68
Теперь и я наточил зубы.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Через три дня Страйк и Робин получили беспрецедентное приглашение. В порядке любезности за то, что они решили не соперничать, а сотрудничать с органами правопорядка, передав им сведения о похищенной Флик записке и о «Скорбящей кобыле», полиция Большого Лондона допустила партнеров-сыщиков в самое сердце расследования – в Новый Скотленд-Ярд. Привыкшие к тому, что полиция видит в них либо помеху, либо выскочек, Страйк и Робин удивились, но испытали благодарность за неожиданное потепление отношений.
Когда они приехали, из допросной на минуту высунулся высокий блондин-шотландец, начальник следственной бригады, чтобы только пожать им руки. Страйк и Робин узнали, что на допрос привезли двоих подозреваемых, но обвинения еще не предъявили.
– Все утро – истерики и несознанка, – сообщила им дежурный офицер Джуди Макмаран, – но к концу дня, надо думать, мадам расколется.
– Может, дадим им взглянуть, Джуди? – попросил ее подчиненный, окружной инспектор Джордж Лэйборн, который, встретив Страйка и Робин у входа, проводил их наверх. Этот круглый как шар коротышка напомнил Робин автоинспектора, который позволил себе заноситься, когда на обочине с ней приключилась паническая атака.
– Что ж, пусть полюбуются, – с улыбкой согласилась старший инспектор уголовной полиции Макмаран.
Лэйборн провел Страйка и Робин за угол и через первую дверь справа в темное, тесное помещение, где половину стены занимало полупрозрачное зеркальное стекло, выходящее в допросную.
Робин, которая видела такие помещения только в кино и по телевизору, пришла в замешательство. За столом сидела Кинвара Чизуэлл рядом с тонкогубым адвокатом, на котором был костюм в карандашную полоску. Бледная, без косметики, одетая в жеваную линяло-серую блузку, Кинвара плакала в бумажный носовой платок. Напротив нее с безразличным видом сидел следователь в костюме попроще адвокатского.
Пока Робин и Страйк наблюдали за происходящим, в допросной появилась дежурный офицер Макмаран и села на свободный стул рядом со своим коллегой-следователем. После затяжного молчания, которое на самом деле длилось не более минуты, дежурный офицер Макмаран заговорила:
– Вы по-прежнему отказываетесь рассказать, как провели ночь в гостинице, миссис Чизуэлл?
– Это просто кошмар какой-то, – прошептала Кинвара. – Не могу поверить, что это взаправду. Не могу поверить, что я здесь.
У нее были красные глаза, припухшие и как будто лишенные ресниц, поскольку слезы смыли всю тушь.
– Джаспер покончил с собой, – с дрожью в голосе произнесла Кинвара. – У него была депрессия! Кто угодно вам подтвердит! Еще шантаж этот… вы уже связались с Министерством иностранных дел? От одной только мысли о сохранившемся фото повешенного ребенка… Неужели вам непонятно, каково пришлось Джасперу? Если бы это выплыло наружу… – Голос ее дрогнул. – Какие против меня имеются улики? – властно спросила Кинвара. – Какие? И где они?
Ее адвокат слегка кашлянул.
– Вернемся к вопросу о гостинице, – сказала дежурный офицер Макмаран. – Почему, как вы считаете, ваш муж звонил туда с вопросом…
– Остановиться в гостинице – не преступление! Это просто курам на смех, Чарльз, – истерично воззвала к своему адвокату Кинвара, – не могут же на меня завести уголовное дело только потому, что я поехала в…
– Миссис Чизл готова ответить на любые имеющиеся у вас вопросы касательно своей даты рождения, – сказал адвокат дежурному офицеру Макмаран с удивительным, как показалось Робин, оптимизмом, – и в равной степени не готова…
Дверь наблюдательской распахнулась, ударив Страйка по спине.
– Все в порядке, мы уходим, – сказал Лэйборн своему коллеге. – Пойдемте, ребята, во временный штаб расследования. Мне еще много чего надо вам показать.
Свернув за другой угол, они увидели шагающего им навстречу Эрика Уордла.
– Вот уж не думал, что когда-нибудь до этого дойдет. – С широкой улыбкой он приветствовал Страйка рукопожатием. – Надо же, приглашен в Центральное управление!
– Ты с нами, Уордл? – спросил Лэйборн, немного, казалось, раздосадованный тем, что кто-то другой завладел вниманием посетителей, на которых он сам планировал произвести впечатление.
– Да, пожалуй, – ответил Уордл. – Хоть выясню, чему я столько времени способствовал.
– Ох, перетрудился, наверно, – сказал Страйк, когда они вслед за Лэйборном шли в штаб расследования, – когда докладывал начальству все, что мы нарыли.
Уордл хмыкнул.
Привыкшая к тесному и слегка обветшалому офису на Денмарк-стрит, Робин была поражена, увидев, сколько места отводит Скотленд-Ярд расследованию одной громкой и подозрительной кончины. На белой настенной доске отображалась хроника убийства. На соседней стене висел коллаж из фотографий места преступления и трупа: Чизуэлл в приоткрытом пластиковом мешке, жуткий крупный план его лица с синевато-багровой царапиной на щеке, полуоткрытые затуманенные глаза, кожа в темно-лиловых пятнах.
Заметив ее интерес, Лэйборн показал ей результаты токсикологической экспертизы и записи телефонных разговоров, на основании которых было возбуждено дело, потом открыл большой шкаф, где хранились помеченные этикетками вещдоки, включая треснувший тюбик с таблетками «лахезис», грязный картонный пакет из-под апельсинового сока и прощальное письмо Кинвары к мужу. Увидев похищенную Флик записку и фотографию лежащей на кровати картины «Скорбящая кобыла», Робин испытала прилив гордости: она знала, что теперь это главные улики в деле.
– Ну что ж, – окружной инспектор Лэйборн закрыл шкаф и подошел к монитору компьютера, – пора увидеть малышку в действии.
Он вставил в ближайший системный блок диск с видеозаписью и предложил Страйку, Робин и Уордлу подойти поближе.
На экране появилась многолюдная площадь у вокзала Паддингтон, по которой рывками передвигались дергающиеся черно-белые фигурки.
В правом верхнем углу отображались дата и время.
– Вот она. – Лэйборн нажал на «паузу» и указал толстым коротким пальцем на какую-то женщину. – Узнаете?
Невзирая на размытость изображения, в этой фигурке можно было распознать Кинвару. В кадр попал бородатый мужчина, который поедал ее глазами – скорее всего, потому, что Кинвара шла в распахнутом пальто, наброшенном поверх облегающего черного платья, в котором она была на паралимпийском приеме. Лэйборн возобновил просмотр.
– Следите, следите за движениями: облагодетельствовала нищего.
Кинвара подала стоящему в дверном проеме перебинтованному мужчине с пластиковым стаканом в руке.
– Смотрите внимательно, – безо всякой необходимости продолжал Лэйборн, – подходит к железнодорожнику… задает какой-то пустой вопрос… предъявляет билет… вот, сейчас, не пропустите… выходит на платформу, останавливается и задает вопрос кому-то другому, чтобы каждая собака могла подтвердить ее перемещения, даже если она сама не попадет под камеру… и-и-и-и… посадка на поезд.
Картинка дернулась и поменялась. Поезд подходил к вокзалу в Суиндоне. Кинвара вышла, разговаривая с другой пассажиркой.
– Видите? – сказал Лэйборн. – Все делает для того, чтобы ее запомнила чертова уйма народу, а дальше…
Изображение опять сменилось – теперь на привокзальную парковку там же.
– Вот снова она, – указал Лэйборн, – машина припаркована прямо рядом с камерой, удобно. Садится за руль – и в путь-дорогу. Приезжает домой, уговаривает девушку-конюшую остаться ночевать, сама ложится в соседней комнате, а утром на глазах у девушки отправляется на конную прогулку… железобетонное алиби. Конечно, не только вы, но и мы уже пришли к логическому выводу: если это убийство, то в нем должны были участвовать двое.
– За апельсиновый сок зацепились? – спросила Робин.
– В основном, – сказал Лэйборн. – Если Чизуэлл, – он произносил фамилию так, как привыкли непосвященные, – по неведению принял амитриптилин, естественно было бы предположить, что он взял в холодильнике пакет уже «подготовленного» сока, но в пакете из мусорной корзины добавок не обнаружили… да и отпечатки пальцев были только его собственные.
– Ну, на небольшие предметы легко нанести отпечатки даже после смерти жертвы, – заметил Страйк. – Прижать к ним его руку, да и все.
– Точно. – Пройдясь вдоль стены с фотографиями, Лэйборн указал на крупное изображение пестика и ступки. – Это мы тоже учли. Расположение отпечатков Чизуэлла и состояние порошкообразного осадка подтверждали, что это фальшивка, а значит, подмешать лекарство в сок мог любой, кто имел ключ от дома и знал, что будущая вдова сидит на антидепрессантах, и на каких именно, что у Чизуэлла нарушены ощущения вкуса и запаха и что тот каждое утро пьет сок. Остальное было делом техники: поручить сообщнику бросить в мусор пакет из-под чистого сока с отпечатками пальцев уже покойного хозяина дома и забрать пакет со следами амитриптилина. А у кого больше возможностей намотать на ус все детали и провернуть такую комбинацию, чем у законной супруги? – задал риторический вопрос Лэйборн. – А пока муж заглатывал антидепрессанты, его благоверная со своим железобетонным алиби находилась уже далеко – за семьдесят миль. Но предварительно состряпала предназначенное для наших глаз письмо, где между строк читается складный рассказец: якобы муж, которому грозит банкротство и шантаж, понимает, что его бросила жена, приходит в отчаяние и накладывает на себя руки. Но… – Лэйборн ткнул пальцем в увеличенный портрет мертвого Чизуэлла со сдвинутым в сторону пластиковым пакетом, открывшим глубокую багровую царапину на щеке, – мне не понравилось вот это. У нас с самого начала возникли подозрения. Во-первых, передозировка амитриптилина способна вызвать не только сонливость, но и возбуждение. Во-вторых, эта отметина выглядела так, словно кто-то силой натянул пакет ему на голову. Наконец, дверь оставалась незапертой. Тот, кто входил и выходил последним, просто не знал, как она захлопывается: вряд ли этим последним был Чизуэлл. Настораживало, конечно, и отсутствие упаковки от таблеток. С чего бы Чизуэлл стал от нее избавляться? – спросил Лэйборн. – Всего несколько мелких оплошностей.
– А ведь почти все срослось, – отметил Страйк. – Если бы Чизуэлла, как они рассчитывали, амитриптилин сморил и если бы они скрупулезно просчитали каждую мелочь – заперли, как положено, дверь, оставили упаковку от таблеток на месте…
– Но они этого не сделали, – подхватил Лэйборн, – а вдовица недостаточно хитра, чтобы отбрехаться.
– «Могла ли я помыслить, что такое возможно», – процитировал Страйк. – Эта женщина последовательна. В субботу вечером мы от нее услышали: «Я не имела представления… Все было как в тумане…»
– Пусть попробует разыграть этот театр в суде, – тихо сказал Уордл.
– Да-а, чего ты ожидала, детка, когда растирала в порошок кучу таблеток и подмешивала в сок? – сказал Лэйборн. – Виновна как пить дать.
– Поразительно, как человек сам себе врет, идя на поводу у более сильной личности, – сказал Страйк. – Держу пари: когда инспектор Макмаран припрет ее к стенке, Кинвара поведает, что они сперва рассчитывали на самоубийство Чизуэлла, затем пробовали подтолкнуть его к этому шагу и наконец достигли той точки, где уже стирается грань между доведением до самоубийства и подмешиванием антидепрессанта в сок. А пока, сдается мне, безутешная вдова все еще пытается выдать историю с виселицами за основную причину самоубийства мужа.
– Здорово у вас получилось докопаться до этих виселиц, – не мог не признать Лэйборн. – Это много чего объясняет; тут мы от вас слегка отстали. Слушайте, строго конфиденциально, – добавил он, взял со стоящего рядом стола плотный почтовый конверт и вытряхнул из него фотоснимок большого формата. – Вот что мы получили сегодня утром из МИДа в ответ на свой запрос. Как видите…
Робин подошла взглянуть – и почти раскаялась, что поспешила. В самом деле, чем могло им помочь зрелище трупа юноши, на первый взгляд совсем мальчика, которому выклевали глаза стервятники за то время, что он болтался на виселице посреди засыпанной щебнем улицы? Свисающие голенастые ноги были босы. Кто-то, догадалась Робин, не постеснялся снять с трупа обувь.
– Грузовик со второй парой виселиц угнали. Правительство так и не получило заказ, а Чизуэлл не получил оплату. Судя по этой фотографии, виселицы в конечном итоге попали к мятежникам, которые их использовали для казней без суда и следствия. Этот несчастный, Сэмюель Мурапе, оказался не в том месте не в то время. Он учился в британском университете и, взяв академический отпуск, приехал навестить родных. Просматривается не слишком отчетливо, – продолжал Лэйборн, – но приглядитесь: вот здесь, прямо за ступней…
– Ага, просматривается метка в виде белой лошади, – подтвердил Страйк.
В кармане у Робин завибрировал поставленный на беззвучный режим телефон. Она ждала важного звонка, но это сообщение пришло с неизвестного номера:
Знаю, ты меня заблокировала, но нам необходимо встретиться. Возникла чрезвычайная ситуация, и разрулить ее в равной степени важно для нас обоих.
Мэтт.
– Ничего срочного, – сказала она Страйку, возвращая мобильник в карман.
Это было третье оставленное Мэттом сообщение за текущий день.
«„Чрезвычайная ситуация“, ври больше».
Не иначе как Том застукал свою невесту в постели со своим же лучшим другом. И пригрозил позвонить Робин или заехать в офис на Денмарк-стрит – поделиться впечатлениями и выяснить, что ей известно. Если Мэтью считает, что для нее, стоящей сейчас перед фотографиями отравленного и задушенного министра, его ситуация катастрофична, то он глубоко заблуждается. Усилием воли она вновь сосредоточилась на разговоре в штабе расследования.
– …история с этим колье, – говорил Лэйборн Страйку. – Гораздо более убедительный рассказ, чем у него. Что за чушь: якобы он не мог допустить, чтобы она причинила себе вред.
– Изменить показания убедила его Робин, я тут ни при чем, – сказал Страйк.
– А-а… ну что ж. – Лэйборн покровительственно обратился к Робин: – Отличная работа. Когда я в первый раз брал у него показания, мне сразу подумалось: мелкий, сальный ублюдок. Наглец. Отсидел и все такое прочее. Задавил, подонок, несчастную женщину – и раскаяния ни на грош.
– Как у вас обстоят дела с Франческой? – спросил Страйк. – С той девушкой из галереи?
– Добрались до ее отца в Шри-Ланке и слегка его огорчили. На самом деле он нам ставит палки в колеса, – сказал Лэйборн. – Тянет время, чтобы собрать для дочурки команду адвокатов. Большое неудобство, конечно, что вся семейка живет за границей. Мне пришлось жестко поговорить с ним по телефону. Нетрудно понять, почему он пытается развалить дело. Иллюстрация морали высшего общества. Для них одни правила, для всех прочих – другие…
– Возвращаясь к насущной теме, – сказал Страйк, – надеюсь, вы побеседовали с Аамиром Малликом?
– Да, мы нашли его ровно там, где указал ваш человек – Хатчинс, так? У родной сестры. Подыскал себе новую работенку…
– О, я рада, – невольно проронила Робин.
– …и вначале не слишком обрадовался нашему визиту, но в конечном счете разговорился и оказал существенную помощь следствию. Сказал, что столкнулся на улице с тем психбольным… Билли, правильно?.. Тот добивался встречи с его начальством и талдычил про какого-то ребенка, задушенного и похороненного в усадьбе Чизуэлла. Маллик привел его к себе домой, имея в виду определить беднягу в лечебницу, но прежде спросил совета у Герайнта Уинна. Уинн пришел в бешенство. И строго-настрого запретил вызывать «скорую».
– Даже так? – нахмурился Страйк.
– По словам Маллика, Уинн больше всего беспокоился, как бы причастность к этой истории не навредила ему самому. Он не хотел, чтобы какой-то псих-бродяга гнал волну. Наорал на Маллика за то, что тот приволок парня в принадлежащий Уиннам дом, и приказал вышвырнуть его обратно на улицу. Но случилась одна загвоздка…
– Билли отказался уходить, – продолжил за него Страйк.
– Точно. Если верить Маллику, парень был явно не в себе, твердил, что его насильно держат взаперти. Забрался в ванну, свернулся калачиком – и оттуда ни ногой. Но так или иначе, – Лэйборн сделал глубокий вздох, – Маллику надоело покрывать Уиннов. Он показал, что утром в день смерти Чизуэлла не видел своего начальника. Позже Уинн стал давить на Маллика, чтобы тот изменил показания: дескать, в шесть утра его начальнику был срочный звонок и потому он спозаранку вылетел из семейного гнезда.
– А вы отследили этот звонок? – спросил Страйк.
Порывшись в распечатках телефонных звонков, Лэйборн протянул Страйку пару помеченных страниц.
– Вот они. Разовые номера, – сказал он. – На данный момент у нас три разовых номера. Не исключено, что их было больше. Для однократного использования, так что отследить их оказалось невозможно, кроме единственного случая, который фигурирует в отчете. Планировалось месяцами. Один разовый номер использовался в то утро для звонка Уинну, а остальные – в двух разных случаях для звонков Кинваре Чизуэлл в течение предыдущих недель. Она «не может вспомнить», кто ей звонил, но оба раза – видите? – разговор продолжался более часа.
– А что Уинн? – поинтересовался Страйк.
– Молчит как рыба, – сказал Лэйборн. – Не беспокойся, мы с ним работаем. Не много найдется порнозвезд, которых трахали таким количеством способов, как теперь Герайнта Уи… прости, душа моя, – ухмыльнулся он в сторону Робин, которая сочла извинение более оскорбительным, чем все остальное, сказанное Лэйборном. – Но ты понимаешь, о чем я. Для него же будет лучше, если он расколется прямо сейчас. Его чпокают во все… ну да… – Он снова запнулся. – Но мне другое интересно: много ли знала его жена? Странная дамочка.
– В каком смысле? – спросила Робин.
– Ну, понимаешь… Сдается мне, она слегка переигрывает. – Лэйборн сделал неопределенный жест в сторону глаз. – Очень трудно поверить, что она ни сном ни духом не ведала о его делишках.
– Коль скоро речь зашла о людях, которые не ведают, чем занимаются их вторые половины, – вмешался Страйк, которому почудился воинственный блеск во взгляде Робин, – как обстоят дела с нашей подружкой Флик?
– А тут мы продвигаемся семимильными шагами, – ответил Лэйборн. – В ее случае родители как раз очень помогли. Оба – юристы, убедили ее сотрудничать со следствием. Девчонка призналась, что служила у Чизуэллов домработницей, что похитила записку и что приняла доставку ящика шампанского прямо перед тем, как Чизуэлл предупредил, что дальше, мол, ее услуги ему не по карману. Сказала, что сунула упаковку в кухонный шкаф.
– Кто ее доставил?
– Не помнит. Но мы выясним. Какая-то курьерская служба – не удивлюсь, если заказ поступил с очередного разового номера.
– А что по поводу кредитки?
– Это вам тоже неплохо удалось, – признал Лэйборн. – О пропаже кредитки мы как раз не знали. Только сегодня утром получили детали от банка. В тот самый день, когда квартирная соседка Флик обнаружила пропажу банковской карты, кто-то заказал по ней с «Амазона» ящик шампанского и всякую мелочовку – фунтов на сотню в общей сложности. Доставку оформили на адрес в Мейда-Вейл. Но курьеру никто не открыл, и посылка вернулась на склад, откуда во второй половине дня ее забрал неизвестный, предъявив извещение о несостоявшейся доставке. Мы пытаемся выяснить, кто из персонала сможет опознать получателя, а кроме того, нам обещали уточнить состав «амазонского» заказа, но готов поставить свои кровные, что это гелий, шланги и резиновые перчатки. Дело планировалось заранее, месяцами. Месяцами.
– А как быть с этим? – Страйк указал на ксерокопию написанной почерком Чизуэлла записки, лежавшую сбоку в отдельном полиэтиленовом пакете. – Девушка вам уже рассказала, зачем ее стянула?
– Она всего-то сказала, что выхватила глазом «Билл» и подумала на брата своего парня. Смех, да и только, – сказал Лэйборн. – Не укради она эту бумажку, мы бы так быстро не спохватились, так ведь?
«„Мы“, – подумала Робин, – это уже наглость», поскольку «спохватился» Страйк, распознавший важность записки Чизуэлла на обратном пути в Лондон после визита в Чизуэлл-Хаус.
– Это тоже в основном заслуга Робин, – сказал Страйк. – Она выследила эту красотку, приметила «Blanc de Blancs» и автомобиль «гранд-витара». Я только состыковал одно с другим, когда связь и так бросалась в глаза.
– По большому счету, мы с вами шли практически ноздря в ноздрю. – Лэйборн рассеянно почесал пузо. – У нас вот-вот назрел бы такой же вывод.
У Робин в кармане опять завибрировал мобильный, на сей раз это был обычный звонок.
– Я должна ответить. Где можно?..
– Сюда, пожалуйста. – Лэйборн куртуазно отворил боковую дверь.
В этом кабинете стоял ксерокс; маленькое оконце закрывали подъемные жалюзи. Робин захлопнула дверь, отгородив себя от беседующих, и ответила:
– Привет, Сара.
– Привет, – сказала Сара Шедлок.
Голос ее звучал совсем иначе, нежели у той Сары, которую Робин знала без малого девять лет; та самоуверенная, шумная блондинка, чувствовала Робин еще в юности, надеялась, что длительные отношения Мэтью с его девушкой наткнутся на какой-нибудь подводный камень. На протяжении всех этих лет она угодливо смеялась остротам Мэтью, трогала его за руку, задавала провокационные вопросы об отношениях между Робин и Страйком. Сара встречалась со многими, но в конце концов сделала выбор в пользу блеклого зануды Тома, который мог похвалиться только приличным заработком да наметившейся лысиной, но зато украсил пальцы и уши Сары бриллиантами, что, впрочем, не укротило ее давней страсти к Мэтью Канлиффу.
Сегодня от былой ее развязности не осталось и следа.
– В общем, я тут проконсультировалась с двумя специалистами, – в ней появилась какая-то робость, – но по фото, сделанному на телефон, ни тот ни другой не смог с уверенностью определить…
– Понятно, – холодно перебила Робин. – В моем сообщении было ясно сказано, что я и не жду четкого ответа. Мы не настаиваем на однозначной атрибуции или оценке. Нам нужно только знать, мог ли кто-нибудь решить…
– Ну, тогда ответ утвердительный, – прошелестела Сара. – На самом деле один из экспертов даже очень разволновался. В старых каталогах упоминается картина, изображающая кобылу с мертвым жеребенком, но это полотно числится утраченным.
– О каких каталогах идет речь?
– Ой, прости, – сказала Сара. В присутствии Робин она никогда еще не вела себя так смиренно и боязливо. – По Стаббсу.
– А если это и вправду Стаббс? – Робин оглянулась, чтобы посмотреть в окно на паб «Фезерс», куда изредка захаживали они со Страйком.
– Ну, это, конечно, сугубо предположительно, однако если работа подлинная, та самая, что упоминается в каталоге тысяча семьсот шестидесятого года, то за нее дадут очень много.
– Дай мне грубую прикидку.
– Так, его «Джимкрэк» ушел за… двадцать два миллиона.
Робин вдруг почувствовала легкое головокружение.
– Да. У нас на новоселье ты так и говорила.
Сара ничего не ответила. Возможно, ее испугало упоминание о вечеринке, на которой она вручила букет лилий жене своего любовника.
– Итак, если «Скорбящая кобыла» – это подлинный Стаббс…
– …на аукционе за нее, быть может, дадут больше, чем за «Джимкрэка». Благодаря уникальности сюжета. Стаббс был знатоком анатомии как в науке, так и в живописи. Если на картине изображен павший белый жеребенок, то, скорее всего, это первый зафиксированный случай такого рода. Может установить рекорд.
Телефон Робин звякнул у нее в руке. Пришло очередное сообщение.
– Спасибо за помощь, Сара. Болтать не будешь?
– Конечно нет, – ответила Сара. А затем торопливо: – Робин, ты можешь меня выслушать?..
– Не могу. – Робин старательно изображала спокойствие. – Я сейчас занята работой по важному делу.
– Ничего больше нет, все закончилось, Мэтт совершенно убит…
– Будь здорова, Сара.
Повесив трубку, Робин прочла только что поступившее сообщение:
Встретимся после работы, или я сделаю заявление для прессы.
Хотя ей не терпелось вернуться к группе за дверью и передать только что полученную сенсационную информацию, Робин осталась стоять, где стояла, обескураженная его угрозой, и написала в ответ:
Заявление для прессы о чем?
Его ответ, пересыпанный множеством сделанных от злости опечаток, пришел в считаные секунды.
Утром в офис позвонили из Дейли мейл и оставили сообщение, в кот. спрашивал, что я думаю по поводу отношений моей дены с корнуольцем Страйком. В час дня позвонили из Сан. Наверно, ты в курсе, что ты у него не одна, но тебе плевать. Я не позволю этим щелкоперам названивать мне на работу. Либо встречаемся, либо я делаю заявление, чтобы от них отвязаться.
Пока Робин перечитывала это сообщение, пришло еще одно, уже с вложением.
Тебе для справки
Она увеличила вложение: оказалось, это скриншот заметки из светской хроники газеты «Ивнинг стэндард».
ЗАГАДОЧНАЯ ИСТОРИЯ ШАРЛОТТЫ КЭМПБЕЛЛ И КОРМОРАНА СТРАЙКА
Являясь главной темой колонок светской хроники с момента своего побега из частной школы, Шарлотта Кэмпбелл всю жизнь остается в слепяще ярком свете публичности.
Многие выбрали бы для консультации с частным детективом не столь заметное место, однако беременная мисс Кэмпбелл, ныне миссис Джейго Росс, предпочла столик у окна в одном из бизнес-ресторанов Вест-Энда.
Что обсуждалось во время этой напряженной, сугубо конфиденциальной беседы: услуги частного сыщика или нечто более личное? Колоритный мистер Страйк, внебрачный сын рок-идола Джонни Рокби, герой войны и современный Шерлок Холмс, по странной случайности также является бывшим возлюбленным Кэмпбелл.
Муж Кэмпбелл, бизнесмен, после недавнего возвращения из Нью-Йорка определенно желает найти ответ на эту загадку: дело или интим?
В груди у Робин теснилась уйма неприятных чувств – в основном паника, злость и горькая обида на Мэтью, который в разговорах с прессой умышленно оставлял открытым вопрос о возможности близких отношений между своей женой и Страйком.
Она попробовала набрать номер, но звонок был перенаправлен в голосовую почту. Через пару секунд пришло раздраженное сообщение:
Я С КЛИЕНТОМ, ГОВОРИТЬ НЕ МОГУ. НАЙДИ ВРЕМЯ ДЛЯ ВСТРЕЧИ
Разозлившись, она ответила:
А я в Скотленд-Ярде. Найди тихое место.
Она без труда представляла, как под взглядом клиента Мэтью вежливо улыбается и спокойно говорит: «Это начальство, извините», выстукивая при этом свои яростные ответы.
Необходимо решить кое-какие вопросы, а ты упрямо отказываешься от встречи. К чему такое ребячество? По ходу дела замечу: ты не отрицаешь ваших с ним отношений.
Взбешенная, но загнанная в угол, Робин напечатала ответ:
Хорошо, обсудим при личной встрече, где?
Он сообщил эсэмэской, как пройти к бару в Маленькой Венеции. Так и не придя в себя, Робин открыла дверь в штаб расследования. Группа собралась вокруг монитора, на котором отображалась страница из блога Джимми Найта, которую вслух читал Страйк:
– «…другими словами, бутылка вина в ресторане отеля „Le Manoir aux Quat’Saisons“ может стоить больше еженедельного пособия неработающей матери-одиночки на питание, одежду и жилье для всей семьи…» А насторожило меня вот что, – сказал Страйк, – удивительно конкретный выбор ресторана для разглагольствований о тратах тори. Именно это навело меня на мысль, что он там недавно побывал. Потом я слышу от Робин, что «Blanc de Blanc» – это название одного из люксов той конкретной гостиницы, но общая картина выстраивалась не так быстро, как хотелось. Меня осенило лишь через несколько часов.
– Он, ко всему прочему, еще и гнусный лицемер, да? – вставил Уордл, который, сложив руки на груди, стоял за спиной у Страйка.
– В Вулстоне проверяли? – спросил Страйк.
– В гадюшнике на Шарлемонт-роуд, в Вулстоне – повсюду, – ответил Лэйборн, – но беспокоиться не стоит. Мы получили сигнал об одной из его подружек в Далвиче. Сейчас ведется проверка. Если повезет, сегодня вечером он будет задержан.
Тут Лэйборн заметил Робин, стоящую с телефоном в руке.
– Понятно, что ваши сотрудники уже этим занимаются, – сказала она Лэйборну, – но у меня имеется свой источник в аукционном доме «Кристис». Я направила туда фотографию «Скорбящей кобылы» и только что услышала ответ. Есть мнение, что это подлинная работа Стаббса.
– О Стаббсе даже я слыхал, – выговорил Лэйборн.
– И на сколько же она потянет, если это подтвердится? – спросил Уордл.
– Согласно моему источнику, не менее чем на двадцать два миллиона.
Уордл присвистнул. У Лэйборна вырвалось:
– Твою ж мать!
– Сама по себе стоимость картины для нас несущественна, – напомнил Страйк всем присутствующим. – Существенно другое: мог ли кто-нибудь другой заподозрить ее потенциальную ценность?
– Двадцать два лимона, долбать-копать, – протянул Уордл. – Это серьезный мотив.
– Корморан, – окликнула Робин, снимая со спинки стула оставленный там жакет. – Можно тебя на пару слов? Извините, но мне придется уйти, – сказала она остальным.
– Все нормально? – спросил Страйк, когда они вдвоем снова вышли в коридор и Робин закрыла дверь в кабинет, где находилась группа полицейских.
– Да, – сказала Робин, а потом: – Ну… не совсем. Лучше сам прочти. – И она протянула ему свой мобильный.
Нахмурившись, Страйк просмотрел весь диалог между Робин и Мэтью, вплоть до материала из «Ивнинг стэндард».
– Ты согласилась на эту встречу?
– Пришлось. Не потому ли поблизости опять нарисовался Митч Паттерсон? Если Мэтью подольет масла в огонь, а он на это вполне способен… Пресса и так взбудоражена тем, что вы с…
– О нас с Шарлоттой забудь, – оборвал он. – Она вынудила меня провести с ней двадцать минут. А он обманом пытается вынудить тебя…
– Знаю, – сказала Робин, – но мне так или иначе придется с ним переговорить. На Олбери-стрит остались почти все мои вещи. У нас с ним до сих пор общий счет в банке.
– Хочешь, я пойду с тобой?
Тронутая его предложением, Робин сказала:
– Спасибо, но это вряд ли поможет делу.
– Тогда позвони мне потом, ладно? Дай знать, как и что.
– Непременно, – пообещала она.
И, в одиночку направляясь к лифтам, даже не замечала, кто идет ей навстречу, пока не услышала:
– Бобби?
Робин обернулась. Перед ней стояла Флик Пэрдью, которая возвращалась из туалета, сопровождаемая женщиной в полицейской форме. Подобно Кинваре, Флик смыла слезами весь свой макияж. В белой рубашке, надетой – очевидно, по настоянию родителей – вместо футболки с надписью «Хезболла», она как-то съежилась и стала меньше ростом.
– Робин. Как дела, Флик?
Казалось, Флик борется со своими мыслями, слишком чудовищными, чтобы высказывать их вслух.
– Надеюсь, ты сотрудничаешь со следствием, – сказала Робин. – Главное – ничего не скрывай, хорошо?
Ей почудилось едва заметное отрицательное покачивание головой – знак инстинктивной непокорности, последних тлеющих углей верности, даже в этом бедственном положении.
– Говори только правду, – шепнула Робин. – Следующей он убил бы тебя, Флик. Ты слишком много знаешь.
