Одним большим общим моментом в книге означенного суворого Резуна является упор на наступательные приготовления Красной Армии перед войной. Мол, злобные коммунисты «уж сколько раз твердили миру», что они собирались обороняться, а на самом деле — готовились весь мир поработить. Здесь обязательно следует объяснить следующее обстоятельство, повлекшее за собой скачкообразный всплеск интереса к «Ледоколу» со стороны вполне серьезных людей, а затем столь же быстрое его падение.

«Ледокол» вышел в России на пике разоблачений, и его антисоветский пафос звучал весьма убедительно. Еще большей убедительности ему придавало особое свойство советской историографии, посвященной предвоенному периоду, — в ней было как бы два уровня.

Один — для очень средней школы и агиток в ярко-красных тонах:

Короче, мы были готовы, готовы, готовы, а немцы — вероломно, вероломно, вероломно… И за попытки эту идиллию нарушить многие «кремлевские фальсификаторы» получали по шапке

Однако существовал и другой уровень, предназначенный для более исторически продвинутых товарищей. В нем весьма скупо, но все же находили отражение факты, свидетельствующие о вопиющем безобразии, творившемся в РККА перед войной. Оное безобразие порождалось, в основном, массовыми отстрелами и посадками наиболее мыслящих военных кадров и крайне низким техническим уровнем молодой промышленности, с которым приходилось иметь дело советским конструкторам и инженерам. Однако, читатели литературы и того, и другого уровня догадывались, что им чего-то недоговаривают.

И Суворов очень ловко сыграл на этом сознании полуправды. Сразу с началом Перестройки, как только сверху был дан сигнал — «можно говорить», все сколь либо мыслящие «кремлевские фальсификаторы» наперебой стали высказывать все свои досель скрываемые в безопасной глубине черепной коробки сомнения в готовности СССР к войне. Одни искали там, другие не там, третьи просто пинали Сталина. В головах же простых смертных все смешалось: как же так, в школе учили, что были готовы, Т-34 лучший танк войны, Ил-2 вообще «летающий танк», а тут — не готовы?

И вот как раз в это мгновенье во всю мощь импортных динамиков ударяет импортный же джаз, и в ослепительном свете опять-таки импортных прожекторов (ох уж эта потаенная страсть советского человека к импортному) появляется «Victor Suvorov» во всей своей импортной красе, с криком: «А не верьте вы своим историкам, все они кремлевские фальсификаторы, да коммунистические борзописцы. Слушайте меня — только лишь один я вам ВСЮ ПРАВДУ скажу». И сам-то он авторитетней не бывает: разведчик (Штирлиц, Джеймс Бонд, поди кучу секретов секретных знает), а не историк (они нам столько лет врали-врали), разведчик отечественный (иностранцу нас не понять), но беглый (за правду страдал, не коммунист, а вот бы тоже махнуть…). Суворов все одним молодецким махом поставил на места:

Были готовы, говорите, а немца под Москву пустили? У вас это в голову не укладывается? Не понимаете? Не привыкли? Жалко? Обидно, да? Да ерунда все это! Да, конечно, были мы готовы! Да еще как! Готовей нас ни одного готового не сыщешь! И сразу — цепи и пласт уже давным-давно нарытого советскими историками материала (первый уровень — кумачовые здравицы), доказывающего этот древний советский постулат, теперь перекрашенный в новые идеологические цвета.

Вам говорят, что не были готовы (второй уровень — невеселые полусомнения-полупризнания)? Ай-яй-яй!

Так мы, выходит, дураки какие-то? Придурки. Кретины. Козлы. Игуанодоны, прости Господи. Да, конечно, нет! Это все так ваши же историки вас обзывают! Да вы посмотрите, кто это вам говорит (насупленные брови, гневно указующий перст, отвлеченные, но близкие каждому рассуждения о машинах, дачах и спецпайках, жирный шрифт)! Разве могут эти «цепные псы режима» говорить правду (жалкий лепет последних о судьбе Некрича сотоварищи тонет в суворовском крике)? Да не могут, совершенно понятно! Так и не слушайте их вообще! У них труды — кирпичи неподъемные. Язык — научный, ненашенский, заумный, книгочейский. Стиль совковый, скучный, сухой, корявый. Страшно далеки они от народа! Слушайте меня! Я их точку зрения много лучше их самих изложу! И проще. И доступней. И смешнее. И мы вместе с тобой, мой дорогой читатель, поразоблачаем, повозмущаемся, посмеемся над этими, нисколько не побоюсь этого слова (в этом смысле я вообще бесстрашный), ДУРАКАМИ-историками. И ты увидишь, дорогой читатель, насколько это приятно, просто и интересно — обличать и разоблачать всяких там псевдоспециалистов (очки надели и думают, что умнее всех). Мы с тобой и всплакнем, и поохаем, и посмеемся всласть! Меня, бедного, пожалеем обязательно. А уж баек-то занимательных я знаю — так это вообще не перечесть: и о пирамидах из сапог, и о танках гоночных, и о самолетах одноразовых, и о страшном кошмаре вселенского гения товарища Сталина. Со мной, мой наивный друг, ты всего через две главы приятного, не напрягающего чтива, почувствуешь себя настоящим военным экспертом и, при случае, сможешь сразить наповал друзей и сослуживцев своей колоссальной компетентностью в самой запутанной части своей истории. И это море удовольствия всего-навсего за 24 деревянных рубля тиражом в миллион экземпляров! Но есть и более солидное полное собрание, в цветной, жесткой обложке с парой лубочных вождей в картинных позах, с вклейками и картинками с комментариями. Покупайте ПРЯМО СЧАС! НЕ РАЗДУМЫВАЯ! Читайте так же! Не раздумывая!

Он заявил: смотрите, нам говорили, что мы к войне были не готовы (второй уровень — робкие признания ошибок), а на самом деле — готовы на все сто (первый уровень — агиточные самовосхваления)! На столкновении двух полуправд была построена столь ошеломляющая нелепица, что поначалу мало кто во всеобщем разоблачительном угаре обратил внимание на всю несообразность новой «версии». Очень немногим показалось странным, что новоявленный правдун, объявляя советских историков врунами, все их разоблачения строит исключительно на их же работах. К практически всеобщему ощущению недосказанности советской историографии по началу войны добавилась сенсационность и правдоподобие основного постулата «Ледокола»: СССР готовился к наступательной войне!!! Причем именно так — жирным шрифтом, с тремя восклицательными знаками.

Я специально не говорю строго по Суворову, который без конца талдычит о том, что Советский Союз готовил не просто наступательную, а агрессивную войну. Эти два понятия путают даже вполне взрослые пузатые дяди, один из которых, заглянув однажды ко мне на огонек, просто поразил меня воинствующим незнанием этого банального различия.

Так что на всякий случай остановимся лишний раз на разъяснении без конца смешиваемых нашим нежным заморским другом понятий агрессии и наступательной войны. Разницу между ними легко понять на следующем примере: Государство «Ы» готовит наступательную войну против государства «Ю». Оно ставит себе такие задачи:

1. Пользуясь внезапностью, окружить и, не давая уйти в глубь страны, уничтожить вооруженные силы государства «Ю».

2. Добиться падения господствующего в «Ю» режима.

3. Физически уничтожить всех, поддерживающих его, людей, а также некоторых других, отобранных по особому, допустим национальному или конфессиональному, а то и половозрастному признаку.

4. Оккупировать наиболее развитые в промышленном и сельскохозяйственном отношении регионы страны «Ю», заставить живущее там население работать на «Ы».

5. После военного поражения «Ю» вытеснить все, неподвластное системе государственного управления «Ы», население за какую-либо географическую преграду — реку, горную цепь или пролив — с тем расчетом, чтобы народ, населявший «Ю», не смог бы создать там достаточный для изгнания «Ы» военно-технический потенциал.

Однако государство «Ю» в то же самое время тоже, готовит наступательную войну против государства «Ы». Оно в ходе войны планирует для себя достигнуть следующих задач:

1. Сорвать нападение вооруженных сил «Ы» на «Ю», для чего, пользуясь внезапностью, окружить и, не давая уйти в глубь страны, уничтожить вооруженные силы государства «Ы».

2. Далее — по обстановке.

И кто же тут агрессор? А ведь оба государства планируют именно наступательную войну, войну не на своей территории. Однако, как мне кажется, из приведенного примера даже совершенной деревяшке, годной лишь на то, чтобы прицепить к ней флаг любого вероятного противника и идти сдаваться к британскому посольству, станет ясно, что агрессором является государство «Ы». А «Ю», хоть и готовит наступательную войну на территории «Ы», агрессором считаться не может.

А теперь о том, ради чего все это говорилось. Суворов много раз объясняет своим читателям, что, имея планы войны, РККА не имела плана оборонительной войны, а стало быть, война планировалась наступательная. Об этих планах Суворов в присущей ему доверительной манере сообщает кучу всяких деталей: «Существует немало указаний на то, что срок начала советской операции „Гроза“ был назначен на 6 июля 1941 года… Жуков (как и Сталин) любил наносить свои внезапные удары воскресным утром. 6 июля 1941 года — это последнее воскресенье перед полным сосредоточением советских войск. Генерал армии С. П. Иванов прямо указывает на эту дату: „…германским войскам удалось нас упредить буквально на две недели“» (с. 333<327>), и прочая ерунда. Все малозначащие и ни к чему не обязывающие детали.

Между тем такой план действительно есть. Более того, он был опубликован в Военно-историческом журнале в феврале 1992 года. Это — тот самый план, которого так не хватало Суворову для обоснования своих фантазий. Это — план наступательной войны.

Документ, условно называемый «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза», представляет собой написанный от руки, предположительно А. М. Василевским, на нескольких страницах текст.

В задачах, ставящихся в «Соображениях…» — сплошное наступление. И сразу видно, где Суворов проврался. Первая же фраза документа гласит:

Оглушительный удар по суворовскому «Ледокольцу»: наши наступательные действия предусматриваются как превентивный удар по уже сосредоточившимся немецким войскам с тем, чтобы не дать им ударить самим. Что, Суворов, съел?

Далее намечается концентрический удар на окружение немецкой группы армий «Центр», сосредоточившейся в Польше и Восточной Пруссии для похода на Москву, а вовсе не прорыв и марш-бросок быстроходных танков в пробитую дыру на Берлин. Кстати, Суворов кричит, что СССР должен был воевать со всей Европой, а тут говорится только о разгроме немецкой ударной группировки, находящейся непосредственно на территории Рейха, а сателлиты ни при чем. По заверениям Суворова, Сталин, концентрируя против Румынии весь цвет Красной Армии, собирался начать свое порабощение именно с нее. А тут оказывается, что СССР хочет воевать с кем-то, кроме изготовившейся к нападению Германии, только в самом благоприятном для него случае: «может быть».

Кроме того, Виктор пролетел со своей датой, в пользу которой приводится тот не вызывающий доверия довод, что, дескать, у Жукова (и даже у самого Сталина) воскресенье было любимым днем для начала агрессий. Предписанные «Соображениями» соединения, которым предстояло наносить первый удар по немцам, должны были полностью сосредоточиться в исходных районах к 15 июля, соответственно, несмотря на всю любовь Сталина и Жукова к воскресеньям, красные варвары раньше выступить не могли.

Но самая главная торпеда суворовскому «Ледоколу» заключается в том, что этот, последний перед войной вариант «Соображений…» датирован 15 мая 1941 года. При этом на нем нет подписей начальника генерального штаба Г.К. Жукова и наркома обороны СССР С.К. Тимошенко, для росчерков которых в документе были приготовлены соответствующие места. Документ никем не подписан, что ставит под сомнение его принятие к действию. О том, были ли приняты «Соображения…», до сих пор дискутируют историки, но точного ответа ими не найдено.

Тем не менее, для нас с вами очевидным является следующий факт: практически до самого начала войны руководство Советского Союза не могло решиться на какой-то определенный вариант действий. Само по себе отсутствие подписей высшего военного начальства на «Соображениях…» еще ничего не значит — может быть, у этого черновика имелся и чистовик. Однако показательно то, что в верхах РККА документ о наступательной войне аж до 15 мая продолжает вращаться в виде рукописного черновика, а не многократно тиражированного и уже знакомого основным исполнителям документа. Причем неизвестно, был ли он в конце концов одобрен!

Существует еще одно важное свидетельство того, что решение о превентивной войне с Германией не было принято по меньшей мере до лета 1941 года. Это судьба интереснейшего документа, который называется «Проект директивы ГУПП РККА», предписывающий основные тезисы, согласно которым военные комиссары должны были вести пропагандистскую работу в частях Красной Армии. Тезисы данного проекта носят ярко выраженный наступательный характер: советские пропагандисты подобно Суворову выискивали у Маркса и Ленина цитаты, оправдывавшие наступательную войну, и на их основе проводили мысль о справедливости наступления со стороны РККА.

Так вот, этот проект появился только в 1941 году, и до 22 июня он так и оставался проектом. Несколько раз он обсуждался на всяческих заседаниях вплоть до заседаний Политбюро, но до 22 июня так и не был принят. А казалось бы: решился Сталин на агрессию 19 августа 1939 года, назначил срок — 6 июля 1941 года, так в чем же дело? Ан нет, еще в июне сорок первого, начальники медлят, волнуются, колеблются, обсуждают, и возвращают, наконец, проект на доработку, так ничего пока и не решив. Так что, судя по всему, вопрос о характере готовящихся боевых действий так и не был окончательно решен вплоть до немецкого нападения. Вот почему Виктор Суворов ничего об этих важнейших документах не говорит, вот почему он их ни словом не упоминает.

И пожалуйста не надо говорить, что Сталин скрывал начало «Грозы» даже от своего Генштаба. Спрашивается тогда, кто его готовил? Товарищ Сталин? Засекреченная группа экспертов? Живо представляю себе картину: собрал вождь одним теплым июльским воскресным утром товарищей Василевского, Шапошникова, Жукова, Мерецкова и иже с ними у себя в кабинете, посмотрел на них хитро и, выдержав паузу, вкрадчиво заявляет: «А сейчас мы нападем на Германию!». Шапошникову сразу стало бы плохо — один раз товарищ Сталин уже начинал войну без его ведома — войну с Финляндией. Если тогдашние пропорции потерь сохранятся и в новой компании товарища Сталина, то… Лучше даже не думать в этом направлении. Жуков (он годами помоложе, да и нервами покрепче) берет под козырек, чеканит: «Есть, товарищ Сталин, однако на должности не выше комбата — я не обучен командовать авантюрой», — и строевым шагом выходит в шкаф. Мерецков тем временем уже вовсю строчит докладную на самого себя с целью быть переведенным на тыловую должность с понижением, причем куда угодно, лишь бы не отвечать за тот неминуемый кошмар, который незамедлительно последует за подобным эпохальным решением Верховного. Его финских приключений и того, что за ними последовало, ему уже более чем достаточно. А Василевский, спросите вы? А Василевский смотрит непонимающими глазами на эту феерию и гадает: если не Шапошников, если не Мерецков, если не он сам, то кто же, черт возьми, план «агрессии»-то составил, а?

Суворов, избирательно «забывающий» уже обнаруженные материалы о подготовке Советским Союзом наступательных военных действий против Германии, своими умопостроениями предвосхитил выход в оборот этих и некоторых других документов, касающихся предвоенного советского планирования. Поэтому многие вполне разбирающиеся в истории люди поначалу приняли «Ледокол» всерьез, правда, всегда оговариваясь, что его автор все-таки непростительно много врет.

Но после появления неизвестных ранее документов колоссальной значимости, гипотезы «Ледокола», мягко говоря, стали неактуальны, явными признаками чего в суворовском тексте можно считать резко участившиеся лирические отступления, жирные шрифты, восклицательные знаки и обзывательства, скачкообразно растущие от книги к книге. И уж тем более из этих документов видно, что истерические призывы Суворова «по советскому следу» к новому Нюрнбергу мягко сказано «не катят». Не тянет Советский Союз на агрессора, не тянет, и все тут. Даже его наступательные действия, о которых идет речь в его планах, как видно из примера с «Ю» и «Ы» не могут называться агрессивными.

В физике в свое время гипотеза о существовании «теплорода» — невидимой жидкости, распространяющей тепло — отмерла сама собой после того, как наука освоила плохо изученные явления распространения тепловой энергии. В отличие от «теплорода» «Ледоколу» в России были отпущены считанные недели, дни и часы, после которых этот бред должен был отвалиться, как хвост у предка человека.

Но ведь нет! Многие мои соотечественники оказались весьма хвостаты умом, благодаря чему суворовские поклепы все еще продаются, и мне приходится объяснять заблудшему «профессионалу от разведки» сколько будет дважды два, и почему он до сих пор сидит в такой мокрой и неприятной на вид луже. Откуда столько сторонников суворого теплорода — ума не приложу. Вроде ведь все в школе учились. И кто-то даже неплохо…

И лично Суворову: Витюша, ау! Прочитайте, горюшко, ВИЖ номер два за девяносто второй год. И разберитесь там со своей писаниной, куда ее теперь. И почитайте, наконец, хоть кого-нибудь из «критикуемых» (читай — обзываемых) вами историков, может, дойдет до вас, насколько вы от них отстали. Ведь ваши «День „М“» и «Последняя республика» устарели еще до того, как вы снесли их в печать. Отвлекитесь хоть на недельку от своей графомании, посмотрите, что люди-то в архивах находят, раз вам только «посчастливилось совсем немного поработать в архивах Министерства Обороны СССР» (с. 13<13>), да и то, похоже, весьма не понравилось!

Ладно. С планированием вроде бы в общих чертах разобрались. С клонированием заморских баек о том, как «Империя Зла» агрессию против «Свободного Мира» замышляла — тоже. Идем дальше.

И, наконец, заканчивая с первой книгой суворовского обличения, так сказать, «на посошок», мне хочется коротко упомянуть еще одну главу сего бумажного ледокола. Просто обычная для Суворова шулерская подтасовка устроена в ней настолько глупо, что пропускать такой перл мне очень жаль. Право же, избитая реплика неверного супруга, что, дескать, буду на заседании, у нее и заночую, и то вызывает гораздо большее доверие, чем двадцать пятая глава «Ледокола» «Про комбригов и комдивов», на которой мне хочется ненадолго задержаться. Вот ее краткие тезисы:

2. «Но Сталину мало одной тысячи генералов <…> Сталину очень понадобились командиры высшего ранга. Много командиров! Вот почему тюремные вагоны спешат в Москву. Тут бывших командиров, прошедших ГУЛАГ, вежливо встречают на Лубянке, объясняют, что произошла ошибка. Уголовное дело прекращается, судимость снимается» (с. 241<237>).

3. «Не каждому командиру одинаковое почтение. Некоторым — генеральские, звания. <…> Но большинство выпущенных из тюрем так и остаются со своими старыми воинскими званиями: комбриги, комдивы, комкоры (с. 241<237>)».

4. «И вот людей, уже простившихся с жизнью, везут в мягких вагонах, откармливают в номенклатурных санаториях, дают в руки былую власть и „возможность искупить вину“. Звания генеральского не присваивают (т. е. не дают никаких гарантий вообще) — командуй, а там посмотрим… Можем ли мы представить себе, как все эти комбриги и комдивы рвутся в дело? В настоящее дело!» (с. 242<237–238>).

5. Суворов иллюстрирует свое замысловатое повествование несколькими примерами, из которых только три сопровождаются датами освобождения военачальников. Вот они:

* «Комбриг А.В. Горбатов, выпущенный в марте 1941 года…» (с. 242<238>).

* «Вот комбриг И.Ф. Дашичев галоши надел второй раз. Выпущенный в марте 1941-го…» (с. 243<239>).

6. Все это позволяет Суворову пополнить свой сборничек сентенций относительно кровавого коммунистического режима следующим разоблачением: «Коммунисты говорят, что это защитная реакция Сталина: почувствовав недоброе, он укрепляет свою армию. Нет, это не защитная реакция! Процесс освобождения комбригов, комдивов и комкоров был начат Сталиным до того, как возник план „Барбаросса“. Пик этого процесса приходится не на момент, когда германские войска стояли на советских границах, а на момент, когда они ушли во Францию» (с. 244–245<240>).

7. Вот так Сталин снова оказался самым агрессивным отцом народов.

Однако в обличительном угаре у Суворова снова не сошлись концы с концами, да так явно, что даже как-то за него неудобно. Вся глава противоречит подсунутому в ее конец выводу.

Судите сами: в ее тексте три примера освобождения, два — март 1941 года, один — ноябрь 1940. При этом говорится, что, когда Сталин своих генералов покатил в тюремно-мягких вагонах с Колымы в Москву, плана «Барбаросса» у немцев еще не возникло. Тем не менее доподлинно известно, что Гитлер отдал команду своему генштабу начать разработку плана войны с СССР 21 июля 1940 года. Не верите?

Опять не верите? Может быть, утверждающий это генерал-полковник Гот — коммунистический фальсификатор?. А как же, ведь у красных все куплено — или на Колыме больше зеки золота не моют? Только вот боюсь, что у «фальсификатора» Гота, видевшего бумаги о начале войны с СССР своими глазами, гораздо больше шансов положить на обе лопатки правдивого до самозабвения правдописца, родившегося в 1947 году.

Тем более глупо выглядит тезис о том, что пик освобождения советских военачальников «приходится не на момент, когда германские войска стояли на советских границах, а на момент, когда они ушли во Францию» (с. 245<240>). Это в марте-то сорок первого года, на который приходится два из трех предъявленных Суворовым освобождений? Или, может, в ноябре сорокового? Увы вам, В. Суворов. Ни числа у вас нет, ни уменья. Весь текст главы № 25 «Ледокола» «Про комбригов и комдивов» своему выводу противоречит.