– Знаете, почему я вас остановил?

– У вас истек срок регистрации.

Ингрид просмотрела это видео пятнадцать раз – за рабочим столом в «Старлинг Траст», на телефоне в подземке, на кухне дома, пока Дэвид с выпивкой сидел перед телевизором.

– В машине есть что-то, о чем мне нужно знать?

– Револьвер. Но у меня имеется разрешение на оружие.

– Не…

Бах.

Пауза.

У ее мужа история Джерома Брауна и копа из Нью-Джерси большого интереса не вызвала. Дэвид сразу же указал, что парень на самом деле потянулся за револьвером. Разве не так? После чего постарался перевести разговор на свой многострадальный роман.

В конце концов она отступилась, отведя в своей жизни тайный уголок для Джерома Брауна, его подружки, Мойры и Латаньи, пятилетней девочки, сидевшей на заднем сиденье и заснявшей на телефон сцену убийства своего отца.

С такого рода случаями Ингрид сталкивалась не впервые. Она видела подобные видеозаписи с полицейскими в форме и с молодыми чернокожими парнями и слышала глухие звуки выстрелов. Названия городов звучали символами институционального расизма: Фергюсон, Сент-Пол, Батон-Руж, Лос-Анджелес, Монтгомери, Роли, Чарльстон, Балтимор… Она переживала вместе с подругами на работе. Те качали головами и жаловались на состояние дел в стране – надо же, в Шарлотсвилле дело дошло до белых супрематистских маршей! Да, они не предлагали решения и не были его частью, но по крайней мере признавали наличие проблемы и не оставались равнодушными.

Как она могла не смотреть, вместе с еще пятью миллионами зрителей? Как могла не читать «Таймс» с его почасовыми обновлениями? Не слушать ток-шоу с комментариями по темам, имеющим то или иное отношение к убийствам чернокожих в Америке? День изо дня голову Ингрид наполняли беспрестанные разговоры: расовый контроль и контроль за оружием, недостаточная подготовка полицейских, безотцовщина и средневековое состояние системы уголовного судопроизводства в Америке. И потом, как смывающая все это волна, последние секунды видео: плачущая девочка, старающаяся держать телефон так, как ее учили, и молодая мать, твердящая, что все будет хорошо, пытающаяся не дать дочери расклеиться окончательно.

Все хорошо, малышка. Мама здесь, с тобой.

Когда Паркер увидела в «Фейсбуке» призыв собраться в центре Ньюарка и выразить протест против полицейского геноцида афро-американцев, разве могла она не пойти? В колледже Ингрид присоединилась бы к демонстрантам не задумываясь, но теперь она была другой, уже не студенткой. Она привыкла к покою и комфорту, а между тем мир вокруг деградировал. Между тем правящий класс консолидировался и набрался сил. Слишком долго они пребывали в летаргическом сне, она и ее сверстники, и вот подошло время не просто признать наличие проблемы, но и сделать чуть больше.

В пятницу, во второй половине дня, Ингрид ушла с работы пораньше, доехала по монклерской линии до станции «Брод-стрит» в Ньюарке, вызвала такси «Убер» и попросила отвезти ее к управлению полиции. Водитель, однако, высадил ее за квартал до места, потому что протестующие уже запрудили все подходы к зданию. Она расплатилась через телефон, вышла и приблизилась к бушующей толпе. Молодые и старые, черные и белые, калейдоскоп всевозможных религий. Дети на плечах исступленно скандирующих отцов и дедов, подростки, вскидывающие кулаки и размахивающие транспарантами, и мрачно взирающие на все это полицейские – в защитной форме и скрывающих лица плексигласовых шлемах. В первые секунды Паркер захлестнули слабость и неподдельный страх – Господи, Ингрид, что ты делаешь? – а еще желание повернуться, сбежать домой, в свой безопасный микрорайон Трайбека, и наблюдать за происходящим здесь по телевизору.

Но решение было принято, и Ингрид прошла за цепь полицейских и, просочившись через периферию, где людей было не так много, вклинилась поглубже в толпу, туда, где вечер дышал влагой спрессованных человеческих тел и жаром слов. Там было так шумно, и отовсюду летели крики:

А потом она поймала себя на мысли, что не может удержаться. Рот открылся сам собой, без ее участия, и закричал:

В какой-то другой день и в другом месте она, в компании друзей, потягивая из стакана риоху, посмеялась бы над такими лозунгами, но здесь и сейчас… Ингрид стояла с ними. Говорила вместе с ними. Ее голос превратился в рупор. Ее кулак пронзал вечернее небо. И не только ее кулак – сотни кулаков пробивали дыры в облаках. Если так пойдет дальше, думала она, пьянея от восторга, небо потрескается и рухнет.

Ораторы взбирались на ящики и кричали в мегафоны. Хорошо одетый член местного совета, десятки возбужденных граждан, страстный проповедник, обращавшийся к толпе с вопросом:

– Чего мы хотим?

– Справедливости! – кричала в ответ толпа.

– Когда мы хотим ее?

– Сейчас!

– Молитесь Господу!

Ингрид выросла. У нее появилась тысяча рук и тысяча ног, она стала большой, как городской квартал. Ее голос разносился на мили вокруг.

Она так увлеклась ростом своего тела и силой конечностей, что даже не услышала короткий крик. Когда стоявшая слева полная женщина оглянулась и произнесла: «О, черт», Ингрид тоже оглянулась. Схватка уже началась. Она подпрыгнула, чтобы рассмотреть лучше, и в верхней точке прыжка увидела сияющие плексигласовые шлемы и белый дым слезоточивого газа. Теперь его видели все. Из толпы вырвались крики, уже разрозненные. Голоса не принадлежали больше огромному зверю, и в каждом слышалась паника.

– Держитесь вместе! – крикнул кто-то.

Несколько человек держались и, задрав рубашки, закрывали носы и рты, но футболки и блузки – плохая защита от слезоточивого газа. Потом грохнул выстрел – неизвестно откуда – и толпа поддалась панике. Бежать!

Суета, неразбериха, толкотня… Ее громадное тело развалилось на мелкие части, которые кричали, спотыкались и разбегались. Копы смешались с толпой, дубинки взлетали и падали, руки хватали за рубашки и тащили к стоящим наготове фургонам. Молодые отбивались – кидали камни, отмахивались рюкзаками – но сопротивление было быстро сломлено. На глазах у Ингрид под ноги мечущимся людям упал пожилой мужчина. Блеснул плексигласовый щит. Грохнул еще один выстрел. Очумелый мальчишка с окровавленной головой… Сирены… Тело Паркер рассыпалось, раскатывалось по переулкам.

А потом и она снова оказалась в одиночестве. Не осознавая, что с ней происходит и куда теперь податься…