Когда боишься всего вообще, что-то в отдельности уже не особо пугает. Кэти первой почувствовала неладное. Я по совету Папы вернулся в постель и почти сразу заснул. А Кэти спала крепко и пропустила ночной визит незнакомца с предупреждением для Папы, но зато поднялась раньше меня и теперь металась по всему дому, как птица, которая случайно залетела в окно и панически пытается найти выход из помещения. Этот шум меня разбудил, но я не спешил вставать и выяснять, в чем дело. Лежал под одеялом с закрытыми глазами, перепуганный донельзя. Наконец она влетела в мою комнату, чуть не сорвав дверь с петель. Дверная ручка ударилась о стену, разбивая и кроша в меловую пыль коряво наложенную штукатурку.

— Проснись, Дэниел, проснись! — позвала она умоляющим голосом.

До того я ни разу не слышал, чтобы она кого-нибудь умоляла.

Я колебался, меньше всего желая покидать свою теплую, безопасную постель. Но она была моей сестрой. И я сразу же, интуитивно, отчетливо понял, что случилось нечто очень плохое.

Я открыл глаза.

— Уже проснулся, — сказал я. — В чем дело?

— Папа исчез.

— Должно быть, ушел в рощу, — тотчас предположил я.

— Я была в роще. Его там нет. Его нет в доме и нет в роще.

— Ты прошла до самого центра? До материнского дерева?

— Я всю рощу обыскала.

Я умолк, теперь уже действительно пытаясь осмыслить ситуацию.

Кэти по моему виду догадалась, что мне известны какие-то подробности:

— Где он? Куда он ушел?

— Не знаю. Я не уверен. Он сказал, что останется здесь в любом случае. А если он все-таки решил уйти, то почему ушел без нас?

— Куда ушел?

— Не знаю, — сказал я. — Не знаю.

— А что ты знаешь?

— Я видел его на рассвете. Приходил какой-то человек, собаки подняли лай и разбудили меня. Они тоже не вернулись. Наверно, бегают где-то поблизости. А тебя они не разбудили?

— Я всю ночь проспала как убитая. И видела сны. Только я сейчас не могу их вспомнить.

— Когда я проснулся, Папа с кем-то говорил у входа. Я подкрался к двери, чтобы лучше слышать. Голос того человека я не узнал. Он не из наших друзей и не житель деревни. Он пришел предупредить Папу. Уговаривал его срочно отсюда уехать и… — тут я запнулся, — и взять нас с собой.

— Но с какой стати? Мы же победили.

— Потому что — по словам чужака, — потому что после боя, среди ночи, они нашли тело в кустах рядом с той поляной. Мертвец. Один из сыновей Прайса.

Кэти никак не среагировала, будто не слышала или не поняла моих слов. Она просто смотрела на меня этими ярко-голубыми глазами, сияющими на бледном лице.

— Он сказал, что Прайс обвиняет в этом Папу. Другие, как и Прайс, уверены, что это наш Папа прикончил его сына. Которого из двоих, я не понял. На Папу подумали только из-за того, что следы удушения были особенными: их оставили очень сильные руки, а значит, и убийца был здоровяком. Этого им вполне хватило для обвинения, тем более что Прайс ненавидит Папу. Как мне кажется, причина этой ненависти лежит глубже последних событий. Глубже, чем вся эта история с боем, и глубже, чем спор из-за земли, на которой мы живем. Тот человек сказал, что Прайс уже объявил Папу виновным в убийстве его сына и теперь жаждет мести. Больше никаких игр. Он посылает своих людей сегодня — возможно, уже этим утром, — чтобы они захватили Папу и привезли его в усадьбу Прайса, а что будет потом, даже представить не могу. Одно ясно: в полицию они обращаться не будут.

— А где Папа сейчас?

— Сказал же: не знаю. Тот мужчина предупредил Папу и посоветовал ему исчезнуть отсюда как можно скорее. А когда чужак убрался, я вышел из спальни. Думаю, Папа знал, что я все время был там и подслушивал. Он сказал, что уезжать не собирается. И еще он сказал…

Я напряг память, пытаясь вспомнить, что еще важного сказал Папа.

— Конечно, он не мог уехать, — сказала Кэти. — Он бы нас ни за что не бросил.

Я еще немного поразмыслил, прежде чем ответить.

— Знаю, — сказал я. — Это я знаю.

Потом еще помедлил, кусая губу.

— Но тогда где же он?

Мы отправились в деревню по старой разбитой дороге. Тротуар на подходе к дому Юарта и Марты размяк после трехдневной жары, а влага, которой накануне был насыщен воздух, к утру сконденсировалась на асфальте, сделав его еще и скользким.

Это я уговорил Кэти пойти к Ройсам. Она сомневалась в нужности этого визита.

Мы постучались дважды. В первый раз я костяшками выбил легкую дробь на витражном стекле в центре двери. Во второй раз Кэти забарабанила кулаком по деревянной створке.

Дверь распахнулась. На пороге стояли Юарт и Марта, вдвоем. Выражения лиц обоих были какими-то неопределенными, а взгляды — уклончивыми. Они смотрели в пространство между мной и сестрой. Они смотрели поверх наших голов и мимо нас. Или оглядывались назад, вглубь собственного дома.

Я начал с вопроса:

— Вы не видели нашего Папу?

Марта посмотрела на Юарта. Тот наконец-то встретился со мной взглядом.

— Это занятно, — произнес Юарт.

Я молча ждал продолжения.

— Занятно, — повторил он.

— Извините, — сказал я, — но что именно кажется вам занятным?

Он помолчал еще несколько секунд, продолжая глядеть на меня.

— Занятно, что вы пришли сюда, разыскивая своего отца. Вы разыскиваете его — это занятно.

Но под этим словом он подразумевал не то, что обычно считали занятным я, Кэти или Папа, когда говорили о чем-то нас интересовавшем или когда люди называли занятным какой-нибудь неожиданный, неординарный вопрос.

— Юарт, милый, — сказала Марта, — вряд ли их можно винить. Вряд ли они к этому причастны хоть в какой-то мере.

— Не причастны? Но они достаточно взрослые, не так ли? Они были достаточно взрослыми, чтобы участвовать в наших серьезных делах, так почему бы им не поучаствовать и в этом? Это сплоченная семья, как они сами всегда говорили. Потому мы и начали испытывать к ним симпатию. Ты знаешь не хуже меня, Марта, что мы никогда не связались бы с человеком вроде Джона, при его-то репутации, и никогда не впустили бы его в наш дом, не будь этих двоих. Отец с двумя детьми вызывает больше доверия, чем одинокий мужчина. Так устроено наше восприятие. Именно так эти обманщики втираются в доверие, понимаешь? Вполне возможно, они все замешаны в этом деле. И что вы двое намерены стянуть сейчас — драгоценности моей жены? Нашу машину?

— Хватит, — прервала его Марта. — Они просто ищут своего отца. Подумали, что он может быть здесь. Они растеряны не меньше нашего. И они никак с этим не связаны.

— Никак не связаны с чем? — спросила Кэти.

— Думаю, вам лучше зайти в дом, — сказала Марта.

— А я думаю, не стоит их впускать!

Юарт перегородил рукой дверной проем. Впрочем, мы с Кэти и не пытались приблизиться ко входу.

— Может, вы просто объясните нам, что к чему, прямо здесь, у порога? — предложил я.

Марта глубоко и тяжело вздохнула:

— Ваш отец был здесь рано утром. На рассвете или вскоре после того. Мы с Юартом еще спали, но расслышали его стук в дверь.

— Так и вышло. Мы были ему рады. Слишком рано для визита, но он никогда не соблюдал режим дня. Все в деревне уже привыкли к тому, что он может появиться в любое время дня или ночи, и относились к этому с пониманием. Какими же доверчивыми глупцами мы были!

— Хватит, Юарт. Я понимаю, что задета твоя гордость. Это все твоя гордость.

— Это больше чем гордость, Марта. Это еще и пятьдесят тысяч фунтов. А ведь эти деньги даже не наши!

— Понимаю. Я все понимаю. Но эти двое детей имеют право знать, в чем, собственно, дело.

Юарт сделал шаг назад и сложил руки на животе. Теперь он избегал смотреть в нашу сторону.

— Он был здесь на рассвете, — повторила Марта. — Я о вашем отце. Попросил разрешения войти, и мы, конечно же, его впустили. Он сказал, что хочет просмотреть учетные книги, спрятанные в нашем сейфе. Те, в которых мы фиксировали все дела последних месяцев, все имена и все поступавшие к нам деньги. Вы же знаете, что мы собирали взносы. Типа профсоюзных. Те, кто отказался платить за аренду жилья, отдавали эти деньги нам. Мне и Юарту. Просто на сохранение. На тот случай, если наш бойкот сорвется. Или мы достигнем соглашения с лендлордами, которые примут наши условия, а люди взамен должны будут выплатить им хотя бы часть прежней суммы. И мы уже обо всем договорились. В том бою ваш отец решил свою проблему с землей. Прайсу позарез нужно было, чтобы он дрался. Вы двое даже не представляете, какие деньги были на кону и сколько заполучил Прайс благодаря вашему отцу, который снова поработал на него, как в старые времена. Но параллельно мы заключили и другую сделку, на этот раз со всеми землевладельцами. С Прайсом, конечно, но и с другими тоже. Это касается уже не вашего дома и земли, а всех арендаторов, которые живут в бывших муниципальных домах. Лендлорды согласились заморозить арендную плату и дать разумную скидку тем, кто явно не потянет такие платежи. Они обещали забыть о старых недоимках. И согласились произвести ремонт в самых проблемных случаях. Не во всех, имейте в виду, и потому мы попросили самих жильцов — тех, кто знает толк в таких работах, — также к этому подключиться. Но и лендлорды взяли на себя значительную часть. А мы в ответ должны будем внести задержанные платежи. Не сразу, а когда убедимся, что они держат слово. И тут, конечно, очень важен бой, выигранный вашим отцом. Этот бой скрепил договоренность. Причем скрепил кровью. Не спрашивайте меня, каким образом, но так оно получилось. Вот только деньги, около пятидесяти тысяч, доверенные нам на сохранение многими хорошими людьми, — эти деньги исчезли. Ваш отец поднялся на второй этаж якобы посмотреть учетные книги, когда мы без всякой задней мысли дали ему ключ от сейфа, и прикарманил эти деньги. Всю сумму без остатка. Забрал их и был таков.

Ее рассказ продолжил Юарт:

— А еще чуть погодя до нас начали доходить слухи. Надеюсь, вы сможете их прояснить. Мы узнали об этом от Питера и других людей в деревне. Мертвый юнец в лесу. Сын Прайса. Красавчик. Тот из двоих, что красивее. Мертвый. Задушен. Похищены его часы и бумажник.

— Часы и бумажник? — переспросила Кэти.

— Да. Ваш отец не удовольствовался всеми дарами, что получил в тот день. Или просто решил продолжить побоище. Люди такого типа уже не могут остановиться, когда войдут в раж. Когда почувствуют вкус крови. Когда их тяга к насилию смыкается с алчностью. В такие минуты они способны на самые низкие, самые жестокие поступки. Уж так они устроены. Всем известна его репутация. Прайс, конечно, тот еще мерзавец, но его сын был просто мальчишкой. Просто молодым парнем. А его шея, по описаниям, была буквально раздавлена — с такой силой сжал ее ваш Папа.

— Это неправда, — тихо произнесла Кэти.

— Неправда, вот как? — откликнулся Юарт. — Ты еще смеешь его защищать? Забавно. Очень забавно.

И опять он не имел в виду забавность как таковую. В его устах эти слова подразумевали: «Что за бред!», или «Не держи меня за дурака», или «Мне, как порядочному человеку, оскорбительно такое слышать».

— Вы даже не пытаетесь разобраться, — сказала Кэти. — Еще вчера вы были его другом, поздравляли его вместе с остальными, а сегодня спешите его обвинить.

— Он украл у меня пятьдесят тысяч фунтов!

— И поэтому вы обвиняете его в убийстве Чарли Прайса? Нет никаких улик, указывающих на него. Одни лишь слухи. По этим слухам, и только, он ради банальной наживы прикончил Чарли Прайса. Вы верите, что он прикарманил часы и бумажник, потому что верите в кражу пятидесяти тысяч из вашего сейфа.

— Он действительно украл пятьдесят тысяч из сейфа в моем доме!

— Но он не убивал Чарли Прайса. Это сделала я.

Юарт и Марта остолбенели. И я тоже остолбенел. Кэти молчала.

Через какое-то время Юарт подал голос:

— Ты юная девушка, Кэти. Ты можешь воображать себя большой и сильной, как твой отец, но ты всего лишь девчонка. Не надо морочить нам голову.

— Я сказала правду.

— Видимо, ты пытаешься защитить своего отца, — отозвалась Марта. — Это похвально, я признаю, только делу это не поможет.

— А я и не думаю вам помогать. Я просто говорю правду. Это я убила Чарли Прайса.

— Кэти…

— Я убила Чарли Прайса. Задушила его насмерть. Я этому рада и без колебаний сделала бы это снова.

Марта и Юарт не сказали ничего. Они смотрели на Кэти, пораженные ужасом. Потом Марта ухватилась за край двери и резко ее захлопнула. Задребезжало витражное стекло.

Мы с Кэти постояли еще несколько секунд, затем развернулись и пошли по дорожке от дома.

Я ни о чем не спрашивал Кэти и не просил ее еще раз повторить то, что она сказала Ройсам.

Молча мы прошли пару улиц. Потом разделились, условившись встретиться дома через час. Кэти собралась навестить Питера и еще нескольких деревенских. А я отправился к дому Вивьен, стоявшему на отшибе, — надо было пройти мимо общинного выгона и пустыря по направлению к холму, на котором жили мы: я, Кэти и Папа. Кэти к Вивьен идти не захотела. Сказала, что лучше потолкует с честными людьми в деревне. Так что я пошел туда один.

Окна оказались закрыты шторами не только наверху, но и на первом этаже. На мой стук в дверь не последовало никакого ответа, никаких звуков изнутри.

Я постучал снова. Нет ответа. Ни приглушенных голосов, ни звона кухонной посуды или звуков уборки. Ни включенного радио.

Я ждал, стучал все сильнее и опять ждал. Прошел вдоль палисадника. Никто не отзывался, и все же я знал, что она дома. Я стучал, ждал, потом начал бить в дверь обоими кулаками. Один раз. Два раза. Снова ожидание.

С каждой минутой во мне крепла уверенность в том, что Вивьен действительно находится внутри, прячется от меня, слышит мой стук и удары, а возможно, и наблюдает за мной через щелочку в шторах — видит мою нервную ходьбу вдоль дома, видит мое раскрасневшееся лицо, видит слезы в моих глазах.

Только теперь я осознал, насколько важной стала для меня Вивьен. Папа построил дом для меня — для нас троих. Он создал убежище из дерева и камней, расположенных и закрепленных таким образом, чтобы защищать нас от ветра, дождя и снега. Он даровал нам безопасность и тепло. Но в то же время Вивьен — каким-то непонятным, не поддающимся объяснению образом — также сотворила для меня дом. Уютное гнездышко. Этот дом сильно отличался от того, что стоял рядом с рощей на вершине холма. Я не воспринимал дом Вивьен как что-то осязаемое. Я не замечал его кирпичей, бетона, заклепок и стыков. Он не был убежищем от непогоды. Он все глубже врастал в болотистую почву. Но какой-никакой очаг здесь имелся, и в очаге горел огонь. Главное, у этого места было будущее. У него были перспективы.

— Вивьен! — крикнул я. И вновь постучал. И подождал еще немного. — Вивьен!

Все было бесполезно. Я сдался. Повернулся и пошел по тропе к воротам и дороге, ведущей домой.

А когда я уже выходил из ворот, дверь дома вдруг с шумом распахнулась и в мою сторону бегом направилась женщина, которую я на протяжении года видел всегда сдержанной и прекрасно владеющей собой. Сейчас ее неприбранные волосы растрепались на ветру. Глаза были красными.

— Если ты хочешь поговорить, Дэниел, лучше зайди в дом!

Я среагировал не сразу. Замер на месте и простоял так несколько секунд, созерцая эту сцену. Затем последовал в дом за Вивьен, которая закрыла дверь, но дальше прихожей мы не продвинулись.

— Он ушел, Дэниел. И я не знаю куда. Этого он не сказал.

— Но перед тем он побывал у вас.

— Да, ты разминулся с ним на каких-то полчаса.

— Надо было сразу идти сюда. Я же чувствовал, что надо сразу идти к вам! Но в таком случае он еще где-то неподалеку.

— Ты все равно его не найдешь. Когда он передвигается, он делает это очень быстро. И он не хочет, чтобы вы следовали за ним.

— Он обещал мне, что останется.

— Это было бы безрассудно. Сейчас многие его ищут. Мужчины с собаками. Мужчины, которые хотят его убить. На сей раз они не оставят ему никаких шансов. Схватят живьем, если получится, чтобы потом отвезти к Прайсу и там убивать медленно. Конфликт перестал быть деловым с тех пор, как он прикончил того юнца.

— Он этого не делал, — сказал я.

— Конечно же сделал.

— Он сам так сказал? Он вам сознался?

— Во всяком случае, он этого не отрицал.

— Но и не подтверждал, верно? Вы задавали ему этот вопрос? Вы получили прямой ответ?

— В этом не было нужды. Новости распространяются быстро. Рано утром мне позвонил Юарт, чтобы меня предупредить. Он сказал, что ваш Папа убил одного из сыновей Прайса: задушил и почти оторвал ему голову своими ручищами. А после того, на рассвете, он явился к Ройсам и украл у них деньги.

— И все же вы его впустили, когда он пришел?

— Твой отец всегда был дикарем. Я и прежде знала, что он не ангел.

— Согласен. И все же он не убивал Чарли Прайса.

— Теперь уже не важно, убивал он или нет на самом деле. Главное, что в этом уверены люди Прайса. Они нашли куртку твоего отца, которой было накрыто тело мальчика, ты в курсе? Как одеялом. Как саваном.

— Этому я верю.

— На Джона идет охота. Если его схватят, страшно представить, что с ним сделают. Да, я знаю, с ним шутки плохи. Все мы это знаем. Но тут уже совсем не до шуток. Сейчас его может спасти только бегство.

— Возможно, — сказал я, кивнув.

Через открытую дверь я видел часть гостиной. Вивьен меня туда не пригласила. Холодный прием, что и говорить.

— Он заходил сюда, чтобы попрощаться? — спросил я.

— Отчасти для этого.

— А еще для чего?

— Он попросил меня… — Тут она запнулась.

— О чем попросил?

— Это была большая просьба. Больше тех, с какими люди обычно обращаются к своим знакомым.

— И в чем она заключалась?

— Не знаю, стоит ли тебе об этом говорить.

— Вивьен! Мой отец исчез из дома этим утром, за ним гонятся люди с собаками, чтобы его убить! Скажите мне!

— Он хотел, чтобы вы с Кэти перебрались ко мне. Попросил меня присмотреть за вами какое-то время, пока он не найдет безопасное место. Тогда он вернется и заберет вас туда.

Я не произнес ни слова. Ждал, когда она выскажется до конца.

— Однако он попросил слишком многого, — продолжила она. — У меня есть собственная жизнь, и хотя я вам сочувствую, это уже чересчур. Кроме того, вы с Кэти вполне самодостаточны. Не думаю, что вы двое захотите переселяться в мой дом. У вас своя семья. Вы есть друг у друга. А я не из тех, кто готов делиться своим жизненным пространством. Я слишком стара и слишком привыкла жить в одиночестве. Возможно, много лет назад я бы на такое согласилась. В моей жизни был период, когда мне это могло бы даже понравиться. Но не сейчас. Уже слишком поздно.

— Значит, Папа просил вас об этом?

— Да, об этом.

Я потратил минуту на размышления. Представил себе ситуацию, когда кто-либо, находясь в смертельной опасности, просит старого друга позаботиться о его детях, а этот старый друг отвечает отказом.

— Что ж, — сказал я, — полагаю, вы правы. Мы с Кэти вполне справимся вдвоем у себя дома.

— Именно так я и подумала. Только будьте осторожны.

Казалось, она хочет, чтобы я поскорее ушел.

— Да, — сказал я, — конечно.

— Потому что Прайс и его люди могут нагрянуть к вам, сам понимаешь. В поисках вашего отца.

— Это они могут.

— Так что не открывайте дверь незнакомцам.

— Не откроем, — пообещал я, делая шаг назад. — Спасибо, что приняли меня в своем доме.

К тому моменту она, видать, подзабыла, что как раз от этого старалась уклониться. И теперь заметно смутилась.

— Ох нет… то есть, конечно же. Конечно, я бы сразу тебя впустила. Но в комнате наверху пылесос шумел, только и всего. Ты здесь всегда желанный гость. Именно как гость.

— Спасибо, вы очень добры.

Я открыл входную дверь, шагнул под солнце и затворил дверь за собой, посчитав это правильным. Однако дверь закрывалась туго, и мне пришлось дернуть ее пару раз, а потом Вивьен, пробормотав что-то неразборчивое, толкнула ее изнутри.

Домой я шел очень медленно.

Когда люди Прайса приехали обыскивать наш дом, мы спрятались в роще. Было позднее утро, и мы расслышали неровное клокочущее рычание их фургонов задолго до того, как они взобрались на холм. Кэти предложила остаться и встретить их лицом к лицу. Она сказала: «Пусть они видят, что мы не трусы». Но я уговорил ее отказаться от этой затеи, после чего мы покинули дом через заднее крыльцо и, пригибаясь, добежали до ближайшего места с хорошим обзором на опушке рощи. Джесс и Бекки как в воду канули. Я высматривал их повсюду, когда мы пересекали открытое пространство, но безрезультатно.

В то утро мягкий сырой мох и желтоватая кора ясеней пахли как-то по-особенному знакомо. Птицы на ветвях и мелкие зверюшки в подлеске хранили молчание вместе с нами, хотя я замечал среди листвы их блестящие глаза и взмахи сизых перьев.

Я старался сдерживать дыхание и заметил, что Кэти поступает так же. Фургоны остановились на каменистой площадке перед входом; первыми спрыгнули на землю сидевшие в кабинах. Один сразу бросился открывать широкие двустворчатые двери сзади обоих фургонов, после чего из каждого выбралось еще по пять человек. Итого четырнадцать. Я сощурился, пытаясь распознать лица и чувствуя себя дурно при мысли, что среди них могут быть наши в прошлом хорошие знакомые. Увы, так и оказалось. Как минимум четверо были работягами из числа тех, что приходили к нам на большой костер памятной ночью много недель назад. И все они имели деловитый вид, как будто прибыли сюда собирать клубнику или сортировать картофель. Двое даже имели при себе лопаты, хотя использовать их явно собирались не по прямому назначению. Остальные сжимали в руках бейсбольные биты и монтировки.

Они начали окружать дом. Никто не рискнул постучать в дверь, но некоторые — самые отчаянные храбрецы — подкрались к окнам и заглянули внутрь, ладонью прикрывая глаза от солнца. Вся эта возня продолжалась около минуты, а потом низенький, похожий на бульдога крепыш переложил монтировку в правую руку и с размаху метнул ее в дверь — типа постучался. Звук удара коротким эхом разнесся по дому, как от пинка по пустой железной бочке.

— Открывай, Джон! Ты знаешь, что мы здесь! — крикнул Бульдог.

Разумеется, ответа не последовало, поскольку Папы в доме не было.

— Открывай, Джон! — крикнул кто-то другой из-за спины Бульдога, вдохновленный речью предыдущего оратора.

Судя по акценту, он был из мест к северу отсюда: все еще в Англии, но уже по соседству с шотландской границей.

Осмелев, остальные придвинулись вплотную к дому; кое-кто начал постукивать по стенам и окнам. Брызнуло стекло от нерасчетливого удара чьей-то биты. Ударивший мигом отскочил назад, сам испугавшись содеянного. Все они были взвинчены до предела. Я это чувствовал даже на расстоянии.

Парень в сером спортивном костюме, с мягкими светлыми волосами и приторно-слащавой физиономией, — вряд ли намного старше Кэти — обратился к Бульдогу, видимо бывшему у них за главаря.

— Я не думаю, что он в доме, Даг, — сказал Слащавый.

— Скорее, это он хочет, чтобы мы так подумали. Затаился там со своими мальцами, он такой.

— Никто из нас не разглядел их через окна. Никакого шевеления вообще.

— То есть ты предлагаешь нам просто свалить отсюда, так, что ли?

— Я этого не говорил.

— Ты хочешь, чтобы мы вернулись к Прайсу с пустыми руками? И чем, по-твоему, это для нас аукнется?

— Я такого не говорил. Я только хотел сказать, что если их тут нет, то и нам тут больше нечего делать.

— Не мешало бы проверить, — сказал кто-то, находившийся за углом дома и невидимый с моей позиции.

— Точняк, — сказал Бульдог. — Проверить не мешало бы.

Он подошел к двери и принялся лупить монтировкой по замку. Другие начали бить окна, теперь уже намеренно. Сразу же стало более ощутимым присутствие рядом со мной Кэти. Ее бицепсы и бедра были напряжены, как будто готовые к броску, но руки крепко вцепились в узловатые корни ясеня, удерживая ее на месте. При всей ее импульсивности у нее все же хватило ума не кинуться на них с кулаками. Я подумал о какой-нибудь мелочи, чтобы ее ободрить — и чтобы напомнить о себе. Моя рука приблизилась к ее локтю, но в последний миг я от этого намерения отказался. Все ее тело было так напряжено, что любое, самое легкое, прикосновение могло стать для нее стартовым сигналом. Мы должны были сидеть и ждать.

Наша входная дверь была сделана из дуба и не поддавалась натиску даже в своей слабейшей точке. Бульдог попробовал подцепить монтировкой углы, но и тут вышла незадача. Если бы мы с Кэти находились внутри, мы могли бы задвинуть дополнительные засовы — без сомнения, предусмотренные Папой как раз для таких случаев, — но и без того даже одного врезного замка, закрытого нами перед уходом, хватало вполне.

То есть хватало до той поры, пока они не притащили таран. Штурмовой полицейский таран, судя по виду. Четверо мужчин орудовали им попеременно, и наконец дверная коробка оторвалась от стены и рухнула на пол с тяжелым глухим стуком — одинарным, потому что дверь была слишком массивной для отскока при падении. И вскоре все они уже были внутри, исчезли с наших глаз, не считая двоих, оставленных на страже в дверном проеме.

Но слышали мы их достаточно хорошо. Они рвали наши вещи и разбивали мебель, часть которой я сделал собственными руками.

Кэти оставалась в прежней позе, готовая к броску. А я, уверенный, что теперь они уже не услышат шороха листьев, повернулся спиной к дому и устремил взгляд в глубину рощи.

Не знаю, как долго погромщики оставались внутри, уничтожая наши пожитки, но по завершении этого действа они уже вели себя спокойнее. Чувствовалось удовлетворение от честно выполненной работы. Они вышли из дома и задержались совсем ненадолго, чтобы перевести дыхание, прежде чем погрузиться в свои фургоны. Один завелся сразу и поехал, но вскоре притормозил, когда водила заметил, что второй фургон за ним не следует. Он высунул голову из окна, выясняя ситуацию, но, должно быть, второй водила сделал какой-то успокоительный жест, потому что первый вновь тронулся и покатил дальше. Когда этот фургон скрылся из виду, второй водила вылез из кабины и поднял капот. Что-то случилось с двигателем. Теперь я это уже носом чуял: слабый темный дымок плыл по ветру в сторону деревьев и как раз добрался до моих ноздрей. Запах горелого масла. Пока он возился с мотором, Кэти не отрывала от него взора, как лев, следящий из засады за газелью.

Я тоже пристально смотрел в сторону дома, когда услышал звук удара по голове Кэти. Такой незнакомый и такой близкий звук, одновременно мягкий и неприятный, как стук футбольного мяча по гравию. Кэти уткнулась лицом в землю. Я оторопело уставился вниз на нее, так и не повернув головы, чтобы увидеть того, кто ее ударил. Кэти кашлянула, подняв облачко коричневатой древесной трухи. Она не потеряла сознания, а вот со мной это случилось уже в следующий миг.