К этому времени я работал с выпускником Мичиганского университета по имени Стивен Спенсер (ныне заслуженный профессор в университете Ватерлоо). Стив – энтузиаст и полон энергии. Он вырос на ферме в Мичигане. Он умеет погружаться в дела. Он любит говорить о психологии. Он быстр и обладает острым умом. Мы работали над вопросом, как люди поддерживают восприятие личностной адекватности перед лицом информации, которая может поставить под угрозу такое восприятие. Попытка сделать это, по нашей теории, – главный кормчий нашей умственной жизни, заставляющий нас пересмотреть наши убеждения и предположения, реинтегрировать понимание, иногда даже стимулировать рост. Наш подход к пониманию этих вопросов ранее был сведен воедино в теории самоутверждения. Эта теория и другая, не связанная с ней, но одинаково интересная теория о том, как фармакологические и психологические эффекты алкоголя могут способствовать алкогольной зависимости, были в фокусе моих исследований в университете штата Вашингтон. Это были увлекательные задачи, с ними было приятно работать. Стив и я вместе с Робертом Джозефом (еще один выпускник того времени, ныне заслуженный профессор университета Техаса), добивались больших успехов в обеих областях.

Но по какой-то причине в этом новом университете именно проблема групповой недостаточной успеваемости начала меня беспокоить. Я лез и лез не в свое дело, и в конце концов, как я надеялся, Стив начал подхватывать за мной.

Несмотря на имидж науки как формального и предписанного дела, научные запросы имеют точки выбора, места, где исследователь должен решить, что делать дальше без формального руководства. Интуиция и лучшие догадки вступают в игру. Нам нужно было тщательнее рассмотреть то, что вызвало отставание, и моя лучшая догадка заключалась в том, что стигматизация, низкая установка могут случиться с некоторыми группами в школьной среде. Конечно, отставание с таким же успехом может исходить от чего-то в самой группе. Я поддерживал идею стигматизации. Признаюсь, мне она понравилась больше, чем идея, что неуспеваемость коренится в некоторых биологических различиях между группами – для меня обескураживающая и потенциально бесчеловечная идея. Но был и тот факт, что школьное отставание произошло в нескольких группах: группе чернокожих, латиноамериканцев, коренных американцев, женщин на уроках математики. Может ли нечто биологическое во всех этих группах вызвать отставание? Возможно, но я также могу представить, что эти группы имели опыт стигматизации – разный по форме, конечно, но тем не менее групповой стигматизации точно в тех областях, где они отстали. Разумный вывод, но только умозаключение. Я знал, что пришло время проверить эту идею.

Для этого нам со Стивом нужна была такая же ситуация, как в классе у Джейн Эллиотт. Пришлось сравнивать интеллектуальные показатели группы, когда ее члены были стигматизированы, с ее интеллектуальной деятельностью, когда они не были стигматизированы, – это как сравнивать успехи голубоглазых учеников в день, когда они носили ошейники и сидели в конце класса, с их успехами в тот день, когда они не носили ошейники и сидели впереди. Если члены группы отставали, когда их стигматизировали, а не тогда, когда они не были стигматизированы, у нас были бы доказательства того, что только стигматизация, девальвированный социальный статус, имела способность ухудшить интеллектуальные показатели.

Вскоре нам пришло в голову, что естественный эксперимент точно такого рода может происходить на нашем собственном заднем дворе в классе колледжа конкретно – в различном опыте женщин в математических классах по сравнению с гуманитарными классами. Серьезное исследование показывает, что в математических классах, особенно на уровне колледжа и особенно в более продвинутых классах, женщины сообщают, что чувствуют то, что социологи Ненси Ньюит и Элейн Сеймур назвали «прохладным климатом». То есть они чувствуют, что их способности ставят под вопрос, их серьезность дискредитирует женские качества, им постоянно приходится отстаивать себя, карьерные обязательства ставятся под вопрос и так далее. Однако на уроках английского и на гуманитарных предметах женщины чувствуют значительно меньше давления, даже в усложненной работе.

Стив и я не концентрировались на вопросе, почему существуют такие различия. Книга возвращает к этому вопросу несколько раз. В то время мы думали, что фокусируемся на более простой идее естественного эксперимента, который позволит ситуация.

Мы могли сравнить, сколько женщин отстает на углубленных математических уроках, где они сообщали, что чувствуют себя более стигматизированными из-за холодного климата, с тем, насколько они отстают на уроках углубленного английского, где они сообщали, что чувствуют значительно меньше стигматизации их способностей. Эксперимент был прост: если стигматизация может нанести ущерб интеллектуальной деятельности, как мы со Стивом догадывались, тогда женщины на углубленных математических уроках должны отстать больше, чем женщины на углубленном уроке английского. То есть разрыв между женскими и мужскими оценками должен быть больше в углубленных занятиях по математике, чем в углубленных занятиях английским языком.

Данные, которые мы смогли собрать, были неидеальны. Важно подчеркнуть, что, после того как данные были собраны, имена всех студентов были заменены на идентификационные номера для защиты их анонимности. Было очень мало женщин на занятиях углубленной математикой. Некоторых учащихся пришлось исключить, потому что мы не могли восстановить их результаты АОТ и, таким образом, не смогли включить их в группировку балов за АОТ.

Тем не менее образовался шаблон, который зеркально отображал происходящее в классе Джейн Эллиотт. Женщины, как правило, отстают в углубленной математике, где данные свидетельствуют о том, что они чувствуют ошейник гендерного клейма, а не в углубленном английском, где свидетельства показывают меньшее присутствие ошейника.

Таое отставание, особенно среди таких талантливых и мотивированных людей на реальных уроках, обескураживает. Но в этот раз схема того, когда это происходит, а когда нет, рассказала нам кое-что о его причинах. Она подкрепила наши мысли о стигме и интеллектуальной деятельности.

Тем не менее качество данных было тревожным, и мы знали, что наши результаты могут быть объяснены способами, отличными от нашей теории. Возможно, мужчины на уроках английского были менее заинтересованы, чем мужчины на уроках математики. Может быть, поэтому они работали хуже, чем женщины на тех занятиях. Или, может быть, работа на занятиях английским языком просто проще, чем работа на математике, и позволяет всем учащимся получать более высокие оценки. В реальном мире занятий в колледже многие факторы могли быть в игре.

Нам нужен был более точный тест на влияние стигмы на ослабление интеллектуальных показателей или его отсутствие. Мы также знали, что, если бы эффект был реальным и мы могли бы его надежно произвести, если бы смогли «закупорить» этот эффект в лаборатории, так сказать, мы могли бы использовать лабораторную процедуру, чтобы ответить на другие важные вопросы. Какие факторы усугубили этот эффект? Что именно стигматизация делает с людьми, когда ухудшает их интеллектуальное функционирование? Некоторые виды людей более восприимчивы к этому эффекту чем другие? Так происходит со всеми стигматизированными группами или только некоторыми? Случается ли подобное в других видах деятельности помимо интеллектуальной работы? Затрагиваются ли показатели с низкими ставками или только с высокими ставками? И, самое главное, что можно сделать для его устранения?

Наш подход состоял в том, чтобы воспроизвести кабинет английского и математики у нас в лаборатории. Мы создали очень простую ситуацию. Во-первых, мы набрали студентов и студенток Мичиганского университета, в основном первокурсников и второкурсников, которые были хороши в математике. Они имели количественные баллы за тест АОТ, входили в топ-15 процентов при поступлении, получили по крайней мере «хорошо» по математическому анализу дважды и указали, что математика была важна для их личных и профессиональных целей. Мы получили студентов и студенток, которые были по существу равны и сильны в математических навыках и приверженности математике. Затем мы переместили их в лабораторию и дали им в одиночку очень трудное интеллектуальное испытание. Оно было ядром эксперимента. Но, конечно, мы хотели, чтобы половина из этих участников сдавала тест в условиях стигматизации или потенциально стигматизирующих условиях, а другая половина решала тест без стигматизирующих условий.

Опять же мы имитировали наше исследование в естественных условиях. Мы варьировали тему теста по математике по сравнению с английским. Половина участников решала математический тест – тридцатиминутный раздел теста GRE (Graduate Record Examination) по математике; другая половина решала тест по английскому – тридцатиминутный раздел теста GRE по английской литературе, серьезное испытание, требующее базы знаний. Разделы были взяты не из общего количественного или вербального GRE, а из более сложных предметных тестов по математике и английскому языку.

Рассуждали мы так на основе негативных стереотипов о способности женщин к математике: просто решение трудного математического теста подвергает женщину риску стигматизации, риску считаться ограниченной в математических способностях потому, что она женщина. Разочарование от такого теста по своей сути усиливает беспокойство.

Напротив, ни один стереотип не говорит, что мужчины как группа не имеют математических способностей. Им может не хватать этого как индивидуумам. Разочарование в тесте могло отражать это. Но это не значит, что у них нет математических способностей потому что они мужчины.

И по той же причине не должно быть никакой угрозы групповой стигматизации мужчин и женщин, выполняющих тест по английской литературе. Способности ни одной из групп не стигматизированы серьезно в этой области, хотя мы задавались вопросом, могут ли мужчины чувствовать некоторые угрозы групповой стигматизации по литературе.

Тогда у нас было лабораторное факсимиле нашего реального полевого исследования. Если надеть ошейник – подвергнуть риску групповой стигматизации – достаточно, чтобы помешать интеллектуальной деятельности, то женщины должны отстать от мужчин в тесте по математике, где они подвергались стигматизации, но не в английском языке, в котором ни одна из групп не подвергалась стигматизации. И, о чудо, именно это и произошло.

Мы были воодушевлены. Не потому, что мы что-то доказали, а потому, что было по крайней мере одно особенно, а потому, что правдоподобное альтернативное объяснение, его я опишу чуть впереди. Но теперь у нас были лабораторные процедуры, которые воспроизводили то, что мы видели в реальном мире. И они были относительно безопасны. Нам не нужно было заставлять участников делать то, что они не выполняли все время до этого; они просто решали тест. Более того, объяснив им эксперимент по окончании, устроив разбор полетов, мы могли бы помочь им лучше справляться с давлением в их собственной жизни. У нас была безопасная версия класса Джейн Эллиотт – место, где возможный эффект стигматизации по интеллектуальным показателям можно было рассмотреть вблизи, где мы могли бы узнать, как он появился и, возможно, как уменьшить его.