Вопреки явному неодобрению Джорджа из Альбукерке, Ингрид оставила свой «смит-энд-вессон» в грузовике.

– Вам надо держать его при себе, – сказал он.

– Доктор ведь наша союзница, правильно?

– Да, но кто знает людей, которые ее окружают?

– Всему свое место и время, – ответила Паркер, выходя из домика. – Когда-нибудь вы повзрослеете и поймете это.

Целый час, пока они добирались до скромной клиники, Джордж слушал кантри и вместо того, чтобы спросить, зачем ей к врачу, разглагольствовал о различиях между кейнсианской школой экономики и стокгольмской и о неизбежном крушении обеих.

– Как только мы нанесем удар по системе, кому-то придется придумать что-нибудь другое, – заявил он.

– Удар по системе?

– Когда мы сокрушим ее.

Интересно, подумала Ингрид, как, по мысли Джорджа, их крохотная группка отверженных свалит устоявшуюся за двести лет систему, принятую многими миллионами американцев. Вопрос для будущего обсуждения. Уэйлон Дженнингс запел о том, что у хороших парней не бывает дурных намерений, когда они припарковались у небольшого строения с обветшалой вывеской «Женская клиника». Паркер открыла дверцу.

– Не забудьте оружие, – напомнил ее спутник.

При виде доктора Эрнандес – лысой женщины около тридцати с огромными карими глазами, в медицинском халате, из-под рукавов которого выглядывали татуировки, – Ингрид забеспокоилась. В задней комнате уже стоял аппарат УЗИ.

– Вы нервничаете, – сказала врач. – Не надо. Женщины делают это очень, очень давно. – И тут она улыбнулась самой прекрасной улыбкой из всех, какие ее пациентка когда-либо видела.

Четыре дня она провела с незнакомыми людьми, вроде Джорджа, чье время заполнялось интеллектуальным адреналином, праведным гневом и редкими всплесками утопической надежды – все сдобренное страхом перед арестом. Эмоций в доме хватало с избытком, но только жестких эмоций радикальных дебатов и внезапной паранойи. Влюбиться в улыбающееся лицо было так свежо и приятно.

– Видите? – спросила Эрнандес, и Ингрид посмотрела на экран. Ничего, только «снег» статических помех. Доктор подрегулировала зонд, проведя его через лужицу прозрачного геля на животе Паркер. – Вот. – Она коснулась пальцем экрана, и пациентка действительно увидела. Продолговатая головка, изогнутая спинка, хрупкие конечности…

– О… – вырвалось у нее.

– Хотите знать пол?

Ингрид кивнула.

– Уверены?

– А почему нет?

Эрнандес ответила не сразу.

– У вас ведь другая жизнь, не так ли?

– Можно и так сказать.

– Вы будете часто переезжать. Не знаю, чем вам придется заниматься в каждом новом месте – да и не хочу знать, – но предполагаю, что это потребует значительных усилий. – Врач была сочувствующей, но даже сочувствующие не хотели знать чужие тайны.

– Вы это к чему?

Эрнандес сложила руки на коленях.

– Хотите оставить ребенка? Если нет, я ничего больше не скажу, но позабочусь об этом прямо сейчас. Выбирать вам.

Часом позже, держа в руке бумажный пакет с распечаткой и большой пузырек с таблетками, Ингрид выбралась из кабины и поблагодарила Джорджа за то, что подвез ее. В ответ он открыл бардачок и передал ей пистолет.

Пикап покатил за дом, где под сенью деревьев и зеленым брезентом стояли другие машины, а Паркер направилась к красивому домику грубоватой постройки, откуда открывался вид на Лоло-Крик-роуд. Вдалеке, на вершине горы, ее новые товарищи стреляли по мишеням. Она и сама училась пользоваться пистолетом, подаренным ей Мэри – настоящее имя Елена, неофициальной хозяйкой дома.

Рэгги куда-то уехал, Мартина Ингрид не видела после встречи в Чикаго, а бум-бокс играл, как она недавно узнала, группу под названием «Даунтаун бойз». Несмотря на то что приняли ее здесь хорошо, Лоло-Крик воспринимался не как конечный пункт, а как временная остановка на пути куда-то – в буквальном и метафорическом смысле. Прятавшиеся здесь люди стреляли и строили расплывчатые, а иногда шокирующие планы по экспорту Революции за пределы своего домика. Все это напоминало разговоры на вечеринке у Билла и Джины. Но в Лоло-Крик все были беглецами, и потому здешние разговоры, при всей их нелепости, содержали в себе зерно вероятности.

Ингрид была в кухне, варила в кастрюле сразу двадцать яиц, когда вернулся Джордж.

– Вы так и не сказали, как прошел прием у доктора, – сказал он.

– Хорошо прошел.

– Что за таблетки она вам дала?

– Пренатальные витамины.

– О… – Парень растерянно моргнул. – О черт.

Он был первым, кому Ингрид сказала об этом, и тень беспокойства на его лице напомнила ей об озабоченности доктора Эрнандес. Она несла ребенка в мир, где беглецы стреляли по деревьям – возможно, только пока – и их разговоры о восстании могли когда-нибудь воплотиться в действия. Лицо Джорджа выразило вопрос, который из вежливости воздержалась задать врач: «Вы что, на хрен, умом тронулись?»

Может быть, и так.