Мина

Я определенно шла на поправку. Я могла дойти от конца коридора до верхней ступеньки главной лестницы и обратно. Следующая цель, какую я себе поставила, – воспользоваться лифтом. Если я смогу ездить на лифте, я смогу выйти в сад. Я знала, тут есть сад, и мне до смерти хотелось его увидеть. Я, можно сказать, на нем зациклилась.

После визита Пат все стало ощущаться более реалистично. До меня наконец дошло – все это не странный сон. Я в самом деле попала в автокатастрофу, в самом деле попала в больницу, и теперь, пока окончательно не приду в себя, буду тут торчать. Я много слышала о том, что от пациентов требовали, чтобы они уносили ноги, как только они на них встанут, но этот принцип явно не работал с теми, кто вышел из комы. Может, я, конечно, торопила события. Но, в конце концов, я защитила диссертацию по физике, а не по медицине, так откуда мне было знать.

Во всяком случае, у меня наконец появилась цель. Доктор Канте сказала, что я отправлюсь домой, как только мои прогулки перестанут заканчиваться в отделении неотложной помощи. Мне хотелось увидеть дом, который купил Марк, и начать в нем новую жизнь. Во всяком случае, мне казалось, что я этого хочу. Жизнь за пределами больницы представлялась чем-то смутным и нереальным. Меня всецело поглощали кратковременные желания. Выпить чашку хорошего чая. Выспаться в кровати без откидных ограждений. Но больше всего я хотела отправиться в больничный сад.

Я твердо решила это сделать. Я прошла по коридору и нажала кнопку вызова лифта. Я знала – если он придет недостаточно быстро, я потрачу все бесценные силы на то, чтобы стоять и ждать. Я рассматривала вариант прислониться к стене, но боялась, что мне станет слишком удобно и я не смогу достаточно быстро войти в лифт, когда двери откроются, поэтому подошла к ним настолько близко, насколько хватило решимости. Мне совсем не хотелось, чтобы меня сбила с ног выходившая из лифта толпа. Я никак не смогла бы от нее уклониться. Этот сценарий заставил меня почувствовать свою уязвимость и несколько занервничать. Я выпрямила спину. Ничего страшного тут нет, сказала я себе. Я справлюсь.

Когда на табло загорелась цифра «4» и двери открылись, лифт был пуст. Я выдохнула с облегчением и просунула руку между дверьми, чтобы помешать им закрыться, пока я вхожу. Беспокоиться было не о чем, ведь больничные лифты были рассчитаны на тех, кто не очень хорошо ходит, но сердце колотилось так, словно мне в любую минуту грозила опасность.

Я чувствовала, как пот сбегает по спине под футболкой. Надела толстовку на случай, если снаружи будет холодно. Снаружи! В самой больнице было жарко, как в аду, даже если не учитывать, как пришлось напрягаться при ходьбе.

Выйдя из лифта, я увидела знак. В конце широкого коридора была зеленая стрелочка, указывавшая вправо. Я решила идти по ней. Зеленый – значит, трава. Зеленый – значит, открытое пространство и свежий воздух. Должно быть, там будут скамейки. В конце концов, пациентам нужно сидеть. Но больше я ничего не могла представить. Что я увижу? Аккуратную лужайку и пару клумб? Огромный дуб и белочек, бегающих по его раскинутым ветвям?

Боль в колене, все это время еще терпимая, на полпути по коридору начала сильно досаждать. Люди, идущие в том же направлении, что и я, расступившись и окружив меня, с легкостью обгоняли. Старик лет девяноста сидел у окна на пластмассовом стуле и смотрел в окно; может быть, он тоже хотел выйти в сад. Это зрелище укрепило мой дух, и я смогла немного прибавить скорость. Я не пенсионерка. У меня все получится.

Я шла, куда указывал знак, всей душой надеясь, что до сада недалеко. Следующий знак уже был виден, и здоровый человек добрался бы до него в двадцать шагов. Что касается меня, я могла бы с тем же успехом попытаться пройти двадцать миль. Представив себе долгий путь назад до кровати, я почувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Мисс Морган! Глазам своим не верю, – Стивен, держа в руке бумажный стаканчик, пахнущий кофе, просиял улыбкой, которая тут же исчезла, стоило ему приблизиться. – Все хорошо?

– Сад… – сказала я и, сделав пару вдохов, смогла наконец поддержать разговор. – Я хотела посмотреть сад, но он оказался дальше, чем я думала.

– Принести вам кресло?

Он имел в виду кресло-каталку. Я покачала головой.

Он помолчал, обдумывая ситуацию, потом взял стаканчик в другую руку, протянул мне ладонь.

– Хочу выпить кофе на солнышке. Составите мне компанию?

Я с благодарностью повисла на нем. Спина горела огнем. Вспышки боли рвались из пылающей линии раскаленного позвоночника, агонией пронзая ноги, сверля череп. Колено тоже болело, но боль в спине мучила так, что не было сил разделить ее на составляющие. Все, на что я была способна, – бессмысленная жалоба, крик о том, как мне плохо.

Стивен брел очень медленно и говорил со мной спокойно, но жизнерадостно. Я навалилась на него так, что удивительно, как он не падал. Видимо, был гораздо сильнее, чем казался. Чтобы отвлечься, я стала представлять себе его тело так, как оно ощущалось. Длинноногий. Скорее худой. Но очень сильный. Нужна была в самом деле потрясающая сила, чтобы протащить меня через весь коридор. Я давно не ощущала такой близости к незнакомцу – понятия не имею, насколько давно, – и это позволяло забыть о своих мучениях. Я вдыхала легкий аромат его то ли дезодоранта, то ли лосьона после бритья, ощущала грубость мужской кожи и низкого голоса, так непохожих на мои, и пыталась этими ощущениями отогнать боль. Я сжимала ее в нечто маленькое, в то, что смогу вынести.

Когда мы дошли до входа в сад, я увидела тяжелую дверь и сразу же поняла, что сама никогда в жизни не смогла бы ее открыть. Даже стоять без поддержки несколько секунд, пока ее открывает Стивен, оказалось изнурительной проверкой моей способности держаться прямо. Я знала, что если упаду, могу потерять сознание, и тогда меня отправят обратно в кровать. А может быть, даже в реанимацию. Я была так близко к свободе. Я должна была это сделать. Должна была добраться до сада, вдохнуть свежий воздух. Может быть, услышать пение птиц.

Я изо всех сил старалась не отключиться, поэтому до меня дошло, что я уже в саду, лишь когда я опустилась на скамейку. Стивен сидел рядом, откинувшись на спинку скамейки, вытянув руку и прихлебывая кофе с видом, демонстрирующим, что он здесь совершенно не ради того, чтобы по долгу службы проверить состояние моего здоровья.

Когда я немного отдохнула, перестав давить на больное колено, и боль начала отступать, я смогла рассмотреть все вокруг. Сказать, что я была разочарована, было бы преуменьшением. Сад оказался маленьким четырехугольником, со всех сторон окруженным высокими стенами больницы. В мечтах я представляла себе вид. Не то чтобы бесконечный зеленый парк с лужайками, деревьями и тропинками, но уж точно куст или два. Несколько клумб, может быть, плакучую иву. Но здесь были лишь жалкая полоска голой земли и урны, забитые окурками. Стивен заметил мой взгляд.

– Вообще здесь не положено курить. Сад не относится к числу отведенных мест… но, – он пожал плечами, – сами понимаете.

– Не помню, курила я раньше или нет, – призналась я.

– А сейчас хотите?

– Покурить? – Я глубоко вдохнула, уловив тончайший аромат прогорклого сигаретного дыма из урны. Он показался мне затхлым и неприятным. Я покачала головой.

– Тогда, скорее всего, не курили, – предположил он. – Хотя вы столько времени провели в отключке, что могли избавиться.

– Избавиться?

– От этой пагубной привычки, – сказал он. – Хотя большинство курильщиков говорят – это невозможно. Поэтому я даже не начинал.

– Разумно.

Трудно было понять, что означает выражение его лица.

– Разумно, да, но дело не в этом. Представляете, сделать что-нибудь пару раз, и это возьмет над вами верх, останется с вами до конца ваших дней, – он внезапно смутился, будто сказал больше, чем хотел бы. – Я не люблю, когда мной управляют, понимаете?

Я понимала. В этот момент я ощутила связь между нами, повисшую в воздухе, как серебряная нить. Я боялась разорвать эту нить, но мне хотелось сказать – я вижу больше, чем нужно. Я не хотела разрушить нашу хрупкую дружбу, уважение, неважно, что между нами было, – но в то же время хотела. Мне нравился Стивен. Это делало меня ранимой, и я уже позволила себе больше, чем нужно.

Я заерзала на скамейке, пытаясь устроиться поудобнее. Стивен принялся стягивать пальто.

– Подстелите, – предложил он, – скамейка жесткая.

– Спасибо, не нужно, – сказала я. – Приятно побыть на свежем воздухе, – я обвела рукой мрачные скамейки, урну, которая, судя по ее виду, недавно стала жертвой пожара, и полоску хилой травы пополам с мусором. – Может, все дело в коме, но мне искренне все это нравится.

– Знаете, вы совсем не обязаны так считать.

– Как считать?

– Как будто все стало другим. Вы тот же человек, каким всегда были, вам осталось всего лишь заполнить несколько пробелов. Не нужно думать, что вы начинаете все сначала.

– Это ваше мнение как профессионала?

– Может быть. Или вы хотите начать все сначала?

– Довольно соблазнительное предложение, вам не кажется? Чистый лист. Перерождение и вся эта хрень так популярны…

Он сдавленно рассмеялся, будто фыркнул.

– Простите. Вы же не…

– Нет, – он вытянул руки. – Вы всегда так прямолинейны?

Криво ухмыльнувшись, я чуть склонила голову.

– Понятия не имею. Провалы в памяти, не забывайте.

– Здорово, что вы теперь можете ссылаться на кому. Отличный выход!

– Теперь и вы это заметили, – сказала я. – А еще, пожалуй, закажу себе футболку с надписью «настоящее чудо» и вашей подписью внизу.

– О господи. Разве я такое говорил?

– Кстати, – вдруг сказала я, – еще я хотела у вас спросить…

Он заметил перемену тона. Его лицо молниеносно изменило выражение с саркастичного на спокойное, профессиональное.

– Я кое-что вижу.

Он ничего не сказал, выжидая. Видимо, этой технике его учили в медшколе. Или на обязательных курсах психологии. Я глубоко вдохнула.

– Птиц. Я видела их в детстве, но потом на какое-то время перестала. А теперь опять.

– Когда вы говорите о птицах, вы имеете в виду…

– Птиц, которых на самом деле нет.

Готово. Теперь я на территории психов. И, выдав такое, отрезала себе путь назад.

– А почему вы думаете, что их нет? Они слишком большие? Или страшные? Или вы просто инстинктивно чувствуете, что они не настоящие?

Про себя я поблагодарила его, что сохраняет спокойствие и говорит со мной как с разумным человеком.

– Скорее всего последнее – я просто это знаю, – но еще дело в том, как они себя ведут. Сидят на кровати или, например, у меня на плече.

– Вы их чувствуете? – Стивен указал на свое собственное плечо. – Когда они тут сидят, вы это чувствуете?

– Иногда, – призналась я. – Маленькие птички очень легкие, и, если на мне пиджак, я не чувствую их когтей. Но если они побольше – вороны, например, – я ощущаю их вес.

– Что ж, это очень логично. И вполне реально.

– Ну если не знать, что они не реальны, то да.

– Могут ли они быть настоящими, вот вопрос. Птицы к нам уже привыкли, они совсем не боятся людей, – он указал на голубя, который подошел к нам, едва мы сели на скамейку, и стал клевать землю у наших ног.

– Нет, – сказала я, – они не настоящие.

– Ладно. А сейчас вы их видите?

Я огляделась. Не считая настоящего живого голубя, никаких птиц поблизости не было. Это разочаровало меня больше всего. Я так надеялась услышать голоса птиц, их пение и трели.

– Сейчас весна. Куда же они делись?

– Думаю, просто это место их не впечатляет.

Начав, я уже не могла остановиться. Вместо того чтобы выбрать легкий путь и перевести тему, скажем, на варианты планировки сада при наличии небольшой территории или на последние результаты футбольных матчей, я сказала:

– Я вижу призраки птиц, прежде чем случится что-то плохое. Они – предупреждение. Я не всегда знаю, о чем они предупреждают, но иногда догадываюсь.

– Вы в самом деле в это верите?

– Я понимаю, так не бывает, если вы это хотите выяснить. Я знаю, что видеть птиц по меньшей мере странно, поэтому придумала причину и пытаюсь связать с последствиями, чтобы объяснить все это, придать какой-то смысл.

– Нет ничего странного, чтобы после травмы головы видеть галлюцинации.

– Это вы уже говорили. Но я видела птиц в детстве, задолго до травмы головы.

– В детстве у вас не было травм?

– Нет, – я сжала губы.

– Ладно. – Стивен больше не смотрел на меня; задумавшись, чуть изогнув губы, он разглядывал серую стену напротив. Я же изучала его профиль, радуясь отсутствию зрительного контакта и возможности на него смотреть. У него было очень приятное лицо. Лицо, глядя на которое хотелось открыться, довериться, поделиться сокровенным – сделать то, чего я обычно с успехом избегала. Его лицо было таким приятным, что я даже не злилась на себя за свою беспомощность, за то, что веду себя как птенец, только что появившийся из разбитого яйца.

– А какой вы были в детстве? – спросил он. – Не было ли у вас…

– Если вы сейчас скажете «склонности фантазировать», то этот разговор официально закончен.

Он улыбнулся, по-прежнему не глядя на меня.

– Я хотел сказать «странностей», но это было бы грубо.

– Нет, странностей у меня не было. Во всяком случае, диагноза мне никто не ставил. И да, я знаю, что у детей бывают воображаемые друзья, навязчивые идеи и всякая хрень, которая считается нормальной, пока они не вырастут.

– Я бы сказал «в пределах нормального», – уточнил он.

– Ну а что скажете обо мне?

Повернувшись, он посмотрел мне в глаза.

– Я думаю, вы пережили настоящий ад, поэтому вернуться к своим детским привычкам – абсолютно нормальная и понятная реакция на травму.

– Понятно, – сказала я, чуть ссутулившись. Разочарование было полнейшим, и я даже не знала, на что надеялась; это было хуже всего.

– Еще я думаю, вы одна из самых сильных людей, что мне доводилось видеть, и если кто-то и может вернуть себе былое восприятие себя и физическую силу, то это вы.

Ну вот, теперь он решил наполнить меня уверенностью в себе. Меня замутило.

– И если в детстве вам было свойственно видеть птиц, то неудивительно, что вы видите их теперь. Если только они не указывают на психологические проблемы. Некоторые люди видят темные геометрические фигуры, неясные силуэты или птиц, когда они в депрессии. Вы не в депрессии?

– Я в больнице, – сказала я сухо. Мне хотелось, чтобы этот разговор закончился. Мне хотелось, чтобы он никогда не начинался.

– Вы хорошо спите? Ваш аппетит изменился? Вы по-прежнему находите радость в тех же вещах, что любили раньше?

Ну замечательно, теперь он крупной рысью поскакал по моему анамнезу. На случай, если я забыла, что являюсь пациентом.

– Раньше… ну, раньше я любила бегать. Еще любила пить холодное пиво и плавать в бассейне, ходить в рестораны, пить вино и до полусмерти заниматься сексом со своим мужчиной, – я опустила глаза. – Вот в чем я находила радость.

– Простите, – тихо сказал он, – это было глупо с моей стороны.

– Нет, – я глубоко вздохнула, – это вы меня простите. Я просто…

– Я во всем виноват, – сказал Стивен. – Я вас раздражаю. Пытаюсь помочь, вместо того чтобы выслушать.

Его серьезность чудесным образом изменила мое настроение. Он был так очаровательно серьезен; мне захотелось побыть веселой, легкомысленной.

– Вы видите в этом проблему?

– Другие видят, – сказал Стивен, заметно расслабившись, хотя хмурая складка между бровями осталась. Упрямая маленькая складка, которую мне хотелось разгладить пальцем. – В общем, вы прекрасно справитесь без моих глупых замечаний.

– Честное слово, нет, – сказала я. – Они не глупые. Мне нравится с вами разговаривать. Я просто чувствую себя так странно. Как будто скучаю по дому, не зная, где мой дом.

Он кивнул, придвинувшись ко мне, словно я была самым милым созданием, на которое ему доводилось положить глаз.

Я как раз собиралась сказать, что скучаю по маме, хотя совсем ее не знаю, но тут распахнулась дверь. Я подалась вперед, и новая вспышка боли вернула меня в настоящее. Отличное напоминание о том, как близка я была к тому, чтобы Стивен расколол меня, как орех.

– Очень мило, – проревел Марк, вложив все силы в сарказм. – Дополнительные сеансы?

Стивен поднялся и протянул ему руку.

– Добрый день.

Марк не удостоил его ответом.

– Чем занимаетесь? Физиотерапией? Нейропсихологией?

– Марк, не надо, – пробормотала я.

Стивен выпрямился.

– Я здесь не по работе. Не потому что этого требует мой долг врача.

– Я понял, – сказал Марк.

– Как друг, – уточнил Стивен.

– Надо быть осторожнее, – буркнул Марк, чуть смягчившись.

Я выпрямила спину. Когда тон Марка не к месту становился спокойным, это означало, что он в бешенстве.

– В конце концов, – продолжал он, – существуют определенные правила, не так ли? Руководящее указание, как обращаться с наиболее уязвимыми пациентами?

– О чем вы говорите? Хотите сказать, я какой-то злодей?

– Простите, – сказала я Стивену и попыталась подняться, встать между мужчинами, пока все не стало совсем плохо. Однако я сильно переоценила свои физические возможности и снова рухнула на скамейку, когда боль пронзила позвоночник. Марк тут же подлетел на помощь, и я, повиснув на нем, кое-как выпрямилась.

– Я принесу стул, – сказал Стивен, идя к двери.

– Вы и так нам достаточно помогли, – съязвил Марк и, повернувшись ко мне, скомандовал: – В постель.

Всю свою жизнь я была уверена, что терпеть не могу, когда мне отдают приказы, но сил спорить не было. Вдобавок – гордиться, конечно, тут было нечем, но тем не менее – было что-то успокаивающее в моей беспомощности. Она спасала от необходимости принимать решения, чувствовать себя виноватой. Я беспомощна, а значит, беспорочна. Пафосно, но так и есть.

Таща меня по коридору, он проворчал:

– Не нравится мне этот доктор.

– Никогда бы не догадалась, – поддразнила я. – Ты отлично скрываешь свои чувства.

Остановившись, он встал передо мной, присел на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза, для большего эффекта взял меня за руку и заявил:

– Просто я так сильно тебя люблю. Я чуть тебя не потерял. Я знаю, как ты не любишь, когда о тебе заботятся, но мысль о том, что этот тип хочет воспользоваться твоей слабостью, для меня невыносима.

– Ничем он не хочет воспользоваться, – сказала я. – Он просто мой друг.

– Господи, – Марк ухмыльнулся, – твой мозг не настолько сильно задет. Не видишь, он к тебе подкатывает?

– Не говори гадостей. – Я так устала. Я не хотела спорить с Марком, не хотела плохо думать о Стивене, но больше всего хотела лечь. Меня разозлило, когда Марк назвал меня ранимой, потому что так оно и было. Я боялась, и меня бесило, что я боюсь. Мне нужно было немедленно оказаться в кровати, повыше натянуть одеяло.

Марк чуть покачал головой, как бы упрекая меня за глупость, а потом улыбнулся.

– У тебя очень уставший вид. В следующий раз, когда захочешь в сад, скажи мне, хорошо? Я тебя отведу. Если будешь слишком напрягаться, оттянешь процесс выздоровления.

Я закрыла глаза, опустила голову. Хорошо быть больной – можно в любой момент закончить разговор. Марк тяжело вздохнул. Кривляка. Фраза «подкатывает к тебе» звучала у меня в ушах. Он уже это говорил. Я вновь увидела нашу пьяную ссору после вечеринки – все его лицо стало красным, он придвинулся ко мне вплотную. Воспоминание пронзило меня с такой силой, что я почувствовала, будто падаю. Я знала – надо сказать Марку, чтобы он не смел больше так со мной разговаривать, но я так устала. Проще было отогнать воспоминание. Проще было притвориться.

Потом, в кровати, все еще измученная, я вновь принялась за книгу в надежде узнать хоть что-то о своей призрачной медсестре. С несуществующими птицами было как-то проще, они меньше действовали на нервы, чем эта женщина. Я не могла избавиться от чувства, что она живая. Или, по крайней мере, когда-то была живой. Я переворачивала страницу за страницей, с надеждой и в то же время недоверием ожидая увидеть ее образ.

Я проснулась в неудобной скрюченной позиции, шея горела огнем. Была ночь, свет выключили, Квини бормотала во сне. Ее голос стал громче, я четко услышала: «Прогони паршивого кота».

Призрачная медсестра стояла у моей постели.

– Хочешь прогуляться? – ее голос был нежным и до того тихим, что я не была уверена, в самом ли деле она со мной говорит.

– Кто ты? – спросила я, вполне отдавая себе в этом отчет.

– Грейс, – ответила женщина. – Как ты?

– Я сплю? – Я обвела глазами палату. Казалось, здесь что-то не так. Свет стал ярче.

– Ты читала обо мне, – сказала Грейс, указав на книгу на ночном столике.

– Тебя здесь нет, – ответила я. – Ты просто плод моего воображения. Или симптом легкого когнитивного нарушения.

Грейс улыбнулась.

– Как скажешь.

Я наконец поняла, что сплю. Мы стояли в коридоре, и я не помнила, как встала с кровати. К тому же у меня ничего не болело.

Мимо прошел мужчина, шаркая ногами в неустанной борьбе с собственным телом. Другой, в синей униформе, промчался куда-то с очень занятым видом.

– Куда мы идем? – У меня вновь заболела спина, словно, едва я напомнила себе, что она должна болеть, мир снов тут же подчинился. Грейс не ответила.

– Я не могу далеко уйти, – в моем голосе зазвучали жалобные нотки, и это злило. В конце коридора была главная лестница. Кто-то вставил в окна витражи; они прекрасно смотрелись рядом со старыми резными деревянными перилами. Как будто я, выйдя из больницы, оказалась в арт-галерее или музее.

– Сюда, – сказала Грейс, чуть ускорив шаг.

Мы повернули влево и вышли в другой коридор, оказавшись в старой части здания. Пропорции здесь были другими, и я уловила запах старости, который ни с чем нельзя было спутать, как бы его ни перекрывал антисептик. Еще пахло мастикой. Двери, ведущие из коридора, казались полированными. На одной висела записка; я подошла поближе. Почерк был с сильным наклоном, ручка – перьевой, бумага – очень тонкой, с голубоватым оттенком. «Пожалуйста, мойте за собой чашки и тарелки. Кухней пользуются все, это привилегия, а не право. Сестра Аткинс».

Я хотела дотронуться до записки, но Грейс уже дошла до конца коридора. К тому же что-то меня остановило. Пальцы лишь скользнули над бумажкой. Я повернулась и последовала за Грейс.

С потолка свисал знак. Такие мне доводилось видеть в больницах, где были списки отделений и указывающие стрелки. На двери в конце коридора была новая табличка «Ортопедия», а под ней еще одна, старая. Я сощурилась, пытаясь разобрать надпись на ней, но буквы прыгали, а глаза вдруг заслезились.

– Курительная комната, – сказала моя спутница. Я толкнула дверь, думая, что будет закрыто, однако она распахнулась. Грейс, которая в эту самую минуту стояла рядом, внезапно оказалась посреди комнаты. Я моргнула, ожидая, что сейчас она исчезнет, но она стояла на месте. Медленно повернулась, оглядела комнату, и все детали сразу же стали отчетливее. Вернее, появилось много нового. Там, где до этого стояли два стула и стол для заседаний, подделка под березу, теперь нарисовалась разношерстная мебель, включая кресло с витой спинкой, обитое потертой парчой. На стене, несколько секунд назад пустой, сама собой выросла огромная доска объявлений, а с потолка пропали современные встроенные светильники и свисала люстра странного металлического оттенка.

– Лига бадминтона, – сказала Грейс. – У нас тоже был день спорта, – ее лицо приобрело мечтательное выражение. – Как здорово мы с Эви бегали на трех ногах! Нас никто не мог обогнать.

– Эви?

Грейс, подойдя к деревянной доске, указала пальцем.

– Вот она.

Я подошла ближе, разобрала имена, написанные золотыми буквами. «Сестра Грейс Энн Кемп». Под ним – «сестра Эви Джонс». Мне захотелось дотронуться до деревянной доски, но меня снова что-то остановило. Воздух был слишком плотным, и в нем витало неясное предупреждение.

– Я сплю, – сказала я. – Я вижу сон.

Грейс покачала головой.

– Не знаю, что с тобой, но это не сон.

– Почему ты здесь?

– Я здесь работаю, – ответила она, – дежурю.

– Почему я тебя вижу?

Грейс вновь покачала головой.

– Это неправильный вопрос.