2016, июль. Москва. Кремлёвская набережная
Я еду.
То есть, на самом деле я стою. Я застрял в пробке на Краснопресненской набережной. Еду из центра в аэропорт и застрял. В Москве стало слишком много машин.
Ничего. До рейса — два с половиной часа, доеду.
Полпятого вечера. Солнце ещё высоко, но уже не так жарко. Время, когда человек особенно расслаблен. Вода в Москва-реке переливается бликами.
Солнце светит в глаза. Я жмурюсь, отрывая руку от руля, чтобы открыть окно машины. Не люблю кондиционеры, лучше окно нараспашку. Ветер касается кожи. В окно залетают мошки, но мне всё равно. Я глушу мотор и закрываю глаза.
Недавно мне стукнул полтинник. Я — военный пенсионер. Как и мы все — те, кто дожил до пенсии. Но я не отдыхаю. У меня много дел.
Теперь не нужно бежать к электричке, как в молодые годы. У меня отличная машина. Всё остальное тоже. У меня всё в порядке.
В аэропорту меня ждет Гена Соколов. Мы с ним летим в Чечню к Юре Торшину. Без какой-то деловой цели — просто повидаться, посидеть, вспомнить. Нам всем иногда это нужно — вспомнить. Благо, есть что.
Сейчас я вспоминаю такую же пробку, в которой стоял в 2002-м. Тогда мы с Геной возвращались из Чечни. Это была моя последняя командировка по службе. Это потом уже я привозил в Ханкалу Маршала и Якубовича. С Анитой Цой пел дуэтом в Грозном и Гудермесе. То были поездки доброй воли. А тогда я возвращался с войны. Всё обошлось, все вернулись целыми и невредимыми.
Была страшная жара, вокруг гудели машины и собачились люди, попавшие в затор. А я сидел в подержанном зелёном «Мерседесе», безвременно одолженном знакомым бизнесменом, и чувствовал себя абсолютно счастливым.
Помню, в окно залетела стрекоза. Она кружилась передо мной — большая, шумная, живая. Я смотрел на неё и улыбался. Теперь я вспоминаю эту стрекозу, когда от неё и следа не осталось. Стрекозы живут недолго. Люди, в общем, тоже.
Пробка тронулась. И тут зазвонил мобильник.
— Леша? — в трубке был голос Торшина. — Ты где сейчас?
— Да в пробке стоял, Юрий Николаевич, — вздохнул я, придерживая мобильник плечом. — Сейчас к Белому Дому подъезжаю.
Молчание.
— 93-й, — наконец, сказал Торшин. — Гена Сергеев. У меня на руках умер.
Теперь молчу я.
— Вот кого хотел бы обнять сегодня вечером, — говорит Торшин.
— Я тоже, — вздыхаю я. — С Ленкой Сергеевой общался тут недавно. Привет тебе большой передавала. Выглядит отлично.
— Лена-Лена…. Генкин взгляд забыть не могу. Усатый мальчишка… Ты там ещё? Посигналь как следует. В память о 93-м.
Я даю долгий гудок.
— Слышу, Леша. Спасибо… Слушай, Лех, люди пришли — надо срочное совещание успеть провести. До встречи тогда? Давай успевай, счастливо, жду, — нарочито деловито протарабанил Юра и повесил трубку.
