Глава 11

Снова путаница со временем

Джефф и Норби стояли во внутреннем дворе Бастилии, окруженные грязно-серыми каменными стенами. Перед ними находилось высокое деревянное приспособление, снабженное новеньким сверкающим лезвием.

– Гильотина! Если она уже используется, значит, мы попали в будущее по сравнению с 1785 годом!

– Не похоже, что ею часто пользуются по назначению, – заметил Норби.

– Кометы и астероиды!

– В чем дело, Джефф?

– Гильотинами пользовались во время Французской революции.

– Ну и что?

– Покопайся в своих банках памяти. Что произошло 14 июля 1789 года?

– Парижане вышли на штурм Бастилии, и… ой!

– То-то и оно.

– Они взяли крепость приступом и снесли ее, камень за камнем. Ее не должно быть здесь!

– Нужно выяснить, какой сейчас год.

– Спроси у него, – предложил Норби, указав на человека в темной одежде, который размашистым шагом приближался к ним. – Готов поспорить, это лейтенант Бастилии.

Так или иначе, лейтенант был не тем, которого видели Фарго с Джеффом перед неудавшейся казнью Марселя Ослэра. Этот был повыше и не такой толстый. Он казался более суровым и одевался проще, чем его предшественник.

– Кто ты такой, что ты здесь делаешь и что это за металлическая бочка с глазами? – спросил он по-французски на одном дыхании. Джефф решил, что в самом деле видит перед собой лейтенанта – никто другой не стал бы так пыжиться.

– Я здесь проездом из Америки, – ответил он. – Мне хотелось увидеть знаменитую Бастилию. Этот бочонок – заводной автомат, я показываю его на своих представлениях. Видите ли, я странствующий фокусник.

– В таком случае, мсье фокусник, сделайте одолжение и исчезните. Нам не нужны посетители, особенно американские дикари с их вечными революционными войнами. Наша Французская революция была мирной и бескровной. Она возглавлялась разумными людьми.

– Бескровной? А как насчет этого? – Джефф указал на мрачный силуэт гильотины, возвышавшийся рядом с ними.

– Гуманное устройство, используемое лишь для наказания неисправимых преступников, – возразил лейтенант. – В сущности, ею вообще не пользовались с тех пор, как Его Величество достиг совершеннолетия, а это произошло два года назад. Наш король – конституционный монарх нового склада, и его гуманные идеи оказывают благотворное влияние на нашу цивилизованную страну.

Джефф ощутил слабость в коленях. В его собственной истории Людовик XVII, второй сын Людовика XVI, так и не был коронован и умер ребенком, дав показания против своей матери, которая впоследствии была обезглавлена.

– Пожалуйста, простите мое невежество, мсье, – сказал Джефф, – но в той далекой глуши, откуда я приехал, мы мало что слышали о вашей революции. Вроде бы, в 1789 году толпа штурмовала Бастилию…

Лейтенант с оскорбленным видом покачал головой.

– Штурмовала? Ничего подобного. Парижане не склонны к насилию. Они вышли к Бастилии и потребовали освободить заключенных. Когда это требование не было удовлетворено – в то время король еще находился под нежелательным влиянием реакционеров, – они прошли маршем к Версалю и потребовали смены правительства. Они не творили бесчинств, но были настойчивы, поэтому добрый король Людовик не стал слушать своих советников и напрямую обратился к нуждам простых людей. Под его руководством Маршал Франции составил конституцию, подписанную королем. Разумеется, королева сопротивлялась, но в конце концов ее выслали в Австрию, откуда она приехала. Четыре года назад, после смерти Людовика XVI, о которой скорбел весь народ, его сын стал королем в возрасте шестнадцати лет.

– Значит, сейчас ему двадцать лет, и это 1805 год, – пробормотал Джефф.

– Мне казалась, что даже американец должен знать о таких вещах, не прибегая к арифметическим вычислениям, – фыркнул лейтенант.

– Полностью согласен с вами, мсье, – вежливо ответил Джефф. – Спасибо вам за ваше терпение и позвольте попрощаться с вами. Я очутился здесь с помощью волшебного трюка, но надеюсь, вы покажете мне обычный выход.

– Эх вы, американцы! Грубое чувство юмора и необузданный нрав. До сих пор ссоритесь с Англией…

Джефф нахмурился.

– А как насчет вашей собственной ссоры с Англией?

– Какая вопиющая неблагодарность! Эта размолвка произошла лишь из-за восстания в Америке. Вы, американцы, не заслуживали нашей помощи. Из-за нее Франция чуть было не обанкротилась. Но так или иначе, это уже история. Вся Европа теперь живет в мире. Даже Австрия безропотно забрала к себе старую королеву; там тоже понимают, что ее присутствие рядом с молодым королем было бы неблагоразумным. Пошли, американец! Забирай свой безобразный автомат и уходи отсюда. Не забудь купить себе новую одежду: та, которую ты носишь, может быть и пригодна для твоей страны, но смехотворна для Парижа.

Джефф пошел по парижским улицам с Норби под мышкой, подыскивая место, где они с роботом могли бы исчезнуть, не вызвав переполоха среди горожан. Он пересек мост над Сеной и вошел в парк перед музеем национальной истории, основанным в 1635 году Людовиком XVIII. Углубившись в сад, он нашел тенистую лужайку, окруженную кустами, и опустился на землю.

Голова Норби высунулась наружу.

– Я пытался обратиться к тебе телепатически, но твой разум был совершенно закрыт. Что случилось?

– Извини, Норби, я задумался. Вместо того, чтобы присоединиться к Фарго и остальным в далеком будущем, мы оказались во Франции, причем в таком месте, которого не должно существовать в этом времени. Почему это произошло? Мне нужно было спросить лейтенанта, какое сегодня число.

– Я знаю, – ответил Норби. – Пока ты блуждал в своих мыслях, я выглядывал наружу и наблюдал. Люди склонны к неразумным поступкам и сантиментам, но мы, роботы, всегда находимся в превосходном рабочем состоянии…

– Норби! Я готов признать, что ты единственный и неповторимый, но раз уж все так замечательно, то как ты умудрился забросить нас сюда, в неправильный XIX век? Ну, какое сегодня число?

– Если ты хоть немного помолчишь, Джефф, то я отвечу тебе. Я видел число в газете: сегодня 14 июля 1805 года. В принципе, это День Бастилии, национальный праздник Франции, но здесь его никто не отмечает. Возможно, они празднуют тот день, когда король Людовик принял конституцию. По-моему, все не так уж плохо. Кому нужна кровавая и жестокая революция?

– По-видимому, она нужна нам с тобой, – твердо сказал Джефф. – Это временное ответвление не наше, и в конце концов мы полностью исчезаем из него. Вспомни, на той чужой планете, куда мы попали, не было ни одного человека или любого другого биологического существа – только роботы.

– Роботы не так уж плохи, если они похожи на меня, – самодовольно заметил Норби. – Ой! – он дернул Джеффа за рукав и быстро втянул конечности в свой бочкообразный корпус.

Джефф поднял голову и увидел вытянутое от удивления лицо с длинными усами, склонившееся над кустарником. На голове француза красовалась официального вида фуражка с золотым околышем.

– Добрый день, офицер, – поздоровался Джефф.

– Пошли со мной, – скомандовал полицейский. – Ты иностранец, разговаривающий сам с собой на незнакомом языке. Возможно, в этой бочке хранятся краденые ценности. У нас не доверяют иностранцам. Пошли!

Джефф снова оказался в Бастилии, причем Норби исчез.

– Не исключено, что вы действительно заставили свой автомат исчезнуть, мсье фокусник, – произнес лейтенант, препроводив его в камеру. – Но скорее всего, здесь не обошлось без сообщника, который унес бочонок, прежде чем он попал в руки полиции. Полицейские уверены, что в бочонке хранились краденые драгоценности – в последнее время у нас было много ограблений. Боюсь, мне придется сообщить им, что ты строишь из себя американца, но проявляешь подозрительное невежество в политических вопросах, даже для варвара из далекой страны. Радуйся, что мы живем в новой эпохе. Было время, когда тебя бы вынудили сказать правду под пытками. Но так или иначе, тебе предстоят невеселые деньки, если ты не будешь полностью откровенен с нами.

Пускаться в объяснения не было смысла. Джефф сел на жесткую деревянную скамью. Лейтенант ушел, тюремщик запер дверь камеры. Возможно, наступила новая эпоха, и Людовик XVII был гуманным монархом, но темница выглядела такой же грязной и омерзительной, как и раньше. Джефф мог поспорить, что и еда осталась такой же.

Он уперся ладонями в подобородок и попытался найти логичное решение. Норби без труда переправил Фарго на далекую планету в отдаленном будущем, но застрял вместе с Джеффом в неправильном 1805 году, в День Бастилии, которого не было на самом деле.

Будучи частично инопланетным, а частично земным роботом, Норби был ужасным путаником и часто совершал ошибки в перемещениях как во времени, так и в пространстве. Должно быть, произошел очередной сбой, или же робота притянуло к критическому моменту истории, который должен был наступить, но не наступил. Опять же, почему?

Пока Джеффа вели обратно в Бастилию, Норби ухватился за возможность скрыться в другое время или место. Но тогда почему Норби не вернулся к нему? Неужели с маленьким роботом что-то случилось?

– Я здесь, Джефф, – произнес Норби, неожиданно возникнув в пространстве между Джеффом и кучей прелого сена, которую тюремщик считал самой подходящей постеью для заключенного. – Мне стоило труда найти тебя. Я думал, ты сумеешь отговориться от Бастилии, но мне следовало бы помнить, что…

– Я не такой красноречивый, как Фарго. Я не умею убеждать людей в своей правоте. А что ты делаешь с этим ожерельем? Это опасное устройство.

– Я взял его в том музее, в далеком будущем.

– Но оно все равно опасно…

– Только не это ожерелье, – Норби протянул его Джеффу. Бриллианты сверкали, металл мягко отсвечивал серебром.

– Это же настоящее ожерелье королевы, а не копия, – изумленно произнес Джефф.

– Разумеется, и если ты немного подумаешь, то поймешь, какой я умный.

Чувствуя себя полным дураком, Джефф смотрел на настоящее ожерелье, вспоминая, каким прекрасным и старомодным оно выглядело на Олбани Джонс, одетой в костюм Марии-Антуанетты.

– Значит, настоящее ожерелье и есть ключ к разгадке?

– Да, Джефф. По крайней мере, мне так кажется.

– Давай посмотрим. Копия ожерелья – это инопланетное транспортное устройство. Оно неисправно, и в активированном состоянии стремится попасть в то время, где оно было в прошлом.

– Или будет в будущем, – добавил Норби.

– Но тогда каким образом настоящее ожерелье…

– Давай, Джефф, шевели мозгами!

– Хорошо. Копия забрала Олбани из дома ювелиров, а так как она держала в руках настоящее ожерелье, оно исчезло из Франции XVII века в то самое утро, когда его собирались передать кардиналу Рогану.

– Поэтому настоящие бриллианты так и не попали к ворам, – нетерпеливо добавил Норби, покачиваясь на своих телескопических ногах.

– Совершенно верно, – согласился Джефф. – И скандала не было. Имя королевы осталось незапятнанным, и революция происходила гораздо спокойнее, без кровопролития.

– Доказательством чего служит тот факт, что мы с тобой находимся здесь, – с торжеством заключил Норби. – Сейчас 1805 год, и Франция ни с кем не воюет.

– Это потому, что Наполеон не правит страной. В 1804 году он стал императором Франции, но, очевидно, здесь этого не произошло.

– Он целых двадцать лет сражался со всей Европой и пролил реки крови, – угрюмо буркнул Норби. – Кому он нужен?

– Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. В перспективе правильное временное ответвление оказывается предпочтительным, даже если в нем были плохие периоды. То ответвление, в котором Наполеон был императором, в конце концов привело к полетам в космос и к тому далекому будущему, когда все разумные существа объединились в Галактическую Федерацию.

– Я понимаю, – сказал Норби. – Это неправильное временное ответвление ведет в будущее, в котором люди не присоединяются к Галактической Федерации. Поэтому я собираюсь переместиться в 1 февраля 1785 года и вернуть ожерелье Бемеру и Боссанжу.

– Давай сделаем это сейчас, Норби. Я устал от Бастилии.

Норби попытался, но, несмотря на его усилия, Бастилия осталась неизменной. Правда, кое-что все-таки изменилось: дневной свет неожиданно сменился темнотой.

– Довольно странно, Джефф, – заметил Норби. – Думаю, мы приближаемся к правильному времени, 1 февраля 1785 года, но не дотягиваем до него. Наверное, мы не можем этого сделать, поскольку ты уже находишься там, а я не могу привести к ювелирам второго тебя.

– Даже не пробуй, Норби, – Джефф вздрогнул, вспомнив, как одинаковые копии ожерелья притягивались друг к другу. – Я не хочу слиться со своим двойником. Кто знает, что тогда произойдет?

– Правильно, Джефф. Ты ведь не какое-то неодушевленное ожерелье – ты из плоти и крови, ты обладаешь жизнью и разумом. Если человек встретится с самим собой в прошлом, то во времени может произойти нечто вроде короткого замыкания.

– В таком случае, Норби, почему бы тебе не отправиться туда без меня? Тебя там не было, поэтому тебе нечего опасаться. Вернись в дом ювелиров сразу же после того, как нас увели в Бастилию, и оставь ожерелье на полу. Бемер и Боссанж найдут его и подумают, что Олбани его выронила. Они передадут ожерелье кардиналу, как и договаривались. В конце концов, они ничего не теряют – а история вернется на правильный путь.

– Джефф, как выглядит эта комната в доме ювелиров? Я больше не хочу ошибаться, хотя это и так происходит очень редко.

– Ну конечно, Норби. Я знаю, как ты стараешься.

– Ты намекаешь на…

– Ничего подобного. Мне просто интересно, сможешь ли ты настроиться на эту комнату без моей помощи. Копия ожерелья находится там, и она притянет тебя – если только ты не притянешься к ней в другом времени.

– Поэтому ты и должен точно описать комнату, – раздраженно сказал Норби. – Я хочу видеть ее так ясно, как если бы она находилась у меня перед глазами.

– Хорошо. Вот что тебе нужно представить… – Джефф подробно описал комнату, вспомнив все, что отложилось в его памяти.

– Не слишком точное описание, – буркнул Норби.

– Извини, но это лучшее, на что я способен. Там было темно, и честно говоря, у меня не было времени глазеть по сторонам.

– Что ж, попробую, – Норби поднес ожерелье королевы к свету своего фонарика. – Надеюсь, оно послужит решением проблемы.

– А если нет…

– Тогда я заберу тебя к Олбани, Фарго и Марселю. А потом одного за другим переброшу вас в ту часть нового временного ответвления, где мы сможем жить, не выпадая из реальности.

Джефф испытывал ужасное уныние.

– Мне не нравится это время. Норби. Я хочу вернуться в наш родной мир, к нашим друзьям.

– Я тоже, Джефф. Прощай.

– Норби! Мы с тобой во Франции, и настроение у меня – хуже некуда. Пожалуйста, не говори «прощай»: это звучит слишком бесповоротно. Скажи «оревуар», как принято у французов. До встречи!