С того лета прошло одиннадцать лет.

На днях, по наущению ТТ, Валентина погнала меня в школу (там в третьем классе наш сын учится) объясняться по поводу якобы плохого поведения Васи. ТТ убеждена, что в Васе моя наследственность бурлит, а потому, мол, я и должен в первую очередь заботиться, чтобы ребенка из школы не исключили. Дело в том, что Вася там иногда стекла бьет, когда ему отметки несправедливые выпадают. Но ведь не на уроках бьет! Обиженный мальчик терпеливо отсиживает урок, а стекла бьет во время перемены. Эта врожденная склонность к самодисциплине должна бы радовать педагогов! Такой тезис я и выдвинул, беседуя с завучем, но в ответ посыпались грубые нападки на Васю и на меня лично, и я вынужден был повысить голос. И что же?! Мне пригрозили приводом в милицию!

Понурив голову, шел я по улице, и вдруг слышу:

— Сморчок Шампиньонович! Гад вы мой драгоценный, скандалист вы мой незабвенный! Узнаете меня?

Передо мной стоял Разводящий. Он заметно постарел и одет был без прежней аккуратности — пиджачок какой-то потертый, брюки неухоженные. Но единственный глаз его излучал веселье, причем веселье натуральное, безалкогольное; спиртным от старикашки ничуть не пахло.

— Помню, помню ваше дачное тиранство, Мышьяк Тимофеевич! — молвил я.

— И я вас помню! Ни при ком другом мой ОН не работал так производительно, как при вас!.. А как обстоит дело с зонтифицированием северных оленей?

— Намечается ряд несомненных достижений, но мешают отрицательные явления, — с деловым благородством ответил я и, в свою очередь, поинтересовался, скоро ли человечество, благодаря Отметателю Невзгод, избавится от всех бед и напастей.

— Бедоотвода моего уже семь лет не существует, — без грусти ответил Разводящий. — В процессе размышлений я пришел к выводу, что отсутствие несчастий — это еще не счастье. Оно в чем-то другом. После этого я взял кувалду и разбил свой агрегат. В результате цветы мои захирели, сбережения пошли прахом, ибо я стал одалживать деньги в долг без возврата. Что касается дачи, то я ее передал дочери, поскольку дочь с двумя детьми ушла от мужа-фарцовщика.

Старикан весело подмигнул мне — и мы пошли каждый своей дорогой.

Я шагал домой и размышлял о счастье. Ну пусть оно — не в отсутствии бед, невзгод и неприятностей. Но в чем же оно тогда?

В чем счастье, уважаемый читатель?