Глава вторая. Снова одиннадцать
…Голова просто раскалывалась. Глаза не хотелось открывать, казалось, если их открыть — они лопнут от боли. Но если есть боль — значит, жив, значит, не все так плохо, потому что, если голова болит — значит, ее не оторвало снарядом. С этой мыслью Максим Зверев открыл глаза. Но они почему-то не открылись. Причина была проста — на них была повязка. Точнее, даже не повязка, а марлевая нашлепка, причем, весьма холодная.
— Очнулся, боец! — женский голос доносился откуда-то справа.
Макс хотел снять марлю, но чья-то мягкая теплая, скорее всего, женская рука пресекла его попытку в зародыше.
— Не спеши, ишь, какой шустрый! У тебя там все так опухло, глаз под бланшем не видно, — ворчливо продолжила невидимая женщина.
— Да ладно, сестричка…, - начал было Макс, но, услышав свой голос как бы со стороны, осекся. Голос его был непривычно тонким, писклявым, каким-то детским.
«Неужели осколок задел связки», — подумал Зверь, но додумать эту мысль ему не дали.
— Это что это у меня за родственничек тут образовался, а? Братец Иванушка, тоже мне! — женский голос явно выражал неподдельное возмущение.
«Я…Я…», — Макс пытался овладеть своим голосом, но у него ничего не получалось. Вдобавок, сам того не желая, он вдруг всхлипнул и с удивлением почувствовал, что ему хочется во весь голос зареветь. Слезы предательски уже закапали из глаз.
— Ёханый бабай! — вырвалось у Зверя внезапно.
Фраза эта, исполненная в новой тембральной краске, слушалась очень смешно — так она не соответствовала настоящему голосу автора. Было такое впечатление, что проснулся Буратино, но ругается, как Карабас-Барабас.
— Это еще что такое? Я сейчас доктору расскажу о том, что ты так ругаешься! Такой маленький, а уже так выражается! — раздался стук каблуков, потом хлопнула дверь.
Макс решительно снял с глаз марлю и натурально офанарел. Нет, как и ожидалось, он лежал в больничной палате, на больничной койке и обстановка вокруг была совершенно больничная. Но не это привело его в ступор — после ранения он и должен был попасть в госпиталь. Его повергло в шок то, что он не увидел своих ног! Точнее, не увидел их там, где должен был увидеть. Максим Зверев был весьма крупным мужчиной, росту в нем было метр девяносто два и обычно на больничных койках его ноги упирались в спинки любой кровати. А здесь в том месте, где он ожидал увидеть свои ноги, была пустота.
«Неужели ампутация?» — запоздало шарахнуло в голове.
Второй шок возник сразу же после первого — вокруг него в палате находились… пацаны лет по 10–12. Все в бинтах — кто с рукой, кто с ногой, а кто с головой, перемотанной весьма основательно. Ну, впрочем, это не шокировало — видимо, снова был обстрел школы, такое бывало довольно часто в Донецке и его окрестностях. Шокировало другое — как только Макс снял повязку с глаз, пацаны наперебой заговорили.
«Ну, ты даешь, тихоня!»
«Ты Светку уделал, гля!»
«Она счас Пал Палычу наябедничает»
«Ты че тут выпендриваешься, самый умный?»
Последнюю фразу произнес самый старший малец, на вид ему было уже лет 14, а то и все 15. И вот тут накатила последняя шоковая волна точнее, даже не шоковая, а волна какого-то неестественного ужаса пополам с оцепенением. Такого Максим не помнил уже давно, наверное, с самого детства, потому что после срочной службы в армии, кстати, еще советской, уже разучился бояться и цепенеть. Не гимназистка, чай, не маленький.
Но липкий ужас распространился по телу независимо от его сознания. Потому что Максим внезапно увидел свои ноги. Они были на месте, точнее, росли, как им и положено, сверху вниз и торчали, соответственно законам анатомии, из таза, или, как сказал бы старшина Мамчур, «з того места, якым серуть». Вот только были они очень короткими, точнее, маленькими. Как и все его тело. Вернее, телом это назвать было нельзя — так, тельце. Ручки, ножки, пальчики.
Похолодев, ничего не понимая, Макс резко вскинулся, сел и так же резко встал со своей кровати. Вернее, сделал попытку встать. Как только он из положения лежа перешел в положение сидя, в голове что-то сильно зашумело, и резкая боль внезапно стала невыносимой. А следующая попытка превратить положение сидя в положение стоя привела к тому, что свет в глазах Макса снова померк и наступила тишина.
… Боль пришла неожиданно щадящая, причем, не во всей голове, а только в области затылка. Но зато уже такая… конкретная — не похожая на контузию, а, скорее, на ощущение после того, как кто-то врезал прикладом по затылку. Секунду спустя нос обжег какой-то резкий запах. Макс открыл глаза и попытался отвернуть голову от какой-то мягкой ткани, которая тыкалась в его нос.
«Нашатырь», — вспомнил он и открыл глаза.
— Наконец-то, слава Богу, очнулся!
Над ним склонились какая-то девица и довольно молодой мужик в очках. Оба были в белых халатах, видимо, врач и медсестра, так как у мужика халат был более опрятным и как бы более дорогим, а у девушки выглядел попроще, и немного потасканнее. Кстати, если судить по лицам, то все было с точностью до наоборот — потасканным выглядел уже мужик. Наметанным глазом разведчика Зверь впитал информацию за секунды, несмотря на ранение.
Он приподнялся на локтях и осмотрелся. Удивительно, но этот процесс его тело выполнило с трудом, как будто Максим был не человеком, а старым заржавленным роботом. Сознание все еще находилось в ступоре, потому что тело свое сержант Зверев совершенно не узнавал.
— Ты, Зверев, заставил нас поволноваться. То ругаешься таки, как биндюжник, то в обморок падаешь, как гимназистка!, — у мужика в очках был явно какой-то одесский говор.
«Ну-ну, фамилию назвал правильно, надо осмотреться и освоиться, все ответы придут сами собой, надо просто не суетиться и расслабиться. Не на фронте, не под обстрелом, не будем кипешевать», — Максим постепенно, по сантиметру, стал проверять моторику своего тела.
Пальцы сжимались и разжимались, голова на шее поворачивалась вправо и влево, в общем, все функционировало, надо было попробовать встать. Но тут ему неожиданно помогли — врач и медсестра взяли его под мышки, подняли и уложили на его же кровать, с которой он, вероятно, свалился. Да так неудачно, что, судя по болевым ощущениям, затылком припечатался о паркет.
— Ты давай головой не верти и глаза не выпучивай. Не делай мне такие глаза, шо мне страшно, — мужик явно кому-то подражал, его типа одесские фразочки совершенно не соответствовали его внешности, такой как бы сказал Ефим Копелян*, «чисто арийской, характер нордический, твердый». Потому что этот «канающий под одессита» больше напоминал «карячеко эээстонннцааа», нежели завсегдатая Привоза.
— В общем, Светлана Петровна, вы за этим шкетом приглядите, и хлопчики хай тоже пошустрят, а то, я погляжу, наш летчик может нам еще пару прыжков без парашюта сбацать, а я пока в цугундер не желаю, у меня семья и дети малые, — с этими словами мужик поправил на носу очки, встал с кровати Макса и вышел из палаты.
— Ага, дети малые, как же, — негромко вслед прошипела Светлана Петровна. — Тебе до детей — как до Киева раком.
Хотя сказала она это еле слышно, чуткое ухо разведчика эту фразу зафиксировало.
«Ставим второй плюс — зрение в норме, слух в норме, с координацией будем разбираться, как и с головой».
— Чего молчишь, герой, — это Светлана обратилась уже к нему. — Будешь еще хулиганить и медперсонал пугать?
Светлана Петровна, или Светочка, как называли ее пацаны в отделении (откуда-то в памяти всплыли все эти подробности), выжидательно смотрела на Макса сверху вниз. Ну, да, росту в Свете было почти метр семьдесят, Звереву еще до нее расти и расти (снова память услужливо выдала расчеты антропометрии Максима на ближайшее будущее).
Макс покачал головой, не желая пугать самого себя своим же новым голосом.
— Ну, тогда ладно, но смотри у меня! — Светочка крутнулась на каблуках, махнув полами своего довольно легкомысленно укороченного халатика, тоже вышла из палаты.
И тут снова зашумели его соседи по палате. Они сразу же собрались у его кровати и наперебой стали обсуждать события последних пяти-десяти минут — и как Макс ругнулся, и как скопытился на пол, как приложился затылком, как прибежала Светочка, а потом примчался Пал Палыч…
— Пацаны, харэ гундеть! — все еще не узнавая своего детского голоска, пробормотал Зверь. — Дайте мысли в кучу собрать.
— Какие мысли, зубрила? Были бы мозги — было бы сотрясение, да? — эту фразу, перекрывая галдеж, высказал тот самый, самый старший пацан, чернявый подросток с нагловатым выражением лица.
При этом он вальяжно присел на кровать Макса, причем, прямо на его ноги, и, поерзав на них, видимо, специально, оперся на спинку кровати, закинув свои ноги почти ему под нос.
В тело Макса стремительно возвращалась не только память, но и силы. Судя по всему, с его телом все было в порядке. Причем, к нему возвращалась не только его собственная память бывшего спецназовца внутренних войск МВД СССР, а ныне — командира разведывательно-диверсионной группы «Стикс» армии Донецкой народной республики, но и еще какая-то другая память. Другая, но в то же время какая-то родная. Его детская память. Все его детские обиды, провинности, а также достижения, свершения и знания. Те знания, которые, став взрослым, он совершенно утратил. Вот, к примеру, кто помнит, как сделать из прищепки самострел? А Макс вдруг вспомнил. И все, что с ним произошло, он тоже вспомнил. И причина попадания в больницу стала ясна.
Вот только силы к нему вернулись не совсем его. Точнее, не силы взрослого пятидесятитрехлетнего мускулистого девяностокилограммового бойца, мастера спорта по смешанным единоборствам, разведчика и диверсанта с опытом боевых действий, и почти четырехлетней гражданской войны — нет. Вернулись к нему силы обыкновенного мальчика, каким, судя по всему, сейчас и был Максим Зверев. Которому было одиннадцать лет. В этом феномене еще следовало разобраться. Но сначала нужно восстановить статус кво.
Поскольку с силами все еще было непонятно, Макс решил обойтись только умениями. Аккуратно, почти нежно он взял нагловатого посетителя своей кровати за голеностоп одной рукой, а второй провел простейший прием из арсенала борьбы самбо — скрутку пятки. Мальчишка, не ожидав такого обращения со своей конечностью, завопил от боли и моментально свалился с кровати Макса на пол. Ему это удалось сделать так быстро только потому, что Зверев не фиксировал ногу, а, скрутив пятку, тут же сообщил телу своего внезапного визами дополнительное ускорение сверху вниз.
— Ты, ботан, совсем уже тю-тю? Башкой тронулся, да? — взвыл подросток.
Но вставать не спешил, а бочком-ползком, как крабик, передвинулся к своей кровати и заполз на нее. Видимо, прием произвел на него впечатление, а боль в голеностопе не позволила моментально дать «ответку». Но все оказалось проще — у чернявого была своя «подписка» — так на подростковом слэнге того времени (1976 год — снова услужливо подсказала его память) — назывались те, кто «вписывался» или «подписывался» защитить, если тебя кто-то обижал. Именно свою «подписку» и позвал этот парнишка, который был в этой палате за главаря. Ну, не то, чтобы за главаря — не были эти пацанята даже дворовой шпаной или какими-то хулиганами. Но, как это бывает в мальчишечьем коллективе, всегда в относительно замкнутом пространстве выявляются неформальные лидеры, болото и, конечно же, неформальные изгои. Судя по всему, в последних и числился Максим Зверев.
— А, ну-ка, ребя, научите этого ботана, как надо правильно себя вести!
Обращение Валика (так, оказывается, звали этого командира) — подняло с кроватей двух мальчишек, у которых были забинтованы руки, причем, у одного — правая, у другого — левая. У самого Валика, как и у Макса, была перевязана голова.
Стас и Влад — так звали этих разноруких — не спеша подошли к кровати Макса. Тот выжидающе смотрел на них, не собираясь ничего не предпринимать. Кого бояться? Сопливых пацанов? Что они смогут сделать в ним?
На какое-то время Максим забыл о том, какие метаморфозы с ним произошли, ситуация откровенно его забавляла, просто было ощущение, что он провалился в свое далекое детство. Именно такой случай произошел с ним в этом самом детстве, когда он лежал в больнице. Он вспомнил, по какой причине он тогда угодил на больничную койку — во время игры в войнушки на развалинах старого дома ему в голову прилетел увесистый булыган. Вообще-то мальчишки кидались кусками рыхлой глины, которая вывалилась из разрушенных стен частных домов, шедших под снос, но, видимо, кто-то в горячке боя перепутал. И вот теперь Максим Зверев лежал в больнице с легким сотрясением и шрамом, который остался у него над правой бровью на всю жизнь. Вернее, тогда лежал…
И конфликт у него тогда был…
…Сопливая «подписка» уселась на его кровать (да что их всех на кровать-то тянет?), а потом, ни слова не говоря, Стас и Влад — каждый со своей стороны — принялись давить его сверху подушками, которые им моментально перекинули с других кроватей. Ну, давить — это слишком сильно сказано, Макс, прошедший в своей взрослой жизни не одну сотню схваток на борцовском ковре и по самбо, и по бразильскому джиу-джитсу, не говоря уже о ММА и панкратионе, внутренне даже рассмеялся. Но, тем не менее, весу в нем сейчас было не девяносто кг, да и телосложение явно не как у Геракла и даже не как у Брэда Питта*. Так что надо было показать парням, что они неправы.
Как и ожидалось, показательные выступления прошли достаточно легко. Сначала Зверь, нащупав здоровую руку одного из «карателей», которой он пытался прижать свою подушку к голове строптивого новичка, схватил его большой палец и легонечко нажал указательным пальцем левой руки в болевую точку, ущемив сухожилие. Вреда никакого, а боль ужасная.
Как и ожидалось, один из мальчишек — то ли Стас, то ли Влад — с воплем отскочил, бросив подушку и размахивая своей не забинтованной клешней. Тем временем Макс, немного сместившись уже вправо и освободив рот, чтобы свободно дышать, схватил правой рукой второго нападавшего за кисть его левой руки, предварительно сдернув ее с себя немного вправо-вниз, а свою левую руку закинул на его левую руку сверху и просунул под нее, соединив со своей правой рукой, взяв при этом левой рукой свою правую руку за кисть. После чего рывком повел обе руки вверх, взяв левую руку нападавшего на излом. Этот прием в бразильском джиу-джитсу называется «кимура», очень прост в исполнении и весьма эффективен при борьбе в партере.
Эффект превзошел все ожидания.
— Пусти, больно-больно-больно, аааа! — второй несостоявшийся «консильери» заорал так громко, что Макс не только выпустил его руку из захвата, но и оттолкнул его подальше со своей кровати. И когда на крики в палату снова ворвалась медсестра Светочка, Зверь спокойно возлежал на своей кровати, а вокруг его кровати скакали двое его соседей по койкам, тряся в воздухе почему-то не больными, а здоровыми руками, пытаясь баюкать их руками перевязанными. Было такое впечатление, что они внезапно осознали, что произошла врачебная ошибка, и хирург Пал Палыч забинтовал им здоровые руки, забыв полечить поломанные.
— Что у вас снова творится? Зверев, снова твои выходки? — Светочку, видимо, оторвали от какого-то важного дела, и она орала, что называется, уже на пределе слышимого звукового барьера, стремясь перейти на ультразвуковой диапазон.
— А чё я? — Макс пожал плечами. — Я сплю, — с этими словами он отвернулся к стене.
Ошарашенные не только тем, что произошло, но и тем, как повел себя этот странный мальчишка, обитатели травматологии даже не нашлись, что сказать. Стас и Влад пробормотали только что-то насчет «ударился-подскользнулся», а Валик, уже придя в себя, быстренько, вскочив с кровати, выпроводил Светочку из палаты.
Тишина настала такая, что хоть вешай на нее сушить белье.
Макс наконец встал и, все еще осваивая управление своим телом, не спеша подошел к зеркалу, которое висело возле умывальника. Оттуда на него смотрел Максим Зверев, мальчик одиннадцати лет, ученик 31 средней школы города Днепропетровска, пионер, хорошист, книгочей и завсегдатай местных библиотек, эрудит и хиляк, в общем — он сам, каким он был в далеком 1976 году, в котором он, судя по всему, внезапно оказался.
То есть, выражение «пришел в себя», как ни странно, оказалось буквальным.
Макс попал в прошлое.
В свое прошлое.
В свое собственное прошлое.
В свое собственное тело.
* * *
*Ефим Копелян — советский актер, занимавшийся также дублированием многих иностранных фильмов. Был закадровым голосов в легендарном советском детективе «Семнадцать мгновений весны», где начитывал строчки из досье на различных нацистских лидеров и офицеров СС. Слова «истинный ариец, характер нордический, твердый» стали крылатыми и вошли в поговорку, как сейчас говорят, стали «мэмом».
*Бразильское джиу-джитсу — разновидность борьбы, которая начинается в стойке, но проводится в основном в партере, в отличие от японского джиу-джитсу. Изобилует разнообразными болевыми приемами.
*ММА, панкратион — стили смешанных единоборств, в которых совмещены ударная и борцовская техника, а также борьба в партере, где разрешены многие болевые приемы. Напоминают боевое самбо и кудо.
*Брэд Питт — суперпопулярный американский киноактер, отличавшийся атлетитеческим красивым телом.
