Чтобы попытаться установить жучок в офисе Уинна, Робин почти всю вторую половину дня слонялась по тихому коридору, в который выходили офисы и его, и Иззи, однако ничего не добилась. Герайнт во время обеденного перерыва ушел на какую-то встречу, но в офисе оставался Аамир. С бандеролью в руках Робин шагала туда-сюда, выжидая, чтобы Аамир хотя бы пошел в туалет, но возвращалась в офис Иззи, когда с ней заговаривал кто-нибудь из проходивших мимо сотрудников.

Наконец в десять минут пятого ей улыбнулась удача. Герайнт с самодовольным видом появился из-за угла после явно затянувшегося ланча и, в противоположность своей жене, обрадовался, завидев идущую ему навстречу Робин.

– А вот и она! – преувеличенно громко сказал он. – Я как раз хотел с вами переговорить! Заходите, заходите!

Он распахнул дверь в свой офис. Недоумевая, но вместе с тем радуясь возможности осмотреть помещение, где планировалось установить жучок, Робин вошла вслед за Герайнтом.

Аамир, сняв пиджак, работал за своим столом, который представлял собой маленький оазис порядка в общем хаосе. На столе Уинна штабелями громоздились папки. На верхнем конверте из стопки писем Робин заметила оранжевый логотип фонда «Равные правила игры». Прямо под столом Герайнта обнаружилась розетка – идеальное место для подслушивающего устройства.

– Вы ведь знакомы, молодые люди? – оживленно спросил Герайнт. – Венеция, Аамир.

Он сел и предложил Робин кресло, на котором лежала покосившаяся стопка картонных скоросшивателей.

– Редгрейв перезванивал? – стягивая пиджак, поинтересовался Уинн у Аамира.

– Кто-кто? – переспросил тот.

– Сэр Стив Редгрейв! – Повернувшись к Робин, Уинн осуждающе закатил глаза.

Ей стало за него неловко, особенно после холодного «нет», которое вырвалось у Аамира.

– «Равные правила игры», – пояснил Уинн, обращаясь к Робин.

Он выпутался из пиджака и с размаху бросил его на спинку своего стула. Пиджак вяло соскользнул на пол, но Герайнт, похоже, этого не заметил и постучал по оранжевому логотипу на самом верхнем из лежавших перед ним конвертов.

– Наш бла… – Он не сдержал отрыжку. – Пардон. Наш благотворительный фонд. В пользу нуждающихся спортсменов и спортсменов с ограниченными возможностями, понимаете. Многие высокопоставленные лица ратуют за обучение и профессиональную переподготовку таких атлетов, а сэр Стив готов… – он снова рыгнул, – пардон… содействовать. Да, так вот: я хотел извиниться. За мою бедную жену.

Казалось, он чрезвычайно доволен собой. Краем глаза Робин увидела, как Аамир бросил на Герайнта острый взгляд, напоминавший выпущенный на долю секунды коготь.

– Не понимаю, – сказала Робин.

– Путает имена. Все время. Если бы не моя опека, у нас бы творилось невесть что: не те письма направлялись бы не тем адресатам… да и вас она с кем-то перепутала. Во время ланча я с ней разговаривал по телефону: настаивает, что несколько лет назад с вами пересекалась наша дочь. Жена приняла вас за Верити Пулэм. А никаких крестных дочерей, никаких крестных отцов не помнит. Я ей сразу заявил, что вы – совершенно другое лицо, обещал передать вам ее извинения. Глупышка, правда? Когда уверена в своей правоте, ее не сдвинуть с места, но… – он опять закатил глаза, но на этот раз еще и постучал себя по лбу, – многострадальный муж пресловутой жены… я наконец-то сумел до нее достучаться.

– Хорошо, – осторожно сказала Робин, – я рада, что это недоразумение прояснилось, так как Верити, похоже, ей не слишком нравится.

– Честно говоря, Верити действительно показала себя стервочкой, – признал Уинн, все еще широко улыбаясь и смакуя это слово. – Отвратительно вела себя по отношению к нашей дочери.

– О господи, – сказала Робин, почувствовав комок ужаса под ребрами при воспоминании о том, что Рианнон Уинн покончила с собой. – Простите. Так ужасно.

– Видите ли… – сказал Уинн. Он сел, сцепил руки за головой и откинулся назад, да так, что спинка кресла уперлась в стену. – С моей точки зрения, вы слишком приличная девушка, чтобы водиться с семейкой Чизуэлл. – Он точно был слегка навеселе. Робин уловила в его дыхании легкие винные пары; Аамир испепелил босса пристальным взглядом. – Чем вы занимались прежде, Венеция?

– Пиаром, – сказала Робин, – но мне хотелось бы попробовать себя на более достойном поприще. Заняться политикой или, быть может, благотворительностью. Я читала про «Равные правила игры», – сообщила она, не солгав. – С моей точки зрения, это благородное начинание. Ко всему прочему, вы много делаете для ветеранов, правда? Вчера я смотрела интервью с Терри Бэрном. Помните, велосипедист-паралимпиец?

Ее внимание привлек тот факт, что у Бэрна нога была ампутирована ниже колена, в точности как у Страйка.

– Ну конечно, у вас же личный интерес к ветеранам, – сказал Уинн.

У Робин все внутри оборвалось – раз, потом другой.

– Прошу прощения?

– Фредди Чизуэлл, – подсказал Уинн.

– О да, конечно, – приободрилась Робин. – Хотя я не очень близко знала Фредди. Он был изрядно старше. Какой ужас, что он… что он погиб.

– Действительно, кошмарная история, – безразличным тоном подтвердил Уинн. – Делия выступала против войны в Ираке. И очень активно. А ваш дядюшка Джаспер, заметьте, был обеими руками за.

Воздух загудел от не высказанного вслух, но совершенно очевидного вопроса: не слишком ли много позволяет себе Чизуэлл?

– Ну, я об этом ничего не знаю, – осторожно сказала Робин. – Согласно информации, которой мы располагали на тот момент, дядя Джаспер считал военные действия оправданными. В любом случае, – храбро заявила она, – никто не может обвинить его в своекорыстии, правда, коль скоро его сыну пришлось пойти воевать?

– Ну-у, если вы собираетесь гнуть свою линию, спорить бесполезно, – сказал Уинн.

Он поднял руки, имитируя капитуляцию, отчего стул слегка сполз по стене, и, чтобы восстановить равновесие, Уинну пришлось ухватиться за свой стол и вернуть себя вместе со стулом в вертикальное положение. Робин едва сдержалась, чтобы не захохотать.

– Герайнт, чтобы сегодня отправить эти письма, – напомнил Аамир, – их необходимо подписать до семнадцати часов.

– Сейчас еще только полпятого, – заметил Уинн, сверившись с часами. – Да, Рианнон входила в молодежную сборную страны по фехтованию.

– Потрясающе, – сказала Робин.

– Увлекалась спортом, как и ее мать. В четырнадцать лет выступала за команду фехтовальщиков Уэльса. Я повсюду возил ее на соревнования. Часами вместе в дороге! В шестнадцать лет она пробилась в юношескую сборную Великобритании. Но англичане приняли ее недоброжелательно, – сообщил Уинн с оттенком уязвленного кельтского самолюбия. – Она, видите ли, не училась ни в одной из ваших знаменитых привилегированных школ. А для англичан связи – превыше всего. Верити Пулэм на самом-то деле способностями не блистала. Собственно говоря, Рианнон, куда более сильная фехтовальщица, попала в сборную Великобритании только после того, как Верити получила перелом лодыжки.

– Понятно. – Робин пыталась балансировать между сочувствием и притворной верностью Чизуэллам. Не из-за той ли давней истории Уинн затаил злобу на их семейство? Действительно, фанатичный тон Герайнта выдавал застарелую обиду. – Конечно же, в спорте главное – способности.

– Точно, – сказал Уинн. – Это если по справедливости. Взгляните-ка.

Нащупав бумажник, он извлек на свет старое фото. Робин протянула руку, но Герайнт, крепко держа снимок, неуклюже встал, споткнулся о стопку громоздившихся у его стула книг, обошел вокруг стола, остановился едва ли не вплотную к Робин и, обдавая ее своим дыханием, показал фотографию дочери.

Одетая в фехтовальную форму, Рианнон Уинн стояла с широкой улыбкой и поднимала перед собой надетую на шею золотую медаль. У девушки было бледное, с мелкими чертами лицо, и Робин нашла в ней мало сходства с родителями, разве что большой, умный лоб – как у Делии. Но пока Герайнт тяжело дышал в ухо Робин, а она лишь усилием воли оставалась сидеть на месте, ей вдруг представилось, как Герайнт Уинн с широкой безгубой ухмылкой проходит через просторный зал с находящимися там вспотевшими девочками-подростками. Наверное, неприлично было размышлять, только ли родительская преданность заставляла его возить дочь в автомобиле по всей стране?

– Откуда это у вас, а? – Жарко дыша ей в ухо, Герайнт наклонился, чтобы пощупать рваный багровый шрам на ее обнаженном предплечье.

Больше не в силах сдерживаться, Робин отдернула руку. Кожа вокруг шрама еще сохраняла обостренную чувствительность, и чужие прикосновения были невыносимы.

– В девять лет я пробила стеклянную дверь, – ответила она, но доверительная атмосфера улетучилась, как сигаретный дым.

Краем глаза она видела нависшего над своим столом Аамира, непреклонного и молчаливого. Улыбка Герайнта стала натянутой. Робин, не один год проработавшая в офисах, поняла, что в кабинете только что сменилась энергетика. Теперь она встала, не вытерпев хмельной близости Уинна, не скрывавшего, в свою очередь, досады и некоторого беспокойства. Робин пожалела, что отпрянула, не сумев сдержаться.

– Я подумала, мистер Уинн, – выговорила она со вздохом, – что могла бы просить у вас совета по поводу благотворительности. Просто мне трудно сделать выбор между политикой и благотворительностью, а кроме вас, я не знаю ни одного человека, который занимался бы и тем и другим.

– О-о-о… – протянул Герайнт, моргая за толстыми линзами очков. – О, ну… попробуйте.

– Герайнт, – опять напомнил о себе Аамир, – эти письма необходимо…

– Да, ладно, ладно, – повысил голос Герайнт. – Мы еще к этому вернемся. – И подмигнул Робин.

– Замечательно, – сказала она с улыбкой.

Выходя, Робин едва заметно улыбнулась Аамиру, но ответной улыбки не дождалась.