Саша Колбанов лежал на больничной койке. За этот год он успел её возненавидеть. Как и вообще всё, связанное с лечением.

Там, в Шелковской, он думал, что ему конец. В лучшем случае останется без ноги.

Ему повезло. Пули разорвали не артерию, а вену, а это дало время. Кость была раздроблена, но нервы целы. Врачам удалось обойтись без ампутации. Колбанову это стоило четырёх операций и аппарата Илизарова на ноге.

Он не был на похоронах Юры Данилина. Он был не в том состоянии. А вот к нему ходят — и сотрудники Группы, и руководство. Они его подбадривают. Но он-то знает, что к службе уже не вернётся. Даже если медики разрешат. Командир отделения должен быть здоровым не на сто, а на двести процентов. Его чинили. Это значит, что он уже не тот. Хотя бы потому, что он будет об этом думать. А это не дело.

На штабные должности тоже не хочется. Не его это — перекладывать бумажки. Хотя он ещё подумает. Время есть. Вообще, впервые за все эти годы у него появилось время. Можно, наконец, выспаться. В тишине.

Тут он замер — как человек, который услышал очень тихий шорох. Что-то откликнулось.

— В тишине, — думал он. — Ночью в тишине. Я ночью наслаждаюсь тишиной… — он стал ждать второй строчки.

Песни Саша снова начал писать ещё в Первую Чеченскую. Именно ночами. Подразделение охраняло себя само. Независимо от звания каждый должен был отстоять на посту два часа. Под ночным небом Ханкалы — красивым, звёздным — снова стали приходить слова. Записывать было нечем, он запоминал. И переносил на бумагу уже в казарме, в темноте.

Потом они стали расходиться на кассетах, их переписывали, перепевали другие. Саша даже стал известен как «военный бард» — есть такое направление. Он об этом не задумывался. Ему просто нравилось сочинять. Для себя и для друзей.

— Я ночью наслаждаюсь тишиной — другой награды мне не надо, — нарисовалось в голове. Не хватало одного слова, но Саша не волновался. Оно придёт. Сейчас или позже.