нами как представителями человеческого рода и нашими способами создания моделей мира. Различия между нашими моделями могут быть либо различиями, которые изменяют социальные предписания (заданные обществом) таким образом, что наш опыт становится богаче, а количество возможностей для выбора больше, либо различиями, обедняющими наш опыт и налагающими ограничения на нашу способность действовать эффективно.
Модели и психотерапия
Наш личный опыт показывает, что люди, как правило, приходят за помощью к психотерапевту, когда они страдают, чувствуют скованность, отсутствие выбора и свободы действий.
Мы обнаружили, что дело при этом не в том, что окружающий мир слишком ограничен и что выбор действительно отсутствует: просто эти люди не способны увидеть возможности, которые открыты для них, потому что эти возможности не представлены в их моделях.
Почти у каждого человека, принадлежащего к нашей культуре, в его жизненном цикле имеется ряд переходных периодов, связанных с изменением, и эти периоды он должен, так или иначе, преодолеть. В каждой форме психотерапии разработаны свои категории для этих важных переходных периодов. Интересно то, что некоторые люди преодолевают эти периоды без особых трудностей, причем время перехода в их восприятии насыщено энергией и творческой деятельностью. Другие люди, оказавшись перед лицом тех же испытаний, переживают эти периоды как время, насыщенное страданиями и болью, когда главной задачей, стоящей перед ними, была задача простого выживания. Различие между этими категориями людей состоит, как нам кажется, в том, что люди, которые творчески реагируют на стресс и эффективно справляются с ним, имеют богатую репрезентацию, или модель ситуации, в которой они находятся, модель, которая позволяет им видеть широкий диапазон возможностей в выборе собственных действий. Другие люди, напротив, чувствуют, что возможности выбора у них ограничены, причем ни один из имеющихся вариантов выбора не кажется им привлекательным – они как бы играют в игру «прирожденный неудачник». В связи с этим мы ставим перед собой вопрос: «Как получается, что, сталкиваясь с реальностью одного и того же мира, разные люди получают настолько различный опыт?» Мы полагаем, что это различие вытекает в первую очередь из различий в богатстве их моделей. Тогда возникает вопрос: «Как получается, что люди, сталкиваясь с многозначным, богатым и сложным миром, приходят к созданию убогой модели мира, причиняющей им страдание?»
В стремлении понять, почему некоторые люди не перестают причинять себе страдание и боль, для нас было важно осознать, что эти люди не являются испорченными, больными или сумасшедшими. На самом деле они выбирают лучшие из осознаваемых ими возможностей, то есть делают лучший выбор из тех, которые доступны им в их собственной модели мира. Другими словами, поведение человека, каким бы странным оно ни казалось на первый взгляд, приобретает смысл, если рассматривать его в контексте вариантов выбора, порождаемых моделью мира этого человека. Трудность не в том, что человек делает неверный выбор, а в том, что его выбор ограничен – у него нет богатого и четкого образа мира. Всеобъемлющий парадокс человеческого существования заключается в том, что процессы, которые помогают нам выжить, расти, изменяться и испытывать радость, – это те же самые процессы, которые обусловливают возможность создания и сохранения скудной, выхолощенной модели мира. Суть этих процессов заключается в умении манипулировать символами, то есть создавать модели. Таким образом, процессы, позволяющие нам осуществлять самые необычные и выдающиеся виды человеческой деятельности, – это те же процессы, которые блокируют путь к дальнейшему росту, если мы совершим ошибку и примем собственную модель за реальную действительность. Мы можем назвать три общих механизма, посредством которых это происходит: обобщение, опущение и искажение.
Обобщение – это процесс, заключающийся в том, что элементы или части модели, принадлежащей данному человеку, обособляются от своего исходного опыта и начинают репрезентировать целую категорию, по отношению к которой данный опыт является только частным случаем. Способность к обобщению играет в нашем взаимодействии с миром важную роль. Полезно, например, обобщить свой опыт ожога от прикосновения к горячей плите и прийти, таким образом, к правилу, что к горячим плитам прикасаться нельзя. Однако если мы обобщим этот опыт до того, что начнем считать плиты опасными, и будем на этом основании избегать комнат, в которых они находятся, мы без всякой на то необходимости ограничим свою свободу передвижений в мире.
Предположим, что ребенок, впервые усевшись в кресло-качалку, резко откинулся на спинку и опрокинул его. В результате он, возможно, придет к выводу, что кресла-качалки неустойчивы, и не захочет даже попытаться снова сесть туда. Если в модели мира этого ребенка кресла-качалки не отличаются от кресел и стульев вообще, то все стулья подпадают под правило: не откидывайся на спинку кресла (стула)! У другого ребенка, который создал модель, включающую различение кресел-качалок от прочих предметов для сидения, окажется больше возможностей для выбора того или иного поведения. Основываясь на собственном опыте, он вырабатывает новое правило или обобщение, относящееся только к креслам-качалкам: не откидывайся на спинку кресла! – и в итоге получает более богатую модель и больше возможностей выбора.
Аналогичный процесс обобщения может привести, например, к тому, что у человека сформируется правило: «Не выражай открыто собственных чувств!» В ситуации концентрационного лагеря это правило может обладать большой ценностью для выживания, так как оно позволяет избегать ситуаций, влекущих за собой возможность наказания. Но применяя это правило с партнером по браку, человек отказывается от полезной в данном случае экспрессивности в общении и ограничивает свои возможности достижения близости. В результате у него может возникнуть чувство одиночества и ненужности, он чувствует, что у него отсутствует выбор, поскольку возможность выражения чувств в его модели не предусмотрена.
Другими словами, мы хотим сказать, что одно и то же правило, в зависимости от текущей ситуации, может быть как полезным, так и вредным, то есть что абсолютно верных обобщений не существует и каждая модель должна оцениваться в своем собственном контексте. Более того, это дает нам ключ к пониманию поведения, которое на первый взгляд кажется странным или неуместным, то есть мы поймем его, если сможем увидеть поведение человека в том контексте, в котором оно появилось.
Второй механизм, который мы можем использовать либо для того, чтобы эффективно справляться с жизненными ситуациями, либо для того, чтобы заведомо обрекать себя на поражение, – это опущение.
Опущение – это процесс, позволяющий нам избирательно обращать внимание на одни аспекты нашего опыта и исключать из рассмотрения другие. Возьмем, к примеру, нашу способность отсеивать или отфильтровывать множество звуков в комнате, заполненной разговаривающими между собой людьми, чтобы услышать голос конкретного человека. И этот же процесс человек может использовать, чтобы блокировать восприятие знаков внимания и заботы от других, значимых для него людей. Так, один человек, убежденный в том, что не заслуживает внимания других людей, пожаловался нам, что его жена не проявляет к нему никакого внимания и заботы. Побывав у него дома, мы убедились, что жена, напротив, демонстрировала по отношению к нему множество знаков внимания и заботы. Но так как эти знаки противоречили обобщению, которое этот человек сделал относительно своей собственной ценности, он в буквальном смысле слова не слышал слов жены. И действительно, когда мы привлекли внимание этого человека к некоторым из ее высказываний, он заявил нам, что никогда не слышал, чтобы она говорила ему такие вещи.
Опущение уменьшает мир до размеров, при которых мы чувствуем, что можем контролировать свои действия. В зависимости от контекста это уменьшение может оказаться полезным или же послужить источником боли и страдания.
Третий процесс моделирования – это искажение. Искажение – это процесс, позволяющий нам определенным образом смещать восприятие чувственных данных. Так, фантазия позволяет нам приготовиться к некоторым переживаниям прежде, чем они случатся на самом деле. Человек искажает текущую действительность, когда, например, репетирует речь, которую собирается произнести позже. Именно процесс искажения сделал возможным появление всех тех произведений искусства, которые были созданы людьми на протяжении истории человечества. Небо, как оно представлено на картине Ван Гога, возможно лишь потому, что Ван Гог сумел исказить собственное восприятие пространства-времени, в котором он находился в момент создания картины. Точно так же все великие произведения литературы, все революционные научные открытия предполагают способность искажать, представлять текущую реальность измененным образом. И эти же приемы люди могут использовать, чтобы ограничить богатство собственного опыта. Например, когда мы указали нашему знакомому (тому, который сделал обобщение, что он не стоит внимания и заботы) на знаки внимания его жены и он вынужден был их заметить, он тотчас же исказил их. А именно всякий раз, когда он слышал слова, в которых она проявляла внимание к нему, он с улыбкой поворачивался к нам и говорил: «Она говорит так, потому что ей что-то нужно от меня». Таким образом, он избегал столкновения текущего опыта со своей моделью мира и, соответственно, препятствовал созданию более богатой его репрезентации, лишая себя возможности установить более близкие и теплые отношения с собственной женой.
Человек, которого однажды отвергли, делает обобщение, что он не достоин внимания других людей. Поскольку это обобщение входит в его модель мира, он либо опускает знаки внимания, либо считает их неискренними. Не замечая знаков внимания со стороны других людей, он может поддерживать убеждение, выраженное в обобщении, что он не стоит ничьего внимания. Это описание представляет собой классический пример петли положительной обратной связи: самоисполняющегося пророчества, или опережающей обратной связи (Pribram, 1967). Обобщения человека или его ожидания отфильтровывают и искажают его опыт таким образом, чтобы привести его в соответствие с ожидаемым результатом. И соответственно, поскольку опыт, способный поставить его обобщение под сомнение, отсутствует, ожидания подтверждаются и описанный цикл постоянно возобновляется. Так люди поддерживают в неприкосновенности свои убогие модели мира.
Рассмотрим классический психологический эксперимент по изучению эффекта ожиданий, проведенный Постменом и Брунером.
…В психологическом эксперименте, результаты которого, по праву, должны быть известны далеко за пределами психологической науки, Брунер и Постмен обращались к испытуемым с просьбой идентифицировать игральные карты, которые можно было видеть в течение очень короткого, тщательно отмеренного интервала времени. В основном это были обычные карты, но некоторые из них были аномальны, например имелись красная шестерка пик или черная четверка червей. В каждом отдельном эксперименте одна и та же карта предъявлялась одному и тому же испытуемому несколько раз в течение некоторого интервала времени, причем длительность интервалов постепенно увеличивалась. После каждого предъявления у испытуемого спрашивали, что он видел. Эксперимент считался законченным после двух правильных попыток, следующих непосредственно одна за другой.Даже при самом кратковременном предъявлении большинство испытуемых правильно идентифицировали большинство карт, а при незначительном увеличении времени предъявления все испытуемые идентифицировали все предъявленные карты. Нормальные карты, как правило, идентифицировались правильно, что же касается аномальных карт, то они почти всегда без видимого колебания или недоумения идентифицировались как нормальные. Черную четверку червей могли принять, например, за четверку либо пик, либо червей. Совершенно не осознавая наличия отклонения, ее относили к одной из понятийных категорий, подготовленных предыдущим опытом. Трудно было даже утверждать, что испытуемые видели нечто отличное от того, за что они принимали видимое. По мере увеличения длительности предъявления аномальных карт испытуемые начинали колебаться, выдавая тем самым некоторое осознание аномалии. При предъявлении им, например, красной шестерки пик они обычно говорили: «Это шестерка пик, но что-то в ней не так – у черного изображения края красные». При дальнейшем увеличении времени предъявления колебания и замешательство испытуемых возрастали до тех пор, пока наконец совершенно внезапно несколько испытуемых без всяких колебаний не начинали правильно идентифицировать аномальные карты. Более того, сумев сделать это с тремя-четырьмя аномальными картами, они без особого труда начинали справляться и с другими картами. Небольшому числу испытуемых, однако, так и не удалось осуществить требуемую адаптацию используемых ими категорий. Даже в случае, когда аномальные карты предъявлялись им в течение времени, в 40 раз превышающего время, необходимое для опознания аномальных карт, более 10% аномальных карт так и остались неопознанными. Именно у этих испытуемых, не сумевших справиться с поставленной перед ними задачей, существовали различные трудности личностного характера. Один из них в ходе эксперимента отчаянно воскликнул: «Я не могу разобрать, что это такое! Оно даже не похоже на карту. Я не знаю, какого оно цвета, и не понятно, то ли это пики, то ли черви. Я сейчас не уверен даже, как выглядят пики. Боже мой!» В следующем разделе мы сможем убедиться, что ученые также иногда ведут себя подобным образом.Этот психологический эксперимент, который можно воспринимать либо как метафору, либо как отражение природы сознания, удивительно просто и убедительно дает схематическое представление о процессе научного открытия. В науке, как и в эксперименте с игральными картами, новое возникает с трудом, преодолевая сопротивление, создаваемое ожиданиями, порожденными фоновым знанием. Даже в обстоятельствах, в которых позднее удастся обнаружить аномалию, ученые обычно сначала воспринимают лишь нечто известное и предугадываемое.
Обобщение, из которого исходили люди, участвовавшие в эксперименте, состояло в том, что сочетания цвета и формы на предъявляемых картах будут совпадать с известными им по предыдущему опыту: черный цвет для трефовой и пиковой мастей, а красный – для бубновой и червовой. В ходе эксперимента они поддерживали это обобщение, искажая либо форму, либо цвет аномальных карт. Таким образом, даже в этом простом задании механизм обобщения и обеспечивающий его процесс искажения не позволяли людям правильно идентифицировать то, что они могли в действительности увидеть. Правильная идентификация игральных карт, изображение которых мелькает на экране, для нас не очень значима. Тем не менее, описанный эксперимент полезен тем, что он с убедительной простотой показывает механизмы, наделяющие нас потенциалом обогащения или обеднения всего того, что с нами происходит, – управляем ли мы автомобилем или пытаемся достичь близости в человеческих отношениях, – короче, всего, что мы можем испытывать в каждом из измерений нашей жизни.
Что же из эго следует?
Психотерапевтические «волшебники», о которых речь шла выше, представляют различные направления психотерапии и используют методы, которые резко отличаются один от другого. Когда они описывают совершаемые ими чудеса, они пользуются столь различной терминологией, что может показаться, будто их представления о том, чем, собственно, они занимаются, не имеют между собой ничего общего. Мы много раз видели, как эти люди работают со своими пациентами, и слышали, как другие наблюдатели высказывают комментарии, из которых следует, что фантастические скачки интуиции, совершаемые этими чародеями психотерапии, делают их работу совершенно недоступной пониманию. Однако, хотя магические приемы различны, всем им присуща одна общая черта: все они вносят изменения в модели своих пациентов, а это дает последним более богатые возможности выбора своего поведения. Мы видим, что у каждого из этих магов имеется карта или модель изменения моделей мира пациентов – то есть метамодель – и она позволяет им эффективно расширять и достраивать модели своих пациентов таким образом, чтобы их жизнь становилась богаче и интереснее.
Цель, которую мы ставили перед собой, работая над этой книгой, состоит в том, чтобы предложить вам эксплицитную метамодель, то есть метамодель, которую можно понять и изучить. Мы хотим предоставить эту метамодель в распоряжение тех, кто желает усовершенствовать свои психотерапевтические навыки и умения. Поскольку один из основных способов познания и понимания пациента связан с языком и поскольку язык к тому же – одно из главных средств, с помощью которых пациенты моделируют свой опыт, мы сосредоточили свои усилия на языке психотерапии. К счастью, независимо от психологии и психотерапии, в рамках трансформационной грамматики была выработана эксплицитная модель структуры языка. Путем адаптации ее к психотерапии, мы получаем эксплицитную модель, позволяющую существенно обогатить и расширить психотерапевтические умения и навыки; кроме того, она предоставляет в наше распоряжение ценный набор инструментов, позволяющих увеличить эффективность психотерапевтического вмешательства, а значит, и его магическое качество.
Если вы хотите глубже понять процесс вербального общения в ходе психотерапевтического процесса или повысить эффективность собственной психотерапевтической деятельности, «Структура магии» даст вам возможность успешно двигаться в этом направлении. Магия скрыта в языке, на котором мы говорим. Магические сети, которые вы можете сплетать и расплетать, находятся в вашем распоряжении, стоит только обратить внимание на то, чем вы располагаете (язык), и структуру заклинаний роста, о чем и пойдет речь в остальной части книги.
Назад: Предуведомление для читателя
Дальше: Глава 2 Структура языка
