Глава 5
Многочисленные примеры угрозы подтверждения стереотипа

Когда Тед Макдугал, белокожий студент престижного университета, пришел на первую встречу своей группы по афроамериканской политологии, он понял, что считает. В группе было сорок пять студентов: еще один, кроме него, белый, несколько азиатов, а все остальные оказались чернокожими. Тед мало знал об афроамериканской истории. Он записался в группу, чтобы расширить свой кругозор. Но, заняв свое место, он почувствовал, что над его головой, как в комиксе, повисло странное белое облако: что этот белый студент делает в группе по афроамериканской политологии?

Занятие началось с истории. Оно концентрировалось на роли насилия в поддержании политического господства белых на юге США после Гражданской войны. В презентацию добавили фотографии порки людей. Профессор подталкивал студентов к тому, чтобы они почувствовали себя на месте людей, переживших трагедию. Обсуждение оживилось. Тед заметил, что чернокожие студенты начали говорить: «мы». Он знал, что не входит в это понятие. Затем в обсуждении появился термин «белые люди»: «белые люди стараются избегать этой страницы истории, белые люди не ходят брать ответственность за свои преступления». Он почувствовал себя неуютно. Он сказал мне об этом несколько недель спустя, в ходе интервью в рамках исследования в кафе книжного магазина на территории университета: он часто беспокоился о том, чтобы проявить себя в учебе в этом университете. Но он знал, что на этой паре по афроамериканской политольгии он должен проявить себя иным образом: как хороший человек, как союзник дела, как не расистски настроенный человек белой расы.

В классе он чувствовал эту многозадачность. Он принимал участие в лекциях и обсуждениях, но он также беспокоился, что, возможно, его заявления, даже его мысли, подтвердили бы подозрение по его поводу. Он сдерживал свои комментарии на уровне «верхушки айсберга», пытаясь быть безобидным – например, говоря вслух в классе, что ему очень понравился лидер гражданских прав Байярд Растин, оставив при себе собственную неосведомленность о том, какую именно роль Рустин сыграл в движении за гражданские права. Он был слишком сдержан, чтобы искать ответы на свои вопросы. Он заметил то же самое в другом белокожем студенте в классе. В основном никто из них не говорил. К концу первого дня, когда профессор обошел комнату и попросил студентов назвать имена и факультет, он едва их выговорил. Он выжал из себя скорее «Хед», чем «Тед». Он весь вжался в стул.

К моменту нашего интервью проходившего в середине квартала, дела не стали намного лучше. Я спросил, мешает ли его напряжение обучению. Он сказал, что, по его мнению, очень мешает. Он описал, как читал главу классического «Черного Метрополиса» Сент-Клер Дрейка и Горация Кейтона в своей комнате. В главе проанализировано, как растущее население чернокожих повлияло на политику города Чикаго в середине двадцатого века. Тед сказал, что он не был уверен, что правильно понял материал. Возможно, на него влияли предрассудки. Возможно, его мышление было неосознанно заражено стереотипами или просто наивностью. Даже когда он был один в своей комнате в общежитии, его мысли был подавлены, беспокойны.

Тем не менее он считал курс положительным для чернокожих студентов. «Он дает им шанс показать, насколько они умны», – сказал Тед. В большинстве классов в его школе, черные были в меньшинстве, часто очень крошечном. На тех занятиях они могли чувствовать то, что он чувствовал во время курса. Частично поэтому он остался. Поменять положение – честная игра, но, вероятнее всего, он что-то увидел. Он смог увидеть, как обстановка повлияла на его сообразительность. Давление, которое он чувствовал, приводило его мысли к безопасной, безобидной, поверхностной верхушке айсберга. У него не было ни минуты естественного участия в материале курса. Еще он рассмотрел, что черные студенты, чей опыт и количество позволили им доминировать на паре по политологии, были раскованы, энергично вовлечены и склонны говорить впечатляющие вещи.

Наше интервью продолжалось некоторое время. Тед не ожидал, что этот курс так сильно на него влияет. Я объяснил ему свои идеи, над которыми студенты и я работали: как значение социальной идентичности, такой, как белый и черный цвет кожи, укоренилось в ситуационной идентификации. Я сказал, что, вероятно, поэтому он чувствовал свою белизну так сильно в своей группе: она сделала его меньшинством. Также в тему занятия были вынесены негативные стереотипы о белых как о расистах или расово невнимательных. Это поставило Теда под давление, объяснил ему я.

Я объяснил это давление на него как личную идентификацию в классе, его крест. Он внимательно слушал. Воодушевленный, я стал еще более поучительным, говоря ему, что он, вероятно, учится на занятиях чему-то ценному. Он изучал опыт других групп, и он давал ему широту, за которой он охотился, делал его более космополитичным. Он внимательно слушал и сказал, что это было бы здорово. Но когда интервью закончилось, Тед сказал, что больше всего его впечатлило в классе, как ему пришлось себя чувствовать, насколько это повлияло на «умность» его и его чернокожих одногруппников.

Опыт Теда в этом классе – его слабое участие, его рефлексия, его нерешительность в мышлении о материальном, его более низкая, чем обычно, производительность – похоже, все это отражает угрозу, подобную той, что испытывают женщины, решая трудный тест по математике, или чернокожие, проходящие сложный академический тест любого рода. Эти угрозы различаются по форме. Групповая идентичность отличается. Тед – белый мужчина, а не женщина или чернокожий, решающий тест. Аспект его поведения, затронутый угрозой, был другим: Тед был обеспокоен своим недостаточным участием и рефлексией в классе больше, чем своей успеваемостью как таковой. И стереотип, вызванный его поведением, беспокоил его по-другому: он волновался, что рассматривается как расово нечувствительный человек, а не как глупый. Он также знал, что он был в безопасности от этого давления на других занятиях, где он не был в меньшинстве – в отличие от негров на тех занятиях, для которых этот курс был одним из немногих мест, где они пользовались таким преимуществом. Тем не менее он испытал угрозу подтверждения стереотипа в группе, которая сильно на него повлияла.

История Теда многое объясняет: угроза идентичности того типа, который показательно влияет на интеллектуальную производительность женщин и чернокожих людей, вероятно, является общим явлением, которое в той или иной форме, в той или иной ситуации может затронуть любого. На земле не существует группы, которая не имеет негативных стереотипов вовсе – старики, молодежь, северяне, южане, протестанты, компьютерные вундеркинды, калифорнийцы и так далее. И когда люди с этими идентичностями что-то делают или находятся в ситуации, в которой негативный стереотип о группе актуален, они могут ощутить угрозу подтверждения стереотипа; они могут почувствовать давление перед перспективой подтверждения стереотипа из страха, что о них будут судить или относиться к ним согласно ему. Угрозы идентичности как эти, личная идентификация, являются частью жизни всех.

Тем не менее в начале нашего исследования у нас не было доказательств того, что это правда, что угрозы идентичности являются частью жизни каждого человека. Мы показали это влияние на сильных в математике студенток и сильных афроамериканских студентов. Образовалась некая общность: так получилось в двух группах, а не только в одной. Но скептик может возразить, что эти две группы (женщины и чернокожие), возможно, усвоили негативный стереотип о способностях своей группы, и, возможно, данная интернационализация способствовала их восприимчивости к угрозе подтверждения стереотипов – восприимчивость, необходимую для возникновения эффекта, которую мы получили в нашем эксперименте. Вспомните цитату Гордона Олпорта из главы 3: «Не может человек ложную или истинную репутацию вдалбливать, вдалбливать, вдалбливать себе в голову, ничего не делая со своим характером». Проявились бы подобные эффекты на ком-либо, если бы не взросление с подобным «вдалбливанием» и неуверенность в себе, которая, по мнению, Элпорта следует за ним?

Как часто говорят в науке, это эмпирический вопрос, вопрос, на который можно ответить исследованиями, и, следовательно, на него должны ответить исследования, а не домыслы. Ответ на этот вопрос, как мы пришли к выводу, будет состоять из двух шагов. Во-первых, нужно определить, действительно ли эффекты угрозы подтверждения стереотипа требуют некоторой предварительной восприимчивости к стереотипу. Во-вторых, возможно ли обнаружить эффект угроз подтверждения стереотипа в других группах – в реакции на различные стереотипы и вызывающе иное поведение.

Мы начали с первого вопроса, общаясь в нашей лабораторной группе и с коллегами. В то время мой коллега Ли Росс сидел в кабинете напротив моего. За эту способность Ли – видеть проблему со многих сторон – его часто называют социальным психологом. Его бывший студент однажды представил его как Чарли Паркера от социальной психологии. Он чувствует самые щекотливые темы также точно, как подбирает ноты джазовый саксофонист. Было бы намного хуже не пойти в его кабинет, чтобы обсудить с ним идею. Мы поговорили.

Появился подход к нашей проблеме. От нас требовалось, казалось бы, невозможное: навязать угрозу подтверждения стереотипа группе, в область деятельности которой не входили негативные стереотипы, и, таким образом, у них не могло быть внутренней восприимчивости к стереотипам. Если в таком случае они покажут низкий результат, мы будем знать, что никакой предварительной восприимчивости к стереотипу не требуется, чтобы испытать угрозу. Мы будем знать, что угрозы подтверждения стереотипа в сиюминутной ситуации достаточно. Если они не покажут низкий результат, мы будем знать, что предварительная восприимчивость была необходима для них, чтобы испытать угрозу. Но как это сделать? Как мы можем заставить группу испытать угрозу подтверждения стереотипов в области, где не существует таких стереотипов?

Джошуа Аронсон, Майкл Люстина, Келли Кио, Джозеф Браун, Кэтрин Гуд и я в конце концов, пришли к стратегии. Мы подвергнем успешных, крайне уверенных в себе белокожих студентов-математиков мужского пола угрозе подтверждения стереотипа по отношению к другой группе – американцам азиатского происхождения, вокруг которых существует позитивный стереотип в математике. Как только они начнут сложный тест по математике, мы скажем им, что они участвуют в исследовании, посвященном успехам азиатов в математике, и что тест, который они писали, это «тот, с которым азиаты, как правило, лучше справляются, чем белые». Мы поставим их в ситуацию, сопоставимую с той, в которой женщины и чернокожие люди сталкивались с угрозой подтверждения стереотипа в группах в наших предыдущих экспериментах. Они рискуют подтвердить математическую неполноценность их собственной группы – на этот раз не напрямую, а в отношении к стереотипному превосходству другой группы. Их нормальное разочарование в тесте, таким образом, может означать, что, как белые, они имеют ограниченные математические способности по отношению к азиатам. Для белых студентов, которые интересуются математикой, такое восприятие и возможность быть судимыми и рассматриваемыми с такой точки зрения, может быть достаточно печальной, чтобы отвлечь их и подорвать их результат тестирования.

Однако белокожие мужчины не жили со стереотипом о математической неполноценности своей группы, вдолбленным им в голову, и поэтому не должны иметь внутренних сомнений, которые мог бы такой опыт породить – и он, кстати, может быть необходимым компонентом эффектов угроз подтверждения стереотипа, которые мы наблюдали у женщин и чернокожих. Так, если они покажут плохой результат после того, как подвергнутся стереотипу об азиатах, мы будем знать, что так случилось из-за ситуативного влияния угрозы подтверждения стереотипа, а не из-за отсутствия уверенности в себе, приобретенной в течение долгого процесса социализации.

Таковы были наши доводы. Тем не менее мы знали, что можно оспорить, что белокожие студенты-математики при отсутствии вдолбленной в голову математической неполноценности, все еще могут знать математический стереотип об азиатах и, возможно, ощутят некую математическую неполноценность по отношению к азиатам. Некоторые соображения подсказывали нам не слишком беспокоиться об этом. Знать, что другая группа имеет позитивный стереотип в деятельности, не означает, уступать им, потому что вы не член этой группы. Кроме того, если вы не близки к значительному числу сильных в математике азиатских студентов, возможно, вы не знаете об этом стереотипе или не верите в него.

Еще в качестве дополнительной меры предосторожности мы использовали только очень сильных белокожих студентов в этом исследовании – студентов Стэнфорда, средний балл которых по математике в АОТ составил 712 (по 800-балльной шкале теста) и чья средняя самостоятельная оценка их математических навыков была высокой. Казалось маловероятным, что члены этой группы имеют сомнения в своих математических способностях, основанные на стереотипах. Так, если они покажут отставание после воздействия положительного стереотипа об азиатах, можно сказать со значительной уверенностью, что воздействие было связано с ситуационным давлением косвенной формы угрозы подтверждения стереотипа.

И именно это произошло. Результаты оказались впечатляющими. Белые мужчины, решавшие сложный тест из восемнадцати заданий, представленный как тот тест, в котором «азиаты, как правило, лучше, чем белые», сделали в среднем целых три задания хуже, чем белокожие мужчины-участники, которым ничего не сказали о тесте.

Угроза подтверждения стереотипа, созданная этим комментарием, пошатнула математические показатели исключительно сильных белых студентов-математиков. Не было необходимости в особенной восприимчивости к сомнениям в себе.

Примерно в это же время другая исследовательская группа на другом конце страны в Гарвардском университете представила дополнительные доказательства ситуационного характера угрозы подтверждения стереотипа, и это были потрясающие доказательства. Маргарет Ши, Тодд Л. Питтински и Налини Эмбади задали интересный вопрос о том, как будет работать угроза подтверждения стереотипа для группы людей, которые имели две социальные идентичности, относящиеся к данной сфере деятельности, особенно, если одна идентичность обладала положительным стереотипом в данной области, а другая идентичность имела негативный стереотип. Они думали о женщинах-азиатках в математике. Члены этой группы имеют две математические идентичности: гендерную идентичность, обладающую негативным стереотипом в математике, и их этническую идентичность, которая имеет положительный стереотип.

Если угроза подтверждения стереотипа в значительной степени проявляется под ситуационным давлением, то можно менять результат азиаток в математике – в зависимости от напоминания о соответствующих идентичностях в процессе – их этнической принадлежности или пола.

Ши и ее коллеги попросили азиатских студенток из Бостонских колледжей принять участие в исследовании, состоящем из двух частей. Сначала они заполнили краткую анкету и затем выполнили трудный двадцатиминутный тест по математике, состоящий из двенадцати задач канадского математического конкурса, престижного школьного соревнования в Канаде. Вопросы в анкете использовались для напоминания женщинам об одной из их идентичностей перед тестом. Результаты были ясны как день. Женщины, чья анкеты напомнила им о гендерной идентичности (с вопросами, жили ли они в совместном общежитии и почему они предпочли бы совместное проживание), выполнили правильно 43 процента заданий – в то же время женщины, чья анкета с вопросами о телефонной службе не напомнила им о национальной идентичности выполнили 49 процентов заданий. Это сравнение существенно воспроизводило пагубное влияние угрозы подтверждения стереотипа на работу женщин, которым напомнили о поле. Важно, что, когда справочная анкета напомнила им об их этнической идентичности (вопросами о том, какие языки они использовали дома и сколько поколений в их семье жили в Америке), отставание было полностью устранено. Они выполнили 54 процента заданий без ошибок. Просто варьируя предположение о том, о какой из их идентичностей женщинам напомнили раньше, удалось получить результат по математике в тесте из двенадцати пунктов, отличающийся в среднем на два плюса – та величина эффекта, которая в более длинном обычном тесте резко снизила бы общую производительность

Данные выводы не означают, что математические навыки или даже слабые математические стороны, как внутренние черты этих женщин, не имели влияния на их производительность. Внутренние характеристики могли повлиять на общий уровень выступления участниц. Прежде всего они показали, то, что математическая производительность женщин зависела от того, какая из их идентичностей была более заметной в тестовой ситуации – идентичность, которая подвергает их угрозе стереотипа или нет. Получаем важную идею, что какие бы навыки и слабости не имела группа (возможно, ситуативные различия в угрозе подтверждения стереотипа), – социальная личная идентификация полностью достаточна для существенного влияния на интеллектуальную производительность.

И полученные выводы предлагают возможное средство от эффекта угрозы подтверждения стереотипа: напомните тестируемым об идентичностях, которые противоречат соответствующему стереотипу. Несколькими годами ранее тогдашний аспирант Кирстен Стаутмайер и я случайно обнаружили доказательства этому. Как раз перед тем, как студентки решили трудный тест по математике, мы напомнили им, что они были студентками Стэнфорда. Это напоминание значительно уменьшило влияние угроз подтверждения стереотипа на их работоспособность. Позже мы обнаружили, что Р.Б. Макинтр, Р.М. Паулсон и Ч. Лорд обнаружили то же самое. Они резко снизили ухудшение математических показателей женщин из-за угрозы подтверждения стереотипа, напоминая им прямо перед тестом о благополучных женских ролевых моделях.

Наука, как и жизнь, редко бывает определенной. Но в свете новых результатов мы имели уверенность в прямолинейном заключении: угроза подтверждения стереотипа не ограничивается определенными группами, и, если люди должны иметь восприимчивость, чтобы испытать ее, эта восприимчивость не обязана быть больше, чем простое знакомство с соответствующим стереотипом и стремлением преуспеть в данной области. Как я описывал ранее, мы также знали, что угроза подтверждения стереотипа более всего коснулась сильнейших студентов в стереотипной группе, для нас – еще один повод усомниться в том, что неуверенность в себе была необходимым компонентом восприимчивости к угрозе подтверждения стереотипов. Картина прояснялась. Угроза подтверждения стереотипа представлялась ситуационным давлением, которое не требовало внутренней восприимчивости, чтобы вмешаться в интеллектуальные показатели.

Для того чтобы понять, что это так, нам нужны были доказательства широты влияния эффектов угроз подтверждения стереотипов. При отсутствии внутренней восприимчивости в корне этих эффектов должно быть возможно наблюдать их в различных группах и по отношению к широкому разнообразию стереотипов. Такова была задача, к которой наша лаборатория и другие социальные психологи обратились далее.