ГЛАВА 18

— Как он? — тихо спросила Гончая, когда Тирриниэль со вздохом отнял горячую ладонь от окровавленной груди Стрегона.

— Плохо. Дважды пробита голова, из ребер целы только два, несколько осколков задело легкие, печень разорвана, почки отбиты, лодыжки и обе голени сломаны, про пальцы вообще молчу. Кровотечение мне удалось приостановить, но это его не спасет.

Она медленно кивнула:

— Что еще?

— Разве этого мало? — устало удивился владыка Л’аэртэ. — Ему жить осталось несколько часов. Ланниэль, как твой отвар?

— Почти готов, — напряженно отозвался молодой маг, как раз закончивший колдовать у походного котелка. — Только пока горячий.

— Воды из ручья плесни, он и остынет, — ровно посоветовала Гончая.

— Тогда эффект будет слабым!

— Стрегону уже все равно. Нам главное, чтобы он выпил, а травы — дело второстепенное. Тиль, придержи его, чтобы не рвался.

— Да куда ему рваться? — вздохнул Тирриниэль. — У него костей-то целых почти не осталось. Не знаю, как вы вообще его сюда дотащили!

Лакр с Тергом пугливо покосились на Гончую.

Они единственные, кто в подробностях видел, что Белик сотворил с эльфами и агинцами. Сквозь ливень стрел прошел, словно не заметив, разметал их по кустам. За несколько секунд забрызгал кровью всю поляну, избавив братьев от необходимости вмешиваться. А потом только холодно следил, как падают растерянно моргающие люди и перворожденные, у которых вдруг не стало обеих ног, туловища или головы. После чего на пару минут исчез в лесу, вылавливая тех, кто успел проникнуться видом жестокой расправы и попытался сбежать. Столь же безжалостно добил. Голыми руками разорвал скулящего возле мертвого хозяина пса. Вздернул на ноги единственного уцелевшего агинца, которого оставил напоследок. Коротко взглянул в его посеревшее от ужаса лицо, а затем негромко велел:

— Умри.

И палач умер — тут же, у пацана на руках, до последнего мига видя перед собой лишь яростно горящие глаза. Умер в муках, сполна испытав ту боль, которую успел причинить Стрегону. А когда в нем не осталось жизни, Белик отрубил палачу голову и отшвырнул в ближайшую канаву, чтобы и после смерти ему не было ни покоя, ни прощения.

Того, что случилось дальше, Лакр уже не видел. Покрываясь холодным потом, он со всех ног побежал обратно, таща на себе погибающего вожака и моля всех богов, чтобы успеть донести его до эльфийского целителя. Он плохо помнил, как добрался до Тихого ущелья, как Белик бесшумно нагнал их у самого обрыва, едва не напугав своим жутким видом до заикания. Как коротким знаком велел перебираться по перекинутой на ту сторону веревке, а сам, без видимых усилий взвалив на плечо тяжелого полуэльфа, внезапно разбежался и, мощно оттолкнувшись, прыгнул. Но не упал, не разбился и не споткнулся, приземлившись уже на той стороне. Обманчиво легко перелетев через пропасть, осторожно уложил Стрегона на траву, что-то тихо шепнул в слегка заостренное ухо и бережно погладил запавшую щеку, словно пытаясь отдать ему немного сил. А едва побратимы нагнали, снова поднялся и молча направился к месту мира, где их уже ждали остроухие маги.

Тирриниэль провел ладонью над головой Стрегона и снова вздохнул:

— Я не смогу его вернуть, Бел.

Она нетерпеливо отмахнулась:

— Я смогу. Только прикрой меня и не дай ему порвать жилы.

— Думаешь, это хорошая идея?

— Предложи другую! — Белка раздраженно дернула щекой и опустилась возле умирающего полукровки на колени. — Лан, быстрее! Картис, держи его за руки! Терг, Лакр, ноги! Ивер, следи за небом: Одер может прийти очень некстати, а у меня не будет возможности отвлекаться!

— Ты что задумал? — подозрительно обернулся к ней молодой маг.

— Что надо. Ты готов? Как только Стрегон очнется, дашь ему выпить свою бурду. «Нектар» добавил?

— Да. Двадцать капель.

— Хорошо. — Белка на мгновение прикрыла глаза. — Когда скажу, намажешь самые большие раны. Особенно грудь, понял? И живот — там, где кровило. Остальное не так важно.

Наемники нерешительно сгрудились вокруг эльфов. Из разговора поняли мало. Только то, что Стрегон умирает, а Белик собирается ему помочь.

— Бел, что нам делать? — тихо спросил Лакр.

— То, что я сказал. И помалкивайте, пока не разрешу!

Рыжий понятливо кивнул и присел на корточки, осторожно придержав вожака за изуродованные ноги. Нагота его не смущала — видел побратима в разных ситуациях. Правда, настолько жутко Стрегон никогда не выглядел, но если шансы есть, то Лакр сделает что угодно, лишь бы этот белобрысый молчун выкарабкался. Даже за эти самые ноги укусит, если скажут, что поможет.

Белка, глубоко вздохнув, сняла перчатки и приложила ладони к лицу полуэльфа, обхватив его, словно сокровище, которое ни в коем случае нельзя было потерять. Затем наклонилась к уху, осторожно переложила голову полукровки к себе на колени и, мысленно взмолившись Ледяной богине, очень тихо, почти неслышно запела. Что-то плавное, непостижимое, притягательное, но совершенно непонятное.

Лакр возбужденно заерзал, не зная, чего ждать от этого странного существа, чей мягкий голос неожиданно взял его за душу. Выжидательно уставился на умиротворенное лицо Белика, ища в нем что-то новое. Настойчиво гадал, шумно сопел, но спросить все же не посмел — вдруг помешает?

А Белка тихо пела для потерявшейся в темноте души, пела и звала обратно, заново собирая ее из многочисленных осколков, терпеливо уводя от края и медленно возвращая в содрогнувшееся от боли тело.

— Стрегон…

Полуэльф судорожно вздохнул и устремился на чужой голос, как внезапно обретший надежду смертник. Братья изумились проснувшейся в нем силе и поспешно прижали полукровку к земле. Непонятно, что сотворил Белик, но пускай продолжает, потому что Стрегону от этого явно лучше: он уже не такой бледный, дышит шумно, но ровно, пытается двигать изувеченными пальцами. Кровь из разбитого носа тоже перестала сочиться, а кровоподтеки на боках стали, кажется, даже чуточку бледнее.

— Стрего-о-он…

Терг вздрогнул от неожиданности и едва не убрал руки, когда вожак вдруг выгнулся струной. Но быстро опомнился и с шипением налег на его плечи. Торк! Только что ж помирал! Трупом висел на плечах! Откуда что взялось?!

— Стрегон!

Лакр охнул, когда вожак внезапно распахнул глаза и, безошибочно найдя лицо Белки, уперся в них жадным взглядом.

— Живи, — ласково велела она, и он судорожно вздохнул, не смея ни возражать, ни даже лишний раз пошевелиться.

Он не видел ничего вокруг. Не замечал ни радостно переглянувшихся братьев и отчего-то помрачневших эльфов, ни темного неба, ни далеких звезд. Ничего не видел, кроме огромных сияющих глаз, от которых невозможно было оторваться.

— Живи, — властно повторила Белка, слегка отстраняясь. — Отдай мне свою боль. Ты мой, Стрегон. И она тоже теперь моя. Отдай!

И полуэльф послушно обмяк, неожиданно осознав, что прежней боли больше нет — вся она отразилась в позеленевших глазах Гончей, а потом спряталась куда-то очень глубоко. Туда, где никому не достать и не увидеть.

Белка, до скрипа сжав челюсти, хрипло велела:

— Лан, давай!

Молодой маг проворно поднес кружку к бескровным губам Стрегона:

— Пей.

Стрегон послушно проглотил отвар, неотрывно следя за ее лицом.

— Еще. До конца пей.

И он снова выпил, чувствуя странный покой от одного лишь звучания этого дивного голоса. Он бы сделал сейчас все, что потребовал от него Белик: рассмеялся, взбеленился, зарыдал, прыгнул с обрыва… Хотя где-то на задворках сознания смутно теплилась мысль, что это странно, что где-то он уже слышал эти слова и наблюдал что-то похожее. Только не с собой. С кем-то другим…

— Бел! — внезапно выдохнул Стрегон, наконец-то вспомнив про Курша. — Что ты?..

— Молчи, — сухо приказали ему, и тяжелый взгляд Гончей снова пронзил его душу до самого дна. — Лан, «нектар»! Скорее, пока у него есть силы. Тиль, помоги!

Эльфы вскрыли пузырек с драгоценным составом, в четыре руки обмазали обезображенное тело Стрегона, то и дело содрогаясь от мысли, что каждое прикосновение причиняет ему боль. Внутренне сжались, боясь услышать стон, но так и не дождались: Белка наблюдала за процессом отстраненно, словно это ее никоим образом не касалось. Словно горящее нутро и заживо сгорающая от «нектара» кожа ей больше не принадлежали. Словно ничего вообще не происходило и ей не требовалась вся накопленная за века выдержка, чтобы не показать того, что творилось в душе.

— Хорошо, — так же сухо кивнула она, когда перворожденные наконец закончили. — Стрегон, ты меня слышишь?

— Да, Бел, — судорожно сглотнул обездвиженный полуэльф.

— Сейчас ты уснешь. И будешь спать до того времени, пока я тебя не разбужу. Ты забудешь о том, что сейчас видел и пережил. И никогда больше от этом не вспомнишь. Ни завтра, ни через год, ни на смертном одре. Это приказ. Ты понял?

— Да, — вяло кивнул Стрегон.

— Тогда спи!

Он удивленно моргнул и послушно закрыл глаза, задышав ровно и размеренно, как младенец в колыбели. Его лицо тут же расслабилось, кровоподтеки принялись рассасываться прямо на глазах. Сломанные кости носа, стоило Тилю их коснуться, с хрустом встали на место. Грудная клетка опала, пальцы на руках распрямились, покрылись новой кожей…

Лакр с радостным возгласом отпрянул, не заметив, как у вожака заострились черты лица и исхудало тело. Он был жив! Он поправлялся! Пусть не так быстро, как Брон, потому что повреждения были не в пример серьезнее, но все равно!

Белка с трудом поднялась с колен и устало поковыляла в сторону укоризненно зашелестевшего ясеня.

— Он будет жить. А теперь не трогайте меня, — хрипло велела дернувшемуся следом Тирриниэлю. — Даже не приближайтесь. Укройте его плащами: Стрегону понадобится много тепла. Лан, свари еще травы, на завтра, и ложись — больше ему ничто не угрожает. Тиль, если заявится Одер, скажи, что я сегодня охотился один и неудачно. Он поймет. А если рискнет переступить черту — убей. Просто снеси башку и сожги. Костер не гасите — наши звери не любят огня. Если что-то серьезное стрясется, разбудите. Но без причины не смейте прикасаться ко мне — могу убить.

— Бел, ты как? — жалобно спросил Ланниэль.

Она на мгновение обернулась, показав потемневшее, почти почерневшее от боли лицо, и растянула бескровные губы в усмешке.

— Бывало и лучше.

— Бел!

— Мне нужен сон, — измученно прошептала она. — Единение разбивается только им. Поэтому прошу вас, не мешайте… Мне и так нелегко.

Тирриниэль до крови прикусил губу, но Белка уже отвернулась и буквально рухнула к подножию гигантского ясеня, зарывшись лицом в траву. Какое-то время тяжело дышала, но вскоре затихла. Словно умерла ненадолго, спрятав во мраке царства Ледяной богини чужую боль, собственные страхи и сомнения в том, что все получилось правильно.

Владыка Л’аэртэ обхватил руками голову, но, к несчастью, он ничем не мог ей помочь. Белка не могла иначе: долг жизни священен. И она не могла не вернуть его человеку, чей предок когда-то отдал ей все, что имел. Без сомнений, возражений и громких слов. Сар’ра был для нее хорошим учителем и превосходным воином, достойным вожаком Гончих. А Бел стала его лучшей ученицей. И сделала все, чтобы сегодня его далекий потомок не повторил его нелегкую судьбу.

— Ложитесь, — мертвым голосом велел Тирриниэль недоумевающим людям. — Мы посторожим.

И было в этом голосе что-то такое, отчего даже вознамерившийся бдеть до упора Лакр не решился перечить. Остальные со вздохом глянули на мрачные небеса, тоскливо покосились на сжавшуюся в комочек Гончую, спасшую сегодня одну невероятно важную жизнь, затем подумали о Курше, которого она так же просила отдать свою боль, и со стыдом прикрыли глаза. Потому что только сейчас в полной мере осознали, какая страшная цена была уплачена сегодня за чужую для нее, в сущности, жизнь. И только владыка Л’аэртэ знал, что на самом деле эта жизнь была для Белки далеко не чужой.

Поутру Стрегон против ожиданий так и не пришел в себя. Выглядел он, конечно, лучше — жуткие раны затянулись, перебитые кости срослись, обезображенная кожа почти очистилась. Свежие шрамы поблекли и стали едва заметны. Старые вовсе не виднелись, словно их милосердно стерли чьи-то заботливые руки. Вот только исхудал он за эту ночь еще сильнее. Побледнел как смерть, весь как-то истончился, спал с лица, будто «нектар» высосал из него все силы.

Братья его сперва даже не узнали и поначалу испугались, потому что Стрегон стал похож на мертвеца, неделю назад засохшего в жаркой пустыне. Однако потом подметили ровно вздымающуюся грудную клетку и перевели дух: живой.

— Как он? — беспокойно спросил Картис, когда Белка, успевшая смыть с себя следы вчерашней бойни, осторожно присела на корточки и всмотрелась в неподвижное лицо полуэльфа.

— Думаю, через сутки можно будет разбудить. А еще через пару суток снова побежит в полную силу. Лан, что с отваром?

— Остыл, — с готовностью сообщил от костра молодой маг. — Разбудишь его?

— Конечно. «Нектар» еще остался?

— Нет. Весь вчера извели.

— Жаль. Придется одними травами справляться. Его все равно надо напоить и скормить немного мяса, а то не выдержит.

— Ты сам-то как? — тихо спросил эльф, поставив рядом остывший котелок с травяным отваром.

Белка нервно дернула щекой:

— Терпимо, — после чего потерла некстати занывший висок и бережно коснулась раненого: — Стрегон, проснись. Стрего-о-он, открой глаза.

Полукровка вздрогнул так сильно, что едва не сбросил с себя заботливо накинутые сверху плащи. Поспешно распахнул поразительно чистые глаза, непонимающе огляделся, нахмурился, не совсем сознавая, где он, кто такой и каким образом тут оказался. Но Белка не дала ему времени прийти в себя — властно протянула чашку с отваром и, приподняв ему голову, негромко приказала:

— Пей.

Стрегон, поймав ее взгляд, моментально забыл обо всем на свете и послушно выпил, находясь в каком-то странном полусне. Ничему не удивлялся, на вопросы обрадованно воскликнувших побратимов не ответил, не пытался встать или пошевелиться. И лишь за Гончей следил, будто привязанный. Послушно прожевал все, что она дала, до дна опустошил котелок. Потом так же молча закрыл глаза и, игнорируя все, кроме настойчиво звучащего в ушах голоса, снова крепко уснул.

— Собирайтесь, — устало велела Белка, едва он откинулся на траву и затих. — Умойте его, накиньте что-нибудь из одежды, закутайте потеплее. Эти сутки и половину следующих он будет спать. По-другому нельзя, любое напряжение его убьет — «нектар» для исцеления исчерпал резервы тела почти полностью, так что если ваш друг случайно перегрузит себя ходьбой, то умрет. Придется вам нести его на себе и заботиться, как о младенце.

— Мы готовы, — торопливо закивал Лакр, опасаясь, что за право взять вожака с собой ему придется выдержать неравный бой с раздраженной Гончей.

Однако, к его удивлению, она только кивнула и ушла собирать вещи.

В этот день им снова пришлось бежать на пределе сил, поминутно оглядываясь и постоянно ожидая погони. Снова спешить, то и дело задыхаясь от усталости. Мчаться вперед так, словно за пятки уже хватала стая диких гиен, н. Но они все равно бежали гораздо медленнее, чем хотелось бы, потому что из-за Стрегона приходилось регулярно останавливаться.

Белка, едва кто-то из братьев подавал знак, без лишних слов находила ближайший ручей или быструю речку. Полуэльфа опускали на траву, осматривали, обмывали, если требовалось. Затем поили, отдавая последнюю воду из собственных запасов, ведь три дня, после которых можно пить здешнюю, еще не прошли. Наемники не жаловались — лучше уж так, чем бросить вожака на растерзание зверью. Или еще хуже — позволить Брегарису выместить на нем свою злобу. Они заботливо оборачивали побратима собственными сорочками, осторожно придерживали голову, давая возможность напиться. А воды он требовал много. И не по одному разу за каждый час. Затем Гончая опять погружала его в целительный сон, и они снова бежали, напряженно гадая, сколько времени им удастся выдерживать этот поистине сумасшедший темп.

Однажды они услышали непонятный шум на соседнем холме, подозрительно похожий на звуки приближающегося большого отряда. Белка немедленно свернула, огибая неудачное место, и увела свою маленькую стаю в чащу, чтобы не дать преследователям возможность уравнять силы. Несколько раз им приходилось вплавь перебираться через бурлящие реки, и тогда Гончая вновь входила в воду, позволяя местным хищникам портить себе одежду ради того, чтобы остальные беспрепятственно выбрались на берег.

Встретили они и стаю диких волков, задумчиво следящих за двуногими с соседнего пригорка. Но Белка снова издала знакомый наемникам по межлесью рев, и хищники отступили: знали, что за зверь так рычит, и понимали, что охота не будет удачной.

Потом были длинные овраги, в которые приходилось спускаться на веревках. Были и болота, полные мерзкого гнуса и назойливых оводов. Были высокие холмы и зеленое разнотравье, устилающее бескрайние просторы здешних земель до самого горизонта… А они все бежали — мокрые, закутанные в плащи до бровей, усталые, задыхающиеся, но упрямо стискивающие зубы и настойчиво подгоняющие сами себя.

Ближе к вечеру Лакр впервые запнулся, зацепившись сапогом за какой-то корешок и едва не пропахав носом влажную землю. Картис вовремя поддержал его за локоть, не дав потерять набранный темп, но все понимали, что это лишь вопрос времени. Люди постоянно смахивали со лбов едкий пот, дышали тяжело, с хрипами, устало мотая головами и то и дело отбрасывая на затылок взмокшие волосы. Собственные сапоги казались уже неподъемными. Руки и плечи давно отваливались, потому что Стрегон, хоть и исхудал, все же весил немало. Даже ежечасные смены, в которых участвовали и перворожденные, не помогали: усталость наваливалась слишком быстро. Терг справедливо опасался, что через пару часов они начнут падать, как загнанные кони, — на ходу. Будь они простыми людьми, умерли бы еще до полудня, потому что таких нагрузок простые люди не выдержали бы. Даже выносливые эльфы за этот день превратились в бледные подобия самих себя — усохли, посерели; их глаза потухли, лица заострились, грудные клетки вздымались часто и неровно… Что уж говорить о смертных. Но братья почти ни в чем им не уступали. А если и выглядели жутко, то все же не намного страшнее, чем остроухие бегуны.

И только Белка как-то справлялась. После трудной ночи, утомительного утра, чужой боли и не до конца выветрившейся памяти о царстве Ледяной богини она по-прежнему умудрялась бежать впереди, выискивать безопасную дорогу и первой замечать опасность, когда кто-то из местных начинал с любопытством посматривать на ее слабую стаю.

Лакр не знал, сколько им осталось до кордона. Не знал, дотянут ли они до него вообще. Но понимал одно: если нет, то патриарх зря подарил им красный знак пса. И зря именно их выбрал для этого безумного заказа.

— Отдыхайте, — вдруг откуда-то издалека донесся до него прерывистый голос Гончей. — Немного времени у нас есть.

Люди сползли на землю, измученно прикрыв слезящиеся глаза. Перворожденные опустились чуть медленнее, но все равно без сил, такие же измученные и равнодушные ко всему. Только Тиль сумел приподнять голову, молча спрашивая, не нужна ли ей помощь. Но Белка покачала головой и, в который раз опустившись возле заметавшегося во сне полуэльфа, тихонько коснулась его виска.

— Стрегон?

Тот немедленно открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее глазами пятилетнего ребенка.

— Выпей.

Стрегон послушно проглотил остатки запаса воды и выразительно провел языком по пересохшим губам. Затем так же быстро прожевал кусок вяленого мяса и часть эльфийской лепешки, которую сберегли специально для него. Снова облизнулся, заметно посвежев за последние часы, а потом нерешительно позвал:

— Бел?

— Спи, — тут же отреагировала Гончая. — Забудь обо всем и спи.

Он с тихим вздохом уронил голову на плечо и больше никого не тревожил.

— Что с ним? — поинтересовался Лакр, едва дыхание слегка восстановилось. — Почему он такой… неразумный и доверчивый?

— Тебе лучше не знать, — помрачнела Белка, закутывая Стрегона в плащ. — И ему — тоже.

— Что в тебе такого опасного?

— Руны, рыжий. Проклятые эльфийские руны.

— Изменение? — осторожно уточнил он. — Я… Знаешь, я не все понял, о чем ты вчера говорил.

Она со вздохом обернулась:

— Ты бы понял темного владыку, если бы хоть раз это увидел. Потому что это действительно страшно.

— Значит, ты единственный, кого изменили?

— Больше никто не выжил.

— А много было попыток?

— Больше трех сотен, — мертвым голосом ответил вместо Белки владыка Л’аэртэ.

— Сколько? И что? Каждый раз… вот так? — Лакр даже привстал на локте, чтобы увидеть лицо эльфа. — Но зачем?

Тирриниэль устало прикрыл веки.

— На самом деле руны изменения придумал и впервые использовал владыка Изиар. После него остались записи, хроники, амулет… и описание ритуала, который незадолго до последнего похода был проведен над смертными группой не слишком разумных эльфийских магов. Ожидаемого результата они не получили — где-то ошиблись, разочаровались, после чего об изменении надолго забыли. Однако не все. Один из… отступников решил довести идею Изиара до конца и продолжил начатое им девять эпох назад. Даже я не знал, что происходит, никто не знал, что он специально для этого покинул Темный лес, скрылся от совета, от собственного владыки и втайне продолжил опыты.

— То есть в изменении виноваты вы? — озадаченно моргнул Лакр. — Темные?

— Боюсь, что так, — вздохнул эльф. — Сперва Изиар, потом — один из наших хранителей… Не волнуйся, он уже мертв. Его имя проклято точно так же, как имя самого Изиара. Однако этот безумец все-таки добился своего, а наши старейшины, увидев результаты, неожиданно поняли, что измененные не миф. А со временем решили, что это может принести им некоторую выгоду.

Лакр помотал головой:

— Подождите. Значит, они хотят сотворить новых измененных?

— Совет считает, что это позволит сохранить нашу расу.

— Опять не понял…

— Когда-нибудь поймешь, — тяжело вздохнул владыка Л’аэртэ. — А пока просто поверь: измененные могут быть равны нам по силе и другим возможностям. Их можно сделать любыми, какими вздумается. Послушными и покорными. Красивыми и не очень. Можно натаскать, как убийц, перед которыми откроются любые двери. Заставить поражать, ослеплять, вызывать людей на откровенность… Все дело только в рунах, которые надо нанести на их кожу. Это почти такие же руны, какие есть у вас.

— Тогда в чем же разница? — нахмурился ланниец. — Я, например, не возражаю против некоторых рун.

— Разница в том, что ты — всего лишь человек. И твой сын тоже будет смертным, которому ты конечно же передашь какую-то часть своих сил, но который никогда не станет чем-то иным. Тогда как измененные могут дать нашему миру совсем иных наследников. Ничем не отличимых от тех, кто был рожден естественным путем.

— Что?

— Да, — тоскливо отвернулся эльф. — Именно по этой причине большая часть наших братьев ратует за повторное изменение — им хочется всего и сразу. И совсем не нравится ждать того времени, когда чары Изиара окончательно спадут.

Братья удивленно приподняли головы.

— А вы, значит, пошли против всех, мастер?

— Да, — кивнул Тирриниэль.

— Эльфы же не слишком ценят чужие жизни, — нахмурился Терг. — А в былые времена вообще, говорят, мимоходом могли голову снести и не поморщиться. Что изменилось? Почему вы передумали?

Тирриниэль мельком покосился на сгорбившуюся возле Стрегона Белку.

— Потому что это не выход. У нас нет права отнимать жизнь у смертных лишь потому, что вы меньше живете. Более того: когда-то я уже пережил одно изменение и не дам ему случиться снова.

Лакр, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанных Брегарисом при первой встрече слов, ошарашенно уставился на красивое лицо Гончей и неприлично разинул рот.

— Бел?

— Да, рыжий, — горько кивнула она. — Я бы тоже не хотел, чтобы кто-то прошел через то, что довелось испытать мне. Ты ведь знаешь, как больно, когда на кожу наносят руны? Так вот, у тебя их всего три, а на мне — больше сотни.

Наемники невольно отшатнулись.

— Конечно, можно было бы и меньше, но тот, кто это сделал, ценил совершенство. Поэтому и создал меня таким: совершенным во всем, от гибкого тела до белой кожи. Он дал мне лучшую защиту, какую только смог, — от яда, от стрелы, от меча и даже от магии. Он сделал меня живым источником, рядом с которым любой маг никогда не познает, что такое истощение. Он дал мне красоту, голос, новое лицо. Свою скорость, память, умение убивать. Способность вызывать симпатию и сильную привязанность. Он сотворил меня заново. Полностью переписал мою судьбу. И единственное, что осталось во мне прежним, это глаза… Они и сейчас такие же, как тогда, когда я впервые его увидел. Правда, теперь в них есть отголосок и его силы. Той самой проклятой силы, которую я столько лет ненавидел.

Тирриниэль опустил голову.

— Я не знаю, был ли способ сделать это легче и лучше, — тихо продолжила Белка. — Была ли возможность избавить нас от боли… Мой палач никогда об этом не говорил. Если бы такая возможность существовала, то, быть может… не знаю, но, возможно, тогда не погибло бы столько народу. Возможно, я бы понял и принял тех, кто захотел бы стать иным и познать горечь перемен. Но никто не знает, как сохранить рассудок несчастным, которые рискнут повторить этот путь. Мне повезло, невероятно повезло — мой создатель допустил ошибку в расчетах, благодаря чему я сумел пережить его самого. Да только в чем она была, эта ошибка, даже хозяин теперь не знает. Талларен унес эту тайну с собой в могилу. А ради того, чтобы это понять, пришлось бы потратить не один век и загубить не одну сотню жизней… Но это не та цена, которую я готов заплатить.

— Я тоже, Бел, — беззвучно шепнул владыка Л’аэртэ.

Она слабо улыбнулась и ничего не сказала. А когда пришло время вставать, лишь успокаивающе сжала его руку.