Книга: Четвертый Дюранго
Назад: Росс Томас Четвертый Дюранго
Дальше: Глава вторая

Глава первая

Стояла последняя пятница июня, когда в 4.03 белый телефон у постели издал звонок. 36-летняя женщина-мэр сняла трубку только после четвертого звонка, предварительно лягнув в щиколотку 39-летнего шефа полиции.
Пробормотав сонным голосом приветствие, мэр слушала говорившего полторы минуты. Рот у нее сложился в мрачную складку, а глаза сузились: на лице у нее появилось выражение, которое шеф полиции окрестил «смерть мухам». По прошествии девяноста секунд мэр завершила разговор решительным «Хорошо», которое, скорее, напоминало суховатое прощание.
Пока мэр держала трубку у уха, шеф полиции принялся в очередной раз изучать потолок спальни, пытаясь понять, почему мелкая лепнина напоминает корку трехнедельного сыра. Когда мэр положила трубку, шеф полиции, прикрыв глаза, спросил: «Дикси?» — но ранний час и одолевавшая его сонливость не позволили проявиться в этом вопросе подлинной заинтересованности.
— Дикси, — подтвердила мэр.
— Ну и?
— Она только что затащила его в постель.
— Сколько он выпил?
— Дикси говорит, что опустошил весь бар.
— Значит, все в порядке, не так ли? — подытожил шеф полиции, приоткрывая глаза, чтобы в последний раз бросить взгляд на желтоватый потолок, пока мэр собиралась с ответом. Хотя такового не последовало, он кивнул — словно услышав невысказанное, но утвердительное подтверждение — и, наконец, снова погрузился в сон.
Лежа на левом боку, мэр изучала шефа полиции со смешанным чувством удивления и отвращения. Быстро утомившись от этого зрелища, она легла на спину и прикрыла свои светло-серые глаза, но почти сразу же их открыла, поймав себя на том, что неотрывно, как часовой на посту, смотрит в потолок, ибо сон к ней так и не пришел до самого рассвета.

 

В ту же самую последнюю пятницу июня Келли Винс проснулся в 10.09. Первым делом он посмотрел на черную тросточку, а потом припомнил блондинку, которая представилась как Дикси. Винс не мог вспомнить ни ее фамилии, ни даже называла ли она ее, но он отчетливо видел насмешливые голубые глаза и их брезгливое выражение, когда он спускал последние деньги в «Холлидей-инн».
Хотя блондинка Дикси исчезла, оставив после себя лишь крепкий запах дорогих духов, на абажуре лампы, стоявшей на керамической подставке, черная тросточка все же висела. Тросточка эта была довольно толстой, не меньше дюйма с четвертью в диаметре, вырезанная из макассарского черного дерева и увенчанная хромированной ручкой, которая уже несколько поистерлась. В дюйме или чуть ниже от того места, где изгиб ручки переходил в саму тросточку, блестело серебряное колечко с инициалами JE, вырезанными маленькими готическими буквами.
Когда Винс сел на постели, похмелье обрушилось на него со всей силой. Поставив диагноз, что его ждет неминуемая смерть, он сделал четыре глубоких вдоха со слабой надеждой, что приток кислорода, как гласило поверье, снимет боль и даст ему возможность продолжить существование. Но поскольку похмелье и связанные с ним мрачные мысли от сего дыхательного упражнения усилились, вызывая одно желание — спокойно умереть, Винсу осталось лишь встать, ухватившись неверными руками за спинку стула, и добраться до черной тросточки.
Сняв ее с абажура, Винс встряхнул трость и, с облегчением услышав слабый плеск, повернул изогнутую ручку не налево, а в другую сторону. После трех полных оборотов ручка снялась с нарезки, явив взгляду маленький серебряный колпачок, прикрывавший пробку.
Винс торопливо вытащил ее, открыв стеклянный сосуд, вделанный в тросточку, и одним махом проглотил унцию или около того виски «Джек Даниэлс», которое заставило его всем телом содрогнуться и ощутить «стыд, позор и полное поношение личности», как говаривал владелец трости.
Утренняя порция заставила Винса вспомнить, когда он в первый раз пил из данной тросточки. Как показали несложные расчеты — ровно пятнадцать лет назад, когда он был выпускником университета. Стоял июнь 1973 года, и оставалось не больше часа до начала торжественной церемонии, когда они втроем впервые выпили виски из черной трости, хотя каждому досталось около унции, поскольку емкость трости не позволяла залить в нее больше четырех унций напитка.
Винс припомнил, как угрожающе хмыкнул владелец трости и загадочно улыбнулся, произнося двусмысленный тост: «За „Уотергейт“, и за всех, кого он потопил.»
Эти трое были: Келли Винс, человек, которому принадлежала тросточка, и его сын, с которым Винс обитал в одной комнате общежития колледжа и который примерно четырнадцать лет спустя, как предполагалось, застрелился в дорогом борделе в Тихуане.
Так ничего и не накинув на себя, Винс стоял в номере «Холлидей-инн», дожидаясь благотворного влияния виски; опираясь обеими руками на тросточку, он смотрел из окна четвертого этажа на простор Тихого океана, который всегда был таким спокойным или просто апатичным, по крайней мере, по сравнению с вечно взбаламученным и суетливым Атлантическим.
Затем, как он и ждал, виски заставило его память обратиться к сравнительно недавнему прошлому, когда мрачный детектив из отдела убийств в Тихуане позвонил ему в Ла-Джоллу и объявил, что его бывший сосед по комнате мертв.
Винс добрался до Тихуаны за, как он и сегодня считал, рекордное время; после двадцати пяти минут лихорадочного поиска обнаружив бордель, он опознал тело ростом в шесть футов и четыре дюйма, без особого содрогания (оно пришло позже) отметив, что большая часть некогда благородного черепа в виде брызг и ошметков осталась висеть на литографии Девы Марии Гваделупской на южной стене комнаты.
Винс стоял, уставившись на литографию, когда детектив стал по-испански описывать, каким образом мертвец засунул себе в рот старый полуавтоматический «Кольт» 45-го калибра и нажал курок dos veces. Внезапно преисполнившись сомнения в своей способности понимать испанские выражения, Винс предложил собственный перевод услышанного: «Дважды?»
На широком индейском лице детектива сохранялась маска благочестивости, когда он ответил: «Да, дважды» по-английски и, перейдя на испанский, — пробормотал, что только Богу известно, до какого предела сумасшествия могут дойти самоубийцы, когда они чуть ли не с удовольствием кончают с собой.
Когда Келли Винс напрямую спросил его, неужели он верит в эту чушь и дерьмо, что, мол, его бывший сосед по комнате в самом деле дважды нажал курок, детектив только прикрыл глаза и благочестиво улыбнулся, словно думая о Боге или о деньгах, или же о том и о другом. Открыв, наконец, глаза, детектив ответил, что да, конечно, он так считает, а кто возьмется спорить?
Винс так и не понял — то ли смутные воспоминания о мозге и сгустках крови его погибшего напарника по комнате, то ли виски вместо завтрака заставили его прямиком направиться в ванную, где он избавился и от только что принятой порции «Джека Даниэлса» и от большой части того, что влил в себя предыдущим вечером. Но когда его вывернуло наизнанку, он от всей души проклял «Джека Даниэлса».

 

К 11.04 утра он успокоил спазмы в желудке, приняв «Майланту-П», и, прикрыв наготу мятой льняной курткой бежевого цвета, темно-серыми комвольными брюками, тоже мятыми, и чистой белой рубашкой без галстука, Келли Винс расположился у стойки бара в почти пустынном коктейль-холле «Холлидей-инн»; у локтя его стоял необходимый по медицинским показаниям коктейль «Кровавая Мэри», и он осторожно заливал две порции «Джека Даниэлса» в пустую полость черной тросточки.
За три стула от него высокий человек, примерно того же возраста, что и Винс, потягивая пиво, с откровенным любопытством наблюдал за его действиями. Если не считать густых прядей волос цвета соли с перцем, падавших ему на уши, человек этот был основательно лыс, и его череп и длинное хитрое, умное лицо покрывал здоровый загар.
Видно, для компенсации недостатка растительности на голове, человек отрастил солидные усы, которые напоминали Келли Винсу старые английские фильмы, где командиры неизменно щеголяли подобными усами. И еще обращали на себя внимание его несколько тронутые сединой густые брови, в тени которых скрывались светло-карие с зеленью глаза. Кроме того он обладал крупным носом четкого абриса: выдаваясь вперед, он нависал над тонкогубым большим ртом, которому было присуще, если не добродушие, то хотя бы дружелюбие. Завершал рисунок лица квадратный подбородок.
Человек с усами командира эскадры облизнул губы и напряженно нахмурился, словно опасаясь, как бы Винс не пролил виски, которое он продолжал осторожно переливать в тросточку. Но когда Винс, с трудом справившись с дрожью рук, завершил работу, не пролив ни капли, человек улыбнулся, обнажив крупные белые зубы, которые могли быть только его собственными.
— Не хотите продать мне эту забавную штучку? — приятным баритоном обратился к нему мужчина.
— Она не моя, — сказал Винс и отвернулся, чтобы повесить тросточку на стойку бара.
Когда Винс занял прежнее положение, человек вновь обратился к нему:
— Вы не думаете, что владелец мог бы продать ее мне?
Винс задумчиво уставился на соседа по стойке, словно оценивая его намерения.
— Могу спросить.
Человек кивнул, по всей видимости, удовлетворенный ответом.
— Взбрело почему-то в голову, что было бы неплохо обзавестись ею, — сказал он, запуская руку в карман светло-синей с искрой рабочей рубашки, которая, скорее всего, несколько лет назад была куплена у «Сирса». Из кармана он вытащил визитную карточку. Его рубашка и потертые сапожки военного фасона находились в разительном контрасте с его брюками в синюю полоску изысканного покроя, которым, вне всякого сомнения, должны были сопутствовать такой же изящный жилет и пиджак. Несмотря на поношенную рубашку и стоптанные каблуки сапог, Винс подумал, что лысый мужчина далеко не так прост. Глянув на визитную карточку, Винс убедился, что он был прав.
СИД ФОРК
Шеф полиции
Дюранго, Калифорния
(Нас. 9861. чел)
Город, забытый Богом.
Под этими словами — или эпитафией — в левом нижнем углу стояли номер телефона, по которому Винс мог дозвониться, и номер почтового ящика и индекс, по которым он мог написать.
Подняв глаза от карточки, Винс в первый раз за день улыбнулся:
— Чего это ради Бог позволил себе забыть Дюранго, шеф?
Допив пиво, Сид Форк вытер усы тыльной стороной ладони.
— Это был не Бог… во всяком случае, не он лично. Это был старый отец Серра, который проезжал тут в 1772 году, направляясь на юг от Монтерея, и забыл поставить тут миссию, что, как мы чертовски уверены, привлекало бы теперь сюда туристов.
— Он в самом деле забыл… или просто проехал стороной?
— Вы католик?
Винс отрицательно покачал головой.
— Когда десять лет спустя, в 1782 году, тут проезжала компания францисканцев, и они снова не основали миссию — это было уже во второй раз, так? И возьметесь ли вы отрицать, что Бог явно подзабыл дать хороший пинок и отцу Серре и всем остальным?
— Похоже, что так, — согласился Винс, который давным-давно дал себе зарок никогда не вести в барах споров о религии, политике или достоинствах того или иного подающего в бейсболе.
— Другую ошибку, которую они совершили — и францисканцы, и Господь Бог, — заключалась в том, что они возвели миссию в Санта-Барбаре, где погода совершенно не такая, каковой должна была бы быть.
— Я всегда считал, что в Санта-Барбаре отличная погода, — Винс уже не без удовольствия начинал ощущать себя в роли прямого и откровенного человека.
— И сравнения быть не может, — возразил Форк, подав знак, чтобы принесли еще пива. Когда молодой сероглазый мексиканец-бармен поставил перед ним бокал, Форк сделал два больших глотка, быстрым движением руки провел по усам и продолжил: — Если вы хотите убедиться, что такое абсолютно безукоризненная погода, мистер… э-э-э… боюсь, я не расслышал ваше имя.
— Келли Винс.
— Как я говорил, мистер Винс, если вы ищете совершенные погодные условия, то можете считать, что поиск закончен, ибо этот город обладает, по оценке Всемирной Организации Здравоохранения, «самым здоровым климатом на зеленой земле Господа Бога», — Форк сделал паузу, — если не считать несколько заброшенных деревушек на Итальянской Ривьере… но никто и не слышал о нем.
Винс вежливо и даже с некоторой долей заинтересованности кивнул, с наслаждением сделал глоток «Кровавой Мэри» и оглядел по-прежнему пустынный бар отеля.
— Я бывал в Дюранго в Колорадо, в Дюранго в Мексике и в таком же поселении в Испании, но никогда не знал, что есть еще одно такое… до встречи с вами.
Уголки широкого рта Форка опустились, словно он услышал грустную новость.
— По сути, о нас, в самом деле, мало кому известно, так как к нам идет единственная дорога, — разве что вы решитесь добираться вплавь — убийственное двухполосное шоссе, которое отходит от 101-й трассы и где еще надо вовремя увидеть знак поворота, что дано далеко не всем. — Помолчав, он отпил еще пива и спросил: — Как вы сюда добрались — на машине?
— Привезли. Но у меня была толковая девушка-проводник.
Шеф полиции ухмыльнулся.
— Если бы вы сказали, что добирались по воздуху или поездом, или автобусом, я бы ответил, что вам это приснилось, поскольку федеральные власти закрыли наш так называемый аэропорт два года назад, ибо этого, как было объявлено, требовали соображения безопасности полетов, а последний пассажирский поезд останавливался тут одиннадцать — да нет же, Господи! — двенадцать лет назад, и даже компания «Грейхаунд» отменила тут автобусную остановку, так что в следующем месяце минёт два года, как «Дженерал электрик» закрыл свое предприятие по соседству.
— Похоже, вы существуете в полной изоляции, — заметил Винс, на этот раз пропустив два глотка «Кровавой Мэри».
— Вы не входите в число отшельников?
— Пока еще нет.
— У нас тут есть несколько таких — которые не имеют ничего против того, чтобы оказаться отрезанными от всего мира.
Винс сочувственно кивнул и предпочел подождать, что последует дальше.
— Хотя все мы чувствуем себя как нельзя лучше, — продолжил шеф полиции, еще раз отдав должное пиву. — У нас даже выходит чуть ли не ежедневная газета, сообщения в которую, как и во все подобные, приходят аж откуда-то из Лондона в Англии. Что же касается культуры, то у нас тут на сто процентов автоматизированная радиостанция, которая с рассвета до заката гонит коммерческие объявления вперемежку с роком, после чего затыкается. Вот касательно телевидения, о нем говорить не имеет смысла, потому что нас закрывают горы, и ни одна кабельная компания в здравом уме не будет сюда добираться. Но человек всегда может купить себе тарелку спутниковой антенны, чтобы ловить новости, или же взять напрокат видеокассеты, даже такие, где ребята из колледжа трахаются с девчонками.
Форк остановился, ожидая реакции своей аудитории из одного человека. Винс сделал глоток «Кровавой Мэри» и согласился:
— Рай земной.
Шеф полиции принял его оценку удовлетворенным кивком, но его довольство исчезло, когда он обвел взглядом почти пустой холл.
— Это место, скорее всего, по окончании лета пойдет с торгов.
— Гостиница или только бар?
— Гостиница. Хотите купить ее?
Винс пропустил вопрос мимо ушей, чтобы самому задать свой.
— Как давно вы числитесь шефом полиции?
По лицу скользнуло выражение, которое Винс оценил как ностальгическое с примесью горечи; оно же сказалось и в голосе Форка, с этакими мечтательными нотками.
— Примерно в шестьдесят восьмом в старом школьном автобусе «Дженерал моторс», размалеванным психоделическими узорами, нас сюда приехало из Хейгта девять человек — ехали мы в Дюранго в Колорадо. Хейгт умер или, в крайнем случае, умирал, и мы направились в Скалистые Горы; в головах у нас все перемешалось: и наркота, и политика, и Бог знает, что еще. Вы же должны помнить, как все это тогда было.
— Смутно.
— Вообще, сэр, я сидел за рулем, а наш штурман заприметила это калифорнийское Дюранго на карте, что нам вручили на заправочной станции. Было уже поздно, все вымотались, и мы свернули туда. А на следующее утро, продрав глаза, мы увидели, какая тут стоит отменная погода и вообще все хорошо. Мы взяли и остались. Во всяком случае, часть из нас. А через десять лет я получил пост шефа полиции, а штурман… ну, словом, после выборов она стала мэром.
— Она?
— Мэр Барбара Диана Хаскинс, — Форк прикончил вторую кружку пива и отставил ее с выражением человека, знающего свой предел. — Или же Б.Д. Хаскинс, как она предпочитает себя называть и как подписывает все бумаги, хотя я ей говорю, что это извращенный сексизм или что-то в этом роде. — И Форк снова с тоской и вожделением посмотрел на тросточку, которая продолжала покачиваться на стойке бара.
— Ручаюсь, что приобрету эту штучку, кто бы ею ни владел, мистер Винс. Сколько, по-вашему, владелец может запросить за нее?
— Сомневаюсь, что он захочет получить за нее деньги.
Форк с удивлением посмотрел на него.
— В самом деле? А как насчет обмена? — Прежде, чем Винс успел ответить, Форк снова помрачнел. — Беда в том, что я почти ничего не могу предложить в обмен, кроме разве погоды — и, черт побери, полного уединения.
На несколько секунд Винс погрузился в обдумывание этой перспективы.
— Кое-что ему может и понравиться, — наконец сказал он. — Например, уединение.
— Он здесь, в городе?
— Нет, но сегодня днем мне придется оказать ему содействие в поисках какого-то спокойного места, где он мог бы остановиться на несколько недель. Может и подольше. Скорее всего, в Санта-Барбаре. — Винс улыбнулся: — Несмотря на ее ужасный климат.
Форк обвел глазами бар, словно собираясь задать вопрос, ответ на который был для него более, чем ясен.
— Какого рода уединение он ищет?
— Полного и абсолютного.
— И где он, как вы сказали, сейчас находится?
— Я ничего не говорил. Но примерно к северу отсюда.
Форк перестал шарить глазами по помещению, холодным и понимающим взглядом уставившись на Винса.
— Может быть, в Ломпоке?
На холодное выражение лица законника Винс ответил равнодушным взглядом. Этот молчаливый обмен взглядами длился несколько секунд, которых было более чем достаточно, чтобы собеседники в принципе поняли друг друга, если не заключили сделку.
— Это имеет значение? — спросил Винс.
Холодный взгляд шефа полиции сменился добродушной теплой улыбкой.
— Черт побери, мистер Винс, мы по праву гордимся своим званием столицы Западного полушария, где в полной мере торжествует принцип «Живи и давай жить другим», особенно, когда стало ясно, что мы не можем предложить на продажу ничего иного, кроме разве погоды.
Форк стал было подниматься, но помедлил, дабы его следующий вопрос был предельно мягок и сдержан.
— Какого рода деятельностью занимался владелец тросточки до того, как прибыл сюда, чтобы стать гостем федерального правительства в Ломпоке… если позволите задать вам такой вопрос.
— Он был судьей.
— Каким именно?
— Главой Верховного суда штата.
— Но не в этом штате.
— Скорее всего.
— И вы думаете, что судья может уступить мне тросточку за столь малую выгоду, как возможность обрести полное уединение?
— Сможет.
Форк склонил голову на левую сторону, словно таким образом мог получить полное представление о Келли Винсе.
— А какого рода деятельностью занимаетесь вы, мистер Винс?
— Я юрист.
— В какой области? Корпоративного рынка? Налогового? Уголовного? Или хватаетесь за все, что попадется?
— Я лишен права заниматься практикой, — спокойно сказал Келли Винс.
Назад: Росс Томас Четвертый Дюранго
Дальше: Глава вторая