Глава 4

По пути в Освенцим Барецки пребывает в приподнятом настроении и забрасывает Лале вопросами.

— Сколько тебе лет? Что ты делал раньше — до того, как тебя сюда привезли?

По большей части Лале отвечает вопросом на вопрос: он уже знает, что Барецки любит говорить о себе. Лале выясняет, что охранник всего на год моложе его, но на этом сходство кончается. Он говорит о женщинах, как подросток. Лале решает, что это различие между ними может ему пригодиться, и начинает исподволь учить его приятным манерам.

— Вы когда-нибудь дарили девушке цветы? — спрашивает Лале.

— Нет, а зачем?

— Затем что им нравятся мужчины, которые дарят цветы. Лучше даже самому их собрать.

— Ну, не стану я этого делать. Меня поднимут на смех.

— Кто? Хотите сказать, другие мужчины?

— Ну да. Подумают, я хлюпик.

— А что, по-вашему, подумает девушка, когда получит цветы?

— Какая разница, что она подумает? — Ухмыльнувшись, Барецки трогает себя за пах. — Это все, что мне от них надо, и все, что им надо от меня. Я-то в этом понимаю.

Лале уходит вперед. Барецки догоняет его:

— В чем дело? Я сказал что-то не то?

— Правда хотите, чтобы я ответил?

— Угу.

Лале поворачивается к нему:

— У вас есть сестра?

— Угу, — отвечает Барецки, — две.

— Разве вы хотите, чтобы другие мужчины обращались с вашими сестрами так, как вы обращаетесь с девушками?

— Пусть только кто-нибудь попробует сделать это моей младшей сестричке, и я убью его. — Барецки вынимает из кобуры пистолет и несколько раз выпаливает в воздух. — Пристрелю мерзавца!

Лале отскакивает назад. Вокруг разносится эхо от выстрелов. Барецки тяжело дышит, у него покраснело лицо и потемнели глаза.

Лале поднимает руки:

— Уловил. Есть о чем подумать.

— Не хочу больше об этом говорить.

Лале выясняет, что Барецки не немец, он родился в Румынии, в небольшом городке близ границы со Словакией, всего в нескольких сотнях километров от Кромпахи, родного города Лале. Барецки сбежал из дому в Берлин, вступил в гитлерюгенд, а затем в СС. Он ненавидит отца, жестоко избивавшего его, братьев и сестер. Он по-прежнему беспокоится о сестрах — одной младшей и одной старшей, — которые живут дома.

Позже в тот вечер, на обратном пути в Биркенау, Лале тихо говорит:

— Если не возражаете, я воспользуюсь вашим предложением дать мне бумагу и карандаш. Ее номер 34902.

После ужина Лале бесшумно проскальзывает в блок 7. Капо сердито смотрит на него, но ничего не говорит.

Лале делится с товарищами по бараку дополнительным вечерним пайком — это всего лишь несколько сухарей. Заключенные разговаривают, обмениваются новостями. Как обычно, верующие приглашают Лале к вечерней молитве. Он вежливо отказывается, и его отказ вежливо принимается. Это привычная процедура.

Лале просыпается в своей комнатушке и видит стоящего над ним Барецки. Тот не постучал, перед тем как войти — он никогда этого не делает, — но этот визит чем-то отличается от других.

— Она в блоке двадцать девять. — Он вручает Лале карандаш и клочок бумаги. — Вот, напиши ей, а я позабочусь, чтобы доставили.

— Вы знаете, как ее зовут?

Взгляд Барецки отвечает на этот вопрос. А как ты думаешь?

— Я вернусь через час и заберу записку.

— Пусть будет через два.

Лале мучительно раздумывает над первыми словами, которые намерен написать заключенной номер 34902. Как начать? Как к ней обратиться? В конце концов он решает написать просто: «Привет, меня зовут Лале». Когда Барецки возвращается, он вручает ему листок с несколькими предложениями. Он написал ей, сколько ему лет, что он из Кромпахи в Словакии, перечислил своих родных. Он просит ее прийти к административному корпусу утром в воскресенье. Объясняет, что постарается тоже быть там, а если не сможет, то из-за работы, не такой регламентированной, как у других.

Барецки берет письмо и читает его, стоя перед Лале:

— Это все, что ты хочешь сказать?

— Остальное скажу при личной встрече.

Барецки садится на койку Лале и, наклонившись к нему, начинает хвастливо рассказывать, что бы написал он, что хотел бы сделать на месте Лале, который не знает, доживет ли до конца следующей недели. Лале благодарит его за информацию, но говорит, что предпочитает рискнуть.

— Отлично. Я отнесу ей это так называемое письмо и дам карандаш и бумагу для ответа. Скажу, что приду завтра утром. Пусть ночью подумает, нравишься ты ей или нет. — Выходя из комнаты, он криво ухмыляется Лале.

Что я наделал? Он подвергает опасности заключенную 34902. Он-то под защитой. Она — нет. И все же он хочет, стремится рискнуть.

На следующий день Лале и Леон работают до позднего вечера. Барецки постоянно околачивается неподалеку, часто демонстрируя свою власть стоящим в шеренге заключенным, и, если ему не нравится чей-то взгляд, пускает в дело приклад винтовки. С лица охранника не сходит злобная ухмылка. Он явно наслаждается, с важным видом прохаживаясь вдоль строя. И только когда Лале с Леоном принимаются укладывать свои принадлежности, он достает из кармана френча листок бумаги и протягивает его Лале.

— Ах, Татуировщик, — говорит он, — она не много написала. Думаю, тебе следует выбрать себе другую девушку.

Лале тянется к записке, но Барецки игриво отдергивает руку. Ладно, хочешь поиграть. Лале поворачивается и уходит прочь. Барецки нагоняет его и отдает записку. Лале лишь сухо кивает. Положив записку в портфель, он идет на раздачу ужина. Леон направляется к своему бараку. Лале понимает, что тот, возможно, опоздал на свою раздачу.

Ко времени прихода Лале еды остается совсем мало. Поев, он запихивает в рукав несколько кусков хлеба, мысленно сетуя на то, что его русскую военную форму заменили на робу без карманов. Войдя в блок 7, он слышит привычный негромкий хор приветствий. Он объясняет, что у него есть еда только для Леона и, может быть, еще двоих, и обещает, что завтра постарается добыть больше. Он остается там совсем ненадолго и спешит в свою комнату. Ему необходимо прочитать записку, запрятанную под инструментами.

Он бросается на койку и прижимает листок к груди. Представляет себе, как заключенная 34902 пишет слова, которые он жаждет прочитать. Наконец он разворачивает записку.

«Дорогой Лале», — так начинается письмо. Как и он сам, женщина написала лишь несколько осторожных строчек. Она тоже из Словакии. Она находится в Освенциме дольше Лале, с марта. Работает на одном из складов «Канада», где заключенные сортируют конфискованные у жертв вещи. Она будет в лагере в воскресенье. И поищет его. Лале перечитывает записку и несколько раз переворачивает листок. Взяв из портфеля карандаш, он с нажимом пишет на обороте письма: «Твое имя, как тебя зовут?»

На следующее утро Барецки сопровождает в Освенцим одного Лале. Новая партия невелика, и Леон может денек отдохнуть. Барецки принимается поддразнивать Лале по поводу записки: что он, мол, потерял контакт с дамами. Лале игнорирует это, спрашивая его, прочитал ли он за последнее время какие-нибудь хорошие книги.

— Книги? — бурчит Барецки. — Я не читаю книг.

— А стоило бы.

— Зачем? Какой толк в книгах?

— Из них можно многое узнать, и девушкам нравится, когда цитируешь что-то из книги или читаешь стихи.

— Мне нет нужды цитировать книги. У меня есть военная форма — это все, что нужно, чтобы заполучить девчонок. Они любят форму. У меня есть подружка, знаешь ли, — хвастается Барецки.

Для Лале это новость.

— Это хорошо. И ей нравится твоя форма?

— Конечно. Она даже надевает ее и марширует по комнате, отдавая честь, словно она чертов Гитлер. — С ужасным хохотом он передразнивает ее, важно прохаживаясь с поднятой рукой. — Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!

— То, что ей нравится твой мундир, не означает, что ей нравишься ты! — выпаливает Лале.

Барецки застывает на месте.

Лале ругает себя за неосторожное замечание. Он замедляет шаг, раздумывая, стоит ли вернуться и извиниться. Нет, он пойдет дальше и посмотрит, что произойдет. Прикрыв глаза, он продвигается вперед мелкими шажками, ожидая, что прогремит выстрел. Потом слышит за собой топот бегущих ног, и кто-то дергает его за рукав:

— Так вот что ты думаешь, Татуировщик? Что она любит меня за военную форму?

Лале с облегчением поворачивается к нему:

— Откуда я знаю, что она любит? Может, расскажешь о ней?

Ему совсем не хочется продолжать этот разговор, но, избежав пули, он чувствует, что у него нет выбора. Как выясняется, Барецки почти ничего не знает о своей подружке, в основном потому, что никогда не расспрашивал ее. Лале никак не может это проигнорировать и безотчетно продолжает засыпать Барецки советами о том, как обращаться с женщинами. Мысленно Лале велит себе заткнуться. Какое ему дело до обретающегося рядом с ним монстра и до того, научится ли тот хоть когда-нибудь уважительному отношению к женщине? По правде говоря, он надеется, что Барецки не выйдет отсюда живым и женщин у него больше не будет.