Комната для допросов № 2 представляла собой бокс с лампами дневного света, двусторонним зеркалом и тяжелой дверью. Стены из железобетона, мрачный серый стол, три алюминиевых стула. Рейчел села напротив Вейл и Джонсона, который прислонил к ножке стула модный портфель, но открывать его не стал.

– И к чему все это? – спросила она.

Лайл, похоже, смутился.

– В каком смысле? – поинтересовалась Сара.

– Полсон собирается опубликовать доклад на следующей неделе, – пояснила Прю. – Теперь, после его заявления и после того, как его поддержал директор ФБР, дать задний ход Конгресс нам не позволит. Включите нашу беседу в исправленный вариант? Я получу от вас текст собственных показаний?

– Сначала посмотрим, что именно мы получим, – сказал Джонсон.

– Может, вы там все перевернете с ног на голову, – добавила Вейл и положила на стол телефон. – Не возражаете против записи?

– Спасибо, что спросили, – ответила Рейчел.

Сара нажала красную кнопку.

– Сегодня тринадцатое марта две тысячи восемнадцатого года. Мы находимся в периферийном отделении ФБР в Сиэтле со специальным агентом Рейчел Прю. Время… – Время показывал лежащий прямо перед ней телефон, но Вейл не отказала себе в удовольствии продемонстрировать изящные золотые часики на запястье. – Десять часов восемь минут утра.

Начали с общих уточняющих вопросов – место действия, обстановка. Работала ли Рейчел по делу «Бригады» летом две тысячи семнадцатого? Да, работала. За какое время до событий четвертого июля она приступила к расследованию? За два месяца. Чем было вызвано расследование?

– На нас надавили извне, – ответила, подумав, Прю. – Вы же помните. Люди утверждали, что «Тяжелая бригада» является террористической организацией.

– Люди?

– Люди вроде Сэма Шумера. Участники ток-шоу. Мы же «Бригаду» никогда угрозой не считали. Присматривать за ней – да, стоило, но опасности в ней пока никто не видел. Однако избиратели начали звонить своим представителям, а те, в свою очередь, обратились к директору ФБР – мол, почему мы не закрываем группу. Люди не чувствовали себя в безопасности. Вот меня и попросили заняться ею поплотнее.

– Вы были экспертом, – сказал Джонсон.

– Я владела информацией.

– Ваш доклад о радикальных течениях вошел в список обязательных к ознакомлению материалов, – заметила Вейл.

– Неужели? Это уже такое старье… Удивительно, что им еще пользуются.

Лайл и Сара улыбнулись, и Рейчел поняла, что они оба хорошо знакомы с ее творчеством. Знали бы они только, каким неимоверным трудом дались ей те месяцы на Западном побережье или как ее облапошил Джеймс Салливан… Глядишь, и энтузиазма бы у них поубавилось. Но разве не так происходит со всеми великими произведениями? Композиция никогда не превзойдет результат.

Прю выпрямилась, скрывая внезапно нахлынувшую гордость.

– Компетенции мне, возможно, хватало, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что подошла к расследованию несколько предвзято.

Лица ее собеседников оживились.

– Как так? – спросил Джонсон.

– Я, как и все остальные, поддалась истерии. Две тысячи семнадцатый был годом полюсов. Новый президент, марши, которые только-только начинались, – Марш женщин, Марш в поддержку науки, Марш за свободу иммиграции, Налоговый марш. Джером Браун. Это было нечто! Ты был либо сочувствующим, либо угнетателем. Никакой середины. В две тысячи семнадцатом серого не существовало. Только черное или белое.

Лайл фыркнул.

– Но события четвертого июля доказали, что ярлык террористов на «Бригаду» навесили правильно.

– Неужели?

– Три политика убиты, один ранен.

– Полагаю, что так, – сказала Рейчел, как будто никогда раньше об этом не думала. Хотя в последние восемь месяцев она вообще мало думала о чем-то еще. – Но раньше-то этот ваш «ярлык террористов» им клеили скорее из страха, чем на основании каких-то прямых доказательств. Вы же помните. Все как будто находились в состоянии, напоминающем психоз. Разве вы не чувствовали?

– В том-то и загвоздка, – возразил Джонсон. – Чувствовали ли мы что-нибудь или психоз действительно имел место?

Надо отдать должное, здесь очко осталось за ним, но отступить Рейчел не могла, поскольку поднятый вопрос беспокоил ее очень давно.

– Может, двинемся дальше? – предложила Вейл, но не потому, что ей не хватило терпения, а из практических соображений.

– Что еще вы хотите знать? – уточнила Прю.

– Видите ли, проблема в том, что мы понятия не имеем, какую часть вашей работы исключили из окончательной версии отчета.

– То есть вы хотите знать все.

– Кругом уличные волнения, – сказал Лайл. – Нас беспокоит, что какой-нибудь ненормальный все-таки получает приказы от уцелевших участников «Бригады». Нас беспокоит, что, если мы не опубликуем доклад в нужном виде, на улицах снова прольется кровь. Так что да. Нам нужно все.

Изнурительная беседа продолжалась до конца рабочего дня. Семь часов память Рейчел шпыняли болезненными вопросами. Она предпочла бы провести время с другими воспоминаниями, но Вейл и Джонсон слушали с интересом и, возможно, даже извлекали из ее слов какую-то пользу.

В какой-то момент Сара, попросив разрешения, закурила электронную сигарету, кончик которой во время затяжек светился сильнее, но не желтовато-янтарным, а бледно-зеленым огоньком. Выдыхаемый дым отдавал ароматом сандалового дерева. Вейл интересовали события восемнадцатого июня, дня, когда Мартин Бишоп ушел в подполье. Разговор зашел о вечеринке у Билла и Джины Феррис и, разумеется, коснулся также Дэвида и Ингрид Паркер. О Дэвиде Паркере знали все – опубликованные отрывки из его готовящегося к выходу романа свидетельствовали о его состоянии. Но о его супруге по-прежнему ничего не было слышно.

– И вы даже не представляете, где сейчас Ингрид? – спросила Сара Вейл, как будто это имело какое-то значение.

– Страна у нас большая. Она может оказаться где угодно, – ответила Прю.

– Нам бы очень помогло, если бы мы сумели найти ее.

– Почему?

Вейл покрутила головой из стороны в сторону.

– Судя по той информации, которую нам удалось собрать, именно она оказалась ближе всех к Бишопу. Мы ожидали, что Ингрид все-таки объявится после объявления об амнистии, но этого не произошло.

Для Рейчел исчезновение Ингрид тоже оставалось загадкой.

– Тогда почему ее фотографии нет в списках разыскиваемых? – спросила она. – По крайней мере, я ее там не видела.

Джонсон наклонился вперед.

– Хотите начистоту? Мы не хотим, чтобы какие-нибудь местные копы поиграли с Ингрид в Рэмбо. У нее же ребенок. А нам нужно всего лишь поговорить с ней.

Когда Рейчел заканчивала рассказ о событиях четвертого июля, им принесли тайский ланч. Все трое вскрыли похрустывающие полистироловые контейнеры, и комнату наполнил ароматный пар. Воспользовавшись моментом, Прю перехватила инициативу и спросила, совпадает ли ее версия с представленным Джейксом официальным докладом. Ответили ей уклончиво. Она поинтересовалась, как в коридорах Здания Гувера встретили известие о сенатском расследовании трагедии в Уотертауне и не вызвало ли оно сильного беспокойства. Не опасается ли Джейкс возможной отставки? А Полсон? Отвечать ей никто не хотел, но Вейл сказала так:

– Иногда кажется, что сама мысль отсидеться здесь, в Сиэтле, на краю света – весьма ловкий карьерный ход.

Ничего не признав по сути, своим ответом она тем не менее сказала многое. Как, впрочем, и Джонсон. Когда Рейчел поинтересовалась, знает ли Оуэн Джейкс, что они встречаются с ней, он заметил:

– Не будем надоедать ему деталями.

Прю пришла к выводу, что оба оставили у нее в душе весьма приятное впечатление…