Часы и дни проходили в бесплодных попытках нащупать ускользающее дно под ногами. Единственная версия следствия лопнула как мыльный пузырь, невинно арестованный человек был выпущен на все четыре стороны, а Артем бегал, суетился, пытаясь построить хоть какое-то новое здание взамен железобетонной башни, рассыпавшейся в прах от слабого дуновения свежего ветра истины. Ничего не клеилось.

Не зная, с чего начать, Казарин вновь с головой бултыхнулся в омут разного рода сомнительной литературы — от психоанализа до оккультизма. Отныне он не брезговал даже старинными книгами по оккультным учениям, которые удалось найти в «редком» фонде областной библиотеки, в разделе религии, мифов и устного народного творчества.

На базе этих зыбких знаний он самостоятельно, без привлечения специалистов в области психологии и судебной психиатрии, попытался создать психологический портрет предполагаемого убийцы, чтобы на его основе сформулировать «Modus operandi», как в юридической науке принято именовать образ действия преступника — его привычек, поведения, манер, способа выполнения тех или иных действий, которые могут помочь напасть на его след. Выходило интересно.

Речь предполагаемого преступника, скорее всего, не насыщена эмоциями. Если здоровый человек, описывая прошедшие события, то и дело срывается на рассказ в настоящем времени, как бы переживая все заново, то психопат рассказывает обо всем в прошедшем времени. Любое повествование — даже отчет о совершенных злодеяниях — ведется им лишь с точки зрения причинно-следственных связей.

Помимо времени, в которое поставлены глаголы, маньяк может часто употреблять подчинительные союзы типа «потому что», «поскольку», «таким образом». Так он пытается найти для себя «рациональное» объяснение собственному иррациональному поведению.

В то время как большинство людей стремится к удовлетворению более высоких уровней потребностей, уделяя много внимания проблемам семьи, духовности, чувству собственного достоинства, внимание психопатов заострено на удовлетворении основных потребностей — в еде, питье, сексуальных удовольствиях. Исследователи подсчитали, что они используют слова, связанные с удовлетворением естественных нужд, вдвое чаще, чем здоровые люди. «Психопаты много говорили о том, что они ели в день убийства», — писал один исследователь. Весь вопрос в том, чтобы вычленить из потока речи эти «слова-предатели». Подсознание втайне от самого серийного убийцы структурирует его речь и может демаскировать даже те слова, что призваны скрыть истинные намерения.

Также психопата преследуют обсессии — навязчивые душевные состояния (мысли, чувства, волевые акты). Например, мысль о том, что проглочена булавка или насекомое — хотя больной ясно осознает, что этого в реальности не было. Преследуют дегенерата навязчивые фобии о возможном заражении болезнью, о прикосновении к чему-либо нечистому, требующему тщательного мытья рук (и тогда он моет их до того, что сдирает с них всю кожу). Или опасение, что в отправленном им письме содержится какое-нибудь неприличное выражение. Возникают гадкие, отвратительные мысли при взгляде на покойника, портреты умерших. Случается, что больной переходит с правой стороны улицы на левую — по надуманной примете, что, если он не сделает этого, умрут его отец или мать. От всех этих навязчивых мыслей он избавиться не в состоянии. Порой для того, чтобы просто отойти ко сну, псих вынужден выполнять десятки сложнейших ритуалов, без которых лечь спать для него совершенно невозможно. Если присмотреться к патологической личности внимательно, можно заметить, как он проделывает все эти трюки.

Однако маньяки на редкость хитры и хорошо умеют не только скрывать свои мании, но и манипулировать окружающими ради удовлетворения собственных амбиций. Потратив два-три часа на общение с психопатом, у вас может возникнуть чувство, как если бы вас загипнотизировали.

Наконец, сексуальные убийцы глубоко эгоистичны, им абсолютно не свойственно сочувствие. Говоря простым языком, у них нет совести.

Большое место в книгах, которые изучал Артем, уделялось описанию демонических черт, якобы присущих подобным индивидуумам. Олицетворенное зло — словно в творчестве некоторых «упаднических», как принято было говорить в советском литературоведении, поэтов. Интеллект составляет единственную сильную сторону духовного мира маньяка, посредством которого он разрешает для себя даже такие жизненные вопросы, которые малодоступны умственному анализу и обычно решаются у нормальных людей при участии чувств как более тонкого орудия. Нравственность, долг, совесть — все это для маньяка ничего не означающие слова.

Основные черты демонических натур — многоречивость, склонность к спору, к софизмам и диалектике, сухая логика и умственный формализм, пытающийся стать выше чувств, совести и такта. Все это вполне предсказуемо перетекает в стремление вытеснить логику фактов, заменить ее логикой умственных настроений.

Впрочем, утверждать, что у патологических личностей полностью отсутствуют чувства, было бы неверно. На первом плане у них всегда стоит сильно развитое чувство гнева. Оно становится неустранимой, постоянно тлеющей чертой характера, которая накладывает роковую печать на все душевное состояние.

Высшие чувства — доброта, любовь, надежда на лучшее будущее, вера в людей и добро — не развиты. От этого дегенераты пессимистичны, недоверчивы, сухи. Такой нравственный дальтонизм ведет их к роковым последствиям. Он усиливает в них личные чувства, гордость, самомнение, что приводит к переоценке собственной личности, неуважению и презрению к людям. Гордость у дегенератов является такой же глубинной чертой характера, как и гнев. При таких болезненных чертах характера сосуществование с людьми в семье и обществе является делом нелегким: всякое возражение дегенерату представляется нападением на него, а всякое несогласие — обидой и оскорблением.

Патологические личности отделяются от людей и пребывают в холодном, ими же самими созданном заточении. Для дегенератов непонятно идеальное, общественное, а понятно только личное. Тем самым дегенераты лишены общественного стыда и нравственных корректив жизни. Благодаря этим основным чертам характера жизнь их, начиная с юного возраста, направляется к падению и краху…

Оставалась самая малость: разыскать личность, обладающую всеми этими качествами. Многие из которых Артем, между прочим, обнаружил в процессе изучения мудреных книжек и у себя.

Однажды вечером в кабинет Казарина заглянул Лунц. Из кармана его тщательно отутюженного, как всегда, пиджака торчал свежий номер журнала «Наука и жизнь».

— Что, молодой человек, совсем приуныли?

Цезарь Маркович по неистребимой интеллигентской привычке всегда обращался к коллегам только на «вы» и даже начальника областного УВД величал «молодым человеком», хотя между ними была не такая уж существенная разница в возрасте. Артем в ответ лишь развел руками — сами, мол, видите, слишком мало в последнее время поводов для радости и веселья. Единственный подозреваемый, в вине которого Казарин был свято убежден, оказался совсем не тем, кем его считали. Других кандидатов в убийцы Лены Плотниковой в поле зрения не наблюдается. Полный тупик. Все это Лунц знал не хуже самого Артема.

— Для крайней степени уныния латиняне даже придумали специальное слово — «ацедия», — скрипучим голосом проговорил Цезарь Маркович. — Полное разочарование в жизни стало в Римской империи времен ее упадка чем-то вроде эпидемии, от которой спасла социум лишь новая этика, предложенная христианством. Согласно христианской традиции, уныние — тяжкий грех. Не надо грешить, молодой человек. И будьте осторожны — ацедия смертельно опасна для ее носителя…

— Мне уже все равно… — устало вздохнул Артем.

— Типичный пример ацедии как следствия ситуации несоответствия желаний имеющимся возможностям, — пробормотал Лунц и неожиданно сменил тему: — Молодой человек, а вы помните басню Ивана Крылова «Стрекоза и муравей»?

— Это где «попрыгунья Стрекоза лето красное пропела»? — вяло удивился Артем.

— Именно, — кивнул Лунц. — А знаете ли вы, что за насекомое на самом деле баснописец называл стрекозой?

— Стрекозу и называл! Кого же еще?! — раздраженно буркнул Казарин, хотя перед его внутренним взором почему-то живо замаячила бабочка «Мертвая голова».

Лунц расплылся в улыбке — еще бы, ведь он, энтомолог-любитель, оседлал любимого конька:

— Знаменитая басня, как известно, и начинается с этих самых слов: «Попрыгунья Стрекоза лето красное пропела…» Однако стрекозы ни прыгать не умеют, ни звуков никаких не издают. Все дело в том, что в стародавние времена термин «стрекоза» служил обобщенным названием насекомых, как сейчас — слово «букашка». В том числе и кузнечиков. Вот они и прыгать умеют отлично, и поют — заслушаешься, и цикл жизни у них полностью соответствует изложенной Крыловым фабуле. «Попрыгунья Стрекоза» на самом деле — кузнечик!

— Весьма занимательно, — безразлично зевнул Артем. — От этой истории мое уныние должно улетучиться, а ацедия — рассосаться, словно мелкий рубец на заднице.

— Жаль, что вы не поняли мою метафору, Артем, — покачал головой Лунц. — Впрочем, перейдем к делу.

С этими словами старик вытащил из кармана «Науку и жизнь».

— Вот здесь, в декабрьском номере, опубликована статья доктора биологических наук Рыскина под названием «Генная дактилоскопия»… Вряд ли вы слышали про академика Трофима Лысенко. А в свое время одиозная была личность. Предлагал поить коров какао, чтобы повысить надои, а генетику обзывал «продажной девкой империализма». Немало загубленных научных карьер да и жизней людей на его счету… Ну да ладно. Сейчас иные времена, и о важности генетики пишут в СССР уже вполне свободно.

Казарин безразлично пролистал толстый журнал и отложил в сторону. Видя, что читать он явно не собирается, Лунц снизошел до объяснений:

— В статье рассказывается о новом методе идентификации людей на базе фундаментальных исследований генома человека. Британские ученые разработали специальную технологию, позволяющую выявлять индивидуальный «рисунок» ДНК и сравнивать такие «рисунки» у разных людей. Они проявляются на рентгеновской пленке в виде нескольких десятков темных полос. Вот тут, в журнале, есть фото. А впрочем, ладно, господь с ними, с фото, я вижу, вам не до того…

Артем откровенно скучал — ему не было ровным счетом никакого дела до генетики, ДНК и прочих премудростей, и он даже толком не вслушивался в слова Лунца, чтобы понять, куда тот клонит. Но старик не отставал:

— Прошу вас, Артем, уяснить для себя главное. Уверяю, это не отнимет у вас много времени… Так о чем я? Ах да, полосы. У двух людей, не состоящих в кровном родстве, число и расположение полос существенно различаются. У кровных родственников они имеют большое сходство. А у однояйцевых близнецов полосы и вовсе идентичны! Вероятность случайного совпадения этих рисунков для людей, не являющихся родственниками, — один шанс из ста миллиардов!

— Вы думаете, у Занюхина есть брат-близнец? — с сомнением почесал репу Артем.

Такой расклад ему в голову не приходил.

— Да ничего я не думаю! — отрезал Лунц. — Просто это последняя из известных мне возможностей доказать вину этого вашего нелюдя!

— Но мы же уже выпустили его на свободу — снова с сомнением промолвил Казарин. — Он уже черт знает где. Ищи ветра в поле… Да и задержать его снова у меня нет никаких законных оснований.

— Ну и пусть себе покамест пропадает в неведомых нетях, — отмахнулся старик. — Он нам на данном этапе и не нужен. Я имею привычку сохранять все исследованные биоматериалы — даже те, которые в ходе следствия списываются за ненадобностью. Весьма полезная привычка, молодой человек! Сегодня утром я позвонил в Москву, в Институт молекулярной биологии Академии наук СССР, и умолял организовать мне встречу с учеными. И представьте себе, мне дико повезло! Оказывается, на этой неделе в Бюро Главной судмедэкспертизы состоится научная конференция, в которой примет участие сотрудник вышеуказанного института. Тот самый доктор биологических наук Рыскин! И руководство института было столь любезно, что пригласило меня поучаствовать в этой конференции! Там я надеюсь найти общий язык с доктором Рыскиным и уговорить его нам помочь.

— Делайте что хотите. Мне все равно, — устало произнес Артем и уткнулся в свои книжки, давая понять, что аудиенция на этом окончена.

— Я очень надеюсь, что «эффект стрекозы» сработает, — непонятно сказал напоследок Лунц и, сунув в карман «Науку и жизнь», вышел из кабинета.

А Казарин вновь с головой погрузился в волшебный мир психопатов, демонических личностей, черных месс и магических пентаграмм для вызова в этот мир разного рода чудовищ. Признаться, эти старые как мир темы увлекли его гораздо сильнее, чем рассуждения старика-эксперта о тайнах ДНК и новейших достижениях генетики.

Совсем уже в ночи позвонил Стрижак. Но сказать подполковнику было нечего, и все вылилось в ничего не значащий треп.

— Кстати, а что с тем египетским перстнем, который из краеведческого музея попятили? Разыскали вора твои архаровцы? — вдруг почему-то вспомнил Артем историю, которая, казалось, произошла тысячу лет назад.

— Ни хрена мы не разыскали, — заметно помрачнел подполковник. — А тебе зачем?

— Сопереживаю твоим успехам по службе! — буркнул Казарин и повесил трубку, подумав, что своих-то у него все равно кот наплакал и дело об убийстве Лены Плотниковой давно пора оформлять как «висяк».

Еще через несколько дней на пороге казаринского кабинета выросли две крепкие фигуры в штатском. Артема удивили не столько они сами, сколько то, что за их спинами маячила тушка нового прокурора области. Невысокий и пузатенький, он поначалу казался лишь неудачной пародией на монументальную тушу Сидора Карповича. Но в нескольких стычках с кликой покойного прокурора Вислогузова он быстро показал себя отличным профессионалом и закаленным аппаратным борцом. Чтобы этот человек сам снизошел до визита к следователю, пусть и важняку, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее.

— Казарин, за тобой товарищи из Москвы, — строго проговорил прокурор.

— Собирайтесь, у нас очень мало времени, — властно приказал один из людей в черном, поправляя подмышечную кобуру, которая явственно оттопыривала черную ткань пиджака.