Они вновь прошли из зала, где стены сплошь увешаны шедеврами, украденными из величайших музеев мира, обратно в генсековский кабинет. Андропов выложил на сверкавшую лаком столешницу кумачовую папку. При этом Казарин заметил справа от генсека большую красную кнопку закрытую прозрачным пластиковым колпачком, чтобы Андропов случайно не нажал ее локтем. Вот и верь слухам, что кнопка эта расположена в специальном «ядерном чемоданчике»!

— Должен заметить, что ваш эксперт-криминалист Лунц — золотой человек! Берегите его, — заявил Андропов Артему.

Дальнейший рассказ генсека сводился к следующему. Цезарь Маркович Лунц произвел настоящий фурор на научной конференции, куда его пригласили из Академии наук. Генетика хотя уже не считалась «продажной девкой империализма», но по-прежнему воспринималась как некая экзотика. На конференции энтузиасты из числа молодых ученых с пеной у рта убеждали старших коллег, что генная «дактилоскопия» в ближайшем будущем произведет революцию не только в криминалистике, но и во многих других областях жизни. Особенно горячие головы даже утверждали, что с помощью генетики можно будет воскресить самого вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина… Но, естественно, скромного гостя из Светлопутинска все же больше интересовала именно криминалистика. Задав несколько вопросов относительно возможности в ближайшее время исследовать в нашей стране сперму на ДНК и получив обнадеживающий ответ, что практически это можно сделать хоть сейчас, Лунц мертвой хваткой вцепился в ученых и решил не выпускать их из аудитории до тех пор, пока не вынудит согласиться провести необходимое ему исследование.

Доктор Рыскин отговаривался тем, что опасается скомпрометировать метод, впервые проводя исследования по столь запутанному делу обстоятельства которого изложил ему Лунц. А вот его младший коллега, кандидат биологических наук Иванов, напротив, проявил заинтересованность. И Лунцу удалось убедить его взяться за производство первой в СССР генно-идентификационной экспертизы. Ученого не смутило даже то, что биоматериала для исследования толком не осталось, так как его почти весь израсходовали для проведения предыдущих бесполезных экспертиз. Иванов обещал что-нибудь придумать.

Через несколько дней он позвонил Лунцу по телефону в гостиницу «Советская», где тот остановился, и сообщил: сперма, изъятая из влагалища школьницы Лены Плотниковой, однозначно принадлежит Петру Занюхину!

Сказать, что Лунц был на седьмом небе от счастья, услышав такие сногсшибательные вести, значило сильно покривить душой. Скорее он был не на шутку озабочен вопросом: почему при обычной биологической экспертизе причастность Занюхина к изнасилованию девочки категорически исключалась? Это была, казалось, неразрешимая энигма.

Однако, видно, не просто так человек с плебейской фамилией «Иванов» смог стать одним из самых передовых ученых Советского Союза. У него был заготовлен ответ и на этот сложнейший вопрос.

Оказалось, что флора спермы Занюхина в силу неких болезненных расстройств обладает свойствами, искажающими картину групповой принадлежности Петра. То есть группа крови «по сперме» у него одна, а «по крови» — совершенно другая! Иванов назвал этот феномен «парадоксальным выделительством» («А Лунц, видимо — «эффектом стрекозы», — вспомнил Казарин давешний странный разговор со старичком-экспертом). Это была победа!

— Поздравляю вас, товарищ Казарин, и всю возглавляемую вами следственную группу от лица советской власти! — торжественно-тускло провозгласил Андропов, часто заглядывая в алую папку. — Благодаря вашей работе и работе ваших коллег советской науке удалось совершить настоящий прорыв! Впервые в нашей стране проведена не просто генетическая, а молекулярно-генетическая идентификационная экспертиза! Исследовано исчезающе малое количество биоматериала — буквально несколько молекул, — и при этом достигнут положительный результат!

— Благодарю вас, Юрий Владимирович, но почему же вы вызвали меня сюда? — не утерпел Артем. — Неужели только из-за научного открытия, пусть и выдающегося? К тому же заслуга всецело принадлежит не мне, а Лунцу…

— Видите ли, товарищ Казарин, — задумчиво проговорил генсек. — Данное открытие очень важно для нас именно сейчас. Вы, конечно, в курсе, что вся информация по преступлениям на сексуальной почве на территории СССР строжайше засекречена. Но я имею полномочия раскрыть вам хотя бы ее часть. В лесных массивах Ростовской области и других регионов нашей страны начиная с 1978 года находят непростые трупы. Девочки, мальчики, молодые женщины… Их тела хранят следы противоестественного насилия, невероятных по жестокости пыток и даже каннибализма. «Советский Джек-потрошитель», или, как говорят на Украине, «злыдень писюкатый», пока остается неуловим… Но я более чем убежден, что с открытием феномена… как там его… — Андропов заглянул поверх очков в папку-«выручалку». — Ах да, «парадоксального выделительства»… Я уверен, что нам удастся изловить гадину! Ведь только теперь становится понятным, что маньяк неуловим потому, что также является «парадоксальным выделителем». Наверняка он — среди тех, кого уже задерживала милиция по подозрению в убийствах, но после проведения судебно-медицинской экспертизы отпускала. А вас я вызвал потому, что именно вам, как мне кажется, удалось наиболее глубоко проникнуть в тайны подсознания нелюдя. Я изучал материалы дела Лены Плотниковой и вижу, что на этого, как его там… Занюхина удалось выйти только благодаря вашим усилиям.

Артем вздрогнул: на мгновение ему показалось, что прозорливый «ловец душ» знает обо всех его жутких и непонятных видениях. Но Андропов продолжал рассуждать о другом — о том, что его, по-видимому, больше всего интересовало:

— Если ранее преступления на половой почве были характерны для загнивающего Запада, то в последнее время они все чаще стали происходить и в Советском Союзе. Долг партии и правительства — максимально оперативно пресекать деятельность таких преступников! Мы никому не позволим калечить и убивать наших женщин и детей. Они нам для другого потребны…

— Для чего? — осмелился спросить Казарин.

— Советские люди должны производить на свет новых советских людей, которые будут бороться за дело коммунизма до полной и окончательной его победы во всем мире! — убежденно заявил генсек.

— Людей, которые рисуют говном на стенах сортиров… — еле слышно проговорил Артем.

— Простите, что? — удивленно переспросил Андропов.

— Ничего, это я так, о своем… — отвечал Казарин.

— Наступают мутные времена… — вдруг задумчиво протянул «жандарм в смокинге».

— Смутные? — переспросил Артем.

— Нет, именно мутные\ — твердо поправил генсек. — Великий корабль с надписью «СССР» на борту дал течь. В трюме орудуют крысы, которые изгрызли в труху переборки некогда могучего остова и того гляди доберутся до обшивки судна, а тогда — всему конец! Вас только что провели мимо Царь-пушки. Знаете ли вы, что еще недавно в нее засовывали туловищем проституток, которых завозили сюда целыми автобусами, оголяли им зады и совершали групповые половые акты? Давно пора дать пинка под жопу этой разложившейся брежневской гопе! — зло заключил Андропов и вдруг продолжил уже совсем другим тоном, задумчиво и грустно: — «Время человеческой жизни — миг. Ее сущность — вечное течение. Ощущение смутно, строение всего тела бренно. Душа неустойчива, судьба загадочна, слава недостоверна. Одним словом, всё относящееся к телу подобно потоку, относящееся к душе — сновидению и дыму. Жизнь — борьба и странствие по чужбине, посмертная слава — забвение». Знаете, кому принадлежат эти удивительные строки?

Артем отрицательно покачал головой.

— Это величайший мыслитель древности — Марк Аврелий! — пояснил генсек. — Между прочим, любимый философ Льва Толстого… Печальные, горькие строки. И вместе с тем — какая ирония! Ведь в свободное от философии время Марк Аврелий был императором великого Рима! И этот совсем не героический властитель находил в себе силы прогнать вселенский сплин — и раз за разом латал трещавшую по швам империю, одерживая блистательные победы над варварами и усмиряя мятежные провинции огнем и мечом!

Андропов замолчал, глубоко задумавшись о чем-то своем. И Казарин понял, что он ощущает себя таким же «не героическим» императором, красным цезарем, на которого судьба возложила тяжкую ношу — управлять неуклюжим, разваливающимся на куски кораблем Великой Советской империи. И еще — он понял, что Андропову осталось жить совсем недолго, и тот об этом знает.

Провидец-генсек, словно читая мысли Артема, задумчиво продекламировал:

— Чьи это стихи? — спросил Андропова Казарин.

Но генсек не ответил, и Артем догадался — его, Андропова, стихи.

— «Иные поколенья на земле несут все дальше жизни эстафету», — с нажимом повторил Юрий Владимирович Андропов, философ, поэт, «жандарм в смокинге» и страшный сон советских диссидентов. — И мы не позволим никаким извергам прореживать стройные ряды этих поколений, восходящих к светлым далям коммунизма!

Казарин вдруг поморщился и нащупал языком дырку в коренном зубе, оставшуюся на месте пломбы, которую час назад не слишком деликатно выковырнули при досмотре андроповские шестерки. Чем-то она им не понравилась, будто дупло, которое она запечатывала, было столь велико, что Артем мог спрятать в нем наган и устроить покушение на жизнь генсека. Теперь зуб напомнил о себе тупой дергающей болью.

— Угу… — не утерпел Казарин. — Конечно. Не позволим. Мы их сами проредим. Как в тридцать седьмом году…

Он всегда недолюбливал людей, чья рука так или иначе касалась окровавленной рукояти «карающего меча революции» — ЧК, ГПУ, КГБ. Вот и теперь обида за невинно осужденного отца прорвалась наружу — в самый неподходящий момент, какой только можно было придумать. Бывший шеф КГБ, а ныне — глава Советского государства Юрий Владимирович Андропов мог стереть его, Казарина, в лагерную пыль одним движением брови — легче, чем отпустить темнокожую массажистку, подаренную ему африканским «социалистическим» князьком взамен на братскую интернациональную помощь детским питанием и «калашами».

Но генсек вместо этого деревянно улыбнулся и сказал:

— Хотите анекдот? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Что будет, если Андропов возьмет пример с Ежова? Ежоповщина!

Помолчали.

— А может, хер с ним, со всем?! — неожиданно выругался генсек — И с Марком Аврелием, и с остальным…

Андропов страдальчески скривился, откинул бледной немощной дланью колпак, закрывавший красную кнопку — тот оказался даже не прикручен к столешнице, как полагал Артем. И неожиданно врезал сухоньким кулачком по алому грибку.

Казарин съежился в кресле, зажмурив глаза. И тут же перед его взором встала апокалипсическая картина рушащихся в бездну небоскребов и медленно встающего над ними атомного гриба — гигантского двойника маленького красного грибочка, выросшего на столе генсека. И несущего гибель всему живому. Как в том видении…

Тихонько хлопнувшая дверь заставила Артема поднять веки. В кабинет неслышно вплыла горничная в мундире майора госбезопасности и отработанным движением водрузила перед генсеком дымящуюся чашку с кофе. На Артема служивая бабенка даже не взглянула, будто его и не существовало, из чего он вполне логично заключил, что ему ароматный бразильский напиток не положен по чину. Как говорится — народ и партия едины, но вещи разные едим мы. Вот тебе и раз. А он уже мысленно попрощался с Америкой и приготовился к тому, что ракеты Буша, отправленные американским президентом за несколько минут до гибели в ответ на агрессию «Империи зла», обрушатся на его, Артемову, ни в чем не повинную голову… Марк Аврелий, значится? Кажется, этот император-философ умер от язвы желудка. Но вот у Артема живой (пока еще) пример того, как человек, окруженный со всех сторон болью, поневоле становится философом.

Генсек отхлебнул ароматного напитка, скривился — горячо. По его страдальческому лицу было видно, что ему не дает покоя какая-то мысль.

— А может, так и надо? — тихо, словно про себя, продолжил он. — Может, народ должен пройти через горнило перемен и увидеть звериный оскал капитализма, чтобы на своей шкуре понять преимущества тоталитарной системы и добровольно запроситься обратно за «колючку» и вышки?.. Да нет, ерунда какая-то…

Казарину на секунду показалось, что генсек сейчас завопит, широко раскрыв рот, как понтифик со страшной картины, от ужаса за весь советский народ. Но тот лишь вздохнул и достал из своего стола еще одну папку — на этот раз серую, жухлую от времени, как листы ветхого гербария.

— О вашей обиде на органы мне известно, — мягко проговорил он. — Надеюсь, вот эти документы изменят ваше к нам отношение.

Артем взял папку из бледных дланей генсека и прочел ниже выцветших печатей с грифами «Секретно» и «Хранить вечно»:

«Дело № 47548 по обвинению гр. Казарина Сергея Ивановича…»

— Это уголовное дело вашего отца, товарищ Казарин, — печально сказал Андропов.