От долгого пути до Аптекарского огорода в Челси и хождения по его дорожкам травма двуглавой мышцы бедра отнюдь не зажила. Поскольку живот крутило от постоянного приема ибупрофена, Страйк уже сутки не принимал обезболивающие и в результате испытывал, как любили выражаться его доктора, «некоторый дискомфорт», когда в четверг после обеда, сняв протез и прислонив его к стене, сидел на офисном диване и просматривал дело Чизуэлла.

На окне его кабинета безголовым соглядатаем маячил повешенный на карниз шторы выходной костюм на плечиках, а поверх него – сорочка и галстук; под безвольно болтающимися штанинами брюк стояли надраенные ботинки со вложенными в них свежими носками. Сегодня вечером он договорился пойти в ресторан с Лорелеей и подготовился заранее, чтобы перед сном не пришлось лишний раз подниматься в мансарду.

Лорелея проявила свойственное ей понимание, узнав, что Страйк не отвечал на звонки, поскольку сидел у кровати Джека, и лишь с едва уловимым раздражением в голосе сказала, что он, вероятно, измучился там один. Страйку хватило здравого смысла не уточнять, что рядом с ним была Робин. Потом Лорелея мягко и беззлобно попросила его о встрече за ужином, «чтобы кое-что обговорить».

Они встречались десять с лишним месяцев; совсем недавно Лорелея выхаживала его в течение пяти суток, пока он был совершенно беспомощен. Страйк понимал: будет несправедливо, непорядочно выпытывать у нее по телефону все, что она хотела сказать ему лично. На периферии его сознания грозно маячили, как тот же висящий костюм, поиски ответа на неизбежный вопрос: «Как по-твоему, куда приведут наши с тобой отношения?»

Но все мысли заслонял опасный, с его точки зрения, оборот, который принимало дело Чизуэлла: до сих пор от министра не поступило ни гроша вознаграждения, хотя на оплату труда сотрудников и накладные расходы тратилась уйма денег. Допустим, Робин сумела нейтрализовать прямую угрозу со стороны Герайнта Уинна, зато Барклай после многообещающего начала своей деятельности не накопал вообще ничего на первого шантажиста, и Страйк уже предвидел катастрофические последствия расторопности газеты «Сан», которая вполне могла первой найти подходы к Джимми Найту. Чизуэлл уверял, что этот тип не захочет, чтобы его история просочилась в СМИ, но, по мнению Страйка, Джимми, так и не получивший из Форин-Офиса обещанные Уинном таинственные фотоснимки, мог от злобы и безысходности попытаться обратить к своей выгоде единственный шанс, ускользающий у него между пальцев. История его судебных процессов говорила сама за себя: Джимми – из той породы людей, которые действуют по принципу: «Нос отморожу, чтоб позлить свою рожу».

Не добавлял Страйку оптимизма и Барклай, который после шести суток слежки за Джимми и его компанией заявил, что его жена подаст на развод, если он сейчас же не явится домой. Страйк, задолжавший Барклаю энную сумму накладных расходов, предложил ему заехать в офис для получения чека, а затем взять пару дней в счет отгулов. Что же касалось обычно безотказного Хатчинса, тот, к неописуемой досаде Страйка, сославшись на отсутствие предварительной договоренности, отказывался взять на себя слежку за Джимми Найтом взамен топтания на Харли-стрит, где Ловкач возобновил прием пациентов.

– А в чем, собственно, проблема? – без лишних церемоний спросил его Страйк, превозмогая болезненную пульсацию в культе. При всем своем добром отношении к отставному полисмену он не забывал, что Хатчинс недавно взял выходные для какого-то семейного путешествия, а затем, когда его жена сломала запястье, поехал отвозить ее в больницу. – Тебе надо лишь сменить объект, вот и все. Я в данном случае не гожусь: Найт меня знает.

– Ну ладно, что ж поделаешь, надо так надо.

– Ценю, – раздраженно бросил Страйк. – Спасибо.

В семнадцать тридцать Страйка вывели из сгустившейся мрачности шаги Робин и Барклая по железной лестнице.

– Привет, – сказала Робин, входя в приемную с дорожной сумкой через плечо. В ответ на недоуменный взгляд Страйка она объяснила: – Выходное платье для паралимпийского банкета. Переоденусь в туалете – домой не успеваю.

Следом за Робин вошел Барклай и плотно затворил дверь.

– Мы внизу столкнулись, – радостно сообщил он Страйку. – Первый раз такое.

– Сэм сейчас рассказывал, сколько ему приходится забить косяков, чтобы не отставать от Джимми, – смеясь, доложила Робин.

– Я не затягиваюсь, – без тени юмора уточнил Барклай. – На работе не положено.

Из-за того что эти двое вроде бы спелись, Страйка охватила извращенная досада; он сейчас с трудом поднимался с диванных подушек из кожзаменителя, издававших обычные в таких случаях непристойные звуки.

– Это диван, а не я! – рявкнул он на Барклая, который с ухмылкой озирался по сторонам. – Сейчас получишь свои бабки.

– Сиди, я достану, – сказала Робин и опустила сумку на пол, чтобы вынуть из нижнего ящика письменного стола чековую книжку и ручку. – Выпьешь чаю, Корморан? А ты, Сэм?

– Ага, неси давай.

– С чего это вы так раздухарились? – кисло спросил Страйк, выписывая Барклаю чек. – Мы, между прочим, вот-вот потеряем заказ, который обеспечивает нам полную занятость. Или у вас появилась неизвестная мне информация?

– На неделе в «Найтвилле» отмечено единственное стоящее событие: Флик не по-детски чморит одну соседку по квартире, – сообщил Барклай. – Зовут Лора. Девчонка заподозрила, что Джимми стырил у ней из сумочки кредитку.

– Это в самом деле он? – резко спросил Страйк.

– Я считаю, сама же Флик и сперла. Рассказывал тебе, нет?.. Она хлесталась, будто на работе не брезгует наличку поворовывать.

– Да, ты говорил.

– А скандал начался в пабе. Девчонку, Лору то есть, смешали с грязью. У ней с Флик вышел спор: кто из них двоих больше обуржуазился.

Несмотря на боль и мрачное расположение духа, Страйк усмехнулся.

– Короче, такой кипеж разгорелся. Всё сюда приплели: у кого пони был, кто за границу на отдых летал. Тут Лора эта возьми да и скажи: мол, Джимми, кажись, у ней пару месяцев назад умыкнул кредитку. Джимми аж вызверился. «Клевета!» – кричит…

– Жаль, ему запрещено иски подавать, – вставил Страйк, отрывая чек, – а то мог бы ее засудить.

– …а Лора в потемках на улицу выскочила, ревет белугой. А потом с квартиры съехала.

– Фамилия у этой Лоры есть?

– Постараюсь разузнать.

– А что известно о прошлом Флик, Барклай? – спросил Страйк, когда Сэм убирал чек в бумажник.

– Она мне рассказывала, что бросила универ, – ответил Барклай. – На первом курсе все экзамены завалила – так и не доучилась.

– Вот видите: лучшие люди не утруждают себя учебой, – вклинилась Робин, появившись с двумя кружками чая. (И Страйк, и она сама не дошли до диплома.)

– Спасибочки, – сказал Барклай, принимая от Робин кружку. – Предки у ней в разводе, – продолжал он, – она с ними вообще не контачит. Они, видите ли, Джимми недолюбливают. У меня язык не поворачивается их осуждать. Если моя дочурка свяжется когда-нибудь с таким прохиндеем, как Найт, я долго раздумывать не стану. А он, между прочим, за ее спиной бахвалится перед парнями, что на спор закадрит любую молоденькую телку. Всего-то и нужно – запудрить ей мозги: как, мол, почетно из идейных соображений лечь под великого революционера. Флик и половины его подвигов не знает.

– А среди этих девиц есть несовершеннолетние? Его бывшая супруга дала понять, что он до них большой охотник. Это был бы козырь.

– Да нет, всем шестнадцать стукнуло, по моим сведеньям.

– Жаль, – сказал Страйк и перехватил взгляд Робин, которая принесла кружку чая для себя. – Не пойми превратно. – Он вновь обернулся к Барклаю. – Судя по тому, что я услышал на марше протеста, она и сама не без греха по этой части.

– Ну да, один из ее дружков отпустил шутку насчет официанта-индуса.

– Насчет официанта? Я что-то про студента слыхал.

– Одно другому не мешает, – изрек Барклай. – Как я понимаю, она та еще…

Но, поймав взгляд Робин, Барклай передумал уточнять и просто отхлебнул чая.

– А у тебя что нового? – спросил ее Страйк.

– Кое-что есть. Я извлекла второй жучок.

– Не может быть. – Страйк даже встрепенулся.

– Только что закончила расшифровку – там не на один час разговоров было. Большей частью совершенно пустых, но… – поставив кружку на стол, она расстегнула молнию дорожной сумки и достала записывающее устройство, – есть один странный отрывок. Вот послушайте.

Барклай присел на подлокотник дивана. Робин выпрямилась в своем рабочем кресле и щелкнула переключателем.

В приемной зазвучал характерный говор Герайнта.

«…умасливай их, как сможешь, обеспечь мне возможность представить Элспет принцу Гарри, – говорил Герайнт. – Ладно, я пошел, до завтра».

«Доброй ночи», – ответил Аамир.

Робин помотала головой и одними губами сказала Страйку и Барклаю: «Это не всё».

Они услышали, как закрылась дверь. После обычной тридцатисекундной паузы раздался щелчок – в том месте, где прекратилась, а потом возобновилась запись. Теперь это был глубокий женский голос с валлийским акцентом:

«Ты у себя, милый?»

Страйк вздернул брови. Барклай чуть не поперхнулся.

«Да, я здесь», – с невыразительной лондонской интонацией отвечал Аамир.

«Зайди меня поцеловать», – сказала Делия.

Барклай фыркнул в кружку. Жучок чмокнул. Зашаркали подошвы. С места сдвинули стул. Затем послышалось негромкий ритмичный стук.

– Это еще что? – пробормотал Страйк.

– Собака-поводырь в кабинете виляет хвостом, – объяснила Робин.

«Дай мне подержать тебя за руку, – попросила Делия. – Не волнуйся, Герайнт не вернется, я отослала его в Чизик. Вот так. Спасибо. А теперь у меня к тебе есть небольшой приватный разговор. Дело в том, солнышко, что на тебя поступают жалобы от соседей. Якобы через стенку доносятся непонятные звуки».

«Какие?» Он, похоже, насторожился.

«Говорят, у тебя вроде как животные появились. Какая-то собачка то подвывает, то скулит, – ответила Делия. – Ты, случайно, не?..»

«Разумеется, нет, – сказал Аамир. – Телевизор, наверное. Только собачки мне не хватало. Я же с утра до вечера на работе».

«А я уж подумала, не подобрал ли ты на улице какую-нибудь дворняжку. Сердце у тебя доброе…»

«Нет, не подобрал. – В голосе Аамира звучала напряженность. – Не веришь – сходи, сама убедишься. У тебя же есть ключ».

«Солнышко, не сердись, – заговорила Делия. – Без твоего разрешения мне и в голову не придет к тебе заявиться. У меня нет привычки шпионить».

«Имеешь право, – сказал Аамир, и Страйку послышалась в этих словах какая-то горечь. – Это же твой дом».

«Ты обиделся. Я так и знала. Но не сказать тебе тоже не могла, ведь в следующий раз эти жалобщики могут нарваться на Герайнта, – я по чистой случайности сама подошла к телефону…»

«Я учту и отныне возьму за правило убавлять громкость, – пообещал Аамир. – Договорились? Буду осмотрителен».

«Пойми, любовь моя, по мне – ты волен делать все, что…»

«Слушай, я тут подумал, – перебил ее Аамир, – что должен платить тебе за проживание. Вдруг…»

«Мы это уже проходили. Не глупи, никаких денег я с тебя не возьму».

«Но…»

«А помимо всего прочего, – сказала Делия, – тебе это не по карману. Дом на три спальни в единоличном пользовании?»

«Но…»

«Мы это уже проходили. По-моему, ты был рад-радешенек туда переехать… Вроде тебе понравилось…»

«Естественно, понравилось. С твоей стороны это был очень великодушный жест», – чопорно произнес он.

«Великодушный… я тебя умоляю: великодушие тут ни при чем. Слушай, ты не составишь мне компанию? Голосование у меня сегодня поздно, вот я и подумала, что хорошо бы зайти в „Кенсингтон тандори“. Я угощаю».

«Прости, не смогу, – сдавленно произнес Аамир. – Мне домой нужно».

«Вот оно как, – с прохладцей отозвалась Делия. – Вот оно как… Это огорчительно. Жаль».

«Прости, – повторил он. – У меня назначена встреча с приятелем. С однокашником по университету».

«Ага, понимаю. Ну что ж, в другой раз буду приглашать заранее. А ты уж изыщи свободную клеточку в своем ежедневнике».

«Делия, мне…»

«Не глупи. Шучу. Ты хотя бы сможешь проводить меня к выходу?»

«Да. Смогу, конечно».

Раздался какой-то шорох, потом звук отворяемой двери. Робин выключила запись.

– Стало быть, они трахаются, – громогласно заключил Барклай.

– Не обязательно, – возразила Робин. – Поцелуй мог быть и в щечку.

– «Дай мне подержать тебя за руку»? – повторил Барклай. – С каких это пор на рабочем месте введены такие правила?

– Сколько ему лет, этому Аамиру? – спросил Страйк.

– По-моему, лет двадцать пять, – ответила Робин.

– А ей, значит?..

– За шестьдесят.

– И она предоставила ему крышу над головой. Он, часом, ей не родня?

– Насколько я знаю, родственных связей там нет, – ответила Робин. – Но Джасперу Чизуэллу известны какие-то личные подробности. У нас в офисе, столкнувшись с Аамиром, Чизуэлл процитировал – явно с расчетом на него – какой-то латинский стих.

– Ты мне этого не говорила.

– Извини, – сказала Робин, помня, что дело было вскоре после ее отказа следить за Джимми во время марша протеста. – Совсем забыла. Да, Чизуэлл процитировал что-то на латинском, а потом бросил: «Человек ваших привычек».

– А что был за стих?

– Понятия не имею, я же латынь не учила. – Она посмотрела на часы. – Пойду переодеваться, мне через сорок минут надо быть в министерстве.

– Да и мне тоже пора, Страйк, – сказал Барклай.

– У тебя, Барклай, только два дня, – бросил Страйк ему в спину, – а потом снова возьмешь на себя Найта.

– Спокуха, – ответил Барклай. – Мне за два дня малой до чертиков надоест.

– Славный парень, – заметила Робин, когда шаги Барклая по железной лестнице стихли.

– Ага, – буркнул Страйк, потянувшись за протезом. – Нормальный.

По его просьбе свидание с Лорелеей было назначено на довольно ранний час. Пришло время начинать тягостную процедуру – приводить себя в презентабельный вид. Робин, чтобы переодеться, вышла в тесный туалет на лестничной площадке, а Страйк, пристегнув протез, перешел из приемной к себе в кабинет. Как только он принялся натягивать костюмные брюки, зазвонил телефон. Робко надеясь, что это звонит Лорелея – сказать, что сегодня не сможет прийти, – он поднял растрескавшийся мобильник и с необъяснимым дурным предчувствием увидел имя Хатчинса.

– Страйк?

– В чем дело?

– Страйк… я облажался.

Хатчинс еле шелестел.

– Что случилось?

– Найт с дружками. Я вошел за ними в паб. Они что-то задумали. У него плакат с мордой Чизуэлла…

– И? – едва не закричал Страйк.

– Страйк, прости… ноги не держат… я эту шайку потерял…

– Козел! – заорал Страйк, выйдя из себя. – Почему ты не предупредил, что болен?

– Я и так в последнее время уклонялся… а у тебя такой затык…

Страйк переключил Хатчинса на громкую связь, положил телефон на стол и принялся лихорадочно застегивать сорочку.

– Ты уж прости, дружище… идти трудно…

– Это ты мне рассказываешь?!

Кипя от негодования, Страйк прервал разговор.

– Корморан? – окликнула из-за двери Робин. – Все нормально?

– Нет, блин, ненормально!

Он распахнул дверь в приемную.

Какая-то частица его сознания зафиксировала, что Робин переоделась в зеленое платье, которое он подарил ей два года назад в благодарность за помощь в поимке убийцы – первого в их совместном списке. Выглядела она ослепительно.

– У Найта плакат с портретом Чизуэлла. Они с дружками что-то задумали. Так я и знал, нутром чуял что-то мерзотное, поскольку Уинн его кинул… Зуб даю, он направляется на тот же банкет, что и ты. Дьявольщина… – Страйк сообразил, что до сих пор не обулся, и отступил назад. – А Хатчинс их упустил! – гаркнул он через плечо. – Вот баран, не предупредил меня, что болен.

– Может, еще не поздно вернуть Барклая? – предложила Робин.

– Да он уже в метро. С-с-сука, неужели мне самому туда переться? – Страйк плюхнулся на диван и сунул ноги в ботинки. – Журналюги налетят – всем охота на принца поглазеть. А требуется ведь совсем немного: чтобы вся тусовка увидала этот долбаный плакат – и Чизуэлл останется не у дел, а заодно и мы. – Он тяжело поднялся на ноги. – Где сегодня этот банкет?

– В Ланкастер-Хаусе, – сказала Робин. – Зал «Стейбл-Ярд».

– Понятно, – бросил Страйк, направляясь к дверям. – Будь на связи. Возможно, тебе придется внести за меня залог. Не исключено, что я начищу кому-нибудь рожу.