Глава 8. Совинформбюро сообщает…

Немец свалился замертво. Да и чёрт с ним, сам выбрал свою судьбу. Илья окликнул разведчиков:

– Хворост!

В ответ тишина.

– Сержант!

И Видюков молчит. И возглас.

– Дяденька, я живая.

Илья к Хворостинину подполз, а у того не голова, а кровавое месиво. Потом к сержанту. Не дышит, недвижим, с левого бока маскхалат осколками изодран.

На взрыв на нейтралке немцы отреагировали. Пулемётная очередь трассерами немного выше сначала прошла. Немец бил на вспышку мины, но точных прицелов не было.

– Оксана, быстро ко мне! – приказал Илья. Девчонка перебежала, рядом с Ильёй залегла. Очень вовремя. Немец ещё очередь дал, судя по звуку – из МГ-34. Пули били по трупам разведчиков, немца. Уже мёртвые, они прикрывали живых. Через секунды ещё очередь, веером. Одна из пуль задела мину невдалеке, последовал взрыв.

Немцы, предвидевшие активные действия РККА, густо нашпиговали землю перед собой минами. Плотность их доходила на разных участках от 1500 до двух тысяч мин на километр фронта.

Оксана от страха тоненько повизгивала. Она сейчас обуза, да разве бросишь? Через полчаса обстрел кончился.

– За мной!

Сначала полз, ощупывая перед собой землю. Когда мины перестали попадаться, сказал:

– Бегом!

Вскочил и помчался. Скоро будет светать, задача номер один – добраться до нашей подбитой «тридцать четвёрки». Взрывом противотанковой мины у танка гусеницу сорвало и оторвало несколько катков. Если внутрь забраться, можно переждать день. За бронёй пули не страшны, как и миномётный обстрел. Единственно, сомневался, точно ли вышли? Не сбились ли в сторону в темноте. Тёмная громада танка показалась справа, свернули к нему. А на востоке уже сереет, показался краешек солнечного диска. У танка все люки нараспашку – верхние два, люк механика-водителя и нижний, десантный, под брюхом. Как раз на каждого члена экипажа, стало быть – уцелели танкисты. Уж очень не хотелось сидеть день с трупами, лучше тогда под танком. Через люк механика-водителя забрались в танк. Тесно и темно, железяки разные торчат, о которые бьёшься. Илья люк закрыл. Он в сторону немцев выходит, при обстреле пули могут залететь, а потом рикошетировать. Кстати, люк мехвода был уязвимым местом Т-34 при обстреле из противотанковых пушек. В Т-44, не успевшим на боевые действия, люк уже был сверху, как на современных танках.

Илья пролез в башню, выглянул в люк. До наших войск метров триста. Обернулся к немцам – до них столько же. Оба башенных люка закрыл, повернул задвижки. Потом снова пришлось лезть вниз, к сиденью мехвода, закрывать десантный люк. Всё, теперь они, как в крепости. Даже поспать в безопасности можно, хотя места нет. Танк Т-34–84, башня по объёму больше, чем у предшественника Т-34–76, но всё равно тесно, а на ходу только танкошлем голову спасёт. Опа! А танкисты оптический прицел с пушки не сняли! Положено было при покидании танка или САУ снимать прицел и замок пушки, чтобы враг воспользоваться не смог. Посмотрел в прицел. Уже рассвело. Через оптику немецкие позиции видны как на ладони. Один ДОТ, другой, за ним на удалении двести пушка в капонире. Илья на карте отметки делает, всё не зря время проходит.

– Есть хочется, – нарушила тишину девушка.

– Угостил бы, да нечем.

Продуктов с собой не брали, только фляжка с водой была. Попили.

– Ты бы ложилась у места стрелка-радиста, вздремнула.

– Не хочу, боязно мне.

Илья сам вниз опустился. Рация его интересовала. Только будет ли работать? Или аккумулятор сдох? Щёлкнул тумблером, тускло засветилась лампочка, в наушниках зашипело, потом голос Левитана:

«Совинформбюро передаёт. Сегодня, двадцать первого октября 1944 года, развивая наступление на Гумбинненском направлении, войска третьего Белорусского фронта…»

Прослушали сообщение. У Оксаны по щекам слёзы. В первый раз за два года она слышала советское радио. Илья выключил рацию. В двенадцать часов будет более полный выпуск, надо послушать. Улёгся поудобнее, всё-таки жёстко на броне лежать и холодно. Но угрелся и уснул. Проснулся от какого-то стука железа об железо. Приглушённый разговор рядом с танком, а слов не понять. Потом дошло – танк эвакуировать хотят с нейтралки. Только кто? Наши или немцы? За эвакуированный и восстановленный до ходового состояния танк наши ремонтники получали тысячу рублей. Немцы тоже не брезговали советской техникой. У немцев были в вермахте и СС целые танковые полки из наших Т-34 и КВ. В РККА, особенно в тяжёлые сорок первый – сорок второй годы, тоже использовали трофейную технику – танки, самоходки. По мере насыщения наших танковых и артиллерийских частей нашими и ленд-лизовскими танками и САУ, немецкие переделали под тягачи.

Попробовал Илья вытащить броневую пробку, в башне такие были с обеих сторон, отстреливаться из личного оружия. А видимости никакой, угол обзора мал. От движения Ильи проснулась девушка.

– Что такое?

– Тихо, я сам не разобрался.

На тридцать четвёрке кормовая часть, где двигатель, видимых повреждений не имеет, аккумулятор живой. Мотор завести можно, а толку? Танк своим ходом двигаться не может, сорвана гусеница, разбиты катки. Только на буксире, за усы, как называли стальные буксировочные тросы, каждый в руку толщиной. Недалеко взревел двигатель, танк дёрнулся и поехал вперёд. А там немцы! Твою мать! Пропал! Нащупал выключатель, зажёг лампочку в башне. Снаряды в боеукладке есть. Схватил снаряд, загнал в ствол, замок сам закрылся. Маховиком опустил ствол пушки и нажал педаль спуска. Выстрел! По ушам тоже ударило сильно, танкошлема-то нет на голове. Гильза со звоном вылетела в гильзоприёмник. Башня наполнилась пороховым дымом. Где тумблер включения вытяжного вентилятора? Нашёл, щёлкнул. Что порадовало, после выстрела движение танка прекратилось, не слышались голоса. Минута прошла, пять. Держа в руках пистолет, Илья приоткрыл башенный люк, на палец всего. Осмотрелся, люк закрыл, спустился на место механика – водителя. В смотровой прибор, через триплекс, видимости нет, загрязнён изрядно. Придётся рисковать. Открыл люк, прислушался, тихо. Выбрался из танка. От буксировочных крюков вперёд идут два троса. Пошёл вдоль тросов, а метров через пятнадцать немецкий тягач, бывший Т-III, только башня снята. Сзади, в корме, дыра в броневом листе в два кулака. Ага, сюда угодил его выстрел, мотор на тягаче разбило, немецкие ремонтники сбежали. Надо и Илье с девушкой ноги уносить. Сейчас эвакуаторщики до своих позиций доберутся, обстановку доложат. Немчура миномётным огнём накроет. Илья быстрым шагом к танку.

– Оксана, вылазь! Только портфель не забудь.

От танка уже бегом, во весь рост. Минных полей здесь не было, да кто их будет ставить, если предполагается наступление? Самая большая проблема, если на всём ходу в воронку угодить. Ногу вывихнуть и лицо разбить – запросто! Но добежали. А в траншее уже и взводный, и ротный обсуждают, что на нейтралке происходит. Непонятное всегда беспокоит. Илья объяснил. А дальше – как всегда. Звонок по полевому телефону в штаб дивизии, тряский путь на грузовике. Документы в портфеле ценные оказались. Офицер был начальником службы боепитания дивизии. Все поставки по полкам и батальонам расписаны, все населённые пункты указаны, где подразделения расположены. ПНШ – помощник начальника штаба дивизии по разведке доволен.

– Мне бы на следующую ночь на нейтралку с четырьмя бойцами, тела погибших разведчиков вынести, – попросил Илья.

– Отставить! Завтра днём наступление. Ваш взвод во втором эшелоне, вот и захороните.

Похоронные команды в полках создали только в сорок втором году. Доктрина предполагала войну малой кровью и на чужой территории, погибших не предполагалось. На деле счёт пошёл на десятки и сотни тысяч. У немцев для похорон в полевых условиях большие мешки из многослойной крафт-бумаги. Прочная, такую отечественная почта до сих пор использует. И у каждого солдата на цепочке железный жетон с номером. Любого погибшего идентифицировать можно. Наших погибших редко в гробах хоронили, где их взять на фронте? Чаще всего в солдатских плащ-накидках. И с опознанием тел проблема. До войны у солдат были деревянные или пластмассовые медальоны, потом приказом Сталина их отменили.

Кто из солдат подальновиднее был, вкладывали листки бумаги со своими установочными данными в гильзы винтовочные, носили в нагрудных карманах. У Ильи было ощущение, что Сталин делал это сознательно, скрывая ужасающие потери Красной Армии. Малограмотный (за плечами неоконченная семинария), жестокий (до революции занимался грабежами банков и почт), трусливый (за всю войну выезжал на фронт один раз и то от немцев далеко, на спокойный участок), лживый и хитрый.

Уже после войны, 24 мая 1945 года, в Кремлёвском дворце, отмечая победу с генералами, вождь сказал:

«Я пью за здоровье русского народа, он является наиболее выдающейся нацией из всех наций Советского Союза. У нашего правительства было немало ошибок, были моменты отчаянного положения в 1941–1944 годах… какой-то другой народ мог сказать – вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство… Но русский народ на это не пошёл, он верил, терпел, ждал и надеялся. Вот за это доверие нашему правительству спасибо ему великое!»

Да, русский народ вынес все тяготы и потери понёс самые большие. Но Сталину уже многие не верили. Фронтовики, четыре года смотревшие смерти в лицо, перестали бояться. Многие тысячи фронтовиков увидели жизнь за границей. Сказки о превосходстве советского образа жизни рухнули. Воскресло православие, народ потянулся к вере. В городах и сёлах уровень жизни был низкий. Например, уровень 1928 года, года НЭПа, был достигнут только в 1954 году. В 1947 году правительство провело денежную реформу, которая сильно ударила по крестьянам. В этом же году отменили карточную систему продовольственного снабжения. В 1947 году НКВД по приказу Сталина провёл акцию по вывозу в отдалённые районы страны инвалидов войны, лишившихся родных и брошенных на произвол судьбы государством. Они проживали на вокзалах, попрошайничали, спивались. Их вывезли в отдалённые районы, в том числе на остров Валаам и подобные ему, оставили умирать.

Рабочая неделя была шестидневной, воскресенье было выходным днём. В 1946 и 1947 годах День Победы 9 мая был нерабочим, праздничным днём. В декабре 1947 года Указом Президиума Верховного Совета выходной день в День Победы отменили и восстановили уже в 1965 году, при Брежневе. А первого января 1948 года новый Указ – отменялись доплаты за награды в Великую Отечественную. Они и так невелики были, но помогали выжить, особенно на селе, где работали за трудодни, не получая зарплаты. За «Героя Советского Союза» платили 50 рублей, за орден Ленина – 25 рублей, за орден Отечественной войны I степени – 20 рублей, как и за орден Красного Знамени. За другие ордена выплата была 15 рублей, за медали – 10 рублей. Кроме того, отменялся бесплатный проезд на трамвае, по железной дороге и водном транспорте, который был положен один раз в год. И это тогда, когда после страшной войны прошло всего два года и миллионы погибших бойцов не были преданы земле. Зато начали на Садовом кольце возводить пять «сталинских» высоток. Обидели фронтовиков сильно, многие Сталина не простили. Свои фронтовые награды бывшие солдаты и командиры отдавали играть детям, коли награды низвели до уровня «побрякушек».

Илья смертный медальон тоже не носил. Были солдаты, не имевшие таких медальонов. Считали – медальоны только смерть притягивают. Но смерть косила всех. Только могилы тех, кто не имел медальона, были безымянными. Когда Илью спрашивали, почему медальона нет, отшучивался. На самом деле верил, что если он человек из другого времени, то погибнуть ему не дано. Иначе – как бы он в другом времени жил? Взять последний случай – взрыв мины на нейтралке. Все его товарищи погибли, а он уцелел. Это ли не подтверждение его догадки?

Коли завтра наступление, работы у похоронной команды будет много. Илья не поленился, сходил в расположение похоронной команды. По численности невелика, на полк 3–6 человек мужиков из категории «годен в военное время к нестроевой службе». Переговорил с начальником команды, прихрамывающим после ранения старшиной, вручил ему бутылку трофейного шнапса. Погибших разведчиков следовало похоронить по-человечески, достойно. Похоронные команды маленькие, а потери большие. Положено было рыть братские могилы. Но техники не было, а в ручную лопатами вырыть котлован на сотни тел – занятие не на один месяц. Поэтому хоронили в окопах, траншеях, воронках от снарядов и бомб. Положено было и могильный столбик ставить с указанием фамилий погребённых и на карте делать точные отметки захоронений, что выполнялись не всегда. Документы убитых положено было сдавать в штаб подразделения. А уже штаб составлял списки погибших для вышестоящих штабов, отсылал письма в райвоенкоматы, откуда призывался боец, отсылал похоронки родным. Ещё крайне неудовлетворительно пересылали родным личные вещи убитых. Небрежно относились командиры к павшим бойцам, по-большевистски, потому Илья проявил инициативу.

Вернулся во взвод, а сержант Никифоров передаёт слова начпрода:

– Просили зайти за доппайком.

Командиры питались из общего с солдатами котла, но раз в месяц им выдавали дополнительный паёк – банку рыбных консервов, пачку печенья, кусок масла, сала граммов 300–400. В небольших подразделениях – танкистов, самоходчиков, командиры обычно делились с экипажами. В боевой технике ещё был НЗ, неприкосновенный запас. Съедать его можно было, когда безбожно отставали кухни, что часто бывало в наступлении. И на то должен был быть приказ комбата. Но съедали сразу, руководствуясь постулатом – а вдруг танк или самоходку подобьют и жратва пропадёт? А как бойцов на передовой накажешь? На гауптвахту отправить, так это как отдых от боевых действий.

У немцев НЗ тоже было, но у каждого солдата в сухарной сумке – банка мясных консервов в 200 г.

И пачка сухарей. И съесть её можно было только по приказу командира роты. Питались немцы лучше красноармейцев. На завтрак – кофе, хлеб, масло, колбаса или консервированная ветчина. На обед – суп, один литр, картофель с мясом, чай, хлеб с сыром. Часто к обеду выдавалось печенье, банка сардин. На ужин – каша, хлеб, кофе. На сутки полагалось 550 г. белого пшеничного хлеба, 200 г. джема или мёда и 7 сигарет. Кроме того, один раз в месяц солдатам полагались «маркитантские товары». Туда входила бутылка шнапса, полбутылки вермута, две плитки шоколада, три пачки печенья и 5 сигарет или две сигары на выбор.

Если кухни по каким-либо причинам не было, один раз в сутки, в 17 часов вечера, ибо вермахт жил по берлинскому времени, выдавался сухой паёк. Продукты в сухпайке готовые, только подогреть, например консервы – каша с мясом.

Утром началась артиллерийская подготовка. Грохотали пушки, миномёты, реактивная артиллерия. Второй Белорусский фронт наступал с юго-востока, а 3-й Белорусский – с востока. У немцев там оборона сильная. Задействованы и старинные сооружения, ещё со времён Первой мировой войны, только модернизированные, да построены вновь. ДОТы в два-три этажа, подземные, над землёй только железобетонный или броневой колпак на три-четыре-пять амбразур. Обычно в ДОТе одна пушка и два-три пулемёта. Колпак выдерживал прямые попадания дивизионных пушек, разрушить его могли только гаубицы 152 или 203 мм, да и то не одним снарядом. Немцам отступать некуда, за землями Восточной Пруссии Балтийское море. И дрались они ожесточённо, всё же родные места, не оккупированные чужие земли.

Для 3-го Белорусского главное направление удара – Гумбиннен, Тильзит, Кёнигсберг. Бои здесь продолжались до капитуляции Германии. Для 2-го Белорусского фронта направление удара – на Мариенбург с задачей отсечь прусскую группировку от основных сил в Германии, выйти к Балтике, тем самым лишить окружённую группировку подвоза боеприпасов и пополнения. Конечно, у немцев оставался морской путь, но наша морская авиация и подводные лодки и эту возможность свели к минимуму. Например, подводная лодка, где командиром был Александр Маринеско, пустила на дно транспорт «Вильгельм Густлоф» с тремя тысячами военнослужащих, которых немцы пытались эвакуировать.

Восточную Пруссию обороняла группа армий «Центр», с 26 января 1945 года она была переименована в группу армий «Север». До 26 января ей командовал Г. Райнхардт, после 26 января – Ф. Шёрнер. Немцы имели 580 тысяч личного состава, 8 200 орудий, 700 танков и САУ, около тысячи боевых самолётов. Наши войска трёх фронтов противопоставили немцам 1 670 000 личного состава, 25 426 орудий, 3 859 танков и САУ и 3 097 самолётов. Об ожесточении боёв говорят потери. Красная Армия потеряла погибшими 126 500 человек, 458 тысяч были ранены, 3 525 танков и САУ подбиты или сожжены, 1 450 самолётов сбиты в воздушных боях или огнём зенитной артиллерии.

Красная Армия стала применять новинки в наступательных боях – огневой вал. Артиллерия обстреливает передний край обороны всеми стволами. Немцы прячутся в укрытия, наша пехота бегом преодолевает нейтралку. Когда пехота приближается к немецкой траншее, артиллерия переносит огонь вглубь, на вторую линию обороны. Наша пехота занимает немецкую передовую с минимальными потерями, уцелевшие от артогня немцы не успевают вернуться к огневым точкам, попадают в плен.

В Восточной Пруссии таким образом было пленено 220 тыс. военнослужащих, а убитыми немцы потеряли 105 538 человек. Причём кроме военнослужащих, в боях принимали участие 20 тысяч фольксштурма, причём добровольцев.

Пруссия была несколько веков источником военщины, и после разгрома руководство СССР решило ликвидировать Пруссию. Бо́льшая часть прусских земель отошла к Польше, ещё часть – к Литве (Мемельский край), а менее трети – к РСФСР. Совмин СССР 11.10.47 г. принял постановление «О переселении немцев из Калининградской области в советскую зону оккупации Германии». За год отправили в будущую ГДР 48 эшелонов, 102 125 человек. Причём советские власти разрешили взять с собой 300 кг груза на семью. В Восточную Пруссию переселили русских, белорусов и украинцев.

Из Польши, Венгрии, Чехии и других стран приблизительно выселили в Восточную Германию от 12 до 14 млн (по разным оценкам) немцев. Около двух миллионов из них было убито местным населением и погибло от голода. Если советские власти предоставляли железнодорожный транспорт, теплушки и сухой паёк, то поляки и прочие европейцы гнали немцев пешком, питания не давали. Особенную жестокость проявляли поляки, хотя им достались исконно немецкие города, промышленность. Сталин старался создать между СССР и Германией буфер, прирезая немецкие земли Польше. Неблагодарные поляки быстро забыли, кто их освободил от фашизма и кто облагодетельствовал чужими землями, причём обширными и промышленно развитыми.

Пехота ушла за огневым валом. За ними потянулись миномётчики, разведчики. Илья шёл с похоронной командой. Тела разведчиков оказались на своих местах и не разорваны близкими взрывами снарядов. Илья забрал оружие у разведчиков, а похоронная команда упокоила обоих в воронке. Сверху установили дощечку с именами, это парни из взвода постарались. Взвод дал залп троекратный и вперёд. А почти следом за ними трофейная команда. Впервые трофейщики появились осенью сорок второго года как мера вынужденная. Собирали на местах сражений стрелковое вооружение, боеприпасы, пушки, танки и САУ. Негодное шло в мартеновские печи на переплавку, годное ремонтировалось и в строевые части. Были полки и бригады, оснащённые немецкими танками и самоходками. Понятное дело – кресты закрашивались, рисовали красные звёзды. Случались печальные казусы. Не всегда в прицелы можно было звезду разглядеть, особенно в анфас. Артиллеристы видели характерные контуры, угловатые и узнаваемые, стреляли на поражение.

В феврале 1943 года по постановлению ГКО «О сборе и вывозу трофейного имущества и обеспечению его хранения» в армиях, фронтах и дивизиях создавались специальные отделы. В армиях – роты, в дивизиях группы по 8–12 человек. За войну вклад трофейщиков был велик. Собрали танков и САУ 24 615 шт., 68 тыс. орудий, 30 тыс. миномётов, 194 млн снарядов, 16 млн мин, 257 тыс. пулемётов, 3 млн винтовок, 50 тыс. грузовиков. Металла на переплавку более 10 млн тонн. На заключительном этапе войны задачей трофейщиков стал сбор исторических и культурных ценностей, в особенности похищенных и вывезенных из музеев СССР. В это время в состав трофейных команд вошли представители СМЕРШа, чтобы ничего не разворовывалось.

После огневого вала мины на минном поле сдетонировали, неплохой способ обезвредить, но дорогой и шумный. Какое-то время ДОТы сдерживали продвижение пехоты. Вперёд выдвинули «зверобои», так назывались тяжёлые самоходные орудия. С небольших для такого калибра расстояний в 200 м они били прямой наводкой по амбразурам. Два-три попадания, и ДОТ замолкал. Если боковые амбразуры вели ещё пулемётный огонь, то подбирались по «мёртвым» зонам огнемётчики, заливали в амбразуры струи горящей жидкости. По составу они почти идентичны напалму. Ни водой не погасить, ни брезентом. После этого оставшиеся в живых сами открывали бронированные двери и сдавались. А вот из окопов и траншей приходилось выбивать по одиночке. Засядет фанатик в траншее, даст очередь из пулемёта, перебежит в сторону с десяток метров, опять очередь. Траншеи, как и положено, извилистые. Заскочит наш боец на бруствер, сгоряча даст очередь вдоль траншеи, а там никого, за поворотом прячутся. По звуку определяют – ППШ! Кидают гранату и перебегают. Многие наши бойцы погибли, открывая двери землянок и блиндажей. Немцы широко применяли растяжки. Распахнул наш боец дверь, и сразу взрыв. Быстро приловчились, стали к ручке привязывать верёвку. Забегут за поворот траншеи и тянут. Взрывы уже вреда не наносили. Русский человек быстро соображает, когда припечёт.

Разведрота во втором эшелоне шла, в лоб не атаковала. Наша пехота, встречая очаги сопротивления, обходила их и наступала, чтобы темп не сбить, не дать возможности отступающим немцам закрепиться на новом рубеже. Вот такие очаги добивали подразделения второго эшелона. И обычно в таких очагах оставались отчаянные головы, фанатики, верящие Гитлеру. Были такие. Отстреливались до последнего патрона или пока не убивали.

Взводу Ильи достался фольварк, превращённый в огневую точку. В каменном цокольном этаже пробили амбразуры, поставили пулемёты. Вокруг фольварка голые поля, незамеченным не подберёшься. Сунутся наши бойцы и назад, пулемётный огонь плотный. Во взводе четверо раненых, а продвижения никакого.

Илья к дороге выбежал, по ней несколько грузовиков и два лёгких танка шли. Встал поперёк дороги, руки в стороны раскинул. Откинулся люк башни, высунулся танкист, заорал:

– Ты чего под гусеницы кидаешься?

– Выручай, браток. Пулемётчик головы поднять не даёт.

– Не могу, у меня задание!

– Всего пять минут. Подъехал, дал очередь и свободен.

– Ладно, садись на броню, показывай.

Танк Т-60 начали производить в сорок первом году и делали до февраля 1943 г. Всего было выпущено 5 920 машин. Броня скромная, лоб первоначально 25 мм, потом усилили до 35 мм, борт – 15 мм, корма – 10. Мотор автомобильный в 70 л. с. Вооружение – пушка 20 мм ТНШ или ШВАК и пулемёт ДТ с дисковым питанием. Приблизительно был равноценен немецкому Т-II. Немцы прозвали наш Т-60 «саранчой». После Курской дуги использовали как учебный, разведывательный, командирский в подразделениях САУ, для охранения войск на марше, как артиллерийский тягач для пушек ЗИС-2 и ЗИС-3.

Для Ильи главное – чтобы броня была, пусть вооружение будет даже не пушка, а пулемёт. Осколочно-фугасное действие 20-мм снарядов невелико, но пулемёт пушка подавит. Главное – не дать возможности немцу стрелять.

Трясло на броне сильно. Илья уцепился за основание антенны, чтобы не свалиться, другой рукой показывал направление. Когда показался фольварк, ничего показывать не пришлось. Пулемётчик дал очередь, пули звонко ударили по броне. Как только Илья заметил вспышки, сразу с танка сиганул. Танкист обозлился, захлопнул люк, танк рванулся к дому. Подъехал метров на пятьдесят, пушку навёл на амбразуру, дал очередь, вторую. Снаряды через амбразуру в подвал попали, слышны разрывы. За Т-60 разведчики бежали, укрываясь за корпусом танка. Один из разведчиков сорвал с пояса «лимонку», подскочил к другой амбразуре, сорвал кольцо и бросил в подвал. Грохнуло серьёзно, из амбразуры дым повалил.

Люк на башне откинулся, выглянул танкист:

– Всё?

– Спасибо за помощь!

Танк развернулся и лихо покатил к дороге. А дым из амбразуры всё сильнее. Вдруг распахнулась дверь дома, показался эсэсман. Глаза красные, слезятся, руки вверх подняты. Кто-то из разведчиков дал по нему очередь. Бойцы эсэсманов ненавидели люто, мало кто из них попадал в лагеря для военнопленных, их расстреливали на месте. Надо сказать, сдавались они редко, в безвыходных положениях.

Думали, с огневой точкой покончено. Тем более дым из амбразуры всё сильнее, потом сразу повалил из двери дома. Раздался крик:

– Нихт шиссен!

Из-за притолоки дверной показалась рука с белой тряпкой.

– Гут! Выходи! – крикнул Илья.

Из дома вышли два фольксштурмиста, довольно пожилого возраста. Одежда цивильная, на головах – армейские кепи и на левом рукаве белая повязка с надписью «Фольксштурм». И куда их? Они не военнослужащие, в лагерь для военнопленных их сдавать не положено. К тому же вышли без оружия, хотя на пулемётах в подвале наверняка следы их пальцев есть. Сидели бы, деды, дома! Повязки сорвали, дали пенделей по пятой точке и отпустили. А дом гореть начал. Стекло со звоном лопнуло, вырвался язык пламени.

– Уходим! – приказал Илья.

Вышли к дороге. Брусчатка разворочена гусеницами тяжёлой техники – танков, самоходок, тягачей. Не рассчитывали строители век или два назад, что вместо карет будет проходить военная техника. Вот что у наших солдат вызывало зависть, так это дороги Германии. Между деревнями или фольварками булыжная мостовая, между городами асфальт, а промышленные центры связывает широкая бетонка. И уровень жизни намного выше, чем в Советском Союзе. Дома – как игрушечные, крыты красной черепицей, перед домами палисадники с кустами роз. И в домах достаток – швейные машинки, для советских людей ценность, телефоны, во дворах велосипеды, мотоциклы, не редкость легковые автомобили. Начальство весной сорок пятого многое прибрало, да вагонами в Союз. А много ли в солдатский сидор влезет? Платок жене, да статуэтка фарфоровая, будильник, да ещё что по мелочи. Так что для кого война – мать родна, а кому-то мачеха. Да и не за трофеями солдаты шли, раздавить фашистскую гадину, что с мечом на их Родину пришла.

А навстречу второму эшелону уже пленные идут, да не по дороге, там техника. Обочь дороги, под немногочисленной охраной. Иной раз два-три конвоира на сотню-две пленных. А куда им бежать, если уже понятно – кончится скоро война, русские уже на немецкие земли вошли. Но это те, кого захватили. Для других, у кого оружие в руках, война ещё продолжалась. И с каждым днём число потерь с обеих сторон росло.

Немцам пришлось испить горькую чашу до дна. С 1939 года они воевали, но на чужих землях, захватчиками, а ныне бумеранг вернулся, и разрушения и жертвы пришли в их дома. Зло всегда возвращается к тому, кто его породил.

Разрушения были сильные. Немцы почти каждый дом старались превратить в огневую точку. Закладывали окна мешками с землёй, оставляя амбразуры. В доме один-два солдата и несколько человек фольксштурма. Но сейчас не сорок первый. И вооружения было в достатке, и боеприпасов хватало. На прямую наводку выезжала самоходка, несколькими выстрелами разрушала дом, красноармейцы захватывали развалины. Добивали, если кто оставался, выстрелами или забрасывали гранатами. В населённых пунктах продвижение медленное. Впереди пехота, за ними танки или самоходки. В сорок первом наоборот было, потому как у немцев не было панцерфаустов, этих броневых кулаков, оружия эффективного. Боялись наши танкисты фаустпатронов. Одно попадание в танк, и экипажу конец, хуже, чем при попадании снаряда из пушки. Там, при попадании, скажем, в лоб корпуса, погибал мехвод, остальным удавалось покинуть подбитую машину.

Поэтому пехота впереди высматривала фаустников, пулемётчиков, указывали танкистам или артиллеристам цели. А те выпускали несколько фугасных снарядов, обрушивая стену, заваливая амбразуры и фаустников.

Авиация, особенно штурмовая, поддерживала здорово, но по населённым пунктам её старались не применять. В домах оставались жители, и командование лишних жертв старалось избегать. Немцы же бомбили без разбору, чего варваров жалеть? Всё равно их слишком много, ведь после победы эти земли будут принадлежать Германии и столько рабов не нужно.

Зато штурмовики выручали бомбёжками укрепрайонов. Продвижению вперёд мешали ДОТы. Снарядами полевой артиллерии разрушить их удавалось не всегда. А бомбы крупного калибра 250 кг и выше даже при одном точном попадании ДОТ выводили из строя.

Когда к вечеру, после переходов и перестрелок вошли в деревню, Илья решил остановиться на ночёвку. Показалось – удачное место. Есть река, воду брать для ужина, почти все дома целые, под крышей ночевать всё же лучше, чем на открытом пространстве, чай не май месяц. Тёплая зима в Восточной Пруссии, но не лето, кое-где снег лежит в низинах. Был и ещё плюс, все жители деревни покинули её при приближении Красной Армии. Илья опасался мин, к ручке дома верёвку привязали, дёрнули, но взрыва не последовало. Взвод занял два дома по соседству. Немного позже остальные дома заняла пехотная рота. Разведчикам пришлось ужинать всухомятку. Где она, кухня? А пехотинцев кухня сопровождала на конной тяге. У разведчиков, кроме скудного пайка, ещё и подпитка есть. Все дома, которые в деревне есть, обыскали. Опыт и сноровка были. В первую очередь подвалы домов досматривали. Немцы-селяне народ запасливый. В подвалах и овощи есть – картошка, лук, брюква и компоты в банках, а главное – окорока и шпик копчёный. Ценные продукты висели на верёвочках, подвязанные к балкам. Покидая дома в спешке, немцы брали самое ценное – столовое серебро, фарфор, украшения, одежду. Их можно выменять на еду, а места занимают мало. У кого из беженцев был транспорт, забирали и провизию, особенно длительного хранения, вроде окороков. Проблема была с бензином. Его не хватало для техники вермахта, поэтому с началом войны гражданским лицам выдавали по талонам, в основном тем, кому он был нужен по роду службы – докторам, полицейским. А после сорок второго перестали выдавать совсем. Население приспособилось, стали ставить газогенераторы. Топили их деревянными чурками. Места занимали много, уменьшалась грузоподъёмность машины, вид был уродливый, зато машина могла ехать.

Так что разведчики себя мясом и салом трофейным обеспечили. А как пехота появилась, Илья пообщался с командиром роты и выменял часть трофеев на хлеб. У разведчиков только сухари были каменной плотности, с ними только зубы ломать. А с хлебушком, да ещё с луком и ветчиной – уже царский ужин. Выпивка всегда с собой была – во фляжках, в бутылках, припрятанных в сидорах. Во флягах водка, не столько пить, сколько промыть раны. А в бутылках трофейное пойло, вместо наркомовских ста грамм. Только ни кухни, ни ста грамм не было. Зато каждому по здоровенному ломтю ветчины, куску копчёного шпика и куску хлеба. Выпили – поели, спать улеглись. Илья распорядился выставить часовых, назначил смены. Прошагали сегодня много, повоевать успели, устали все, уснули быстро.

Часа через три рёв мотора, стрельба, крики. Илья крикнул:

– Подъём! Тревога! К бою!

Разведчики к окнам, приготовили оружие. Сам Илья на улицу выскочил, чтобы понять, по какому поводу тревога. Стреляют на другом конце деревни, где пехотинцы. Там же мотор ревёт и гусеницы лязгают. Похоже – немецкий танк или самоходка, не исключено – несколько единиц прорываются к своим. Ни у пехоты, ни у разведчиков артиллерии нет, а только гранаты, но ни одной противотанковой. «Лимонка» хороша, но против живой силы, для танка она, как слону дробина. И всё же что-то делать надо. Илья в дом забежал:

– Собрать гранаты! Первое отделение – за мной! Остальным – держать оборону.

А в отделении шесть человек всего, остальные выбыли по ранению. Набили карманы гранатами и за Ильёй. Силы немцев неизвестны. Кроме танка вполне может быть пехота. Они как два сапога пара. Немцы в атаку без поддержки танков или самоходок не ходят.

Стрельба уже рядом, а понять ничего нельзя – темно. Мотор ревёт, что-то трещит и рушится. Илья схватил за руку пехотинца с трёхлинейкой.

– Боец! Доложи, что происходит!

– Танк! Огромный, с крестами!

– Один?

– Не знаю.

Боец молоденький, похоже, новобранец, после курса молодого бойца, фронтового опыта нет, испугался.

– Командир роты где?

– Там!

И махнул рукой в сторону.

Ладно, времени искать командира роты нет. Сам должен сориентироваться, попытаться уничтожить танк. Эта махина способна наделать много бед.

– За мной!

По рёву мотора и треску ломающихся досок обнаружили танк, это оказался Т-IV, средний танк вермахта. Было ощущение, что экипаж пьян или сошёл с ума. Впрочем, они могли быть под воздействием наркотиков. Немцам выдавали аптечки, содержащие амфетамин в таблетках. Препарат должен был применяться при ранениях для обезболивания, но его применяли и для повышения выносливости, снятия чувства страха. Но при частом употреблении он менял психику. Ну какой нормальный танкист будет крушить дома в деревне? Нормальный будет выбираться кратчайшим путём к своим. Или, если обуреваем жаждой повоевать, стрелял бы из пулемёта по разбегающимся красноармейцам. Танк вот он, а что предпринять? Илья для начала послал молодого, но ловкого разведчика Хрипунова на танк.

– Заберись с кормы и прикладом автомата по стволам пулемётов бей, согни их!

Опасно, немцы через отверстие в башне могут застрелить смельчака из пистолетов. У Т-IV два пулемёта. Один курсовой, им управляет стрелок-радист, а второй в башне, спарен с пушкой. Если погнуть стволы, стрелять из пулемётов будет невозможно. Хрипунов задание понял. Танк лбом корпуса кирпичный сарай развалил, двигался медленно. Хрипунов танк догнал, забрался с кормы на моторное отделение. Первым делом стал бить по спаренному с пушкой пулемёту. Он опаснее курсового, башня поворачивается и сектор обстрела триста шестьдесят градусов. Несколько ударов, Хрипунов решил – хватит. Перебрался на корпус перед башней. В танке угрозу оценили, приоткрылся верхний люк, показалась рука с пистолетом. Разведчик настороже был, дал очередь из автомата. Рука исчезла, люк захлопнулся. Танкисты решили Хрипунова сбросить. Начали башню поворачивать, чтобы пушкой настырного русского сбить на землю. Т-IV в начале войны имели пушку 75-мм короткоствольную, согласно тенденциям тех лет. Считалось, что длинный ствол может при преодолении препятствий зачерпнуть землю. За этот ствол немцы прозвали пушку «окурком». Позже пушку ставили уже длинноствольную, мощность её повысилась, и она уже представляла угрозу для нашего Т-34.

Разведчик пригнулся, ствол выше прошёл. А Хрипунов прикладом стал бить по стволу курсового пулемёта. Башня в другую сторону пошла. Разведчик пропустил пушку над собой, потом поднёс ствол автомата к смотровому прибору механика-водителя, щель закрыта бронестеклом. Такой триплекс попадание пули выдерживает, но покрывается сеткой мелких трещин, через него уже не видно ничего. Разведчик дал очередь, пули ударили в триплекс, с визгом отрикошетили. Механик-водитель ослеплён, но может управлять танком по подсказке командира танка. В командирской башенке смотровые приборы дают обзор почти на полной окружности.

Башня снова стала поворачиваться. На электроприводе это довольно быстро. Неожиданно для Ильи и других разведчиков Хрипунов схватился за ствол пушки обеими руками, подпрыгнул и оседлал. Что он задумал? Хрипунов стал переползать к обрезу ствола, потом сделал какое-то движение, спрыгнул на землю и бегом за танк. Грохнул взрыв. Оказалось, разведчик сунул в ствол пушки лимонку, сорвав кольцо. Граната взорвалась, пушка пришла в негодность. Теперь у танка только гусеницы. Он остался на ходу и может крушить и давить всё вокруг себя. Но уже той грозной силы не представляет.

К Илье подбежал командир пехотной роты:

– Что делать будем, взводный?

– Железяку какую-нибудь или бревно бы, да между катками сунуть, хода его лишить.

– Есть железяка! Уголок железный! Сержант, бери двух бойцов и за мной!

Через десяток минут бойцы принесли уголок, метра полтора длиной. Главное – профиль хороший, сотка, не меньше.

– Бойцы, заходим танку со стороны!

Самое действенное сейчас – сунуть железяку между передним ведущим катком и гусеницей. На отечественных танках ведущий каток сзади, на него привод от мотора. А у немецких ведущее колесо – звёздочка передняя. Ежели удачно получится, или лопнет палец на траке, или отскочит зуб, а то и несколько на звёздочке.

Забежали сбоку, Илья направил уголок, а бойцы по его команде железяку толкнули. Немцы услышали бряканье металла, заподозрили подвох, попытались уехать. Взревел мотор, танк дёрнулся. Илья закричал:

– В сторону!

А бойцы и без команды убегали. Звёздочка крутнулась, выбрала свободный ход гусеницы, мотор натужно взвыл, пытаясь преодолеть сопротивление, и заглох. Несколько секунд прошло, механик-водитель запустил двигатель, снова включил передачу. И опять мотор заглох. Илья постучал рукоятью пистолета по броне.

– Капитуляция! Или сожжём живьём, вместе с танком! Огонь! Файер! Ферштейн?

Экипаж молчал.

– Бойцы, собирайте всё, что горит, обкладывайте танк. И на моторный отсек побольше кидайте.

В моторном отсеке пары бензина, вспыхнет быстро, затушить не получится.

– Андреев, Манченко, держите люки под прицелом. Будут открывать – стреляйте!

Коли не хотят сдаваться, следует их уничтожить, согласно сталинскому приказу. Ненависть к немцам у советских бойцов была велика. Кабы не приказ Наркома обороны от 19 января, стреляли бы всех, военных и гражданских, невзирая на пол и возраст. Почти у каждого бойца есть за кого мстить. Да и писатели, поэты призывали к тому же. Например, Константин Симонов в стихотворении «Если дорог тебе твой дом» в 1942 году:

В хозяйственных постройках при домах и колотые дрова есть, и брикеты прессованного торфа с опилками пополам, и хворост. Солдаты живо принесли, танк обложили, так мало того, кто-то спирта плеснул на моторное отделение. Потом на Илью посмотрели.

– Поджигай!

Чиркнул кто-то из солдат зажигалкой. На фронте рукастые мужики мастерили такие из винтовочных гильз. Сразу пламенем спирт занялся, через секунды лёгкий хлопок, это уже пары бензина в моторном отсеке. И через мгновение языки пламени. Моторы танков, грузовиков и прочей техники в вермахте работали на бензине. Любая военная техника сгорает за считаные минуты.

Илье рассказывали знакомые танкисты.

«Загорелся танк, сдёргивай танкошлем и быстро из танка. Начнёшь отсоединять разъёмы ТПУ (танкового переговорного устройства), считай – сгорел. Комбинезоны промаслены – снарядная смазка, моторное масло, вспыхивают мгновенно».

Не танкист Илья, а запомнилось. Похоже, и немцы не дураки были. Как заметили пламя, сразу башенные люки открылись, пистолеты выбросили, кричат:

– Капитулирен! Нихт шиссен!

Первый показался, осторожно, кисть левой руки забинтована.

– Пусть вылазят, не стреляйте, – приказал Илья.

Танкисты осмелели, выбрались. А куда их девать? Сборного пункта для военнопленных поблизости нет, отправлять в свой тыл, значит, и двух бойцов конвоирами, а людей катастрофически не хватает. Илья приказал двоим разведчикам, что рядом стояли:

– Обыскать, забрать личные документы, отвести за деревню и шлёпнуть.

Переглянулись разведчики, а приказ исполнять надо. Обыскали фашистов, солдатские книжки Илье сдали.

– Ком! Форвертс!

Немцы побрели к восточному концу деревни.

К Илье подошёл пехотный старлей:

– В лагерь отправил? Шлёпнуть их надо было. Троих из роты моей постреляли.

И почти сразу автоматные очереди в той стороне, куда танкистов отвели. Илья и ответить ничего не успел. Старлей догадался, кивнул:

– Молодец!

Илья на часы посмотрел – два часа. Ещё можно вздремнуть. Хотя после таких перипетий, кажется, что уснуть невозможно. Выставил часовых и спать. И весь взвод уснул. На войне ко всякому привыкают.

Утром проснулся, как привык, – в половине седьмого, объявил подъём. Утро северное, ветреное, холодное, на улицу выходить не хочется. В доме относительно тепло. Привели себя в порядок, позавтракали всухомятку, но досыта. Остатки ветчины разделили поровну и в сидоры. Хрипунов засуетился, комнату обыскал, сидор вытряхнул.

– Потерял чего, Ваня? – поинтересовался Илья.

На фронте у пехотинца три предмета, без которых не выжить. Ложка, котелок и малая сапёрная лопатка. Не успел окопаться – погиб. Поэтому лопатку берегли. Разведчику лопатка не нужна, а нож необходим. Без него в рейд или поиск как? Часового тихо снять не получится, банку консервов вскрыть тоже. На фронте хороший нож подобрать сложно. Надо, чтобы и в руке сидел хорошо, и сбалансирован был, дабы метнуть можно. В начале войны ножи делали умельцы в ремонтных ротах из рессорной стали. Кое-кто добывал себе трофейные ножи в ножнах. В сорок втором на заводах наладили выпуск ножей, но в количествах малых.

На фронте убыль любого оружия всегда есть. Осколок попал, вывел из строя, владельца убило и засыпало, а с ним и нож пропал, да причин масса. Хороший нож, проверенный в деле, ценили и берегли.

– Нож не найду.

– Может, у танка потерял? Пойди, поищи, пока из деревни не вышли.

Нашёл Хрипунов нож, пока он с танком воевал, выпал из ножен, там и лежал. Разведчики были единственные, кому дозволялось иметь ножи, хотя складные имели почти все, в сидорах и карманах.

Пехотная рота завтрак ждала, кухня дымила. На марше принимали пищу два раза в день – утром и вечером, ибо готовилась она долго, на дровах. А разведчики уже вышли. Вроде вторым эшелоном шли, но в боевом порядке. Впереди дозорный, в полусотне метров остальные. Только что не гуськом, след в след, как в поиске. Одну деревню миновали, потом фольварк, в маленький городишко вошли. Из окон свисают палки с привязанными белыми тряпками, как знак капитуляции. Оставшиеся в городе жители сдавались на милость победителя. Кто мог, был в силах – уходили из Восточной Пруссии в другие немецкие земли. Кому везло, выбирались морским путём. Все старались в западные земли, подальше от Восточного фронта, от Красной Армии. Знали о зверствах и жестокостях, которые вермахт и полицейские, карательные батальоны творили в Союзе, боялись ответных действий. Оставались в населённых пунктах те, кому некуда было идти или сил не имел – старики, женщины, дети. Вот им досталось по полной. И стреляли, и насиловали, и грабили. Вакханалия поутихла после приказа Наркома обороны. Но американцы, высадившиеся во Франции, вели себя ещё более разнузданно, ощущали свою безнаказанность. Мстить им было не за кого, на американские земли ни немцы, ни японцы не ступали. Американцы проявили себя жестоко. Армады их бомбардировщиков бомбили города, превращая их в руины, взять тот же Дрезден. Уничтожали мирное население как нацию. Причём не трогали военные предприятия и заводы. Многие из них имели американский капитал. Для кого война – трагедия, а для кого – выгодный бизнес.

Время было полуденное, Илья выбрал для отдыха какое-то общественное здание, распустил разведчиков на поиски провизии. В сидорах только сухари и по небольшому куску ветчины. Конечно, окорок и без хлеба съедят за милую душу, но с хлебом привычнее и сытнее. Вернулись кто с чем. Один в сидоре принёс картошку, тут же костёр развели, стали картошку печь. Ещё один удивил, притащил небольшой бочонок пива, ведра на три. Илья засомневался – не отравлен ли? Немцы перед уходом зачастую минировали дома. Отравляли воду. Делали это не жители, а военнослужащие.

– Ты где взял?

– В пивной, там ещё есть!

Илья удивился. Какая пивная, если война железным катком катит? Не поленился, прошёл с разведчиком. В самом деле – в полуподвале пивная, барная стойка, большие кружки, несколько небольших бочек, причём с пивом. А из еды ничего. По пиву Илья соскучился, впрочем, как и многие во взводе и роте. Он воевал уже четвёртый год, пил водку, коньяк, шнапс, вермут, да всё не перечислить. А пива уже вкус забыл.

Вернулись во взвод, а там веселье. Не пьянка, музыка звучит. Один из разведчиков нашёл аккордеон. На баяне играть умел, а сейчас мелодию подбирал на слух.

– Хороший аккордеон.

– Не понял, товарищ лейтенант.

– Инструмент, говорю, солидный.

– Это он так называется? И футляр есть. Я с собой заберу.

– Только лишняя тяжесть.

Еды не нашли, у немцев с провизией проблема. В городах по карточкам получали, да заменители. Кофе ячменный, вместо масла маргарин, вместо сахара – сахарин. Это в деревнях или фольварках, где своё хозяйство, можно было и муку увидеть, и сало, и ветчину, и консервы своего изготовления.

Вчистую подъели всё, что с собой было, да табачок докурили. Илья подумал – надо искать тылы своей дивизии, горячего на кухне поесть, получить водку на взвод, табак. А ещё командиру роты доложить о действиях по зачистке территории. Продвижение наших войск быстрым не было. Это в Белоруссии могли в наступлении за сутки пятьдесят-семьдесят километров отбить. В Пруссии за каждый метр приходилось биться. Выручала насыщенность войск бронетехникой, артиллерией и боеприпасами. Даже после бомбёжки с воздуха и артподготовки оставались очаги сопротивления.

Во взводе молодых парней большая часть. В пехоте, у сапёров хватало мужиков зрелого возраста и даже тех, кому за пятьдесят. Парни поели, напились пива – не пропадать же добру? Пиво отменное, тёмное, по зиме – в самый раз. А выпив – в пляс пустились. Коленца выкидывали, с гиканьем, бросанием шапок. Молодёжь, кровь кипит, что с них взять?

Дал Илья час отдохнуть, поплясать и дальше маршем. На дороге их грузовики с пушками на прицепе обгоняют, с ящиками боеприпасов. Пехота на «Захарах» проехала, за ними санитарные машины на базе полуторок.

А разведчики всё пёхом, не быстро получается. От машин пыль, обмундирование и лица серые. К вечеру вошли в деревню, а там рота на ночлег расположилась, но уже своей дивизии. Илья ротного знал, несколько раз через позиции его роты разведгруппы в немецкий тыл водил. У роты полевая кухня, не дали разведчикам от голода страдать, поделились. Макароны с тушёнкой, жидкий кисель из брикетов и чёрный хлеб. Но сытно, да и кисель не часто на фронте давали, на ура пошёл. Ротный своих часовых выставил, Илья одного. В роте, пусть и потрёпанной, – больше сотни штыков, а у него два десятка.

Темнеть начало быстро по-зимнему времени. Бойцы готовились ко сну. Снимали телогрейки и под голову, вместо подушек, под себя стелили хозяйские одеяла и матрацы – и мягче и теплей. А ещё снимали сапоги, портянки пропотели, надо было просушить. Дух в комнатах от портянок стоял ядрёный, не продохнуть. Да ещё и клубы дыма плавали от моршанской махорки. Электричества в деревне не было, улеглись потеснее. И вдруг стрельба в той стороне, где рота. Да не один выстрел, не два. Винтовки бухнули, потом автоматы, причём по «голосу» – немецкие. У нашей пехоты таких нет. Илья сразу подъём объявил. Обулись-оделись за пару минут.

– Занять круговую оборону у окон! – приказал Илья.

А сам на улицу. Ничего не понятно. От деревни метров за сто лес, там вспышки выстрелов видны. Немцы? В сторону леса пехотная рота огонь ведёт. Сначала винтовочный, потом пулемёт подключился – «Максим». Уж очень характерный у него «голос». Те, кто в лесу растягиваться цепью стали. Судя по вспышкам выстрелов, отряд большой, двести – двести пятьдесят стволов.

С той стороны дома, что к лесу обращена, три окна. У каждого по два бойца. Дом, он укрытие даёт не хуже ДОТа. От пуль прикроет, а пушки у неизвестных нет, не протащить её по лесу. Там холмик и ров. То ли от пожара низового его немцы делали, то ли осушали местность, но пушку через него не перетащить, если только миномёт. А немцы к деревне двинулись широким полукольцом.

– Стрелять по моему сигналу, всем сразу, – предупредил Илья.

Это тем, кто у трёх окон, выходящих к лесу. Одно Илье непонятно. Если немцы из окружения выходят к основным силам, они скрытно передвигаются, стараются себя не обнаруживать. А эти – как напоказ! Может, отвлекают, пока более крупная группировка рядом пройдёт? Но это всё догадки, стоит взять хоть одного пленного и допросить. Многое понятно станет. Одно плохо – переводчика нет.

Илья подпустил атакующую цепь немцев метров на сто, для «папаши» вполне убойная дистанция.

– Огонь! – приказал.

Разведчики прикладами выбили стёкла и из шести стволов короткими очередями, пока не кончились диски. Сменили на полные, на Илью смотрят, команды ждут. А только по кому стрелять? Не видно ни зги. Разведчики по вспышкам выстрелов стреляли, а сейчас наступающие притихли. Сомнительно, что на автоматы кинутся. Илья выбежал во двор, к углу дома. Всматривался и вслушивался – не крадутся ли втихую? И на другом конце деревни стрельба стихла. Неужели уходят немцы? Не думали, что серьёзный отпор встретят, отошли, только надолго ли? Илья в дом вернулся.

– Гаркалин, осторожно в сторону леса пройди. Почём зря не рискуй. Нам бы знать – что предпринимают?

– Есть!

Разведчик исчез в ночи. В то, что немцы уйдут, Илья не верил. Раз они проявили себя, попытаются обойти с другой стороны и повторить атаку. Не предупредить ли ротного? Да он и сам вояка опытный, должен догадаться.

Вернулся Гаркалин и сильно удивил. Во-первых, принёс трофеем английский автомат СТЭН, довольно неуклюжего вида. Англичане выпускали его массово и сбрасывали парашютным способом полякам – Армии Крайовой, французскому Сопротивлению. Как он оказался здесь? Но это не всё. Разведчик выложил ещё документы убитых. Пришлось включить фонарик. Три документа, все на литовские фамилии.

– Гаркалин, ты их видел?

– Кепи немецкие, бородатые, одежда цивильная, оружие разномастное – винтовки наши и немецкие, как и автоматы. А вот этот автомат впервые вижу, решил прихватить.

– Молодец, правильно сделал!

Автомат, как и документы надо сдать СМЕРШу или в политотдел, как доказательство вооружённых действий литовцев. Даже не на своей территории воюют с Красной Армией. Устроить бы войсковую операцию, оцепить лес и прочесать. Небось много обнаружится «грибников» или сборщиков хвороста. А на указательном пальце у всех мозоль от спускового крючка. Илья в первый раз столкнулся с националистами, лесными братьями, как они себя называли. Немцы – это понятно. Кто хотел воевать добровольно, шли в СС, остальных призывали в вермахт, люфтваффе, морфлот. Уклониться нельзя – тюрьма или штрафной батальон. Кстати, в вермахте они появились раньше, чем в РККА. В Красной Армии после ранения срок заканчивался, считалось – смыл вину кровью. И сроки были небольшие – один, три месяца, полгода. Дольше и не выживали в штрафбате. У немцев в штрафных батальонах и даже дивизиях служили «от звонка до звонка», сколько трибунал присудил. Если ранили, после госпиталя снова возвращают в штрафную часть.

А у прибалтов ненависть ко всему советскому через край перехлёстывает. По мнению Ильи – пожёстче с ними надо было, удавить национализм в зародыше.