Лорелея Бивен проживала в эклектично обставленной квартире над своим процветающим магазином винтажной одежды в Кэмдене. Страйк объявился у нее в половине седьмого вечера с бутылкой пино-нуар в одной руке и с прижатым к уху мобильником в другой. Открыв дверь, Лорелея добродушно улыбнулась при виде знакомой картины его телефонных переговоров, поцеловала в губы, забрала вино и вернулась на кухню, откуда доносился вожделенный аромат пад-тая.

– …ну или попробуй внедриться в ОТПОР. – Дав указания Барклаю, Страйк закрыл за собой входную дверь и прошел в гостиную, где висела внушительная репродукция с картины Уорхола – многократно повторенное изображение Элизабет Тейлор. – Я пришлю тебе все, что удалось накопать на Джимми. Он трется в нескольких компашках. Работает или нет – понятия не имею. Ошивается в «Белой лошади», это в Ист-Хэме. Фанат «Хэммеров», судя по всему.

– Это еще не самое страшное. – Барклай говорил шепотом, поскольку только что уложил ребенка, у которого резались зубки. – Ведь мог бы гонять и за «Челси».

– Не вздумай скрывать, что ты прошел армию, – напомнил ему Страйк, опускаясь в кресло и закидывая ногу на удобный квадратный пуф. – У тебя стройбат на лбу написан.

– Не вопрос, – отозвался Барклай. – Прикинусь типа дурачком, который не втыкает, куда вписался. Левацкие группировки всегда на такую хрень ведутся. Вот и пускай возьмут меня под крыло.

Ухмыльнувшись, Страйк достал из кармана сигареты. Если на первых порах его и одолевали сомнения, то теперь он склонялся к тому, что сделал правильный выбор, когда привлек к работе Барклая.

– Лады, только не гони лошадей, пока я не дам отмашку. Скорее всего, обозначусь в воскресенье.

Не успел он положить трубку, как Лорелея принесла ему бокал красного вина.

– Помочь там? – спросил Страйк, не шелохнувшись.

– Не надо, отдыхай. Почти все готово, – с улыбкой ответила она.

Ему нравился ее фартук в стиле пятидесятых годов.

Когда она поспешила обратно на кухню, он зажег сигарету – как всегда, «Бенсон энд Хеджес». Лорелея сама не курила, но привычке Страйка не противилась, тем более что он не отказывался от купленной специально для него аляповатой пепельницы с танцующими пудельками.

С каждой затяжкой он все отчетливее ощущал зависть к Барклаю, которому предстояло войти в доверие к Найту и его отморозкам-левакам. В бытность свою офицером военной полиции Страйк не знал себе равных в подобных делах. Ему вспомнился случай в Германии, когда четверо солдат стали проявлять нездоровый интерес к одной местной группировке крайне правого толка. Страйк добился их расположения, уверив, что разделяет идею белого этно-националистического сверхгосударства, и проник на их сходку, которая, к удовлетворению детектива, обернулась четырьмя арестами и приговором трибунала.

В приятном ожидании пад-тая и других плотских удовольствий он включил телевизор и немного посмотрел новости по Четвертому каналу, то прихлебывая вино, то затягиваясь сигаретой, и в кои-то веки позволил себе редкое (хотя для многих его коллег совершенно привычное) удовольствие: расслабленный и беззаботный вечер пятницы.

Страйк и Лорелея познакомились на дне рождения Эрика Уордла. В тот вечер не обошлось без эксцессов, поскольку среди приглашенных была Коко, которую Страйк не видел с тех пор, как отшил ее по телефону. Коко, разумеется, напилась; около часа ночи, когда он и Лорелея ворковали на диване, она, чинно прошагав по комнате, выплеснула на них бокал вина и была такова. О том, что Коко и Лорелея – давние подруги, Страйк узнал только утром, когда проснулся в одной постели с Лорелеей. Детектив умыл руки, предоставив разбираться с этой ситуацией своей новой пассии. А та, по-видимому, сочла, что, порвав с Коко, совершила более чем равноценный обмен.

– Как только тебе это удается? – спросил сыщика при встрече Уордл, не веря своим ушам. – Хотел бы я, черт возьми, знать твой…

Страйк вздернул тяжелые брови, и Уордл прикусил язык, чтобы не показаться льстецом.

– Какие могут быть секреты? – сказал Страйк. – Я же не виноват, что некоторым женщинам нравятся одноногие толстяки с лобковыми волосами на башке и сломанными носами.

– Да уж, если кто и виноват, что такие дамочки все еще разгуливают по улицам, так это наши психиатры, – подхватил Уордл, и Страйк рассмеялся.

Ее и в самом деле звали Лорелеей – впрочем, нарекли ее так не в честь легендарной русалки Рейна, а в честь героини Мерилин Монро из фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», который обожала ее мать. На улице мужчины оборачивались ей вслед, но у Страйка она, в отличие от Шарлотты, не вызывала ни страстного желания, ни жгучей боли. А почему – он и сам не знал: то ли оттого, что Шарлотта до предела обостряла все его чувства, то ли оттого, что Лорелее просто-напросто не хватало какой-то магии. В самом деле, ни Страйк, ни Лорелея ни разу не произнесли: «Я тебя люблю». С его стороны это было бы нечестно: да, соблазнительная, да, веселая, ну и что? Ему удобно было считать, что и Лорелея относится к нему сходным образом. В тот вечер, когда Страйк в полутемной гостиной Уордла решил поболтать с незнакомой девушкой, предварительно изучив ее со всех сторон, у той недавно закончились пятилетние, почти супружеские отношения. Сперва ему хотелось верить, будто она, по ее собственным словам, счастлива, что теперь никто не будет посягать на ее свободу и личное пространство, но в последнее время он улавливал легкое недовольство, подобное дождевым каплям перед грозой, когда сообщал, что на выходных опять будет работать. Впрочем, в ответ на его прямые вопросы она твердила обратное: «конечно, конечно», «о чем разговор», «нужно – значит нужно»…

В самом начале их романа Страйк без обиняков заявил: работа у него непредсказуемая, с финансами напряженно. Бегать на сторону он не собирается, но если для Лорелеи важны стабильность и уверенность в завтрашнем дне, то лучше ей поискать кого-нибудь другого. Судя по всему, ее устроил такой расклад, но, если бы сейчас, по прошествии десяти месяцев, она переменила свои взгляды, Страйк готов был испариться без лишних слов. Видимо, она это чувствовала, поскольку никогда не спорила. Он ценил это качество, и не только потому, что избегал лишних сложностей. Лорелея ему нравилась, она полностью устраивала его в постели, а он сам, предпочитая не вдаваться в причины и трезво глядя на вещи, сейчас, как никогда, желал сохранить постоянные отношения.

Пад-тай удался как нельзя лучше, беседа текла легко и весело. Не посвящая Лорелею в суть нового расследования, Страйк лишь упомянул, что оно обещает быть и прибыльным, и увлекательным. Они сообща вымыли и убрали посуду, а затем перешли в леденцово-розовую спальню, где со штор смотрели пони и мультяшные девочки в ковбойских шляпах.

Лорелея знала толк в эротическом белье. Этой ночью она выбрала чулочки с черным поясом. У нее был талант – достаточно редкий – разыгрывать эротические сцены, не скатываясь до пародии. Наверное, кто-нибудь другой на месте Страйка, безногого, со сломанным носом, приуныл бы в этом фривольно-вычурном будуаре, но Лорелея так искусно преображалась в Афродиту рядом со своим Гефестом, что Страйк почти забывал о Робин и Мэтью.

В конце-то концов, что за радость сравнивать с кем-то женщину, которая реально тебя хочет, говорил он себе на следующий день, выдыхая табачный дым, когда они сидели – каждый со своей газетой – за столиком кафе под открытым небом и руку его ненавязчиво ласкали безукоризненные женские ноготки. Кто его тянул за язык говорить, что во второй половине дня он будет занят? То есть у него действительно был план забросить подслушивающие устройства в роскошный особняк Чизуэлла, но после этого никто не мешал ему вернуться в ту же спальню, к чулочкам и корсету. Заманчивая перспектива, спору нет. Но что-то у него внутри неумолимо противилось такой затее. Две ночи подряд – это нарушение заведенного порядка, а отсюда один шаг до подлинной близости. Положа руку на сердце, Страйк не мог даже вообразить, что в будущем съедется с какой-нибудь женщиной, чтобы оформить брак и завести детей. Нечто подобное когда-то виделось ему для них с Шарлоттой – в ту пору он приспосабливался к жизни без половины ноги. Взрыв самодельной бомбы на пыльной афганской дороге отшвырнул Страйка от выбранной им судьбы, а затем погрузил в незнакомое тело и незнакомую реальность. Сделанное Шарлотте предложение руки и сердца теперь выглядело в его глазах вопиющим проявлением временного помутнения рассудка в результате ампутации. Ему предстояло заново учиться ходить и – что ничуть не легче – как-то существовать в отрыве от армии. С расстояния длиной в два года он понимал, что тогда просто цеплялся за частицу своего прошлого, поскольку настоящее утекало сквозь пальцы. Свою преданность воинскому долгу он перенес на преданность Шарлотте.

– Верное решение, – не моргнув глазом, сказал его старый приятель Дейв Полворт, когда Страйк сообщил ему о помолвке. – Чтобы не утратить боевые навыки. Правда, и риск сложить голову несколько возрастает, дружище.

Неужели он всерьез полагал, что свадьба не за горами? Неужели всерьез рассчитывал, что Шарлотта согласится на тот образ жизни, какой он сможет ей обеспечить? Неужели после всех перипетий он всерьез надеялся, что искупление возможно для них обоих, коль скоро каждый был изломан по-своему, дико, неприглядно, глубоко? Страйку нынешнему, сидевшему на солнце рядом с Лорелеей, теперь казалось, что где-то с полгода он всем сердцем верил в такие возможности и вместе с тем понимал их иллюзорность, а потому, не загадывая дальше чем на месяц вперед, обнимал по ночам Шарлотту так, словно она – единственная оставшаяся на Земле женщина и разлучить их способен разве что Армагеддон.

– Еще кофе? – негромко предложила Лорелея.

– Да нет, мне пора, – ответил Страйк.

– Когда увидимся? – спросила она, после того как Страйк расплатился с официантом.

– Говорю же: у меня намечается большая работа, – сказал он. – Сориентироваться по времени практически невозможно. Завтра позвоню. Когда образуется свободный вечер, непременно куда-нибудь сходим.

– Ладно, – улыбнулась она и шепнула: – Поцелуй меня.

Страйк не спорил. Лорелея накрыла его рот своими сочными губами, недвусмысленно напомнив о некоторых эпизодах минувшего утра. Потом они отстранились друг от друга, Страйк ухмыльнулся, сказал «счастливо» и оставил ее сидеть с газетой.

Отворив дверь своего особняка на Эбери-стрит, министр культуры не предложил Страйку войти. Наоборот, создалось впечатление, что ему не терпится спровадить детектива как можно скорее. Забрав коробку с жучками, он пробубнил:

– Так, хорошо, я ей все передам. – И уже взялся за дверную ручку, но внезапно задал вопрос в спину посетителю: – Как ее зовут?

– Венеция Холл, – ответил Страйк.

Чизуэлл запер дверь изнутри, и Страйк тяжело зашагал назад, мимо спокойных золотистых таунхаусов, к станции метро, чтобы ехать на Денмарк-стрит. После квартиры Лорелеи офис казался мрачно-голым. Страйк распахнул окно, чтобы впустить в помещение шум Денмарк-стрит. Внизу меломаны, как всегда, тянулись в магазины музыкальных инструментов и лавчонки подержанных грампластинок. Страйк опасался, что эти торговые точки будут сметены грядущей застройкой. Рокот двигателей и пронзительные гудки, обрывки разговоров и стук шагов, гитарные переборы, извлекаемые вероятными покупателями, и отдаленное соло на барабанах какого-то уличного музыканта – все это ласкало слух Страйка и создавало тот фон, под который он мог часами работать за компьютером, чтобы вызнать всю подноготную своих объектов.

Если знаешь, где искать, располагаешь временем и мало-мальски набил руку, то на просторах интернета сумеешь раскопать все необходимое: призрачные экзоскелеты – одни фрагментарные, другие нестерпимо полные – тех судеб, которые выпали на долю их прототипов из плоти и крови. Страйк, усвоив разные приемы и секреты, наловчился вылавливать информацию в темных омутах киберпространства, а зачастую даже самые невинные и доступные социальные сети таили в себе несметные богатства, так что небольшого числа перекрестных ссылок вполне хватало для составления подробных досье, коими их беспечные фигуранты вовсе не планировали делиться со всем миром.

Для начала Страйк зашел в Google Maps, чтобы прочесать тот район, где выросли Джимми и Билли. Стеда-коттедж был, очевидно, слишком мал и незначителен, чтобы заслужить место на карте, зато вблизи пригородного поселка Вулстон отчетливо просматривался Чизуэлл-Хаус. Минут пять Страйк безуспешно разглядывал пятна лесных массивов близ Чизуэлл-Хауса и отметил для себя пару крошечных квадратиков, которые в принципе могли обозначать небольшие дома с участками («закопали… в ложбине, у папиного дома»), а потом возобновил сбор материалов на старшего, более вменяемого из братьев.

На сайте движения ОТПОР, между затяжными дискуссиями на темы капитализма и неолиберализма, нашлось полезное расписание пикетов, где собирался присутствовать или выступать Джимми. Сыщик тут же распечатал этот листок и вложил в соответствующую папку. Затем он прошел по ссылке на сайт Реальной социалистической партии, где жизнь бурлила еще хлеще, чем в ОТПОРе. Нашлась здесь и статья Джимми, призывающая к разгону Израиля – «гнезда апартеида» – и к разгрому «сионистского лобби» – «оплота западного капиталистического истеблишмента». Страйк заметил, что в конце этой статьи Джаспер Чизуэлл упоминается среди представителей «западной политической элиты» как «общеизвестный сионист».

На паре фотографий сайта реал-социалистов Страйк узнал Флик, подругу Джимми, запечатленную в облике брюнетки с развевающимися волосами на марше против ракет «Трайдент» и в облике блондинки с розовым отливом – среди группы поддержки Джимми, выступающего с открытой трибуны на митинге Реальной социалистической партии. По ссылке на учетную запись Флик в «Твиттере» Страйк вышел на ее ленту сообщений – странную мешанину из слащавости и нецензурщины. «Чтоб тебе, сучка, подстилка тори, сгнить от рака жопы» – а ниже видеоклип: расчихавшийся котенок выпадает из корзины. Насколько понимал Страйк, ни Джимми, ни Флик не владели недвижимостью – хоть что-то объединяло его с этой парочкой. Как они добывали средства к существованию, осталось неясным; едва ли гонорары за статейки для крайне левых сайтов достигали невообразимых сумм. Свою убогую конуру на Шарлемонт-роуд Джимми снимал у квартирного хозяина по имени Кацури Кумар; Флик между делом упоминала в социальных сетях, что живет в Хэкни, но адрес ее нигде не значился. Копнув поглубже, Страйк отыскал некоего Джеймса Найта, подходящего возраста, проживавшего ранее лет пять совместно с женщиной по имени Дон Клэнси, а знакомство с ее необыкновенно познавательной, усеянной смайликами страницей в «Фейсбуке» показало, что пара когда-то состояла в законном браке. В свое время Дон владела процветающей парикмахерской в Лондоне, а затем вернулась в родной Манчестер. Старше Джимми на тринадцать лет, она, похоже, была бездетна и не поддерживала контактов с бывшим мужем. Впрочем, Страйк отметил, что в ответ на пост обманутой подруги «все мужики сволочи» Дон написала: «Да, говнюк редкостный, но он хотя бы на тебя не подал в суд! Ай да я (опять же)!»

Это уже было любопытно. Страйк пошарил в судебных архивах и нашел кое-какие ценные сведения. Во-первых, Джимми дважды привлекался к суду за нарушение общественного порядка: сначала во время антикапиталистического марша, затем в связи с акцией против ракет «Трайдент»; впрочем, этого следовало ожидать. А во-вторых – и это куда интереснее, – Джимми значился в черном списке «истцов-сутяжников» на сайте Службы судов и трибуналов Ее Величества. Из-за многократных обращений в суд с необоснованными исками Найту теперь запрещалось «возбуждать гражданско-правовые споры без особого разрешения судебных органов».

На свои (или государственные) средства Джимми оттянулся по полной. В течение последних десяти лет он то и дело подавал в суд на физических лиц и различные организации. И лишь однажды закон принял его сторону: в 2007 году, когда Джимми добился компенсации от «Зэнет индастриз» за нарушение процедуры увольнения. В деле против «Зэнет» Джимми обошелся без адвоката, а потом, вдохновленный, как видно, таким успехом, стал и дальше представлять свои интересы самостоятельно: в тяжбах против владельца автосервиса, двух соседей, журналиста, якобы опорочившего его имя; против двух офицеров Центрального полицейского управления, превысивших, с его слов, свои полномочия; против еще двух работодателей, а под занавес – против бывшей жены, которая позволила себе рукоприкладство, вследствие чего он лишился обеих серег. Как показывал опыт Страйка, от услуг адвоката отказываются две категории граждан: либо психически неуравновешенные, либо самонадеянные до такой степени, что сближаются с первыми. История сутяжничества Джимми выдавала его алчность и беспринципность, а также сметливость, не отягощенную большим умом. Чтобы выведать чужие тайны, полезно сыграть на человеческих слабостях. Страйк взял на заметку имена всех, кого пытался засудить Джимми, а также зафиксировал нынешний адрес его бывшей супруги.

Ближе к полуночи Страйк, пошатываясь от недосыпа, поднялся к себе в квартиру, а в воскресенье встал пораньше, переключил свое внимание на Герайнта Уинна и до сумерек просидел за компьютером, опять же не напрасно: на стол легла новая картонная папка с надписью «Чизуэлл», толстая от множества распечаток со всевозможными, не раз проверенными сведениями о двух шантажистах, которые преследовали Чизуэлла.

Потянувшись и зевнув, Страйк только сейчас прислушался к уличному шуму. Музыкальные магазины уже закрылись, барабанный бой прекратился, но на Черинг-Кросс-роуд не умолкал грохот и свист городского транспорта. Страйк с усилием поднялся, опираясь на рабочий стол, – единственная щиколотка затекла от многочасового сидения в компьютерном кресле, выглянул из распахнутого окна приемной и увидел распростертое над крышами мандариновое небо.

В этот воскресный вечер, два часа спустя, Англии предстояла встреча с Италией в четвертьфинале чемпионата Европы по футболу в Киеве. Страйк, который не особенно себе потакал, все же решил подписаться на платный канал «Скай», чтобы смотреть футбол. В его каморку над офисом помещался только маленький портативный телевизор – пусть не идеальный для просмотра такого важного матча, но позволяющий не мчаться прямо сейчас в паб: назавтра с раннего утра опять предстояла слежка за Ловкачом – безрадостная перспектива.

Он посмотрел на часы. Времени до начала матча оставалось ровно столько, чтобы дойти до китайского ресторана и взять там еду навынос, но нужно было еще сделать два звонка, Барклаю и Робин, – дать инструкции на следующий день. Не успел он взяться за свой мобильный, как музыкальный сигнал известил, что пришло письмо по электронной почте.

В теме сообщения читалось: «Дети, пропавшие в Оксфордшире». Страйк, опустив на письменный стол мобильник и ключи, вернулся к компьютеру и открыл почту.