Глава 14. Театр и кино

Опалин пробудился рано утром, в тот блаженный и непрочный час, когда в соседских комнатах еще молчит радио, и все обитатели коммуналки от мала до велика наслаждаются заслуженным отдыхом. Некоторое время он находился в той зыбкой области между сном и явью, где контуры реальности еще нечетки, а воображаемое уже слабеет и теряет свою силу. В полудреме Иван вспомнил улыбку Маши, ее глаза, потом на смену ей явился хмурый Твердовский, а затем подоспел и инженер Демьянов, плешивый и положительный, который утирал слезы платочком, говоря о пропавшей жене. Образ Маши вдруг как-то потускнел, и окончательно его стерло другое воспоминание — о темном переулке за Большим театром, где огонь горящей спички освещал мертвенно-бледное лицо убитого юноши.

Иван повернулся на кровати и уставился в потолок, который маячил где-то высоко над ним смутным пятном. Опалин был недоволен, потому что его не покидало ощущение, что дела разваливаются, а преступники ускользают у него из рук. Инженер упорно не сознавался в убийстве, а визит в театр, на который сыщик так самонадеянно отважился, ничем ему не помог. Эх, посоветоваться бы с Терентием Ивановичем Филимоновым, который служил еще в царское время и мог много чего подсказать, основываясь на своем опыте! Но Терентия Ивановича Твердовский отправил за тысячи километров от Москвы, взвалив на него головоломное дело, которое не могла раскрыть местная милиция. Впрочем, и сам Иван, и кое-кто из его коллег подозревали, что Твердовский таким образом пытается выгородить Филимонова, к которому в последнее время стали слишком часто цепляться именно из-за его работы при царе, — а в 1936 году такие придирки вполне могли обернуться арестом, который тогда не сулил ничего хорошего.

«Надо будет позвонить, — подумал Опалин, закрывая глаза. — 1-51-33… И Маше…»

На работе утром пришлось выезжать всей опербригадой на место двойного убийства, которое, к счастью, удалось раскрыть по горячим следам. Вернувшись на Петровку, Опалин позвонил коменданту и предупредил его о том, что отправляет в театр трех своих подчиненных.

Повесив трубку, он сказал Казачинскому, Петровичу и Завалинке:

— Допросите служащих и артистов под протокол, а еще — найдите вахтера Благушина. В деталях расспросите его о ночи с шестнадцатого на семнадцатое число: где был, что видел, кто куда ходил. Теперь вот что: костюм, в котором я видел Виноградова, наверняка должен быть где-то учтен. Вы отправитесь в пошивочный цех, к костюмерам, короче, к тем, кто занимается костюмами, и выясните, пропал ли костюм или он находится на месте. Мне не нравится, что одежда, в которой молодой человек пришел в театр, исчезла, и я не удивлюсь, если окажется, что костюм Виноградова волшебным образом вдруг где-то обнаружится. Если это так, изымайте костюм как улику и приобщайте к вещдокам. И помните: вы просто делаете свое дело, скучную бумажную работу. Никаких угроз, ничего, что могло бы их насторожить. Это понятно?

— Может быть, ты объяснишь, что именно нам надо искать? — спросил Казачинский. — Кроме костюма?

— То же, что и всегда. Вранье и противоречия. — Опалин нахмурился. — Будьте предельно корректны и осторожны. Это странная среда и странные люди.

И, подумав, добавил:

— Я не верю ни одному их слову. Вот не верю и всё.

Петрович кашлянул.

— Ваня, мне все-таки кажется, что надо вплотную заняться теми двумя или тремя минутами, когда тело исчезло, — как всегда, веско и рассудительно заговорил он. — Чудес не бывает. Либо его где-то спрятали, либо увезли, либо сначала спрятали, а потом увезли. И еще меня беспокоят грузовики, которые в ту ночь вывозили декорации. Ты не думал о том, что труп могли спрятать в какой-нибудь декорации?

— Думал, — признался Опалин.

— Ну так чего мы ждем? Можно же поехать на склад, где они хранят свои декорации, и устроить там обыск.

— А я думаю, что тело вполне могли спрятать в театре, — неожиданно подал голос Антон.

— Почему не в доме на Щепкинском проезде? — поинтересовался Казачинский. — Тело ведь могли и туда утащить.

— Куда? В коммунальную квартиру? И как ты там спрячешь труп? Он же будет… — Антон замялся, но потом вынудил себя договорить, — разлагаться.

Петрович поглядел на него с удивлением. Прежде он держал Завалинку за желторотого юнца, который не слишком-то подходит для их работы; а вот поди ж ты, юнец оказался не так уж глуп.

— Я видел театр изнутри, и вы тоже его увидите, — заговорил Опалин. — Поверьте на слово: обыскать такое старое и сложное здание сверху донизу просто невозможно. Если труп на складе декораций, рано или поздно он даст о себе знать — по той самой причине, которую назвал Антон. Что касается дома в проезде — нет, не думаю, чтобы тело унесли туда. Я дурак, — мрачно добавил он. — Не надо было мне вестись на истерику Люси. Я должен был отправить ее за милиционером, а сам остаться у тела. А теперь все усложнилось, потому что тела нет.

— Да, — кивнул Петрович, — нам нужен труп. Очень нужен.

— И вот еще что. Проверьте алиби Вольского: где он был в тот день, что делал. Мне не нравится, что он сгоряча, по его словам, пригрозил задушить Виноградова, и вскоре того и в самом деле удавили.

— Хорошо, — сказал Казачинский. — А с другим нашим делом что? Я про жену инженера, которая то ли сбежала, то ли нет.

Опалин не то чтобы знал достоверно — он кожей чувствовал, что коллеги начинают на него сердиться за то, что он, как они считали, голословно назначил Демьянова виновным, в то время как ничто не подтверждало эту версию. Интонация Казачинского ему не понравилась, но он сумел сдержать себя и даже улыбнулся.

— Ничего не изменилось, продолжаем заниматься расследованием, как и раньше…

К счастью, тут зазвонил телефон, и Иван, который вообще не слишком его жаловал, поспешно схватил трубку.

— Опалин… Да, Николай Леонтьевич. Сейчас буду.

— Начальство вызывает? — спросил Петрович, когда Опалин повесил трубку.

— Угу, — буркнул тот, поднимаясь с места. — Я пошел.

И с этими словами он скрылся за дверью.

В кабинете Николая Леонтьевича он увидел уже знакомую ему Екатерину Арсеньевну, которая судорожно цеплялась за высокого сутулого мужчину лет пятидесяти.

— Борис Виноградов, — представил его Твердовский. — Наш… э… знаменитый художник…

— Ну, не такой уж знаменитый, — попробовал пошутить мужчина, но посмотрел на мученическое лицо бывшей жены и умолк, досадуя на себя.

В общем, получалось, что Опалин немного опередил события, когда сказал коменданту, что отец Виноградова настаивает на том, чтобы его сына нашли как можно быстрее. Разговор с родителями Павлика съел у Опалина и его начальника добрых полтора часа жизни. Екатерина Арсеньевна превзошла себя: она высказывала самые дикие, самые нелепые версии того, что могло случиться с ее мальчиком. Его убили из-за Туси, развратной девки из Щепкинского, которая затащила его в постель; его зарезал Володя Туманов, потому что захотел занять его место в театре; с ним произошло что-то ужасное, потому что она сердцем чует, что его больше нет в живых. Произнеся эту фразу, она через минуту говорила, что верит в то, что Павлик к ней вернется, так говорит ей сердце, и оно ее не обманывает. Отец казался гораздо разумнее и никаких версий не выдвигал, а лишь уронил пару намеков на то, что у него есть друзья повсюду, и, к примеру, в «Правде», и если муровцев там пропечатают, им мало не покажется.

— Вы должны понять, — в сотый раз повторил утомленный Николай Леонтьевич, — что мы делаем все, что можем…

Екатерина Арсеньевна зарыдала, с ней сделался настоящий истерический припадок, бывший муж заметался вокруг нее, стал предлагать ей воду из графина Твердовского, чуть не разбил графин и стакан, и тут бывшая жена высказала ему все, что думала о нем и его новой супруге, бессердечной особе, которая скупает золото царских времен и которая «не доведет его до добра». В конце она потребовала немедленно дать ей знать, когда найдут ее Павлика, и удалилась, гордо отказавшись от того, чтобы ее сопровождал бывший муж.

— Я надеюсь, эта маленькая семейная сцена… — вяло начал Виноградов, потом посмотрел на лица собеседников и сам выпил воду из стакана, которую налил для жены.

Опалин видел, что Твердовскому очень хочется выставить незваного гостя, но приходилось терпеть, потому что угодить в «Правду» в отрицательном виде совсем не хотелось. А Виноградов, растирая тонкой рукой высокий морщинистый лоб, заговорил о своей работе для метро, потом о том, как его строят, и к месту рассказал анекдот, как при рытье тоннеля нашли клад.

— Почему-то мне кажется, — неожиданно добавил он, — что вы знаете куда больше, чем сказали Екатерине Арсеньевне и мне… Его ведь нет в живых, верно?

Твердовский молчал, молчал и Опалин, но их молчание оказалось куда красноречивее слов. Художник поднялся.

— Я не смогу ей этого сказать, — тихим, безжизненным голосом промолвил он. — Не смогу. Так что… вы уж, пожалуйста, сами…

И удалился старческой походкой, не прощаясь.

Опалин внезапно почувствовал, что ему все надоело, и когда Твердовский отпустил его, он направился в столовую и сытно там пообедал, после чего поднялся в свой кабинет. Достав из ящика стола справочник, Иван стал листать его.

Вот, пожалуйста, страница 457: Государственный академический Большой театр Союза ССР, раздел «балет». Заведующий балетной труппой… худрук и балетмейстер… дирижер… режиссер балета… балетмейстеры… помощники режиссера… концертмейстеры… И отдельно — медицинская консультация… главный врач… управление домами… общежития… гараж… музей…

А телефона балетной канцелярии нет. «И я хорош — домашний телефон взял, а рабочий забыл…» Он решительно придвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер главного администратора.

— Вас беспокоят со склада забытых вещей Мострамвайтреста, — деловито заговорил Опалин. — Вчера в трамвае одиннадцатой линии был найден сверток с вещами, а внутри среди прочего оказался документ на имя Арклиной Марии, работницы Большого театра. Есть у вас такая?

«Не переборщил ли я? Нет, не переборщил… 11-я линия как раз идет мимо театра, она вполне могла оказаться в этом трамвае…»

Администратор посоветовал навести справки в отделе кадров и дал его телефон. Еще один звонок, и Опалин получил в свое распоряжение заветный номер.

— Алло!

Как назло, ответила не Маша, а ее соседка.

— Склад забытых вещей Мострамвайтреста, — бойко отрапортовал Опалин. — Мне нужна гражданка Арклина.

— Обождите минуточку, — буркнула Варя.

Опалин был готов ждать хоть целую вечность, но Маша подошла гораздо быстрее — минут этак через пять.

— Алло! Простите, я не помню, чтобы теряла что-то в трамвае…

— А сверток с сердцем? — весело спросил Опалин.

— Каким еще сердцем? — поразилась Маша.

— Моим.

— Ну, знаете ли!

— Ничего не знаю, — объявил бессердечный Опалин, улыбаясь во весь рот. — Вы мне вчера обещали, что пойдете со мной в кино.

— Я ничего не обеща…

— Пойдем, а? Прямо сегодня. Когда вы освободитесь?

— Я не знаю… А куда идем-то?

— Можно в «Метрополь», там три зала. И мороженое отличное. Или в «Палас»… — это был кинотеатр на четыреста мест, располагавшийся на Пушкинской площади.

— Я люблю мороженое, — жалобно сказала Маша.

— Тогда в «Метрополь»? В шесть часов встретимся у фонтана возле театра. Идет?

— Ну… Ладно, уговорили!

Опалин удрал с работы в пять, чтобы никто в последнюю минуту не выдернул его на какое-нибудь срочное расследование и не нарушил его планы. Чтобы убить время, он ходил кругами возле фонтана, не подозревая, что с верхнего этажа театра за ним через окно наблюдает Маша.

В десять минут седьмого она сдалась, поглядела на себя в зеркало, подумала, припудриться или нет, и решила не тратить время зря.

— Я опоздала? — беспечно спросила она, подходя к Опалину.

Завидев ее, он заулыбался, но Маша при виде его улыбки отчего-то надулась.

— Я не знаю, — невпопад ответил он на ее вопрос.

В зале, когда пошли начальные титры, Опалин взял ее за руку. Маша заерзала и стала руку отнимать. Иван тотчас же отпустил ее, но через минуту она обнаружила, что он обнимает ее за талию.

— Эти трое, которые сегодня в театр приходили, твои друзья? — спросила Маша сердитым шепотом, чтобы не мешать остальным зрителям.

— Ну да. А что?

— Ничего. — В полутьме зала он видел, как блестят ее глаза, обращенные на него. — Я знаю, почему ты меня в кино пригласил.

— Так бы сразу и сказала, — шепнул Опалин и поцеловал ее.

— Нет, так нечестно, — объявила Маша, переводя дух. — Ты… ты… Я тебе не верю!

Он поцеловал ее снова, и тут Маша возмутилась.

— Ты мне кино смотреть не даешь!

— Извини, — шепнул Опалин и отодвинулся от нее, но теперь так крепко сцепил свои пальцы с ее пальцами, что она не могла высвободиться.

— Я знаю, ты меня пригласил, — беспомощно объявила Маша во время длинной и явно затянутой сцены на экране, — потому что хочешь от меня узнать, что на самом деле происходит в театре.

— Не хочу, — тотчас же ответил ее спутник и даже головой мотнул.

— Нет, тебе интересно…

— По работе — да. А так — нет.

Маша недоверчиво глядела на него. Сегодня, поразмыслив хорошенько, она истолковала его неожиданный интерес к ней, его звонок на работу как стремление использовать ее, выведать через нее то, что ему было нужно. То, что он упорно отказывался говорить о театре, озадачило ее — и в то же время обрадовало.

— Между прочим, — важно сказала она, — я многое знаю.

— Ты знаешь, кто убил Виноградова? — спросил Опалин, повернувшись к ней.

— Нет, конечно! — воскликнула она. — А что, его…

— Дайте посмотреть фильм, — заныл сзади какой-то зритель. — Ну что за люди…

Маша умолкла и только смотрела на Опалина во все глаза. Он отпустил ее руку, но немедленно обнял девушку за плечи.

— В театре, — шепотом выпалила Маша, — почему-то думают, что вы подозреваете Алексея.

— В таких случаях, — шепнул в ответ Опалин, прижавшись щекой к ее душистым волосам, — подозревают всех, с кем у жертвы был конфликт.

— Ну, нет!

— Не нет, а да.

— Нет, Алексей тут ни при чем, — решительно заявила Маша. — Не надо его сюда впутывать, хорошо? Он просто очень несчастный человек.

— Который оскорбляет тех, кто не может ему ответить, — усмехнулся Опалин, вспомнив, как Вольский швырял костюмерше разодранный колет. — О да, очень несчастный…

— Ты ничего о нем не знаешь, — вздохнула Маша. — Совсем ничего.

— Вы угомонитесь или нет? — возмутился зритель.

— Все, товарищ, молчим, молчим, — поспешно сказал Опалин. Он притянул к себе Машу и стал вместе с ней смотреть кино.