Глава 9

Лале заходит в администрацию для получения инструкций. Погода постепенно улучшается. Целую неделю не было снега. Войдя в контору, он обегает глазами комнату: проверяет, на месте ли Гита. Вот она, по-прежнему сидит рядом с Силкой. Девушки очень подружились, и Дана с Иваной полностью приняли Силку в свой маленький кружок. В ответ на его привычное подмигивание девушки сдержанно улыбаются. Он подходит к польской сотруднице за стойкой:

— С добрым утром, Белла. Сегодня чудесный день.

— С добрым утром, Лале, — откликается Белла. — У меня для тебя работа. Велели передать, что сегодня перед всеми номерами ты должен ставить букву Z.

Лале опускает глаза на список номеров, и действительно, перед каждым стоит буква Z.

— Ты знаешь, что это означает?

— Нет, Лале, мне ничего не говорят. Ты знаешь больше моего. Я лишь выполняю инструкции.

— Как и я, Белла. Спасибо, еще увидимся.

Держа в руке инструкции, Лале идет к двери.

— Лале! — окликает Белла, и он оборачивается. — Ты ничего не забыл? — спрашивает она, кивая в сторону Гиты.

Улыбнувшись ей, он поворачивается к Гите и выразительно приподнимает брови. Некоторые девушки прижимают ладонь ко рту, исподтишка наблюдая за эсэсовцем, который надзирает за их работой.

Снаружи у здания Лале ожидает Леон, и по пути на рабочее место Лале передает задание напарнику. Поблизости из машин выгружают людей, и два товарища не сразу отдают себе отчет в том, что из грузовиков вылезают с посторонней помощью дети, а также пожилые люди обоего пола. До этого в Биркенау не было детей.

— Не станем же мы клеймить детей, — говорит Леон. — Я за такое не возьмусь.

— Вот идет Барецки. Он скажет, что делать. Молчи.

Широким шагом к ним подходит Барецки:

— Вижу, Татуировщик, ты заметил сегодня кое-что новенькое. Это ваши новые соседи. С этого дня вам придется иметь с ними много общего, так что будьте с ними поласковей. Их намного больше, чем вас. Чертовски много! — (Лале ничего не говорит.) — Они отбросы Европы, даже хуже вас. Это цыгане, и по неизвестным мне причинам фюрер решил, что они будут жить здесь, с вами. Что скажешь на это, Татуировщик?

— Мы должны татуировать детей?

— Будете татуировать всех, кто вручит вам номер. Оставляю вас с вашей работой. Я буду занят на отборе, так что не заставляйте меня возвращаться сюда.

— Не буду я этого делать, — бубнит Леон, когда Барецки уходит.

— Давай просто подождем и посмотрим, что будет дальше.

Через какое-то время к Лале и Леону начинают идти вереницей мужчины и женщины. Одни с младенцами на руках, другие сгорблены от старости. Лале и Леон с облегчением узнают, что детей клеймить не надо, хотя некоторые подростки с номерами в руке кажутся Лале чересчур юными. Он выполняет свою работу, улыбается детям, стоящим рядом с родителями, которым он наносит номера, а иногда говорит матери с ребенком на руках, какой у нее прелестный малыш. Барецки далеко от них и ничего не слышит. Сложнее всего Лале татуировать пожилых женщин, похожих на ходячих мертвецов. Судя по безжизненному выражению глаз, они знают о своей неотвратимой судьбе. Им он говорит: «Простите», зная, что они его не понимают.

Гита и Силка работают в администрации за своими столами. Неожиданно к ним подходят два эсэсовца. Силка охает, когда один из них хватает ее за руку и рывком поднимает со стула. На глазах у Гиты Силку выводят из комнаты. Обернувшись, та бросает на подругу испуганный, умоляющий взгляд. Гита не замечает подошедшего к ней дежурного офицера, пока на голову не обрушивается удар — недвусмысленный приказ вернуться к работе.

Силку волокут по длинному коридору в незнакомую часть здания. Она пытается сопротивляться, но ей не под силу справиться с двумя мужчинами. Остановившись перед закрытой дверью, они открывают ее и буквально швыряют девушку внутрь. Силка поднимается и оглядывается по сторонам. Бо́льшую часть комнаты занимает просторная кровать с балдахином. Есть также комод с зеркалом и прикроватная тумбочка с лампой и стулом. На стуле кто-то сидит. Силка узнает его. Это лагерфюрер Шварцхубер, старший комендант Биркенау. Это импозантный мужчина, который редко появляется в лагере. Он сидит, постукивая офицерской тросточкой по высокому голенищу кожаного сапога. С невозмутимым видом он уставился в пространство над головой Силки. Силка пятится к двери. Хватается за ручку. В тот же миг тросточка рассекает воздух и ударяет Силку по руке. Она вскрикивает от боли и сползает на пол.

Шварцхубер подходит к ней и поднимает свою трость. Он возвышается над ней. У него раздуваются ноздри, он тяжело дышит и упорно смотрит на нее. Сняв фуражку, он швыряет ее через комнату. Другой рукой продолжает твердо постукивать по ноге тросточкой. Силка вздрагивает от каждого удара, ожидая, что ее побьют. С помощью тросточки он приподнимает на ней рубашку. Понимая, чего от нее ожидают, Силка трясущимися руками расстегивает две верхние пуговицы. Затем Шварцхубер засовывает трость ей под подбородок и заставляет подняться на ноги. Взгляд у него застывший. Душа у этого человека уже умерла, осталось лишь тело с его грубыми запросами.

Он вытягивает вперед обе руки, и она понимает этот жест как приказ «раздень меня». Она делает шаг вперед и принимается расстегивать многочисленные пуговицы на его френче. Ударом тростью по спине он поторапливает ее. Шварцхуберу приходится выпустить из рук трость, чтобы она сняла с него френч. Взяв у нее френч, он отшвыривает его вслед за фуражкой. Потом снимает исподнюю рубашку. Силка принимается расстегивать его ремень и молнию. Опустившись на колени, она стягивает его брюки до лодыжек, но дальше ей мешают сапоги.

Затем он опрокидывает ее на пол, и Силка тяжело падает. Упав на колени, он садится на нее верхом. Силка в ужасе пытается прикрыться, когда он распахивает на ней рубашку. Ощущая на своем лице тыльную сторону его ладони, она закрывает глаза и подчиняется неизбежному.

В тот вечер Гита бежит из конторы к себе в барак, и по ее лицу струятся слезы. Пришедшие чуть позже Дана и Ивана находят ее рыдающей на нарах. Она безутешна и в состоянии сказать только, что Силку забрали.

Это был лишь вопрос времени. Сделавшись татуировщиком, Лале получил барак в свое полное распоряжение. Каждый день, возвращаясь туда, он наблюдал за строительством зданий вокруг. Он находится в лагере с четкой планировкой, спит в отдельной комнате, обычно отведенной в каждом бараке для капо, хотя сам капо не является. Он всегда предполагал, что рано или поздно пустые нары в его бараке заполнятся.

Сегодня Лале возвращается в свой барак и видит, что вокруг бегают дети, играющие в салки. Его жизнь изменится. Несколько старших детей подбегают к нему и задают вопросы, но он не понимает их языка. Выясняется, что они с трудом могут общаться на искаженном венгерском. Он показывает свою каморку новым обитателям барака и строгим голосом объясняет, что им ни в коем случае нельзя туда заходить. Он знает, что они его поняли, но вот послушаются ли? Только время покажет. Он размышляет о своем скудном понимании цыганской культуры и решает, что, пожалуй, следует поискать другой тайник для того, что спрятано под матрасом.

Он входит в барак, обменивается рукопожатиями со многими мужчинами, приветствует женщин, в особенности пожилых. Они знают, чем он здесь занимается, и он старается все им разъяснить. Они хотят знать, что с ними станет. Обоснованный вопрос, на который у него нет ответа. Он обещает сообщить им, если что-то выяснит. Похоже, они ему благодарны. Многие говорят, что никогда прежде не общались с евреем. Он, пожалуй, тоже никогда не общался с цыганами.

В эту ночь он не сразу засыпает, слыша, как плачут младенцы, а дети постарше просят у родителей поесть.