66
…действовать, работать. А не сидеть тут, ломая себе голову над неразрешимыми загадками.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
Годами таившийся под покровом одеяла череп светился белизной в луче света, непостижимым образом напоминая рептилию длиной носа и формой челюстей. На них уцелело несколько тупых зубов. Кроме глазниц, на черепе обнаружилось еще несколько отверстий: одно на челюсти, другое сбоку головы, и вокруг каждого кость пошла трещинами и частично раскрошилась.
– Лошадь была застрелена. – Страйк медленно вертел в руках череп. Третье углубление показывало направление еще одной пули, которая задела кость, но не проникла в голову лошади.
Робин отдавала себе отчет, что человеческий череп потряс бы ее сильнее, но все равно ее сразил тот хруст и неожиданный вид этой хрупкой оболочки некогда живого, дышавшего существа, объеденной дочиста бактериями и насекомыми.
– Ветеринары валят лошадей одним выстрелом в лоб, – сказала она. – А не пытаются их изрешетить.
– Стреляли из винтовки, – авторитетно заявил Барклай, подбираясь ближе, чтобы рассмотреть череп. – Наобум.
– Животное небольшое, верно? Это был жеребенок? – спросил Страйк у Робин.
– Может быть, но на мой взгляд, это скорее пони или миниатюрная лошадь.
На виду у своих помощников Страйк продолжал медленно поворачивать в руках череп. Извлечь его из-под земли стоило им таких трудов и усилий, что невольно думалось: нет ли в нем еще каких-нибудь тайн, кроме тех, которые связаны уже с самой этой находкой?
– Выходит, Билли взаправду видел погребение, – сказал Страйк.
– Но это все же был не младенец. Готовь новую версию, – сказала Робин.
– Версию? – переспросил Барклай, но на него не обратили внимания.
– Не знаю, Робин. – Лицо Страйка, не освещенное фонарем, казалось призрачным. – Если Билли не выдумал погребения, то, думаю, не выдумал он и…
– Чертова баба! – встрепенулся Барклай. – Спустила своих шавок.
Лай терьера и гулкое, низкое гавканье лабрадора, более не приглушаемые стенами, приближались, звеня в ночи. Страйк без церемоний отшвырнул череп.
– Барклай, собери все инструменты и вали отсюда. Мы задержим собак.
– А как же?..
– Не парься, закапывать некогда. – Страйк уже выкарабкивался из низины, превозмогая нестерпимую боль в культе. – Робин, давай будешь со мной…
– Вдруг она вызвала полицию? – забеспокоилась Робин, которая первой выбралась на поверхность и обернулась, чтобы помочь Страйку.
– Разберемся, – задыхаясь, выговорил он, – а сейчас надо спешить: хочу остановить собак, чтобы дать уйти Сэму.
Пробиться сквозь чащобу было непросто. Страйк где-то обронил свою трость. Робин поддерживала его под руку, а он поспешал изо всех сил, мыча от боли каждый раз, когда приходилось переносить вес на культю. За деревьями Робин увидела точку света. Кто-то вышел из дома с фонарем.
Внезапно из мелкого кустарника с отчаянным лаем вырвался норфолк-терьер.
– Хороший мальчик, да, ты нас нашел! – лихорадочно заговорила Робин.
Невзирая на дружеское обращение, пес кинулся на Робин, норовя укусить. Она оттолкнула его ногой в резиновом сапоге, и в этот миг до них донесся хрип пробивающегося сквозь чащу к ним более тяжелого лабрадора.
– Гаденыш! – прошипел Страйк, отгоняя разъяренного терьера, но тот учуял Барклая и, прежде чем они смогли его остановить, рванул вперед, захлебываясь лаем.
– Черт! – вырвалось у Робин.
– Плевать на него, идем, идем, – торопил ее Страйк, хотя сам не знал, сколько еще сможет наступать на горящую от боли ногу с протезом.
Не сделали они и десятка шагов, как их настиг раскормленный лабрадор.
– Хороший мальчик, да, хороший мальчик, – замурлыкала Робин, и лабрадор, как менее азартный участник погони, дал ей возможность крепко схватить его за ошейник. – Пошли, пошли с нами. – Робин почти тащила за собой пса, поддерживая при этом Страйка, в направлении заросшей площадки для игры в крокет, откуда к ним, покачиваясь, двигался сквозь темноту свет чужого фонаря. Тишину нарушил пронзительный голос:
– Бэджер! Рэттенбери! Кто это? Кто там?
За фонарем маячила пышная женская фигура.
– Все нормально, хозяйка! – выкрикнула Робин. – Это мы!
– Что еще за «мы»? Вы кто такие?
– Подыграй мне, – пробормотал Страйк, обращаясь к Робин, и крикнул: – Миссис Чизл, это Корморан Страйк и Робин Эллакотт.
– Что вы здесь делаете? – прокричала она через сокращающееся расстояние.
– Мы в деревне опрашивали Тиган Бутчер, миссис Чизл, – громко сказал Страйк, когда они с Робин, ведя с собой упирающегося Бэджера, пробирались через высокую траву. – А обратно ехали этой дорогой и увидели, как два человека проникли на принадлежащую вам территорию.
– Какие два человека? Где?
– Вон там вошли в лес, – сказал Страйк; в чаще не умолкал истошный лай норфолк-терьера. – Мы не знаем вашего телефона, а то бы позвонили, чтобы предупредить.
Теперь, с расстояния нескольких шагов, они увидели, что на Кинваре тяжелое стеганое пальто, накинутое поверх короткого пеньюара из черного шелка, и резиновые сапоги, надетые на босу ногу. Ее подозрения, испуг и недоверчивость разбивались об уверенность Страйка.
– Ну, мы и решили, что нужно действовать, – других-то свидетелей, кроме нас двоих, тут не было. – Он тяжело вздохнул и слегка поморщился, но, припадая на одну ногу, все же подошел к Кинваре, хотя и с помощью Робин. – Просим прощения, – добавил он, – за наш неприглядный вид. В этих местах слякотно, я пару раз упал.
По темному газону пронесся холодный ветерок. Растерянная, снедаемая подозрениями Кинвара, пристально оглядев Страйка, развернулась в ту сторону, откуда доносился неумолчный лай терьера.
– РЭТТЕНБЕРИ! – прокричала хозяйка. – РЭТТЕНБЕРИ!
Она опять повернулась к Страйку:
– Как они выглядели?
– Мужчины, – нашелся Страйк. – Молодые, здоровые, судя по их повадкам. Мы знали, что здесь уже случались нарушения границ вашей усадьбы…
– Да. Да, случались. – Кинвара задергалась. Похоже, она впервые прониклась состоянием Страйка: тот с перекошенным от боли лицом тяжело опирался на Робин.
– Наверное, вам лучше пройти в дом.
– Большое спасибо, – с чувством произнес Страйк, – очень любезно с вашей стороны.
Кинвара перехватила у Робин ошейник лабрадора и опять проорала: «РЭТТЕНБЕРИ!» – но лаявший вдали терьер не реагировал, и она потащила вяло упирающегося лабрадора к дому, а Робин и Страйк двинулись следом.
– А вдруг она вызовет полицию? – шепнула Робин.
– Не будем опережать события, – ответил Страйк.
Застекленная дверь в гостиную была не заперта. Вероятно, из нее и выбежала Кинвара на лай собак – отсюда начинался кратчайший путь в лес.
– Мы все в грязи, – предупредила Робин, когда они с хрустом шли по гравиевой дорожке, ведущей к дому.
– Оставьте обувь за порогом, вот и все, – сказала Кинвара и прошла в дом, не подумав снять резиновые сапоги. – Я в любом случае планирую поменять ковер.
Робин, стянув сапоги, вошла вслед за Страйком и затворила дверь.
Холодная неуютная комната освещалась одной-единственной лампой.
– Двое мужчин? – повторила Кинвара, вновь оборачиваясь к Страйку. – А вы видели, где именно они заходили?
– У дороги перелезли через стену, – сказал Страйк.
– Как по-вашему, они знают, что вы их заметили?
– Еще бы, – ответил Страйк. – Мы подъехали, а они бросились в лес. Наверняка струхнули, когда мы за ними погнались, так ведь? – обратился он к Робин.
– Определенно, – подтвердила Робин. – А когда вы спустили собак, злоумышленники, если не ошибаюсь, побежали в сторону шоссе.
– Рэттенбери все еще кого-то преследует… конечно, это может быть и лиса – он с ума сходит, когда чует лисиц, – сказала Кинвара.
Страйк обратил внимание, что после его прошлого посещения этого дома в гостиной кое-что изменилось. Над каминной полкой, там, где раньше висела картина, изображающая кобылу с жеребенком, темнел свежий квадрат обоев густо-малинового цвета.
– А куда подевалась картина? – спросил он.
Кинвара обернулась, чтобы посмотреть, о чем говорит Страйк, и с легкой заминкой ответила:
– Я ее продала.
– Вот оно что, – протянул Страйк. – Мне казалось, именно эта картина была вам особенно по вкусу, разве нет?
– После всего, что наговорил в тот день Торквил, – вовсе нет. Мне стало неприятно, что она здесь висит.
– А, – только и сказал Страйк.
Настойчивый лай Рэттенбери продолжал эхом оглашать лес в той стороне, где, по расчетам Страйка, терьер настиг Барклая, пробивающегося к своей машине с двумя полными вещмешками. Теперь, когда Кинвара отпустила ошейник лабрадора, пес гулко тявкнул и затрусил к двери, где принялся скрести лапой по стеклу.
– Если я позвоню в полицию, ждать придется долго. – Кинвара нервничала и злилась. – Меня там не воспринимают всерьез. Считают, что нарушители – это мои выдумки. Надо проверить лошадей, – внезапно решила она, но, вместо того чтобы выйти прямо в сад, бросилась из гостиной в коридор, а оттуда, насколько поняли Страйк и Робин, еще в какое-то помещение.
– Надеюсь, собака не искусала Барклая, – прошептала Робин.
– Давай лучше надеяться, что он не раскроил собачью башку лопатой, – пробормотал Страйк.
Дверь из коридора вновь распахнулась, и появилась Кинвара; к ужасу Робин, в руках у нее был револьвер.
– Ну-ка, ну-ка. – Страйк, прихрамывая, подошел к хозяйке дома и, резко вырвав у нее оружие, осмотрел. – «Харрингтон-энд-Ричардсон», семизарядный? На него требуется разрешение, миссис Чизл.
– Он принадлежал Джасперу, – ответила вдова, как будто это само по себе служило особым разрешением, – без оружия выходить не…
– Я пойду с вами проверить лошадей, – твердо сказал Страйк, – а Робин останется здесь и приглядит за домом.
Может, Кинвара и хотела запротестовать, но Страйк уже открывал дверь на улицу. Воспользовавшись случаем, лабрадор сиганул обратно в темный сад и огласил усадьбу зычным лаем.
– Господи, да что ж это такое… не надо было его выпускать… Бэджер! – выкрикнула Кинвара и резко повернулась к Робин. – Имейте в виду: из этой комнаты – ни на шаг! – Она ринулась в сад, а Страйк с револьвером похромал за ней. Оба исчезли в темноте. Робин, пораженная резкостью приказа Кинвары, приросла к месту.
Через открытую дверь в холодную и без того гостиную хлынул поток ночного воздуха. Робин подошла к камину и остановилась перед дровяной корзиной, призывно наполненной газетами, щепой и поленьями, но не решилась в отсутствие Кинвары развести огонь. Комната была точно такой же, какой запомнилась ей с прошлого раза – во всех отношениях неуютной; на голых стенах висели только четыре гравюры с пейзажами Оксфордшира. Где-то в глубине усадьбы по-прежнему лаяли две собаки, а тишину этой комнаты нарушал единственный звук, не замеченный Робин во время первого посещения из-за споров и перебранок хозяев дома: громкое тиканье старинных напольных часов.
У Робин, которая не один час отмахала лопатой, болел каждый мускул и нестерпимо саднили покрытые волдырями ладони. Она уселась на продавленный диван и обхватила себя руками, чтобы немного согреться, но тут сверху донесся скрип, очень похожий на звук шагов.
Робин уставилась на потолок. Наверное, показалось. В старых домах такие звуки – не редкость, нужно только привыкнуть.
В доме у ее родителей ночами фыркали радиаторы, а рассохшиеся двери стонали. Так что наверху, вероятно, никого не было.
Однако скрип раздался повторно – на некотором расстоянии от того места, где возник в первый раз.
Вскочив с дивана, Робин огляделась, ища, чем бы вооружиться. На столике рядом с диваном стояло безобразное бронзовое украшение в виде лягушки. Обхватив пальцами холодный шероховатый металл, Робин в третий раз услышала над собой скрип. Шаги – если только ей не померещилось – пересекли всю комнату, находящуюся прямо над гостиной.
С минуту Робин прислушивалась. Страйк – она знала – сказал бы: «Замри». Потом звуки сменились другими. Сомнений не оставалось: кто-то крался по лестнице.
Тихо ступая в одних носках, Робин выскользнула из гостиной, стараясь не задеть деревянную дверь, и беззвучно вышла на середину мощенного камнем холла, неравномерно освещаемого подвесным фонарем. Под ним она и остановилась, хотя сердце готово было выскочить из груди. Робин напрягала слух, воображая, как замер и выжидает совсем рядом какой-то незнакомец. С бронзовой лягушкой в руке она подошла к подножию ступеней. Лестничную площадку скрывала темень. Из леса доносился собачий лай.
Поднявшись на половину лестничного марша, она вроде бы услышала тихое шарканье по ковру, а затем осторожный шорох затворяемой двери.
Вопрошать «кто там?» не имело смысла. Если бы незнакомец готов был себя обнаружить, он вряд ли отпустил бы Кинвару одну в такую темень – выяснять, почему беснуются собаки.
Дойдя до верха лестницы, Робин увидела на темных половицах призрачный отблеск вертикальной полоски света, пробивающейся из единственной освещенной комнаты. По шее и коже головы побежали мурашки: невидимый наблюдатель мог скрываться в любой из трех темных комнат с распахнутыми дверями, которые остались у нее позади.
Постоянно оглядываясь через плечо, она кончиками пальцев толкнула дверь освещенной спальни, высоко подняла бронзовую лягушку и вошла.
Это была явно спальня Кинвары: неряшливая, захламленная и заброшенная. Единственная лампа горела на ближайшей к двери прикроватной тумбочке. Постель была смята, – казалось, ее покинули в большой спешке, скомканное стеганое пуховое одеяло валялось на полу. На стенах висели многочисленные картины с изображением лошадей – все более низкого качества, чем исчезнувшее из гостиной полотно. Дверцы платяного шкафа стояли нараспашку, но спрятаться в нем среди плотно утрамбованной одежды мог разве что гном.
Робин вернулась на неосвещенную площадку. Поудобнее перехватив бронзовую лягушку, она сориентировалась. Если звуки, которые она слышала, доносились из комнаты непосредственно над гостиной, значит сейчас их источник, по всей вероятности, переместился за притворенную дверь напротив.
Когда Робин потянулась к дверной ручке, ужасающее ощущение, что за ней наблюдают невидимые глаза, только усилилось. Она толкнула дверь и, не входя, ощупью нашла выключатель.
При ярком свете перед ней предстала холодная полупустая комната с латунной кроватью и единственным комодом. Тяжелые шторы на старомодных латунных кольцах были задернуты и скрывали сад. На двуспальной кровати лежала картина «Скорбящая кобыла», на которой каурая с белым лошадь навечно прильнула носом к свернувшемуся на соломе чисто-белому жеребенку.
Пошарив свободной рукой в карманах, Робин нашла мобильник и сделала несколько фотографий лежащей на покрывале картины, очевидно брошенной туда впопыхах.
У нее вдруг возникло такое чувство, будто рядом что-то пошевелилось. Она резко отвернулась и заморгала, чтобы отделаться от сверкающего образа золоченой рамы, врезавшегося ей в сетчатку при вспышке камеры. Заслышав приближающиеся голоса Страйка и Кинвары, она поняла, что эти двое вот-вот вернутся в гостиную.
Шлепнув по выключателю, чтобы погасить свет в верхней комнате, Робин бесшумно пересекла лестничную площадку и сбежала вниз по ступеням. Опасаясь не успеть в гостиную, она бросилась в туалетную комнату первого этажа и спустила воду в тот самый миг, когда хозяйка дома отворила застекленную дверь.
