Уважаемый Читатель! Я вынужден буквально на полуслове оборвать повествование, которое вел от лица Павла Белобрысова, и далее вести речь от своего имени.

Напомню, что наши долгие неделовые разговоры с Павлом всегда происходили в то время, когда мы несли визуальную вахту в "пенале". Заодно повторю, что дежурства эти прагматического значения не имели; после аварии они были отменены.

Авария произошла во время нашей вахты. Павел оживленно рассказывал мне о Шефнере, — и вдруг мы, сквозь лобовое телескопическое стекло, одновременно обнаружили огненную движущуюся точку. То была не звезда, то было блуждающее небесное тело!

Мы одновременно нажали на алармклавиши и переместили кнопки курсоотметчиков за красную черту. Действия наши имели лишь символическое значение: следящие системы корабля гораздо раньше нас засекли неизвестный объект, и электронный лоцман уже вступил в действие, вычисляя варианты изменения курса с целью избежать столкновения. Из рупора прямой связи послышался сигнал "Опасность номер один!". Согласно аварийному расписанию, мы должны были надеть спецскафандры и оставаться в "пенале", ожидая дальнейших распоряжений.

Увы, избежать столкновения не удалось. Нам повезло только в том смысле, что удар метеорита пришелся не по кормовой части, а по миделю. В силу особенностей конструкции "Тети Лиры" защитная обшивка бортов в миделе была массивнее: ударь метеорит в корму — он неизбежно проник бы в глубь корпуса и разрушил бы двигательные системы, что неизбежно привело бы к гибели корабля со всем его экипажем. Но и то, что случилось, было весьма печально. Все подробности аварии изложены в "Общем отчете", в мою же задачу входит изложение личных впечатлений и — главное — действий и высказываний Павла Белобрысова.

Итак, по сигналу "Опасность номер один!" мы с Павлом кинулись к контейнеру, где хранились скафандры, и спешно облачились в них. И как раз вовремя! Через секунду "пенал" огласился тревожным воем ревуна; то было последнее предупреждение о летальной опасности. В то же мгновение резким толчком нас отбросило к стенке "пенала", затем швырнуло на пол; это было результатом реверсманевра. Корабль содрогнулся от удара. Невидимая сила швырнула меня куда-то, а сорвавшийся с консолей пульт ударил по шлему скафандра, и на какое-то время я утратил представление о действительности.

— Просыпайся, приехали! — как бы сквозь стену услыхал я в шлемофон голос Павла.

Сказал я старику закатных лет:

"Ты много спишь, соннолюбивый дед!" Потягиваясь, мне ответил он:

"Я тренируюсь. Близок вечный сон".

Произнеся это загадочное четверостишие, мой друг навел на меня свет от своего вмонтированного в шлем фонарика и помог мне встать. В "пенале" было еще темнее, чем обычно: линзы мягкой подсветки вышли из строя. Из-за этого ярче казались звезды, мерцавшие во тьме за сталестеклянными стенками "пенала".

— Ну как, не треснул твой ценный скелет? Черепушка цела? — осведомился Павел.

— Все в норме, — ответил я. — Но встряска была сильной.

О силе удара свидетельствовал и интерьер "пенала". В неярком свете наших фонариков видны были валявшиеся на полу телепюпитры. Одно из кресел, до того наглухо принайтовленное к полу, теперь лежало возле входа в гермолюк. Верхняя крышка этого люка, в точке ее соприкосновения с обжимной колодкой, оказалась деформированной, и педальное устройство вышло из строя. Это означало, что мы заперты в "пенале" и не сможем покинуть его без посторонней помощи. Наиболее же тревожным фактом было то, что подача дыхательной смеси в пенал прекратилась; мало того, внутренний бароприбор показывал полное падение давления — очевидно, в местах соединения "пенала" с основным корпусом корабля образовались зазоры. Таким образом, мы могли рассчитывать только на "горбы" своих скафандров, где имелся запас дыхательной смеси (усредненно) на пятьдесят минут дыхания.

Посовещавшись, мы с Павлом решили воздержаться от сигналов о помощи. Нам было ясно, что "Тетя Лира" получила серьезные повреждения и все силы экипажа сосредоточены сейчас где-то на главном аварийном участке, где идет борьба за живучесть корабля. Сами же мы предпринять попытку возвращения в корабль не имели морального права: мы не знали, как обстоят дела в межлюковой кессонной камере; если и там произошла деформация, то мы своей неосторожной попыткой могли разгерметизировать весь корабль.

Чтобы рациональнее расходовать запас дыхсмеси, мы, расчистив от обломков участок пола, легли животами вниз и постарались расслабить мускулатуру до предела. Я даже попытался заставить себя ни о чем не думать: ведь и на это идет энергия. Но не тут-то было!

— Два матроса лежат, как два матраса, — послышался голос Павла. Не бойся того, что случилось когда-то, Гораздо опаснее свежая дата!

Меня покоробило. Мне не нравилось это грубое шутовство. Но все же я порадовался, что мой друг именно так встречает опасность. В который раз я поразился странной многосторонности его натуры: еще несколько минут тому назад он, порой впадая в какую-то расслабленную сентиментальность, плел мне свои ностальгические небылицы, а теперь, когда вплотную подступила нежданная беда, он совершенно спокоен. Я подумал, что если бы Павел захотел освоить военную историю, то он, несомненно, изучил бы ее с такой же дотошностью, с какой изучил мирную жизнь XX века, и из него вышел бы хороший воист. По всем остальным данным он вполне достоин этого звания. Правда, склонность к стихоплетству… Но ведь это никому не мешает, это его личное дело.

Мои размышления были прерваны резким зуммер-сигналом. Затем послышался голос старшего астроштурмана Карамышева:

— "Пенал", доложите обстановку! Потери есть?

— Потерь нема, — ответил Павел. — Но, возможно, будут. Люк заклинен, подача воздуха из корабля прекратилась, так что мы — в безвоздушном пространстве. Воздух у нас — только в "горбах". Настроение приподнятое.

— Уточните последнее слово, не понял. — Настроение бодрое.

— Благ-за-ин! Как долго можете продержаться? Докладывает каждый в отдельности.

Я взглянул на нарукавный цифроид: там в этот момент пульсирующее, фосфорически светящееся число "39" сменилось на "38" — и отрапортовал:

— Имею запас дыхсмеси на тридцать восемь минут дыхания.

— Имею запас на сорок одну минуту, — доложил Павел.

— Через десять минут сообщу срок прихода помощи, — произнес астроштурман. Экономьте дыхсмесь, не двигайтесь, примите позы отдыха.

— Уже приняли, — ответил Павел. Не щадя своих усилий, Отдыхает кот Василий.

Дни и ночи напролет На диване дремлет кот.

Стишка этого Карамышев уже не услышал, так как вырубил связь раньше. Но вскоре опять послышался зуммер, и астроштурман сообщил, что в кессонной камере в результате аварии полностью вышла из строя автоматика. Чтобы вызволить нас, потребуется время… Экономьте дыхательную смесь!

— Благ-за-ин! — ответил я. — Информируйте нас об обстановке на "Тете Лире".

— Пробит правый борт в районе отсека биогруппы. Повреждены переборки. Погибло восемь человек. Идет аврал по заращиванью пробоины. Ввиду смерти Терентьева его обязанности взял на себя я. Сеанс связи окончен.

— Жаль Терентьева, ой как жаль! — услышал я тихий голос Павла. — Он ведь родня мне, теперь-то скрывать нечего. Я ему тогда, при наборе в экспедицию, доказал, что он мне пра-пра-правнуком приходится, и уговорил его. Он меня, можно сказать, по родственному блату сюда зачислил. Я ему пра-пра…

— Паша, прошу тебя: успокойся и не разговаривай! — прервал я его. Я решил, что у него началось кислородное голодание, в связи с чем ностальгический настрой его психики преобразовался в бред. Павел внял моей просьбе и замолчал.

Мы лежали молча — лицом вниз, спиной к звездам. Время текло не то слишком быстро, не то слишком медленно, не то вовсе остановилось.

— У тебя сколько осталось? — спросил вдруг Павел. Я сразу понял, о чем речь, и взглянул на цифроид. — Девять, — ответил я.

— А у меня — тринадцать. Я с тобой поделюсь. Ты же не виноват, что у тебя легкие объемистее моих.

— Паша, не делай этого! Я запрещаю!

— Ну ладно, заткнись, — буркнул он.

В скором времени я почувствовал затрудненность дыхания. Чтобы не подвергать себя постепенному удушью и считая, что помощь уже не поспеет, я решил сбросить с головы гермошлем — дабы сразу погрузиться в обезвоздушенную пустоту "пенала". Я потянулся рукой к соединительному кольцу, хотел нажать на штуцер, но рука заблудилась в пространстве, онемела. Какие-то цветные многоточия вдавились в мои зрачки…

…И вдруг сознание вернулось ко мне. Оказывается, Павел подсоединил питательный микрошланг своего "горба" к ниппелю моего "горба". На какое-то короткое время наши воздушные запасы уравновесились. Затем нам обоим пришлось одинаково плохо.