После этого ужасного, но так счастливо разрешившегося инцидента все семейство, включая родителей с обеих сторон, лихорадило. Походило это на радостную истерику – все судорожно ездили друг к другу в гости, устраивали тематические литературные чаепития, игры и даже какие-то домашние театральные постановки. Потом волна лихорадочного возбуждения перекинулась на ближайших, а потом и дальних друзей.

И все это время Денис был на величайшем подъеме творчества. Он успевал все! Вебинары и писательские курсы, которые он вел сначала совместно с еще одним писателем, а затем сольно, неожиданно набрали обороты и стали приносить солидные доходы. Он стремительно дописал третью книгу о скандинаве, и «Аэгна» заключила с ним договор на долгосрочную серию. Третий том про Олафа буквально размели с прилавков, и дополнительный тираж тоже.

В конце апреля Вишняков купил Мирославе с детьми путевки на Кипр, на целый месяц. Долго ползал по сайтам турфирм, обзванивал знакомых и выбрал Ларнаку.

– Там сейчас должно быть неплохо. И не жарко, – сказал он. – Плюс двадцать пять. Успеете загореть и не сгореть. Море прохладней, конечно, зато детям не захочется в воде сидеть до посинения, да и туристов в это время не такое засилье. Не скупитесь на экскурсии, денег достаточно. И нащелкай фоток побольше…

Мирослава, конечно, хотела, чтобы они поехали вместе, но Денис был тверд, как скала.

– Мужик должен пахать, и мужик пашет, – сказал он, пародируя тестя. – То есть пишет… Да, можно писать и там, но лучше отдых с работой не совмещать…

И Мира с детьми поехали на Кипр без него, а он строчил как бешеный. Не «Олафа на перепутье». Роман «Друг с той стороны»…

Как-то днем, когда Вишняков устроил себе небольшую передышку, «друг» деликатно, но довольно оригинально напомнил о себе.

«НЕ ПОМЕШАЮ, ЕСЛИ ЗАЙДУ?» – появилось на экране макбука.

– Заходи, конечно, – повеселел писатель.

Строки стерлись так же, как и появились до этого, а в кресле возникла фигура. «Друг» был, как всегда, респектабелен, подтянут и элегантен, держал в каждой руке по стакану сока.

– Чин-чин? – подмигнул он, протягивая напиток. – Манго, свежевыжатый. Я к твоим заглядывал только что, так что это подарок с Кипра.

Денис невольно вздрогнул. Да и кто бы не вздрогнул…

– Как они? – пытаясь унять сердцебиение, спросил он, принимая запотевший стакан.

– Иван позавчера чуть не наступил на морского ежа, жена не захотела тебя пугать, – рассмеялся дьявол. – Но не переживай, Мирослава хорошо за ними смотрит. И теперь они посещают только песчаные пляжи… Сегодня днем ездили на экскурсию, катались на осликах. Вечером жди фотографий и отчета, она уже пишет… И ты, я смотрю, тоже пишешь…

– Хочешь прочесть? – спросил Вишняков.

Почему-то затянуло под ложечкой. Раньше он относился к этим визитам куда спокойнее, хотя – вот парадокс! – жизнь тогда была куда более нервной. А сейчас, когда она начала входить в довольно приятную колею, в писателе поселился необъяснимый страх. Он затаился где-то в глубине души, как аспид, свернувшийся кольцом на дне высохшего колодца…

– Я прочел, – невозмутимо сказал дьявол. – Умница. Хорошая книга получается. Любой оказался бы рад, если бы про него написали вот так. Спокойно. Ведь лучше без этой религиозной экзальтации, правда? Представляешь, какой был бы идиотизм, если бы ты мне, к примеру, начал поклоняться. Поклонение – это такая чушь…

– А как же сатанинские обряды? – рискнул поддеть писатель.

– Ты думаешь, я их придумал? – расхохотался дьявол. – Или кого-то к ним побуждал? Люди хотят развлекаться, я не мешаю. Но, поверь, все эти обряды не делают меня сильнее или, скажем, веселее… Это все антураж. И не для меня, а для вас, людей, в первую очередь. Я ж не требую: «Славьте меня! Приносите мне жертвы! Да побольше, побольше!» Когда я на таких обрядах присутствую… Ну, как бы тебе сказать… Мне просто любопытно, до чего глупость человеческая может дойти.

– Ты… присутствуешь на обрядах? – не поверил Денис.

Дьявол удивленно посмотрел на него:

– Если приглашают, почему бы не зайти? Ты же заходишь в гости, если тебя приглашают, правда? Даже если не очень хочется. Вот к Мальковым же ходил? Если честно, схема та же. Тебе там поклонялись, как некоему божку, не находишь? И части тебя было это приятно, не без этого.

С этим действительно трудно поспорить… И вдруг Вишнякова обуяло такое любопытство, что даже защекотало под ложечкой.

– У тебя прямо глаза загорелись, – заметил собеседник, усмехнувшись. – Что тебя так возбудило?

– Ты знаешь что, – весело прищурился Денис.

– Допустим, не знаю, а лишь могу предположить, – прищурился и собеседник. – Правда, мои догадки, прости за каламбур, порой чертовски точны, но мысли я все-таки читаю ну очень редко. Зачем я буду без дела соваться в чужую голову… Озвучь сам, так будет честнее, не находишь?

И с этим тоже было трудно поспорить.

– Возьми меня на один из обрядов, – решился Денис.

Дьявол расхохотался:

– Прелесть какая! П’госто п’гэлесть… Да ты вдобавок интуит! Ты в курсе, дорогой мой, что сегодня Вальпургиева ночь, а? На черную мессу хочешь? Тебе, как писателю, наверняка будет интересно…

– Ты шутишь? – пробормотал Денис.

– Да что ж вы все недоверчивые такие! – усмехнулся дьявол. – Все классически совпадает: ты хочешь на обряд, а сегодня тридцатое апреля! И в ночь с тридцатого апреля на первое мая, пресловутую Вальпургиеву ночь, воспетую многими писателями и поэтами, планируется черная месса в одном местечке в Италии. Около Милана. Вот там-то тебе и будет все понятно. А если нет, ну, что ж…

– Я готов! – с энтузиазмом отозвался Денис.

– Вот же ты молодец какой, просто юный пионэр! – резвился сатана. – Ты, главное, в экзальтацию не впадай! Впрочем… Сейчас впадать не от чего. Знаешь, всю красоту опошлили. Каша у людей в головах, ничего уже организовать не могут. Что здесь, что там, позорище…

И тут же, практически без видимого перехода, они оказались в гуще толпы в каком-то помещении с ободранными стенами. Денис удивленно и жадно огляделся.

Признаться, увиденное его немало разочаровало. Он ожидал высоких сводчатых потолков, величественных звуков органа, гулкого эха, рождаемого шагами по каменным плитам, строгих черных мантий из плотного атласа, надвинутых на глаза капюшонов… Он незаметно скосил глаза на себя. Да, одет он был в стиле предстоящего… или, скорее, уже идущего «мероприятия» – черные джинсы, черная толстовка, на голове капюшон. Спутник его в черной куртке из тонкой кожи, лоб тоже прикрыт капюшоном. Да и все остальные были в черном, но это было похоже на сборище подростков-наркоманов – не первой свежести шмотки, бледные одутловатые лица, не обезображенные, как говорится, интеллектом, запах перегара и рвоты…

– Это что? – едва слышно шепнул Денис и брезгливо сморщил нос.

– А это ты фильмов красивых да антуражных обсмотрелся про мировое зло, – так же тихо ответил сатана, улыбаясь одной половиной рта. – Ты молчи и смотри дальше, потом поговорим.

Трещали свечки, создавая в полутьме желтые неясные островки света; помещение наполняли «ароматы» пота, дешевых духов и не менее дешевого пойла.

Чьи-то гнусавые голоса неподалеку неразборчиво и нестройно тянули то ли песнь, то ли заунывную мантру.

– Что за язык такой? – не удержался от вопроса Денис.

– Латынь шиворот-навыворот, – вздохнул сатана и поморщился: – Да и то с ошибками… «sibon ni teraibah te, inev…» Inev, не Itinev, неучи…

– И что это значит? – поинтересовался Денис.

– Просят в них вселиться, – пояснил сатана. – Этого еще недоставало… ты бы в таких вселился?

Денис отрицательно покачал головой. Послышалась наконец музыка – хрипло, еле слышно.

– Кто-то запись включил, – констатировал дьявол. – Смотри, слушай, внимай. Дальше, предполагаю, веселее будет…

Толпа вокруг них слегка заколыхалась, образуя что-то вроде локальных водоворотов, и послышались отдельно звучащие, повторяющиеся слова: «Porco dei… porco dei…»

«Ругательство какое-то», – понял Денис.

– Точнее, богохульство, – кивнул сатана и снова поморщился, словно это было ему неприятно. – Италия, знаешь ли, до сих пор страна, где к религии относятся с уважением, и богохульства у них приравниваются к серьезным проступкам. Законом, правда, не караются, но кое-где схлопотать можно…

– Porca madonna putana! – вдруг истерически вскрикнула стоящая совсем рядом девушка, и в толпе подхватили: «Porco dei! Porca madonna putana! Caccare papas!»

Толпа вдруг расступилась, образуя небольшой коридорчик, и по нему прошли вперед две фигуры – одна повыше ростом, другая пониже. На высокой был черный, до полу, плащ с остроконечным капюшоном, на другой – красная накидка. Люди смыкались за их спинами.

– Пойдем, а то ничего не увидим, – шепнул сатана и слегка потянул Вишнякова за рукав.

На открывшемся впереди пространстве стоял высокий стол. На стене над ним была грубо, с потеками, намалевана пятиконечная звезда. Даже непосвященному Вишнякову стало ясно, что это не символ советской власти, а пентаграмма.

– Впрочем, разве символ советской власти не был пентаграммой? – тонко улыбнулся дьявол. – Знаешь, сколько среди красных комиссаров было таких, кто вполне органично выглядел бы здесь? Не говоря уж о верхушке, один товарищ Бронштейн чего стоит… Он, собственно, и являлся автором «красной звезды». До появления Сталина…

– Zito, cazza di porca monaco! – шикнула на дьявола старушка в мини-юбке; ее сморщенные, покрытые синей паутиной старческих вен ляжки со следами уколов были обтянуты чулками в крупную сетку. «Друг с той стороны» скорчил понимающую мину и умолк, а Денис продолжил разглядывать интерьер. Рядом с изображением звезды было прикреплено перевернутое вверх ногами распятие.

Человек в черном вдруг сорвал с себя плащ, обнажив до пояса свой тощий торс, покрытый татуировками. Пальцы его были унизаны серебряными перстнями, на груди болтались амулеты.

«Эффектно, как ни крути», – подумал вдруг Денис.

– Ты считаешь? – поднял брови сатана. – Ну ладно…

– Необычно, по крайней мере, – буркнул Вишняков.

В руках татуированного появились два черных длинных предмета. Вишняков, приглядевшись, понял, что парень держит в каждой руке по искусственному фаллосу. Он воздел руки вверх и сложил фаллосы в крест. Толпа взвыла, и музыка усилилась.

– Domini di diablo! – хрипло взвыл парень, и толпа с хохотом подхватила его крик, а он, раскачиваясь и держа над головой крест из фаллосов, начал читать что-то на тарабарском языке. «Опять скорее всего что-то шиворот-навыворот, уже нетрудно догадаться», – подумал Денис.

Люди постепенно входили в раж, глаза их стекленели, а движения становились все более судорожными. Татуированный вдруг сорвал с неподвижно застывшей рядом с ним фигуры красную накидку, обнаружив под ней обнаженную женщину лет за сорок, судя по отвисшей груди, животу и целлюлитным бедрам. На ногах женщины были шнурованные до колен черные сандалии на высоком каблуке.

– Прекрасной девственницы, понятно, не нашлось, – одной половиной рта улыбнулся дьявол.

Меж тем татуированный взмахнул красной накидкой и накрыл ею стол. На него, как на алтарь, вскарабкалась голая женщина и разлеглась в совершенно непристойной позе.

– По-твоему, сие действо должно меня радовать? – еле слышно фыркнул дьявол. – Балаган какой-то… Твоя долгожданная черная месса. А этот вот расписной – ее жрец. Смотри дальше.

Люди завывали, подпрыгивали и выкрикивали фразы на искаженной латыни, повторяя за служащим мессу, а он выхватил откуда-то чашу, наполнил ее густой темной жидкостью, казавшейся в полумраке смолой.

– Свиная кровь, – поморщился сатана, словно ощущая ее неприятный запах. – Спасибо, не моча проститутки, а то и такое бывает. Едем дальше…

Чаша была водружена на живот женщины, а татуированный, приходя во все большее неистовство, размахивал пластмассовыми членами направо и налево и, обмакивая их в кровь, чертил на обнаженном теле какие-то знаки. Женщина извивалась, насколько ей позволяла стоящая на ее дряблом животе чаша.

Жрец метался в толпе, потрясая фаллосами и периодически протягивая их «пастве». Те припадали к ним в поцелуе, независимо от пола, а потом срывались с места и, добежав до стены с перевернутым распятием, плевали на него, задирали ноги и оставляли на стене следы подошв. Стоящие рядом запрокидывали над разинутыми пастями (иначе эти отверстия Денис назвать не мог) пивные бутылки, громко отрыгивали и скандировали какую-то тарабарщину. Вишняков поймал себя на мысли, что, если б не псевдосатанинский антураж, это все напоминало бы обыкновенный рок-концерт. По молодости он такие посещал, а наутро после них голова всегда отзывалась тягучей похмельной болью…

«Противно», – передернуло Вишнякова.

– Можно подумать, мне приятно, – пожал плечами дьявол. – Так саму идею опошлить, а? Почему никому не приходит в голову, что если уж почитать, то так, как почитают Его? Я, конечно, не тщеславен, но византийские песнопения мне нравятся, равно как и органная музыка. Но это…

Дальше началось уж и вовсе невообразимое.

Неуемный «расписной» доставал, как из-под земли, все новые и новые антуражные элементы. Вскоре в распятие полетели какие-то красные ошметки, влажно шмякающиеся о стену и оставляющие потеки.

– Это еще что? – округлил глаза писатель.

– Это ливер, – ухмыльнулся сатана. – Куриные и свиные потроха… вот не лень же им, а? А смотри-ка, людишки-то как довольны!

Стоящий неподалеку толстяк в шипованной косухе и с сальными кудрями трясся, как в припадке, длинноносая девица закатила глаза… Татуированный внезапно выхватил нож. На несколько мгновений Денису показалось, что он сейчас распорет живот голой проститутке, которая все еще корчилась на красном покрывале импровизированного алтаря. Но он вдруг схватил что-то размером с кулак и быстрым движением пригвоздил к деревянному распятию.

Толпа взвыла.

– Не переживай, это всего лишь свиное сердце, – хмыкнул дьявол.

– Porco dei! Porca madonna putana!! – мерзким нестройным хором орали собравшиеся, а неугомонный жрец-сатанист выхватил откуда-то из-под стола черного петуха со связанными когтистыми лапами и одним движением отгрыз ему голову, словно был росомахой. Толпа ахнула и волной отхлынула от жреца, а тот мотнул головой и оскалился окровавленным ртом.

Голова петуха улетела в толпу, породив в ней новую волну неистовых воплей. Умерщвленная птица в агонии хлопала крыльями, разбрызгивая кровь, хлеставшую из огрызка шеи, но татуированный жрец крепко держал петуха за связанные лапы. Он кропил этим петухом направо и налево, и красные брызги покрывали искаженные лица сатанистов.

– Muus senmo! – бесновалась толпа. – Nema!

– Что они кричат? – спросил Денис. Его приятель пожал плечами:

– Какую-то молитву задом наперед.

– Muus senmo! – выдохнула им в лицо затхлым запахом гнилых зубов давешняя старуха в мини-юбке. Денис брезгливо поморщился. Но и это еще было не все. Жрец схватил в обе руки чашу со свиной кровью, высоко поднял ее над головой и тонкой тягучей струей вылил содержимое на женщину. Она, извиваясь, принялась растирать кровь по своему телу, судорожно вскрикивая и закатывая глаза так, что видны были белки. Ее дряблое тело, блестевшее от пота, украсили красные затейливые полосы. Толпа рукоплескала и визжала.

– Тебе глазки прикрыть? – невинно осведомился дьявол. – А то они сейчас совокупляться начнут. Ну, эти. Организаторы действа, расписной парень, мнящий себя жрецом, и его почтенная матрона… Правда-правда. И не только они, а вообще все, кто пожелает. Свальный грех называется. Такая вишенка на торте этого безумного действа. А смотреть на это может быть небезопасно для твоего сексуального здоровья, больно зрелище неаппетитное.

Но Денис смотрел – и глазам не мог поверить. То, о чем предупреждал сатана, действительно начало происходить! Жрец подхватил свой плащ и шустро накрыл им, как одеялом, и себя, и женщину. Люди, стоящие рядом с алтарем, в экстазе срывали с себя одежду и набрасывались друг на друга.

– А жрец-то хитрец, – усмехнулся дьявол вполголоса. – Ты думаешь, что он под этим покрывалом делает?.. Под плащом то есть. А вот и не угадал! Ничего он там не делает, просто изображает. Вот ты разве захотел бы… э… как бы это выразиться поприличнее… возлюбить такую донну? Ага, не захотел бы, понятное дело. Вот и жрец тоже не решился, не такой он дурак, как кажется с виду.

Вишняков одновременно почувствовал тошноту и невероятное, противоестественное возбуждение. Он никогда не думал, что когда-либо окажется свидетелем подобного. А участником… Вот уж, увольте!

– Не буду я увольнять ужа, – скаламбурил дьявол, – давай двигать отсюда…

…Лица коснулся прохладный ночной ветерок. Денис и не предполагал, насколько спертой и тошнотворной была атмосфера в этой клоаке, которую они только что покинули, и с жадностью глотал свежий воздух.

– Поверить не могу… поверить не могу… – бормотал он. Руки у него тряслись.

– А уж я-то… – подхватил сатана. – Ты всерьез думал, что это может мне понравиться? Мне, утонченному существу, видевшему блеск небесных сфер и росодательную красоту незаходящего полдня горних миров, с которой ничто земное не сравнится! Может ли эта хриплая какофония понравиться тому, кто слышал хоры серафимов, восхваляющие совершенство… хм… это не поклонение, это утонченное издевательство – но других поклонников у меня, увы, нет. Пока нет.

Вишняков по инерции прошагал метров двадцать, пока его не начало слегка отпускать. Ему вдруг показалось, что они здесь уже были…

– А где мы? – спохватился он.

Дьявол без слов развернул Дениса лицом к зданию, мимо которого они готовились пройти. Из витрины на писателя смотрела прехорошенькая китаяночка, свежая, словно цветущая слива.

«Амстердам, – понял писатель. – Улица Красных Фонарей… или, как называет ее «друг», улица Откровения. Ничего себе скорость перемещения, мы же только что, кажется, были под Миланом…»

Он обернулся на своего спутника. Тот посмотрел на него без тени улыбки и кивнул – сочувствующе, понимающе и мудро:

– Правильно, под Миланом. А теперь, видишь вот, к дамам из Амстердама… Чем можно исцелить душу, израненную подобным зрелищем? Только красотой и негой женских ласк. Не находишь? Тогда советую найти и вновь убедиться в моей правоте.

Денис рассеянно кивнул и, как в тумане, шагнул вперед, к неприметной двери.

…Тело китаяночки было прохладным, гибким и восхитительно чистым, как и белый тонкий шелк, который обнимал ее тоненькую фигурку. После произошедшего между ними она поспешила укрыться, словно стыдилась того, что случилось. «Ишь ты, стыдливая какая попалась, – с раздражением подумал Вишняков. – Стыдно ей…»

«А тебе?» – голос, задавший вопрос, был уже знаком Денису, но от неожиданности писатель вздрогнул.

«Что мне? – мысленно спросил он. – Мне должно быть стыдно?»

Тихий голос не ответил, но мысли Дениса, словно паровоз, на полном ходу развернутый фантастическим поворотным кругом, уже направились в другое русло, и в его сознании возник некий диалог с самим собой. Ему не за что стыдиться. Он просто удовлетворил базовую потребность организма. Он не изменил жене, он всего лишь… Он же не собирается бросать семью ради этой желтомордой? Святость брака? Очередная поповская выдумка…

А если Мирослава вот так же «удовлетворит потребность» в объятиях какого-то мулата?

Мира?! Что за бред! Она не сможет! Она не такая, она ангел!

Да, она ангел, а ты?

Внезапно Денис увидел на месте китаянки другую женщину. С упругим смуглым телом, длинными стройными ногами и открытой улыбкой, обнажающей стройный ряд белых зубов. Женщина казалась смутно знакомой и очень привлекательной. Из одежды на ней были только несколько старомодные, «винтажные» солнцезащитные очки, сдвинутые наверх наподобие обруча, удерживающего непослушные потоки солнечно-золотых волос.

Повинуясь одурманивающему опьянению возбуждения, Денис бросился к ней, сжимая в объятиях. Его тонус был такой, словно он случайно принял пару таблеток виагры – кровь кипела, жизненная сила властно требовала выхода…

Он овладевал женщиной, чувствуя, как она сжимает сильными ногами его поясницу; его губы касались ее кожи, ласкали грудь, он слышал ее радостный смех, чувствовал ее шелковистые прикосновения, ее запах, запах чистого тела с какими-то нотками экзотического парфюма, ее вкус…

…Который внезапно изменился, и Денис не сразу понял, что это вкус крови. Он широко распахнул закрытые дотоле глаза. Перед ним в крови, к счастью, не человеческой, а свиной, лежала давешняя итальянка, главная героиня черной мессы. Но эти влажные губы, эти волосы, эта грудь были знакомы Денису, не говоря уж о дурацких пластиковых очках. Просто минуту назад ей было двадцать пять. А теперь стало сорок пять.

– Что ты остановился, мой мальчик? – улыбаясь, сказала шлюха. – Я чувствую, что ты хочешь продолжения, давай же продолжим, во славу твоего друга!

Денис не сразу понял, что женщина говорила голосом Маргариты. Ее облик изменился – волосы потемнели, посеребрились сединой, изменились руки, шея, грудь… Это была Маргарита, но сильно постаревшая, морщинистая, как Баба-яга, которой она однажды сама себя называла.

– Милый мой барашек, – улыбнулась Маргарита. – Ты только в начале большого и светлого пути. Твое тело умнее тебя. Оно понимает, что внешнее – лишь пелена, лишь дымка, важно то, что внутри – желание, которое люди стыдливо называют похотью…

Она отстранилась, выпуская Дениса из себя, и кротко посмотрела на него снизу вверх, вновь помолодев.

– Давай продолжим, – почти умоляюще сказала она. – Пока у нас есть время. Время уходит, мой барашек, и каждый из нас приближается к смерти. А жить ведь хочется до самой последней минуты, милый Денис. До последней секундочки, и ради хотя бы капли этой жизни мы готовы пожертвовать всем. Правда, мой барашек?

– Нет, – ответил Денис, хотя внутри почти согласился с Маргаритой. С Маргаритой? Перед ним на кровати сидела Мира, но не молодая, как сейчас, – этой Мире было не меньше восьмидесяти. Ее глаза оставались молодыми, они лучились светом, но тело неумолимое время поразило по полной программе, иссушив, скомкав, сгорбив…

– Зачем же тогда ты вымаливал мне эти годы? – тихо спросила постаревшая Мира. – Благодаря тебе я доживу до старости и стану такой. Неужели ты меня разлюбишь?

– Нет, – хрипло вскрикнул Денис.

– А меня? – спросила постаревшая Маргарита. – Меня ты не любишь?

– Люблю! – выкрикнул Денис, сжимая кулаки.

– Тогда почему ты не любишь меня? – на чистом русском спросила итальянская шлюха. – Это из-за свиной крови?

– Прекрати! – Денис бросился на женщину с кулаками. – Кто бы ты ни была, прекрати, или я тебя убью?

– Меня? – спросила Маргарита, и он вместо ответа ударил. Удар пришелся в скулу Миры, но Денис ударил еще раз…

Вишнякова отрезвил тонкий жалобный крик, и пелена спала с глаз. Словно вынырнув из кошмара, он увидел будто со стороны свой кулак, занесенный для удара, и вскинутые в жесте защиты маленькие, точно детские, ладони. Лицо, залитое кровью, багровеющая вспухшая шишка на нежной щеке, в клочья изодранный белый шелковый пеньюар… Он почувствовал, как его оттаскивают за воротник.

– Ты что, с ума сошел, что ли?! – прошипел его «друг», неожиданно оказавшийся рядом. – Schat, vergeef hem, hij had een zware dag…

С этими словами дьявол протянул девушке скатанные в трубочку и перетянутые резинкой купюры – навскидку не меньше десяти по сто долларов.

– Verberg ze zodat ze het niet wegnemen en bedenken hoe ze ons kunnen fzetten, oké? – предупредил испуганную девушку сатана. Говорил он по-голландски, но Денису показалось, что он понял все до последнего слова.

– Geen probleem, – сказала девушка, быстро овладев собой. – Ik zal zeggen dat ik mezelf pijn heb gedaan, neuken in de douche. Bedankt, goede heren!

– За что она нас благодарит? – недоуменно спросил Денис в дверях.

– Я ей месячный заработок под подушку сунул, – пояснил сатана. – Причем делиться с сутенером она не обязана, ему я уже все оплатил заранее. А побои… Побои – дело житейское, и с ее точки зрения – ерунда по сравнению с зелеными бумажками. Тот, кто продает любовь, готов продать и все остальное. А поскольку любовь в той или иной мере продают все, то весь наш мир – это нечто среднее между рынком и борделем. Потому я и люблю такие места. Здесь можно увидеть человечество в голом виде, без всякой мишуры и прикрас…

Они ускользнули словно тени. Но от себя не спрячешься… Денис подумал, что никогда не забудет того, что произошло. И никогда себе этого не простит.

– Забудешь, – жестко сказал дьявол. – У тебя впереди целая жизнь, и глупо тратить ее на то, что вы называете угрызениями совести. Только что ты сделал девушку счастливее, разбив ей лицо. Она даже спасибо тебе сказала за это, а ты расклеился. Кстати, бить ты не умеешь, даже пару зубов ей не выколотил. Что на тебя нашло?

Денис молчал. Ему казалось, что он летит в пропасть, у которой нет дна и в которую можно только падать, падать и падать…

– Это я виноват, – с едва заметной иронией покаялся сатана. – Надо было тебя на массаж отправить. И к какому-нибудь дюжему афроамериканцу, а не к девице. Чтобы у тебя никаких мыслей не возникало… Ну посмотри же на себя, ты же дрожишь весь.

«Дрожишь ты, Дон Гуан!» – некстати выплыли из памяти пушкинские строки из «Каменного гостя». Впрочем, почему некстати? Ведь статуя Командора явилась за мировым распутником прямиком из чрева ада…

– И перестань уже заниматься самобичеванием, – прервал дьявол поток бессвязных Денисовых мыслей и чувств. – Учись находить в жизни радость – вот лучший способ привлечь счастье. На, выпей шот.

И он сунул ему под нос небольшую удлиненную стопку, наполовину наполненную. Машинально Денис опрокинул в себя содержимое рюмки. Это было что-то крепкое, но мягкое и прочищающее мозги.

– Это текила репосадо, – серьезно пояснил сатана, протягивая Вишнякову присоленный сверху ломтик лимона на крошечном блюдце. – Выдержанная, лучшая. Я-то другую предпочитаю, хотя знатоки именно эту рекомендуют. Но на вкус и цвет, как говорится… Надеюсь, аллергии у тебя не будет. И заснешь крепче. И выкинь все из головы. Развлекся, и хватит.

«Развлекся, – подумал Денис с раздражением. – Значит, это называется «развлекся». Ну, хорошо…»

– Ладно, не злись, – примирительным тоном сказал ему «друг с той стороны». – В следующий раз поедем мирно играть в преферанс в нью-йоркском пентхаусе. А сейчас ты еще не до конца выпустил пар… Рванули-и-и-и! Адренали-и-и-ин!

Вокруг тяжко запульсировал сабвуфер, заставляя воздух вздрагивать в такт ударам басов. Светомузыка озаряла помещение ночного клуба разноцветными рваными всполохами, по потолку и стенам метались неоновые зигзаги. В зале стояло несколько прозрачных многоярусных колонн, по центру каждой помещался стержень с вьющейся вокруг него лесенкой. На лесенках извивались, держась за шесты, девушки в разноцветных париках и разноцветных же латексных костюмах в обтяжку – словно причудливые инопланетные змейки.

В руке Дениса снова оказался шот.

– Залпом! – прокричал сатана, раскачиваясь и прыгая в такт музыке.

Он, похоже, веселился, ничем не отличаясь от прочих посетителей ночной дискотеки. Лицо его помолодело на глазах, блестящие волнистые волосы украсились тремя цветными прядями, в ухе сверкнула бриллиантовая искра. На нем с двух сторон повисли две хохочущие девушки в блестящих платьях в обтяжку. Третья девушка повисла и на самом Денисе. Она тоже хохотала, и зубы у нее были чудесными – белоснежными, влажными, ровными, как жемчужины.

Потом они хаотично перемещались по залам – в одном, крошечном, с кожаными красными диванчиками, стояли низенькие столики, и на них лежали холмики белого порошка.

– Да-да, ты не ошибся, это он, родимый, самой высшей пробы! – сквозь музыкальные раскаты прокричал его веселый проводник. – И мы его сейчас опробуем в лучших традициях!

И в лучших традициях пластиковая карта разделила белый холмик на две кучки, потом незаметное движение растянуло эти кучки в дорожки, а стодолларовая купюра превратилась в трубочку. Дьявол, попеременно зажав одну и другую ноздрю, втянул в себя порошок.

– Адская смесь! – смеясь, одобрил он.

Потом ту же процедуру он проделал для Дениса.

«Как в кино, черт побери», – подумал тот, полностью отдаваясь на волю причудливой фантазии «друга». Воспоминания о произошедшем в борделе тускнели с каждым мгновением.

– Вот именно, – весело подтвердил сатана. – Когда еще доведется так бесшабашно покуролесить? Наслаждайся сегодняшним днем, мало надейся на завтра. Мы живем не завтра, а сегодня!

Денису, когда он не без опаски втянул ноздрей «адскую смесь», показалось, что в мозгу взорвался белый фейерверк и сияние распространилось вокруг, украсив яркой аурой людей и предметы.

– Сила! – завопил Денис и втянул смесь другой ноздрей.

Мир завертелся и лопнул хлопушкой, рассыпая золотые звезды. А после Вишняков оказался в еще более уютном и интимном зальчике, где три восхитительные гурии вытворяли с ним такое, что Маргарита могла спокойно сдавать дела и удаляться на покой…

…Денис заснул разве что чудом. Утром – прощальный подарок от его развеселого друга из преисподней (который весь вечер не хмелел, несмотря на выпитое и принятое зелье) – голова была абсолютно свежей и совершенно не болела.

Вишняков проверил почту и долго рассматривал фотографии, читал милые «путевые заметки» Мирославы и думал.

Послевкусие его каприза поприсутствовать на сатанинском обряде не то чтобы сглаживалось с каждым прожитым часом. Нет. Просто Денис начинал понимать его подоплеку. Или ему казалось, что он начинает ее понимать? Его ведь никто не заставлял проситься на «дьявольский шабаш», который сейчас казался ему глупой и мерзкой пародией. Как-то он прочел в комментариях к одному фильму: «Как бы мне это развидеть?!» Как-как… да никак. Надо либо прекращать с такими опытами, либо переставать рефлексировать. Потому что последующее веселье было ну совершенно человеческим и совершенно не окрашивалось для него осознанием «безвозвратного погружения в пучину греха». Словно они с Мишкой просто сходили в ночной клуб. Правда, рангом повыше Мишкиных ночных клубов. Вот и все…

Раздался звонок мобильника. Он взглянул на дисплей – Маргарита. Вот только ее не хватало. На миг амстердамское видение вновь возникло у Дениса перед глазами, но он усилием воли отогнал воспоминание. А вот начальника он бы повидал с удовольствием… Есть что ему сказать!

Вишняков поехал прямиком в издательство и снова попытался «подкатить» к Валентину Валентинычу с синопсисом «нового видения темы». Отповедь главреда его на этот раз изумила:

– Постарайся посмотреть на ситуацию и еще вот в таком аспекте. Если подобное произведение увидит свет, это будет… ну не то чтобы скандалом, а… достаточно вызывающе. В современном обществе, где религия все больше укореняется в умах людей, делать дьявола главным героем романа, да еще и положительным, просто не вполне разумно. Вразрез с политикой, если хочешь. Ну зачем тебе на рожон лезть, а?

Неожиданно Вишняков разозлился. На редактора, на весь свет. Знал бы Валентиныч, что такое – «лезть на рожон»! Он полез, когда напросился пощекотать себе нервы в Вальпургиеву ночь. И все, что случилось потом, было исключительно на его, Денисовой, совести. Даже рассказать об этом, чтобы совесть свою хоть как-то разгрузить, было совершенно невозможно. И кому? Мирославе? Мишке? Соседке Анне Мироновне? Чтобы потом на всех парах в психиатрическую клинику?! И ведь сдадут, и Мишка, и даже Мирослава – для его же блага, конечно.

Нет, роман должен увидеть свет хотя бы поэтому. Чтобы искоренить, выжечь это превратное понимание добра, с которым близкие упекут Дениса в психушку, если он поделится с ними своими переживаниями, да что там переживаниями! Люди хотят добра ближнему, и ради этого посылают его на принудительное лечение – вот те ягодки, которые вырастают на скрюченном дереве их убогой морали. Морали, которую им проповедуют довольные собой попы в золоченых капищах довольного собой Бога. Вишняков отчетливо помнил, какими глазами, полными надежды, смотрела на икону Мирослава в храме до посещения клиники и кто в итоге помог им на самом деле. Эти мысли постепенно начали ожесточать его сердце.

Религия укореняется в умах людей?! В умах людей должна укореняться ответственность за свои поступки! За жизнь, в конце концов. И простая, как палец, идея, что отвечать надо только за себя, а не присматривать друг за другом, оправдывая любовью желание распоряжаться чужой жизнью.

– Ты мне сможешь подкинуть небольшой аванс? – уже не пряча глаза, попросил Денис, когда через несколько дней «друг» явился его проведать. – Хочу сделать Мирославе сюрприз. Смотреть жутко на этот беспорядок, в котором мы живем. Планирую сделать хотя бы скромный ремонт…

– О-о, милый, в тебе просыпается муж-домостроевец, – уважительно заметил сатана. – А что же ты так не ценишь свою семью? «Скромный ремонт». Или это ты свой труд так не ценишь? Не переживай, я дам тебе такую сумму, что на нее ты сможешь заказать не просто ремонт, а вызвать дизайнеров, чтобы они перекроили вашу квартиру по самым креативным современным образцам. И брось эти нищенские замашки, скромничать брось! Думаешь, я не понимаю, что тебя сдерживает? Тебя беспокоит источник, из которого ты черпаешь свое благосостояние. Для разнообразия, я на тебя за это даже не сержусь – ты проделал большой путь. Потому поспешу тебя успокоить – рассматривай это как чистой воды коммерцию, о’кей? В конце концов, я тебя буквально заставляю на себя работать, а любой труд должен быть оплачен, и оплачен достойно.

«А ведь и в самом деле», – подумал Вишняков и взялся за дело.

Он ютился в кухне, пока в комнатах орудовали художники и отделочники всех мастей, переворачивая все вверх дном, перекраивая их квартирку, как перелицовывают старую одежду. Потом Денис перебрался в комнаты, а ремонт шел уже на кухне. Пахло краской и клеем. Пахло новой жизнью. Вишняков бродил по их свежеотделанной квартире и не мог нарадоваться. Наконец их жилье походило на человеческое!

Его мысли тем не менее занимал роман, или, вернее говоря, те изменения в его мировоззрении, которые были им вызваны. Он нашел себе нового врага – религию. Именно в ней, по мнению Вишнякова, крылось все зло. Религия сковывала свободу, в том числе и прежде всего свободу творчества, свободу самовыражения, разве нет? Взять его роман. Как там сказал Валентиныч? Религия укореняется в умах… И поэтому его роман отказываются печатать? Потому что Денис имеет наглость взглянуть на мир незашоренным взглядом, без оглядки на фантазии унылых аскетов, даже самих себя державших в черном теле и мечтавших, «чтобы все были такими, как они» – без привязанностей, без страстей, без того безбашенного веселия, с которым Дениса познакомил его друг.

Он бы мог всем посоветовать, куда можно засунуть их религию. Но только лучше это сделать через книгу. Он писал и писал. Ну и что, что Валентиныч артачится. Придет и его, Денисов, час, и книга откроет многим глаза на действительное положение вещей, заставит задуматься, что почем…

И через несколько дней должны уже были вернуться Мирослава с детьми. Но Вишнякова несколько смущал характер ее последних писем. Их словно пропитывала приторная елейная благодать. Читать их было почему-то неприятно. Как и видеть бесчисленные изображения храмов и икон на присылаемых женой фото. Кипр – республика православная, и все храмы Мирославе нужно было почему-то непременно посетить. И детям она голову тем же самым забивала… Это вместо нормального отдыха!

Киккский монастырь! Ну, надо же. Понятное дело, там прекрасные фрески, отменная мозаика и намоленная вода, которую Мирослава намерена привезти с собой через границу. И сувениры дешевле. Но к чему еще и описания бесед с батюшкой, который знает русский язык?

– Дениска! Ты даже не представляешь, какой мир и покой теперь в моей душе! – воодушевленно начала жена, едва они поцеловались в аэропорту, куда он приехал встречать семью после возвращения. – Ты же знаешь, я никогда не была богомолкой. Но то посещение храма возле клиники просто все во мне перевернуло. Я постоянно вспоминаю роман, который ты зачем-то переделал. Ну, честное слово, не надо поворачивать все в другую сторону, теперь я это вижу отчетливо…

– Мира! – прервал он, взяв жену за руки и посмотрев ей в глаза. – А вот теперь послушай меня. Вся эта душеспасительная трепотня про доброго Боженьку… Прости меня, но я уже вырос из всего этого.

Настала пауза, длящаяся до неприличия долго.

– Что с тобой? – наконец тихо спросила Мирослава.

– Со мной все хорошо, – твердо и спокойно ответил Денис. – И с тобой все хорошо. Но я не пойду больше в храм, ты должна это знать. Наверное, тебе не стоит вникать, почему, но… Все так хорошо не потому, что кто-то там сидит на облаках, а служители его культа дергают за ниточки наивных душ. Мирослава, я умоляю тебя. Повзрослей. И пойми – да, сто раз да, это не более чем розовые сопли.

– Сопли! – рассмеялась Катюшка. – Папа сказал «сопли»!

– Папа сказал, поехали домой, – сухо сказал Вишняков. – Папа устал как собака, но все успел к вашему приезду. И ремонт закончить этот адский, и обе книги писал как проклятый…

– Как проклятый… – тихим эхом повторила Мира.

Она ходила по их квартире, вглядываясь в непривычную обстановку. Денис сменил буквально все – от мебели до кафеля в санузле. Армия профессионалов, которых он нанял, в рекордно короткие сроки, за три недели, превратила их подобшарпанное жилье в шикарные апартаменты.

– Все такое богатое… и чужое, – пробормотала Мирослава. – Как ты сказал… адский ремонт? Нет, мне нравится… но тут, понимаешь… холодно. Душе холодно.

– Да перестань, – раздраженно отмахнулся писатель. – Душа. Никто никому душу не продавал. Просто надоело врать. Никого там, наверху, нет. А если и есть, то ему на нас наплевать. И заруби себе это на носу, милая. И не приучай к вранью детей. Кстати, детей надо бы отдать в хорошую закрытую школу, средства будут. Не там мы поддержку искали тогда, и не там нашли, и… и хватит об этом.

– И ты сам чужой, – пряча глаза, сказала Мирослава. – Ты другой…

Дети испуганно притихли.

Денис скрипнул зубами:

– Порой не понимаю просто, чего вам, женщинам, надо, – бросил он. – Прости, но это бред какой-то. Шизофренически-православный. Острое «православие головного мозга». Не обижайся, но это уже перебор… И еще раз прости, но мне надо работать.

Он лег около пяти утра, ночевал в гостиной на диване, чтобы не будить жену, а наутро в кухне его ждала записка: «Мы уехали к родителям на дачу».

– Ну и замечательно, – пробормотал Вишняков. – Изумительно!

Именно тогда, когда дела пошли на лад, когда он все сделал для того, чтобы им… ей было хорошо и уютно…

Денис шваркнул об пол первую попавшуюся кружку со стола.

Значит, он чужой?! И это после того, как он пытался обустроить их семейное гнездо?! Может, Мира действительно рехнулась вслед за… как там выразился Валентиныч? – укоренившейся в этом грязном мире религией?! Эдакое коллективное разъедающее бессознательное, настоящий опиум для народа…

Врачи утверждают, что применение опиума вызывает зависимость и приводит к смерти, но разве с религией не то же самое? Вот только агрессивного неприятия чужой точки зрения у наркоманов не возникает…

Вишняков медленно натянул на себя одежду и вышел на улицу. Сумрачное предгрозовое небо не прибавило настроения. Еще не хватало вымокнуть… Вроде бы дождя не обещали. Писатель бесцельно бродил, не замечая, где бродит, и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Он напомнил самому себе сосуд с двумя несмешивающимися жидкостями. Если взболтать, получится на какое-то время невразумительная пузырчатая смесь. Сейчас его взболтали. Неизвестно, что лучше – быть в неопределенности или выбрать что-то одно. Как хорошо было когда-то. Светло и беспечально. Они были молодыми… Но разве сейчас жизнь уже прошла? Глупость какая. Дело не в этом.

На Дениса вновь тошной волной накатили воспоминания об их встречах с дьяволом. Да, по фактам получается, что дьявол стал добрым помощником, проводником по жизни. Он решает его проблемы и по мелочам, и по-крупному. Но…

Но почему так тяжело на душе? Где то состояние легкости и покоя, которое не оставляло Дениса с тех пор, как им позвонили с извинениями из клиники? Что осталось у него теперь после того, как ушла Мирослава? Пустота и мрачность. Он чувствовал правду от ума, а не от сердца. Мира – это его сердце. А он… Он сам и есть дьявол в сердце ангела. Каково-то ей с ним? Он совершенно не думал, что она там, без него, может быть, как обычно, спокойной и довольной. Она не так устроена. И что же это получается? Что, поселив дьявола в свое сердце, он, Денис, сам начал свое разрушение? И не только свое. Он стал разрушать собственную семью и свою любовь…

Да наплевать, на чьи деньги сделан ремонт! Просто он сам столько не зарабатывает… Даже на Олафе. Дьявол-то, конечно, уверял Дениса, что тот просто не ценит свой труд. Ну, положим, ценит. Только страна не разделяет его оценку, гонорары невелики. Впрочем, при чем тут даже страна? Речь о том, какую сторону выбрать. Он, Денис, сам невольно назвал ремонт «адским». М-да, оговорочка по Фрейду…

А что тут думать? Он очень соскучился по жене. По их прежним дням. По ее ласковым рукам. По их ссорам даже. Ведь милые бранятся – только тешатся. Так у них всегда и было. А сейчас между ними медленно, но неотвратимо разверзается трещина непонимания. Настолько глубокая, что заглядывать на дно совсем не хочется. Там, в глубине, разгораются язычки пламени. Кого они ждут? Может быть, его, Дениса Вишнякова?..

Над головой внезапно разорвалась серая пелена, и солнце нежно позолотило края облаков. Где-то послышался колокольный звон. Писатель огляделся. Если даже и был где-то неподалеку храм, не видно ни крестов, ни куполов. Только звон. Слышит звон, да не знает, где он.

Розовые сопли. Разве же любовь – это розовые сопли? Даже рассуждения Миры о Боге сейчас не раздражали. Ну, она же нормальная женщина. Нет в ней никакого фанатизма, она же не превратилась в тетку, которая сует в руки прохожих листочки с приглашением на христианские посиделки…

Денис вытащил из кармана телефон, набрал номер. После длительного ожидания на том конце ответил незнакомый женский голос. То есть… не незнакомый. Просто он не был голосом жены. Трубку взяла теща.

– Мирочка к трубке подойти не может, – сухо объявила она без всяких предисловий и дала отбой.

Денис разозлился, и даже более того – он почувствовал настоящую ярость. Значит, вот так? Мира не звонит и делегирует все переговоры мамочке? Потрясающе. Отлично! Лучше не придумаешь!

Он даже не заметил, как над головой снова захлопнулся рваный занавес и солнце скрылось за тяжелой, набухающей дождем пеленой. Еле успел, первые капли тяжко зашлепали по асфальту, по земле газонов, когда Вишняков был уже перед самым подъездом. Хорошо хоть лето и не холодно…

Вернувшись домой, Денис вытащил из бара бутылку виски, решительно, с хрустом скрутил крышку и основательно присосался. Ну и что же, что с утра.

Еще один глоток прибавил ощущения обиды.

Подмел осколки чашки, пропылесосил все ковры и диваны. Пытался работать. Образы не шли, текст получался сухим, казенным, невыразительным. Стоял у окна. Включал телевизор, вновь выключал в раздражении. Шли часы. Потом Денис оделся и поехал в клуб.

Там Вишняков с порога окунулся в атмосферу лихой беззаботности, и плевать ему было, что вокруг скачет одна молодежь, а на его помятой жизнью физиономии – седоватая щетина и намечающаяся сеточка морщин. Он чувствовал себя опасно взведенной пружиной арбалета. Поймал пару заинтересованных взглядов от противоположного пола, ущипнул пару аппетитных задниц, чувствуя, что сегодня ему все позволено, только не очень-то хочется. У него чесались кулаки. Но парни, взгляды которых он пытался притянуть, не велись. Он что, так смешно выглядит, что никто даже не хочет завязать с ним безобидный спарринг?!

Невероятным усилием воли Денис активировал остатки готового отключиться мозга и заставил себя покинуть клуб, пока не ввязался в мордобойные приключения. А его тянуло. Ой как тянуло…

Вишняков поймал машину, сумрачно назвал адрес и вернулся домой. Дома закружил по квартире пойманным зверем. От души саданул кулаком по стене, заскулил от боли, скорчился на полу, баюкая раненую руку. Ну, вот что Мирославе не хватило?! Что за странные претензии – «дом чужой, сам чужой»?! А если я костюм другой куплю, постригусь у модного стилиста… тоже буду чужим?!

Денис стал накручивать себя практически сознательно. Действительно, не мужик какой-то. Мужик поехал бы и разобрался! Стукнул кулаком по столу, прикрикнул на тестя – ну и что, что тот полковник, они не в армии… Приструнил бы тещу, забрал Миру и детей…

Бред же! Просто бред, если вдуматься. Он вспомнил их полуголодное существование, и его ожгла новая волна обиды. Нищими были, не упрекала, только переживала молча… Лучше б упрекала, как всякая нормальная баба! Нет хуже, чем когда молча, вот так вот. Смирение… и тогда оно уже к ней подбиралось, как мазут в колодец с водой через поры почвы, медленно и неотвратимо – елейное смирение! Сыт по горло елеем, визита в храм хватило!

Внезапно он провалился в воспоминания тех страшных черных дней. Говорят, все плохое и страшное надо забывать, выкидывать из головы?! Денис вышвырнул из головы омерзительные воспоминания итальянской вакханалии с обезглавленным петухом на потеху пьяным придуркам. Выбросил фантасмагорию в борделе и плачущую китаянку. А вот когда он думал, что вот-вот потеряет любимую жену – нет, этого из головы не выкинешь! А ведь поверил! Поперся в это святилище-капище, как баран! Ведь поверил, что Он поможет! Не помог! А кто помог? Кто?! И кому верить в таком случае?! Ну что, молчишь?!

Вишняков насупленно крикнул все это, адресуясь куда-то в потолок. А может, Мира знает?! Она теперь все знает, а как же! Ей там мозги уже промыли святой водой… А может, и вымыли их к чертовой матери из головы…

Денис, не задумываясь над тем, сколько сейчас времени, набрал номер жены, путаясь в цифрах, даже попал не туда – его выматерил какой-то мужик. Кинул взгляд на настенные часы. Половина одиннадцатого. Ну ладно хоть не два ночи. Эко он быстро… И в клуб, и обратно… Или уже несколько дней прошло? Нет, не несколько, все еще сегодняшний день. Будь он проклят, этот сегодняшний день!

…Наконец соединили.

– Мирослава! Что ты забыла на этой даче?! Возвращайся, – требовательно и сумрачно сказал он.

В конце-то концов. Он муж или что? Мужчина или…

– Ну… почему на этой, – после паузы осторожно ответила жена. – Это все же дача моих родителей.

– А это наш дом! – не сдержавшись, рявкнул он. – И я ремонт, между прочим, для тебя делал! Чтобы ты увидела, что я не придурок и лох, которым меня всю жизнь считал твой отец!

– Денис… по-моему, ты пьяный, – голос Миры был таким, какой он терпеть не мог, – испуганный, но какой-то всепрощающий.

От подобного тона Денис чувствовал себя подлецом. Спасибо, жена, нечего сказать! Он осознал, что прокричал это вслух, только когда услышал в трубке частые гудки.

Ну, совсем замечательно! Он должен выслушивать эти попреки?! Ага, благодарю покорно! Танец живота, может, еще сплясать?! Да лучше напиться до свинского состояния и забыться! Ничего помнить не хочу, ничего!

И Денис снова саданул в стену кулаком.

– Ого, прямо в печень, – прохрипел, вываливаясь из стены ему под ноги «друг с той стороны». – И чем я заслужил подобное приветствие? Да шучу я, не дергайся так… Что, бросили тебя твои?!

Да, дьявол любил эффектные появления, ничего не скажешь. Вовремя и блистательно. Весь в белом. «И появляюсь я, весь в белом!»

– Давай выпьем, – мрачно предложил Вишняков. – И будем все такие… в белом! Как эти… Ну, которые. С крыльями такие. Которых моя жена любит…

Он вдруг икнул.

– О-о, – протянул «друг». – Я смотрю, ты уже начал, и довольно активно… А похмелье, а работа?

– Похмелье – ерунда, – махнул рукой Денис. – Переживали и не такое, перемаюсь. Работа? А что работа? Пишу. На два фронта пишу. На твой фронт активнее. А не хочет паразит Валентиныч издавать под таким соусом, что ты хороший… Политику в нос сует, и это… укоренение в умах.

– Политика, говоришь, – задумчиво повторил «друг». – И на два фронта работаешь… Ну, работа – это всегда хорошо… а сам-то что думаешь?

– А я… ничего не думаю. Голова оторвется столько думать, – сказал, точнее даже воскликнул Денис. – Я думал, как жить дальше, как чукча прямо, только лучше. Я так хорошо все придумал, а моя благоверная – опа! И не надо меня трезвить!

Он насупился и исподлобья взглянул на собеседника. Благодетель. Иногда от благодетелей одни проблемы…

– Когда все хорошо… оно, оказывается, очень плохо, – отвернувшись, пробурчал писатель. – И так плохо, и сяк плохо… А на всех не угодишь.

– Понятно… дух, как всегда, бодр, плоть же немощна, – поцокал языком «друг». – Ты на кураже. Но на этот раз ладно, раз ты просишь, я тебя трезвить не буду. Испытай все радости духа винного, как говорится, по полной программе. И заметь, не я тебе виски наливал. «Заметьте, не я это предложил»…

– У меня был другой выход? – спросил Денис, набычившись.

– Был, – жестко ответил дьявол, – не пить. Сам видел, я отнюдь не сторонник трезвости, но заливать водкой депрессию, как справедливо говорил Чехов Бунину, столь же продуктивно, как пытаться тушить пожар керосином.

– А что делать? – спросил Вишняков.

– Снимать штаны и бегать, – грубо ответил дьявол. – Из-за чего ты расклеился? Жена, извини за прямоту и грубость, слилась по-тихому? А почему? Потому что ты ей осмелился правду сказать? Да и себе тоже. Как говорится, «оговорочка по Фрейду». Но ты до сих пор пока не знаешь точно, на чьей стороне. Сам говоришь, на два фронта… Вот то-то и оно-то, шуба у енота. Да и, если вдуматься, один из фронтов, с изданием приключений скандинава твоего, я тебе открыл, не кто-нибудь. Нет, я не выхваляюсь и не попрекаю, просто факты… Информация к размышлению. Для чистоты эксперимента трогать тебя пока не буду. А то еще поймешь неправильно. А заглянул я опять в твою рукопись, каюсь. В «Дьявола». Мне нравится! Сомнения, метания… Нормальные человеческие чувства. Но идешь в правильную сторону. Эдакий философский трактат вызревает, – дьявол захихикал, потом продолжил: – Ты, главное, не останавливайся, как, бывало, любила говаривать Маргарита…

Ну, счастливо оставаться. Свидимся.

И он исчез так же внезапно, как и появился – просто ввалился обратно в стену. А Денис продолжил свое общение с бутылкой виски.

Чего приходил, спрашивается? Душу потравить? Или совсем забрать?! Тогда прямо так бы уж и говорил. Так-то и так-то, я по душу твою пришел… Глянь, корчма зовется «Римом», так что, пане, под арешт!

Наутро легче не стало, хоть Денис и забылся накануне, как и хотел. Вырубился. Сладострастно переживал головную боль и муторность, наказывал себя. Зачем наказывал, перед кем старался? Зачем вообще наказывал?..

Рука сама потянулась за второй бутылкой, горло обожгло приятное тепло. Открыл макбук, сгоряча написал пару абзацев. Не понравилось, стер. Взглянул на бутылку, удивился, что уже осталось две трети. Попытался сосредоточиться, написал не торопясь еще три абзаца, перечитал. Счел, что стало хуже, саданул кулаком в клавиатуру. Экран погас.

– Идиот, – пробормотал писатель.

От звонка мобильного подскочил как ужаленный, нажал, не глядя, на прием:

– Мира?!

– Это Маргарита, – ответили в трубке. – Малыш, у тебя голос… Словно что-то случилось. Приезжай, малыш, все поправимо! Помнишь, у нас всегда все получалось, в каком бы ты состоянии ни был. И работа получалась, и…

– Я тебе не малыш! И не звони мне больше! – внезапно свирепо закричал он в трубку и, размахнувшись, шваркнул аппарат о стену.

Брызнула пластмасса. Денис заплакал, скорчившись на диване, потом вскочил и, давясь, сделал еще несколько затяжных глотков.

Ночью очнулся от холода; он лежал, стыдно сказать где – на полу, на новой кафельной плитке возле унитаза. Спасибо, не стошнило… Но едва подумал об этом, как в горле клокотнуло и наружу толкнулась горячая струя. Его сотрясали рыдания и желудочные спазмы; было немыслимо жаль себя. За что так с ним все?..

На трясущихся ногах добрел до стола, нашарил в ящике старый телефонный аппарат, еле справился с поисками симки в останках нового, переставил. Набрал знакомый номер. Ответила жена.

– Мира, как ты? Как дети?

В трубке долго молчали.

– Дениска, не пей, пожалуйста. Ты ведь и вчера тоже… Я тебя обидела, наверное, что не обрадовалась ремонту? Я обрадовалась, правда, но… не в ремонте ведь дело, Дениска… И давай потом, хорошо? И, пожалуйста… возьми себя в руки. Я же не смогу привезти детей, если… все так. Понимаешь?

На этот раз отбой нажал Денис. Ему просто было нечего сказать.

Наутро он действительно взял себя в руки, побрился, оделся как можно более аккуратно и поехал в «Аэгну», так сказать, «на поклон».

Молча выложил перед главредом стопку листов А4.

– Так быстро четвертый роман навалял?! – изумился Валентин Валентинович.

– Нет еще, – еле слышно, скрипнув зубами, ответил Вишняков. – Олаф на подходе…

– А ты знаешь, насколько вредно параллельно две вещи писать? – поверх очков глянул на него главред. – Все равно как с двумя женщинами спать.

Денис вздрогнул. Он что, знает?! Ведь все кончилось… Ведь они уже давно с Марго не встречаются…

– Только дерготня одна, – скучным тоном продолжал Валентиныч, и Денис понял, что тот ни на что не намекает. – Ну что, опять твоя дьявольщина?

Вишняков снова стиснул зубы:

– Вы даже не представляете, как важен для меня этот роман, – упрямо сказал он. – До такой степени, что я готов разорвать контракт с вашим издательством.

Главред снял очки и долго молчал, крутя их за дужку.

– И платить неустойку? – наконец вздохнул Валентин Валентиныч. – Зачем тебе это, личность ты неординарная, а? Душу, что ль, продал? Шучу.

В дверь постучали, заглянул Шурик из типографии насчет бумаги.

– Сходи-ка к заместителю, – мотнул головой издатель. – Некогда мне сейчас. Давай-давай! Ну а с тобой, друг любезный… – он вздохнул. – Раз уж мы наедине, буду тебя критиковать. Правило у меня такое – хвали людей на глазах, критикуй человека наедине с ним. Вроде взрослый дядя, а ведешь себя как подросток. Давай-ка так. Не то чтоб я уж прямо за тебя держался – знаешь ведь, сколько у нас писателей на фэнтези кормится, а свято место пусто не бывает… Но симпатичен ты мне. И сам ты, и твой стиль. Я давно к нему присмотрелся, притерся, можно сказать, – у тебя такой юморок… Короче говоря, твой юморок может очень пригодиться сейчас, понял? Не перебивай. Могу я издать на свой страх и риск твой этот сатанизм. Малым тиражом. Но не сейчас.

– А… почему не сейчас? – не поверил своим ушам Вишняков – Валентиныч сдался! А он-то, болван, хорош – роман же еще не дописан…

– А сейчас у меня для тебя эксклюзивное предложение, – подмигнул шеф и, потянувшись назад, вытащил из шкафа покетбук примелькавшегося дизайна.

– Это же Варенцова, – не понял Денис, при чем тут известная писательница дамских детективов.

– Именно что Варенцова, – подтвердил главред. – Она попросила «кого-нибудь поприкольнее» в соавторы серии «фэнтези-детектив», мы как раз ее запускаем. А ты-то, смотрю, у нас тот еще весельчак. Как тебе предложение?

Денис моргнул. Это было весьма неожиданно, что и говорить. Неожиданно… и круто! Да, круто, черт побери!

– А я… успею? – озадачился он. – Сами же говорили…

– Насчет этого вообще не переживай, – отмахнулся Валентиныч. – Ты что, не знаешь, что на нее целый штат литнегров работает? А вот ты будешь не негром, а именно соавтором. От тебя требуются нестандартные повороты, сюжетные линии, чтобы прямо за горло брало, понимаешь? И книжечки видишь какие маленькие? Будете их как блинчики выпекать. Ать-два, и в дамки. Деньги опять же.

– Ну… Валентин Валентинович, кто ж от такого отказывается, – пробормотал все еще ошарашенный Денис.

– Ты ведь знаешь, наша «Аэгна» не очень большое издательство, оно даже в пятерку лучших никогда не входило, – пожаловался, как своему, Валентин Валентиныч. – Но на сегодняшний момент у нас есть две звезды, она и ты, а этим проектом мы хотим и вас, и себя вывести на новый уровень. На осуществление этого все силы бросаем. Тут нужно быстро рынок заполнить, поэтому скорость очень важна, – увещевал писателя издатель.

Тут и спорить было не о чем.

Вот так странно завершился для Дениса его визит в «Аэгну».

На тот момент Вишняков хоть и был известным, но еще не таким топовым, как хотелось бы, и любая реклама его имени оказалась кстати, тем более такая – работа с настоящей примой. Пусть не высокой российской литературы, но весьма читаемой и почитаемой женской аудиторией, а она, как известно, самая многочисленная. Он подписал контракт, встретился с примой, вполне себе мило поговорили в кабинете главреда. Нормальная тетка, а уж сплетен о ней всяких ходило…

А дальше Вишняков без особых проблем включился в работу. Новая струя оживила. Это действительно оказалось забавным – не особо напрягаясь, он выдавал какие-то совсем сумасшедшие финты и повороты, они встречались или созванивались с Варенцовой, и он вываливал на нее ушат идей. Прима хохотала, говорила: «Пуля пошла!» – и передавала его идеи дальше.

А самое главное, новая работа отвлекала его от боли, которая поселилась у него внутри, как солитер, нет, даже как выжирающий внутренности чужой из фильма Ридли Скотта. Конечно, Денис пытался звонить жене. Она не брала трубку. А он, вместо того чтобы приехать, супился и вновь погружался с головой в писательство. А чтобы отвлекаться иногда от работы, он полюбил кататься в одиночестве по ночному городу и думал, думал, думал… Ему казалось, что он все время ездит по кругу.

Пиар-кампания действительно оказалась грандиозной настолько, что меньше чем через полгода, за которые они с Варенцовой успели написать три сумасшедших детективных фэнтези, где реальность сплеталась с историческим лубком и совершенно отвязной фантасмагорией, Вишняков попал в тройку самых читаемых авторов в России, затмив даже свою соавторшу.

Это казалось Денису параллельной реальностью. Ему в каком-то смысле было даже легче отгородиться от мира этим щитом. Конференции, интервью, которые устраивал ему уже не друг Мишка, созвоны, встречи с поклонниками, блог, который ему пришлось завести…

Кстати, с Мишкой они тоже не особо встречались. И созванивались крайне редко. И дело тут не в занятости обоих – между друзьями, как до того между Денисом и женой, начал отчетливо сквозить холодок. И от него Вишняков тоже, как за щитом, укрывался все той же работой…

Естественно, ему теперь было не до так и не дописанного романа «Дьявол в сердце ангела». Но и про скандинава Вишняков писать не переставал. «Олаф на перепутье», «Олаф несокрушимый», в голове зрела книга «Последняя любовь Олафа»… В прессе появились осторожные заметки о том, что «сага про Олафа-варвара» больше, чем просто чтиво, а двойное имя на обложках фэнтези-детективов, которые выпускались в параллель приключениям скандинава, пошло весьма на пользу содержанию. И вовсе даже не из-за примы, а, скорее, даже наоборот… Варенцова по вполне понятным причинам отнеслась к этому без восторга, запоздало почувствовав угрозу своей сольной популярности. Валентиныч махал рукой и советовал не обращать внимания – все едино «негры пашут, а публика к твоему имени уже попривыкла и скушает все, что ей скармливают», – и ваять опусы про скандинава дальше. Вишняков и ваял…

А вот с Мирославой все покатилось настолько под гору, что Денис даже перестал сопротивляться. Он смирился. Маргарита тоже куда-то запропастилась, даже на работе они не встречались, словно она рассосалась, как леденец, но Денису было все равно. Краем уха он услышал, что она пошла на повышение, перейдя в другое издательство, покрупнее… Да ну ее к черту.

Но проблемы на семейном фронте привели Дениса к ощущению того, что почва постепенно уходит из-под ног, словно шатающаяся табуретка у самоубийцы, решившего повеситься, «но это еще не окончательно». Денис плыл по течению, но, похоже, погружался на самое дно. Все, что он делал, было по инерции. Впереди с серым флагом маршировала депрессия…

Вишняков немного надеялся, что позвонит или теща или тесть, хотя бы по квартирному вопросу. Он-то, конечно, безропотно покинул бы жилплощадь. Но зато это стало бы поводом хоть к какому-нибудь общению с женой, которая упорно не брала трубку. И даже удалилась из всех социальных сетей. Она и раньше-то не являлась интернет-зависимой, а теперь… Самого страшного Денис не предполагал. Во-первых, бомба два раза в одну воронку не падает, а потом, если бы случилось страшное… его как раз бы нашли.

Иногда он писал Мирославе эсэмэски и сообщения в ватсап. Они были получены и прочитаны, но оставались без ответа… Приближался Новый год. Денис остро вспомнил, как они проводили праздники всей семьей. Как было суетливо и шумно, но это был домашний родной шум. А теперь в квартире стало тихо, как в склепе. Чисто, красиво и мертво. Без голосов Вани и Катюши их жилище превратилось в гробницу. Вишняков включал громкую музыку. Это помогало ровно на две-три песни. Вдобавок он забыл про день рождения Мишки, который они со студенческих времен встречали вместе, будь то дружеские посиделки вдвоем или праздник большой компанией – с женами, детьми, общими знакомыми…

В тот день Дениса позвали на съемку для программы на одном из центральных каналов. Пусть не на сольную, но это было и чертовски приятно, и полезно для карьеры. Был прямой эфир – грех отказываться от такого. Конечно же, он подтвердил свое присутствие. Но при этом главный друг его жизни совершенно вылетел у Вишнякова из головы.

На другой день Мишка позвонил и сухо поздравил с эфиром: «Видел, старик. На взлет пошел, молодец…»

«Неужели завидует?» – удивился Денис его тону. «Не зазвездись, дружище», – все так же холодно и как-то отстраненно посоветовал Мишка и отключился. «Все-таки завидует», – неприязненно констатировал Денис, так и не вспомнив. Неделю спустя все же решил позвонить, но телефон друга был вне зоны доступа. «На задании», – подумал Вишняков – Мишка все же был тележурналистом. Но закадычный приятель не брал трубку и на следующий день, и в другие дни. Когда Вишняков сопоставил даты и сообразил, что шутка о его звездной болезни не совсем и шутка, его ожгло запоздалое раскаяние. Он кинулся звонить снова, но увы. Или занято, или «абонент – не абонент»…

«Я потерял и лучшего друга», – с горечью думал Денис. Как много потерь за такое короткое время!

Порой ему казалось: «Вот сейчас все наладится». «Я разберусь с этим потом». «Оно же не может не наладиться!» Только душа Дениса с каждым днем приближалась к состоянию апокалипсиса. А со стороны казалось, что у него все просто отлично: высокие продажи, популярность, слава, деньги. Зачем это все теперь?

Надо срочно звонить Мирославе. Не просто звонить. Он же трезвый, и она должна воспринять его звонок всерьез. Тем более Новый год завтра. Все должно быть по-новому. Им надо серьезно поговорить. Вернее, Вишняков хотел всерьез покаяться. Ему казалось, что сейчас он стал взрослее и мудрее и сможет найти нужные слова, он сможет вести себя наконец как нужно. Лишь бы она взяла трубку.

Вишняков решил проветриться и привести в порядок мысли. Неподалеку гремела танцевальная музыка и толпился народ.

«Новогодняя ярмарка, что ли?» – подумал Денис, подходя поближе. Но это была не ярмарка, а свадьба. Толстушка невеста в белой шубке и краснощекий жених – они были похожи друг на друга, как брат и сестра. Вокруг суетился фотограф: «Встаньте вот так! А вы, невеста, вот сюда…»

Хотя Денис не очень любил эти постановочные фото (у них на свадьбе фотографом был Мишка и щелкал их с искусством папарацци), это «деланое» веселье, он поневоле засмотрелся и заслушался – пухленькая невеста смеялась так заразительно, что, казалось, волны ее хорошего настроения шлейфом расходятся по округе. Дюжий жених то и дело хватал ее на руки, демонстрируя задатки настоящего циркового жонглера тяжелыми предметами – а она заливалась еще пуще.

«Вот ведь, – поразился Вишняков, внезапно вспомнив другую процессию, – как говорится, то понос, то золотуха, то похороны, то свадьба… Надеюсь, этот знак к чему-то хорошему».

Он позвонил Мирославе в полдень. На телефонный звонок внезапно ответила теща.

– Мирочка выходит замуж, – сухо сказала она в трубку, лишив Дениса дара речи.

Вот тебе, бабушка… и хороший знак… Свадьба…

Совет да любовь. And Happy new year…