Глава двадцать первая

После того, как Парвис Мансур ознакомился с подробностями дисквалификации Эдера и Винса, тюремным бытом Ломпока, смертью Благого Нельсона и убийством в баре «Синий Орел», иранец взял ход дискуссии в свои руки, нацелив ее на то, что, вне всякого сомнения, волновало его больше всего.

Отнюдь не пытаясь скрыть своего скептического отношения, он сказал:

— В сущности, мистер Эдер, вы дали понять, что на самом деле никто не испытывает желания убить вас — по крайней мере, до настоящего момента. В таком случае, они легко могли бы добиться своего, когда фотографировали вас из задней двери розового фургона. Должен сказать, что с этой точки автомат было бы столь же легко пустить в ход, как и «Минолту». Может, даже и легче.

— Или они могли бы расправиться со мной в тюрьме.

— Но поскольку ничего подобного не произошло, вы считаете, что пока живы лишь из-за того, что вы что-то знаете, верно?

— Потому что они так думают.

— Есть ли возможность, что в подходящий момент память придет к вам на помощь?

— Если мне в самом деле есть, что вспомнить, однажды мне может прийти озарение.

— А что, если кто-то приставит вам к голове пистолет и скажет: «Выкладывай — или смерть»?

— Такой подход может подхлестнуть воспоминания. Или нет, в противном случае.

Позволив себе лишь на долю секунды выразить недоверие, скользнувшее во взгляде, Мансур повернулся к Винсу.

— Насколько я понимаю, враги мистера Эдера — и ваши враги?

— Вполне логичное предположение.

— И отнюдь не ручные котята, не так ли?

— Скорее всего.

Сделав гримасу, Мансур прикрыл глаза, словно испытав внезапный приступ боли, что, как Винс предположил, имело происхождением умственное усилие. Открыв их, он снова взглянул на Винса, и во взгляде опять появилось скептическое выражение.

— Если я правильно понимаю свою свояченицу, — усталым и несколько утомленным тоном произнес Мансур, — вы хотите, чтобы я путем ложной операции выманил ваших врагов из их убежища. С этой целью я должен распространить слухи, что ваши предполагаемые укрыватели, Б.Д. Хаскинс и шеф полиции Форк, готовы продать вас за миллион долларов наличными. Верно я излагаю?

— Пока верно, — согласился Винс.

— Могу ли я осведомиться, почему вы остановились на столь приятной круглой сумме?

— Я решил, — сказал Эдер, — что миллион будет для них сравнительно небольшой суммой. То есть, внушающей уважение, но сравнительно небольшой.

— И еще одна деталь, — вмешался Винс. — Мы также хотели, чтобы вы подали все это как ловушку, о которой мы, якобы, не подозреваем.

— Ну что ж, — Мансур в первый раз за время общения не скрывал своей заинтересованности и удовлетворения. — Лихо. Просто восхитительно. Может сработать более, чем отлично, учитывая… — Завершение фразы замерло у него на губах, поскольку он бросил взгляд на Хаскинс. — Ну, Б.Д.?

— Мы с Сидом хотели бы полной ясности, — сказала она. — Итак, ты распространяешь слухи и появляется мистер Загадка. После согласования времени и места, ты договариваешься о выдаче Эдера и Винса за миллион долларов — как ты это умеешь. После этого они предоставлены своей собственной судьбе.

Повернувшись к Эдеру, Мансур вопросительно вскинул бровь.

— Устраивает?

— Звучит неплохо.

Откинувшись на спинку кресла, Мансур принялся разглядывать Эдера.

— В силу известных причин, я имею основания предполагать, что ни вы, ни мистер Винс не смахивают на тех, кто охотно и беспрекословно переступили бы порог камеры смертников.

— Не смахиваем, — согласился Эдер.

— То есть, у вас есть какой-то план… на случай непредвиденных обстоятельств?

Эдер лишь бросил на него взгляд.

— Который, конечно, меня не касается. Моя единственная задача — установить контакт и убедиться, что в его ходе никто не будет обманут и никто не пострадает — по крайней мере, пока деньги не окажутся у меня на руках.

— С этим вы справитесь? — спросил Винс.

— С организацией? — осведомился Мансур. — Да. Тут мне нет равных. — Просияв ослепительной улыбкой, он оглядел стол и сказал: — Есть еще какие-то вопросы или замечания?

— Только один, — заметил Эдер. — Меня всегда интересовало, почему люди берутся за столь паршивую неблагодарную работу. Поскольку ни мы ничего не платим вам и, насколько я знаю, ни мэр и шеф полиции, мне хотелось бы задать вам грубый вопрос: вам-то что в этом?

Мансур с любезной улыбкой повернулся к своей жене и накрыл ее кисть своей.

— Обеспечиваю семейное счастье.

— Которое, как мы все знаем, просто бесценно, — сказал Эдер.

— Совершенно верно.

Дикси Мансур отдернула руку и глянула на Винса.

— Вы что-то забыли.

— Что именно?

— Вы сказали судье — или говорили, что сказали — что, по вашему мнению, сможете найти тех, кто засунул две коробки с деньгами в его туалет. Ну и? Удалось? Вы выяснили?

— Да.

— Как?

— Я спросил у швейцара в доме Джека.

— У того, с кем вы вместе учились в старших классах и который не припомнил вас?

— Он меня вспомнил.

Швейцар опустил глаза на пятидесятидолларовую бумажку, оказавшуюся в его правой руке и потом поднял взгляд на Винса.

— Чего это ради, Келли, неужто ради добрых старых времен?

— Кое-какие приятели отмочили шуточку с судьей Эдером, и он хотел бы выяснить, кто именно.

— Что за шуточку? — спросил привратник. — Грубую? Смешную? Розыгрыш? Какую?

— Розыгрыш.

— Расскажи мне. Я тоже похихикаю.

— Они кое-что подсунули ему в квартиру… или кто-то там оказался.

— Что именно?

Винс руками изобразил размер нечто вроде хлебного ящика.

— Примерно вот такую коробку — или мешок.

— Ты теперь вроде юрист, так? Я помню, в школе ты вечно красовался в ораторском кружке. Я даже помню, как ты отправился с командой в Вашингтон и соревновался там с ребятами из Висконсина. Да, думаю, из Висконсина. Так ты и решил стать юристом — потому что тебе нравилось выступать перед публикой и убеждать ее?

— Может быть.

— Значит, вот таких размеров? — теперь швейцар сам попытался изобразить хлебный ящик. — И что же в нем было такого смешного?

— Дохлая рыба.

— Что-то не усекаю.

— Она должна была напомнить о поездке на рыбалку, от которой судья отказался в последний момент.

Швейцар нахмурился, словно юмор ситуации никак не мог дойти до него.

— Значит, кто-то из тех ребят, что все же поехал, подкинул ему дохлую рыбу, чтобы дать ему знать, сколько он потерял, так? Но рыба уже протухла и воняет. — Опять погрузившись в раздумья, он, наконец, кивнул: — Ну что ж, кому-то это и может показаться смешным.

Серо-голубые глаза швейцара расширились, но потом снова сузились, словно он внезапно кое-что вспомнил — или постарался сделать такой вид.

— Эй, слышь, а не ее ли ты вытащил сегодня днем из его квартиры в таком большом мешке, который сунул в багажник своего «Мерседеса» — это рыба была?

— Мы отменно посмеялись, — сказал Винс.

— Ты с судьей, так?

— Точно. И теперь мы хотели бы в свою очередь подшутить над тем, кто сыграл с нами такую хохму.

Швейцар вытащил свою каскетку с блестящим черным козырьком, и, внимательно рассмотрев пятидесятидолларовую купюру, которую продолжал держать в руке, засунул ее под ленту с изнанки. Но вместо того, чтобы водрузить шляпу обратно на голову, он продолжал покачивать ею на уровне талии, словно ожидая подаяния. Поскольку ничего в нее не упало, он сказал:

— Слышь, вроде я припоминаю кого-то, у кого был ключ от хозяйства судьи.

Вздохнув, Винс полез в карман, вытащил еще пятьдесят долларов и кинул их в головной убор.

— И я все вспоминаю, был ли у него действительно большой пакет или маленький.

Винс достал еще одну бумажку такого же достоинства.

— И был ли то мужчина или женщина.

Когда рука Винса на этот раз вынырнула из кармана, в ней было зажато три пятидесятидолларовых банкноты.

— Ты до потолка макушкой достанешь, — сказал он, кидая и их в шляпу.

Швейцар немедленно водрузил на голову каскетку, в которой покоилось его сокровище в 300 долларов в пятидесятидолларовых банкнотах.

— Коротышка, — сказал он. — И тащил с собой вроде мешок из бакалейной лавочки. У него был ключ от квартиры судьи, и он сказал, что в пакете юридические документы, которые судья попросил доставить к нему домой. Такой забавный тип. Невысокий, как я уже говорил. Пяти футов и двух дюймов, круглый как окорок. Рожа у него неприятная, а дырки в носу, одна из которых вдвое больше другой, так и смотрели на тебя. Такой нос забыть просто невозможно, потому что он словно прицеливается в тебя. В общем, у него был ключ, и он сунул мне двадцатку, так что я и сказал ему, чтобы он поднимался.

— Какого-нибудь удостоверения ты у него не спрашивал?

— Черт побери, Келли, ты же не будешь спрашивать удостоверение личности у священника.