Глава одиннадцатая

В 11.26 вечера той же последней пятницы июня тот же розовый «Форд»-фургон, имеющий ныне по бортам все коммерческие реквизиты, высадил у зоомагазина Фелипе на Пятой Норс-стрит, как раз в четырех шагах от размещавшегося на углу бара «Синий Орел», невысокого плотненького человека с пасторским воротничком под горло.

Магазин со зверюшками, как всегда, закрывался в шесть вечера. В окне его, навалившись друг на друга, спали на своем ложе из мятых газет четыре щенка — помесь неизвестных пород, но владелец магазина представлял их как «пастушьих лабрадоров». Когда розовый фургон отъехал, человек в пасторском воротничке осмотрелся и, не обнаружив ничего интересного, повернулся к витрине зоомагазина.

Он улыбнулся зрелищу спящих щенков, не обращая внимания на свое отражение в стекле, которое являло оскал маленьких, почти серых зубов и столь тонкий рот, что он казался почти безгубым. Почти вплотную ко рту примыкала крохотная кнопка носа, чья правая ноздря была едва ли не вдвое больше, чем левая. Он стоял с непокрытой головой, в его редких черных волосах пробивалась седина, и чьей-то неверной рукой они были острижены или ощипаны клочьями.

В дополнение к пасторскому воротничку на нем были черные ботинки и слишком плотный черный пиджак, сшитый из грубого синтетического материала. Мрачная окраска его как нельзя лучше соответствовала цвету его глаз, вызывая представление о дряхлом нераскаявшемся вольнодумце, который, умирая в одиночестве, тоскливо мается этим процессом.

Человек дважды щелкнул ногтем по окну витрины. Но, поскольку спящие щенки никак не реагировали на него, он перестал улыбаться, повернулся налево, оставив за спиной «Синий Орел», и торопливо пошел по тротуару, семеня до странности короткими ножками. Одолев сорок или пятьдесят футов, он перешел на нормальную походку, после чего, несколько притормаживая на ходу, наконец, окончательно остановился.

Он резко повернул голову, хотя тело его продолжало сохранять прежнее положение, и обшарил взглядом обе стороны Пятой улицы. Постояв, он кивнул, словно вспоминая, что забыл купить сигареты или дюжину яиц, и, заторопившись обратно, миновал спящих щенков, не удостоив их даже взглядом. Оказавшись на углу, он еще раз быстро огляделся и нырнул в бар «Синий Орел» Норма Триса.

Хотя по закону Трис уже был обязан закрывать свой бар, часто он держал его нараспашку до полуночи, пока большинство его посетителей окончательно выворачивали карманы и отправлялись по домам. Но если был день получки или та дата, когда приходили социальное вспомоществование, пособия по безработице, по инвалидности и другие чеки, Трис мог держать бар открытым до двух, а то и трех ночи, или, как он говаривал, до той минуты, пока не будут спущены последние деньги от правительства.

Когда человек в белом воротничке вошел в бар «Синий Орел», сел у стойки и заказал стакан пива, посетителей в нем уже не было. Трис поставил перед ним заказ, человек расплатился и сказал тонким холодным тенором:

— Говорят, что сюда иногда мэр заходит.

— Кто говорит? — спросил Трис, который никогда не позволял себе говорить лишнего, разве что давать непрошенные советы.

— И шеф полиции. Я слышал, что и он сюда, случается, заглядывает.

— Вот так?

Человек отхлебнул пива и усмехнулся своей невыразительной улыбкой.

— Ее приятель, то есть мэра, попросил меня передать ей письмо, но я подумал, что, может, стоит оставить его у вас, а вы уж отдадите ей.

— Завтра можете сами вручить его в городской мэрии.

— Я вечером покидаю город.

Трис вздохнул.

— Ладно, но в следующий раз купите одну из штучек, что продаются в почтовых отделениях. Да вы их знаете — марки.

Кивнув, мужчина улыбнулся в знак благодарности и, запустив руку в правый карман черного сюртука, вынул запечатанный конверт размерами пять на семь дюймов. Щелчком он послал его через стойку бара к Трису, который взглянул на белую наклейку с адресом. На ней было напечатано: «Мэру Б.Д. Хаскинс, Дюранго, Калифорния».

Беря конверт, Трис почувствовал, что в нем лежит что-то плотное, скорее всего, какая-то картонка, и положил на полку над баром.

— Передам, когда она заглянет.

— Вы не забудете?

— Я же сказал, что она его получит.

Человек в пасторском воротничке кивнул, в очередной раз улыбнулся в знак благодарности и попросил:

— Может, вы могли бы сделать мне еще одно небольшое одолжение?

— Что именно?

Он протянул Трису чек на пятьдесят долларов, выданный банком «Уэллс Фарго» в Сан-Франциско. Чек был выписан от имени Ральфа Б. Фарра. В левом верхнем углу над адресом в Сан-Франциско было впечатано то же имя, и Трис подумал, что там, скорее всего, располагается миссия этого священника.

Глядя на чек со странным чувством, близким к отвращению, Трис сказал:

— Если вы сможете, падре, получить на нем подтверждающую надпись Папы или хотя бы епископа, я, пожалуй, подумал бы, как…

Трису пришлось прервать продуманную формулу отказа, когда, подняв глаза от чека, он увидел полуавтоматический пистолет 22-го калибра в левой руке фальшивого священника.

— В таком случае я заберу все, что у тебя в кассе, — произнес человек тонким тенором, — единственное, что, по мнению Триса, было в нем тонким, кроме губ. В кассе лежит самое малое двести долларов, припомнил Трис, может, еще две десятки и не больше одной пятерки. Этот подонок запудрил ему мозги своей рясой — этот отче точно, как восьмой шар в бильярде, к которому никак не подобраться.

Поняв, что не имеет смысла оспаривать данное требование, Трис нахмурился и, не скрывая сожаления, сказал:

— Да тут, ваша светлость, почти ничего нет — не больше, чем вы могли бы выгрести из ящика для подаяний у сиротского приюта… пятьдесят, может, пятьдесят два бакса.

— Вот и прекрасно, — и фальшивый священник дважды выстрелил Норму Трису в лицо: одна пуля вошла в левый глаз, а вторая чуть повыше рта; 22-й калибр наделал шуму не громче стука захлопнувшейся двери.

Торопливо выйдя из «Синего Орла», коротенький человек в пасторском воротничке залез в поджидавший его розовый фургон. На другой стороне улицы, по диагонали от бара, из темного подъезда ювелирного магазина Марвина выглянул другой человек. Ему было хорошо за тридцать, и волосы его уже тронула седина. На нем были белая рубашка, выцветшие синие джинсы и высокие баскетбольные кроссовки «Конверс», модель для профессионалов, хотя рост его на дюйм или около того не дотягивал до шести футов. Лицо его хранило печальное, несколько рассеянное выражение.

Проводив взглядом розовый фургон, который, набрав скорость, исчез по Пятой Норс-стрит, человек засунул руки в карманы, повернулся и со склоненной головой, сохраняя то же самое выражение лица, медленно двинулся в противоположном направлении.