Глава десятая. Маяковский и немного нервно
Вечер в семье Зверевых прошел обыденно — родители обсуждали будущие покупки стенки и телевизора, спорили по поводу расстановки мебели в комнате, а Макс ушел на кухню пить чай и просматривать некоторые книги, которые позаимствовал в родительской библиотеке. Свои-то он прочитал еще в детстве — «том» детстве — поэтому перечитывать «Приключения бравого солдата Швейка» или затертый до дыр журнал фантастики и приключений «Искатель» он решил попозже. Хотя, если честно, «Искатель» в то время публиковал таких авторов, что не грех было бы почитать и в 21 веке. Классика все же, начиная с Азимова и Шекли, заканчивая знаменитыми «Пасынками Вселенной» Хайнлайна. Сегодня он выбрал «Цусиму» Новикова-Прибоя и с интересом ее просматривал.
В общем, Макс сидел на кухне, поскольку папа с мамой галдели у него в комнате. Слава Богу, они не особо донимали сына расспросами, и даже не заметили в нем какие-то перемены. Этого Макс боялся и откладывал неизбежный разговор с родителями, особенно с мамой, на потом. Мать точно бы заметила, что сын стал другим человеком.
«Ничего, через пару дней заметит, да и в школе рано или поздно я проявлюсь, так что придется объясняться. А пока не будем умножать сущности, не трогают — и ладно», — решил Макс.
Свое положение Зверь уже воспринимал нормально, разве что некомфортно было смотреть на молодую мать, которой пошел только 32 год — возраст, который он в своем будущем давно оставил позади. Но переживаний по этому поводу не было, и какие-то комплексы на этот счет у него не возникали.
С этими мыслями, точнее, без оных он и пошел спать, когда родители угомонились и улеглись.
Утром он снова проснулся рано и снова пошел заниматься, только, на этот раз решил делать зарядку на спортплощадке, а не за домом. Все-таки, хоть и на виду у всех, но все-таки он спортом занимается, а не танцами. В этот раз он не выполнял таолу, а просто размялся, растянулся, помахал руками и ногами, в общем, привел свое тело в норму. Заодно проверил свою координацию. Результаты его обнадежили — все высокие удары он выполнял четко, а в прыжке — так вообще лучше, нежели в своем взрослом теле. Весил ведь Зверь теперь всего ничего, с таким весом он прилично прибавил в скорости и амплитуде ударов. Единственная проблема — растяжка. Вечером он не стал дома заниматься, чтобы не навлечь на себя подозрения раньше срока, поэтому утром тело поддавалось с трудом. И все же некоторые успехи были — по сантиметру, по капле, но тело тянулось, наливалось силой, техника перемещений накладывалась на чужое подсознание.
«Хотя какое к черту чужое? На мое, на мое подсознание, только детское еще», — сам себя поправил Зверь.
Дальнейшая программа — умывание, завтрак и очередной удивленный взгляд матери — были в той же пропорции, что и вчера.
— Максим, что-то ты после переезда сам на себя не похож. И зарядку стал делать, и встаешь рано — а раньше поспать любил, спал, как барсук, не добудишься. Ты часом не влюбился? — мать, как всегда, свела все к банальностям.
— А что, заметно? — по-одесски ответил Макс.
Оставив маму в глубоких раздумьях, он схватил сумку с учебниками, набросил пиджак и выскочил за дверь.
Сентябрь продолжал радовать теплом. Бабье лето, как всегда в Украине, было мягким и нежным, как молодая жена после первой брачной ночи. Листья на деревьях только начали желтеть, и если не особо присматриваться, то, на первый взгляд, было непонятно — куда спешат все эти толпы детей? Ведь каникулы! Лето! Осенью даже не пахло…
Хотя нет, запах осени как раз присутствовал. Такой немного пьянящий запах увядающей травы, которая еще зеленится, еще тянется вверх, но с каждым днем все меньше и меньше. Утренняя роса не наполняет ее жизнью, а, скорее, медленно убивает своим холодом, готовя к неизбежной скорой встрече с ледяным ветром и снегом. И трава, понимая это, стелется по земле, не делая попыток снова воспрянуть…
Но пока солнце все так же греет, как и в августе, пчелы усиленно собирают нектар, не думая о спячке, ветер не стегает по щекам, а нежно прикасается к лицу, как бы нашептывая какие-то не совсем приличные слова. Наверное, оттого у девчонок такие раскрасневшиеся щеки, а у мальчишек на головах какой-то сеновал вместо обычных строгих школьных причесок…
Первым уроком у 4 «Г» была русская литература.
Макс пришел в класс перед самым звонком. Он не боялся, нет, просто не хотел создавать излишний ажиотаж. О его вчерашнем «разговоре» с ватагой Дюжника, которая «подписалась» за Серегу Дикого, наверное, знали не только в его классе — «цыганская почта» в школе работала отменно. И, проходя по коридорам, Макс пару раз поймал на себе любопытные взгляды, причем, не только школьников и школьниц, но и учителей.
Место возле Ларисы Гончаренко по-прежнему было свободным.
— Привет! — Лариска была немного скована. — А ты чего сегодня, зарядку не делал?
— Делал я. Просто пошел на спортплощадку. Там спокойнее. И зрителей нет, — поддел соседку Макс.
— Подумаешь. Очень надо на тебя смотреть, — сразу обиделась Лариска.
— Да ладно, я шучу, чего ты сразу в бутылку полезла, — Зверь примирительно улыбнулся. — Просто мне надо быть сосредоточенным, во время выполнения упражнений китайской гимнастики важна концентрация и точность движений. Плюс дыхание…
— Ты вообще-то странный… И вчера… — Лариска замолчала.
— Что вчера?
— Я наблюдала за тобой — ты один раскидал всю эту банду… Ладно — этот Скотников, но ты Юрку Дюжника как-то скрутил, тот даже не пикнул. Это что было?
— Ну, это приемы самбо — слыхала, борьба такая есть?
— Что-то такое слыхала, даже читала где-то. А, нет, я в кино смотрела, «Неуловимые мстители», там Данька с «неуловимыми» приемы самбо разучивал, мне еще папа рассказал, что это такое.
— Ну, вот, я и показал пару приемов, — Макс облегченно выдохнул, теперь можно спокойно всех отсылать к классике советского кинематографа, а не путано объяснять, откуда он знает приемы. Андрей Ростоцкий сыграет родоначальника самбо Харлампиева только в 1983 году.
Пока он разговаривал с Лариской, доставая учебники, в классе было относительно спокойно. Ни Дикого, ни Трифонова, кстати, не было, не было также еще некоторых мальчишек.
«Тем лучше», — подумал Макс. — «Не будут помехи создавать…»
В это время прозвенел звонок, и в класс вошла учительница русского языка. Ее звали Зинаида Максимовна. Детская память Зверева смутно помнила всех учителей, это Гугеля он запомнил хорошо — ведь он был мужем его классной руководительницы, обаятельной Людмилы Васильевны, любимой учительницы его детства. А вот всех остальных учителей он помнил смутно. Но Зинаиду все же вспомнил.
«Зиночка» — так прозвали «русачку» четвероклассники — тоже почему-то сразу обратила внимание на новенького.
«Мёдом я для них намазан, что ли?» — раздраженно подумал Зверь.
— Ты новенький? Как твоя фамилия? — учительница посмотрела на Макса, листая журнал.
— Вы в журнале не ищите, там моей фамилии нет. Максим Зверев я, только вчера пришел первый раз.
— А почему так поздно? Почему пропустил столько? — Зинаида Максимовна открыла журнал и стала там что-то писать.
— В больнице лежал, травма была, — Макс неохотно удовлетворил любопытство «русачки».
— Подрался что ли?
— Извините, Зинаида Максимовна, мне кажется, моя травма — это мое личное дело и к Вашему уроку, — Макс выделил слово «Вашему» — отношения не имеет.
Зверь посмотрел учительнице прямо в глаза. Так сказать, бросил ей вызов.
«А, чего там, уже выделился, теперь надо держать марку везде. Счас у этой дамы припадок будет», — злорадно подумал он.
— Вот это номер! Какие мы наглые! Ты, Зверев, как с учительницей разговариваешь, что за тон?! — Зинаида Максимовна немного повысила громкость.
— А какой тон? Нормальный тон, я на Вас голос не повышал, как Вы на меня только что, а что касается Вашего вопроса, так я не на допросе, Вы меня не по предмету спросили, вот я и высказал свое мнение. Какие проблемы? — Макс ответил спокойно, хотя знал, что именно его спокойствие и логика выводят взрослых из себя.
Класс оживился, предчувствуя новое развлечение. Вчерашний урок истории запомнили все.
— Во, новенький дает! Счас снова цирк будет, — сказал кто-то за его спиной.
Учительница тоже услышала эту реплику, отчего немного покраснела и еще больше взвилась.
— Прекрасно, значит, по теме ты, Зверев, готов отвечать. Прошу к доске.
Макс вышел к доске, хотя не понимал зачем. Не писать же на ней стихи. По программе они как раз должны были проходить Есенина.
— Сергей Александрович Есенин — великий русский поэт, певец родного края и русской природы…
— Постой, Есенина мы проходили на прошлом уроке, а сегодня у нас Владимир Владимирович Маяковский. Знаком с творчеством Маяковского? — «русачка» явно решила взять реванш.
— Конечно, знаком. Маяковский — один из моих любимых поэтов.
— Да? Один из…? — учительница была явно озадачена, — А кого еще можешь назвать?
— Ну, многих… Из классики — это, наверное, Есенин, Фет, Блок, из «Серебрянного века» — Бальмонт, Гумилев, Северянин, из современных — Роберт Рождественский, пожалуй, самый любимый.
Учительница сразу была выбита из своей колеи. Четвероклассник, читающий Бальмонта и Гумилева — это было что-то из ряда вон. Впрочем, в советской школе такого быть и не могло — с творчеством всех этих поэтов Макс познакомился уже в студенческие годы. Но раз уж он принял решение выделяться во всем — то назад пути не было. Зачем он это делал — пока точно не знал, но доверял своей интуиции, своему чутью. А интуиция Зверя никогда еще не подводила. Поэтому надо было добивать «русачку».
— По программе четвертого класса нам дали всего два стихотворения Маяковского, причем, идеологически выдержанные — «История Власа лентяя и лоботряса» и «Песня-молния». Могу прочитать и рассказать, о чем там, идея, образы художественные, наизусть ведь нам не задавали, правда?
— Наизусть не задавали, это верно, просто прочитать и… А что еще Маяковского ты читал?
Зинаида Максимовна, что называется, «поплыла». То есть, пошла на поводу у Зверя, который навязал училке свой стиль и темп общения. Теперь можно было брать ее, как говориться, тепленькой.
— Я много прочитал, конечно, больше всего его дореволюционный период, так называемый «желтокофточный». «Облако в штанах», «Скрипка и немножко нервно». Могу прочитать наизусть одно из самых любимых — «Послушайте». Правда, его уже растащили на цитаты, особенно, про звезды, которые зажигают…
— Интересно, интересно… Послушаем? — сказала Зинаида Максимовна, обращаясь к классу.
Класс дружно выдохнул привычное «Даааа!»
«Как дети все, ей-Богу, даже как-то неинтересно… Я бы мог все уроки так срывать… Хотя нет, не все — на математике так не выпендришься…», — Зверь поскучнел.
Математика шла третьим уроком.
— Хорошо. Итак…
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Макс сделал паузу. Похоже, в классе мало кто дослушал его до конца, большинство снова занялись своими делами. Впрочем, некоторые девочки слушали его очень внимательно. «Для четвертого класса такой Маяковский еще очень сложен. А если бы я им тут из „Облака в штанах“ пару фраз прочитал? Про то, что „ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое, в женское…“. Меня б тогда точно к директору отправили сразу…» — Макс не сдержал улыбку.
— Стихотворение очень серьезное, а ты улыбаешься! Ведешь себя как-то совершенно развязно, — Зинаида все же решила не отдавать инициативу ученику.
— Я улыбаюсь не этому стихотворению, а своим мыслям по поводу других стихов этого поэта. А веду себя свободно, а не развязно — именно так надо читать стихи. Не барабанить, как на митингах и отчетных концертах, это же поэзия… — Макс немного не сдержался.
— Стихи прекрасные, конечно я их читала…
— Так может Вы читали и это? Называется «А все-таки». «Улица провалилась, как нос сифили…»
— Достаточно! — учительница крикнула даже слишком резко. — Я вижу, что в поэзии ты разбираешься очень хорошо, по крайней мере, с творчеством Владимира Маяковского ты ознакомился даже слишком хорошо.
«Ну, да, если бы я сейчас прочитал „Улица провалилась, как нос сифилитика. Река — сладострастье, растекшееся в слюни“, то уж точно мало бы мне не показалось», — Макс понял, что палку лучше не перегибать.
— Я с творчеством многих поэтов ознакомился. И не только тех, которые по программе, и не только классиков.
— Да? Я вижу, что ты мальчик начитанный…
— Ага, он нам уже на истории рассказывал о том, что монголо-татарского ига не было, историк аж подпрыгнул… — сказал кто-то с заднего ряда.
— Неужели? Очень интересно, так ты у нас, Зверев, не только по литературе специалист. Откуда ты у нас такой вундеркинд?
— Я не вундеркинд, просто читать люблю. Я в АНД районе жил, а раньше — в Москве два года.
— Понятно, там, конечно, столица, уровень другой…
— Нормальный уровень, все от человека зависит, можно и в затерянном сибирском селе быть образованным и эрудированным, а можно и в большом городе оставаться деревом. Тут уже некоторые это продемонстрировали вчера… — Максим снова улыбнулся, а класс откровенно заржал.
«Потихоньку набираю очки», — подумал Зверь.
— А вот хотите прочту вам стихотворение, которое описывает всю жизнь человека? — он явно шел на провокацию и знал, что она получится.
— Я думаю, раз у нас сегодня такой поэтический урок, то никто против не будет, правда, ребята?
Класс снова выдал дружное «Даааа!»
— Тогда слушайте.
Мама, сказка, каша, кошка,
книга, яркая обложка,
Буратино, Карабас,
ранец, школа, первый класс,
грязь в тетради, тройка, двойка,
папа, крик, головомойка,
лето, труд, река, солома,
осень, сбор металлолома,
Пушкин, Дарвин, Кромвель, Ом,
Гоголь и Наполеон,
Менделеев, Герострат,
бал прощальный, аттестат,
институт, экзамен, нервы,
конкурс, лекция, курс первый,
тренировки, семинары,
песни, танцы, тары-бары,
прочность знаний, чет-нечет,
радость, сессия, зачет,
стройотряд, жара, работа,
культпоход, газета, фото,
общежитье, взятка-мизер,
кинотеатр, телевизор,
карандаш, лопата, лом,
пятый курс, проект, диплом,
отпуск, море, пароход,
по Кавказу турпоход,
кульман, шеф, конец квартала,
цех, участок, план по валу,
ЖСК, гараж, квартира,
теща, юмор и сатира,
детский сад, велосипед,
карты, шахматы, сосед,
сердце, печень, лишний вес,
возраст, пенсия, собес,
юбилей, часы-награда,
речи, памятник, ограда*.
Уже к середине веселого стихотворения учительница вовсю улыбалась, а класс просто покатывался от хохота. А в финале уже не смогла сдержаться даже Зинаида Максимовна, засмеявшись, что называется, от души.
— Ну, насмешил, Зверев. Порадовал, ничего не скажешь. Это кто ж такое написал? Никогда не слышала ничего подобного.
— А это брат мой старший, двоюродный. Он, правда, больше все за границей работает, сейчас он на Кубе, а раньше в странах Латинской Америки был, он вообще-то дипломат, но стихи давно пишет, еще с института…
Брат двоюродный у Макса действительно был, и действительно писал стихи. Но работал он, как потом узнал Зверь, в КГБ. И погиб в 80-х. Нелепо погиб…
— Теперь понятно, откуда ты такой начитанный. Видимо, брат повлиял? Ну и родственники, конечно… в общем, спасибо тебе, порадовал, за урок получаешь «пять», а в следующий раз, если не сложно, по Аркадию Гайдару приготовь факультатив — ну, что-то интересное, мы как раз будем проходить его творчество, сможешь?
— Конечно смогу, мы ведь «Р.В.С» будем изучать?
— Да, совершенно верно. Так вот, вначале по биографии пройдемся, вот ты нам всем и расскажешь, договорились? Конечно же, на оценку, — учительница была довольна, что и с себя нагрузку сняла, и через Макса другим ученикам сможет привить интерес к литературе.
На следующем уроке был русский язык, на котором Макс уже так не блистал. Но диктант написал только с двумя ошибками. Да и те были скорее от невнимательности — писал Зверь без ошибок еще с детства. Видимо, это было оттого, что много читал, поэтому писал грамотно, хотя правил особо не знал. Просто знал, что нужно писать именно так, а не иначе. И почти никогда не ошибался.
А вот на математике ему пришлось туговато. Нет, пока проблем с умножением на однозначное и многозначное число не было — Зверь еще помнил, как это делается. Но все же в 21 веке он так привык к калькулятору в своем мобильном, что пришлось напрячь и память, и мозги. Так что здесь он ничем не выделялся, и в классе это сразу заметили.
— Ну, что, вундеркинд, с математикой у тебя не так гладко, как с поэтами? — с соседнего ряда спросил Макса белобрысый мальчуган с насмешливыми глазами.
— Я же чистый гуманитарий, у меня с точными науками вражда постоянная, — ответил Макс, пытаясь вспомнить имя любопытного соседа.
«Вспомнил — Вовка Личман. Они вместе тусовались с Игорем Прядко и Игорем Шевченко, Пряда и Шева», — Макс обернулся назад и осмотрел класс. Оба Игоря сидели сзади него, за третьей и за четвертой партами.
— Зверев, ты у нас хоть и звезда местного масштаба, но не надо вертеться и переговариваться с соседями. Будет перемена — наговоритесь еще, — учительница математики и классный руководитель четвертого «Г» Людмила Васильевна Хижняк была весьма строгой особой. Хотя и справедливой.
Макс решил не огрызаться и не нарываться, с классной отношения лучше не портить — это он запомнил еще по своей первой жизни. Поэтому дорешал примеры и сдал самостоятельную в числе последних. После чего с облегчением услышал школьный звонок.
*«Улица провалилась, как нос сифилитика. Река — сладострастье, растекшееся в слюни» — строки из стихотворения Владимира Маяковского «А все-таки».
*«Мама, сказка, каша, кошка…» — стихи Олега Молоткова, «Человеческая комедия», изд.1989 г.
