Глава пятнадцатая
Когда Форк и Винс в 12.46 без стука вошли в дом мэра, они нашли Джека Эдера на кремовом диване с бутылкой пива в руках и мэра в ее кресле коричневой кожи. Она повернулась к вошедшим, но Сид Форк успел предупредить ее вопрос:
— Кто-то час назад пристрелил Норма Триса и оставил тебе послание.
Хаскинс кивнула, словно новость ее не особенно заинтересовала, и, неторопливо поднявшись, отвернулась от трех мужчин. Подойдя к одной из репродукций картины Моне, она, казалось, стала внимательно изучать ее. Все еще не отводя от картины взгляда, она спросила:
— Как это все приняла Вирджиния?
— Тяжело.
— Вы попросили кого-нибудь остаться с ней?
— Она никого не хочет видеть.
Отвлекшись от созерцания рассвета на Сене, Хаскинс повернулась; лицо ее было спокойно, глаза почти сухие, а голос сдержанный.
— Я позвоню ей. Выясним, захочет ли она остаться тут еще на несколько дней.
Подойдя сзади к креслу, мэр оперлась бедрами на его низкую спинку, словно эта поддержка успокаивала ее. Сложив руки на груди, она спросила:
— Что за послание?
Винс вытащил из бокового кармана конверт пять на семь дюймов, пересек комнату и вручил его Хаскинс.
— Оно адресовано вам, но касается всех нас четверых.
— Я вижу, что вы уже вскрыли его, — сказала мэр, ясно давая понять, что ей, как и всем прочим, не нравится, когда вскрывают ее почту. Вынув фотографии, она бегло просмотрела их. Когда она стала рассматривать их более внимательно, Джек Эдер спросил:
— А кто такие Норм и Вирджиния?
— Вирджиния — жена Норма Триса, — пояснила она, засовывая фотографии обратно в конверт. — Ему принадлежал «Синий Орел» и кое-какая собственность в городе. Кроме того, он одним из первых поддержал меня. — Она глянула на Эдера. — В финансовом смысле.
Эдер сочувственно склонил голову, дабы показать, как глубоко к сердцу он принимает потерю мэра. Она оттолкнулась от спинки кресла и, обогнув его, протянула Эдеру конверт.
— Мне будет не хватать Норма.
— Могу себе представить, — кивнул Эдер, извлекая снимки и неторопливо просматривая их. Закончив, он поднял глаза на Винса: — Ты спрятался, а я высунул язык.
— Шеф думает, что это своеобразная метафора.
Форк покачал головой.
— Это вы сказали, а не я.
Эдер посмотрел на Б.Д. Хаскинс, которая стояла у окна, глядя в ночную тьму.
— Когда и где они сфотографировали вас? — спросил он.
— Два дня назад сразу же после шести, на стоянке за Сити-Холлом.
Эдер глянул на Форка, желая услышать подтверждение. Тот потеребил мочку уха, нахмурился и кивнул:
— Господи, совершенно точно.
Б.Д. Хаскинс отвернулась от окна, чтобы взглянуть на Эдера.
— Мы с Сидом говорили — может, даже спорили — стоит ли пойти выпить. И отказались. Пойти выпить, я имею в виду.
— И вы решительно не заметили фотографа? — предположил Винс.
Мэр покачала головой.
— А эти ваши снимки… Где вас щелкнули?
— В нижней части Ломпока, — сказал Винс. — Меньше чем через час, как Джек вышел из тюрьмы.
Она посмотрела на Форка.
— Я бы хотела выпить, Сид. Немного бренди.
— Еще кто-нибудь хочет? — спросил Форк. Винс сказал, что предпочел бы пиво, а Эдер прикончит то, что у него есть. Когда Форк удалился на кухню, мэр села в свое любимое кресло, поджав под себя ноги и одернув на коленях черную юбку.
Никто не проронил ни слова, пока Форк не вернулся с двумя банками пива и бокалом бренди. Он поставил его перед Хаскинс, протянул Винсу вскрытую банку и спросил, не нужен ли ему стакан. Винс сказал, что нет, не нужен.
Отпив бренди, Хаскинс обратилась ко всем присутствующим в комнате:
— В чем мог быть смысл убийства Норма?
— В полной мере дать нам понять — до нас должен дойти смысл письма, — сказал Винс.
— Что бы это могло значить — на понятном английском?
— Очень просто, — сказал Форк, занимая единственное другое кресло в комнате, которое, скорее, смахивало на стул, чем на кресло. — Они делали эти снимки, чтобы дать нам знать: им все известно относительно того, что мы с тобой собираемся предоставить убежище судье и Винсу. Затем они убивают бедного старого Норма, давая нам понять, что народ они крутой и шутить с ними не следует. — Он взглянул на Винса: — Так?
— Примерно так.
В наступившем молчании Джек Эдер откинулся на спинку дивана и стал внимательно изучать потолок. Наконец, он сказал:
— Я все пытаюсь понять, как им удалось так быстро нащупать связь между вами и нами.
Наступило очередное краткое молчание, прежде чем Б.Д. Хаскинс предположила:
— Кто-то проболтался.
— Я ни с кем не говорил, — возразил Эдер. — А Келли пообщался только с Воякой Слоаном.
— Значит, он был с ним излишне откровенен, — стояла на своем мэр.
— Кто мог вам это передать, — спросил ее Винс, — кроме вашей сестры?
— Никто.
Винс и Эдер уставились на Сида Форка, который заверил их, что ни с кем не говорил.
Эдер перевел взгляд на мэра.
— А кому рассказывала ваша сестра?
— Своему мужу, — опередил ответ мэра Форк.
— Надеюсь, что так и было, — сказала Б.Д. Хаскинс, не обращая внимания на три пары глаз, уставившихся на нее. Снова заговорив, она обращалась непосредственно к Джеку Эдеру. Слегка наклонившись вперед, она не сводила с него взгляда холодных серых глаз, которые, как Эдер позже заверял Винса, «уставились в глубину моей души так, словно там сплошная грязь, темнота и мокрицы ползают».
— Вы должны понять, — продолжала она, — если мне придется говорить с этой публикой — мне потребуется посредник. Некто посторонний.
— Логично, — согласился Эдер.
— И при том достаточно богатый, что куда лучше, нежели бедняк, ибо богатый не столь легко поддастся искушению изменить нам, если представится такая возможность — а в этой ситуации я в ней, черт побери, уверена. И видит Бог, Парвис более чем обеспечен.
— Парвис ваш зять? — спросил Эдер.
— Да.
— Вроде бы вы говорили, что его зовут Мансур.
— Парвис Мансур.
— Когда мы с Келли сможем с ним встретиться?
— Как насчет завтра?
— Не выбрать ли нам субботу или воскресенье?
— Субботу. Сегодня.
— Сегодня более, чем устроит, — согласился Джек Эдер.
