Урок Розенхана

Научное сообщество также склонно подтверждать свои убеждения. Ярчайшим тому подтверждением служит эксперимент Дэвида Розенхана.

В начале 1970-х годов этот профессор из Стэнфорда решил проверить правильность и объективность психиатрических диагнозов. С этой целью он поместил восьмерых здоровых духом и телом субъектов (трех женщин и пятерых мужчин) в разные психиатрические клиники США. Среди них были как сельские, плохо финансируемые больницы, так и известные и хорошо оснащенные университетские клиники, а также частные, высоко котирующиеся заведения. Испытуемые должны были симулировать симптомы слуховых галлюцинаций, типичных при шизофрении. Вскоре после помещения в клиники они должны были вновь вести себя как нормальные люди, объясняя врачам, что они гораздо лучше себя чувствуют, что у них больше нет галлюцинаций. Розенхан хотел определить время реакции медицинских служб и выяснить, в какой момент они поймут, что перед ними абсолютно здоровые люди.

Еще ни разу в жизни пациентам психиатрических клиник не удалось убедить персонал, что они здоровы. Чтобы выписаться из клиник, они должны были признавать, что действительно являются шизофрениками, но находятся в состоянии ремиссии и согласны принимать антипсихотики (нейролептики), то есть лечиться в домашних условиях. Среднее время пребывания в больнице, то есть лишения свободы этих мнимых больных, длилось от девятнадцати до максимально пятидесяти двух дней.

Все псевдопациенты получили инструкции, в соответствии с которыми они должны были фиксировать на бумаге все свои впечатления и наблюдать за медицинским персоналом. В некоторых случаях врачи так ухитрялись истолковывать их действия, что они вписывались в рамки психопатологии. Например, ведение дневника воспринималось как графомания, которая, естественно, считалась ненормальной. Во всех случаях именно другие пациенты, а не врачи первыми догадались, что эти мнимые больные были журналистами или учеными. Естественно, что медперсонал счел это паранойей.

Розенхан не мог себе представить, что на целых два месяца он по собственной воле окажется в заточении: «Единственный для меня способ выйти отсюда – соглашаться со всем, что мне говорят: да, я сумасшедший и нахожусь в состоянии ремиссии». Он наблюдал абсолютно негуманное отношение к пациентам клиники. К ним относились как к неодушевленным предметам, их регулярно лишали личного пространства (даже подглядывали за ними в туалете), не стеснялись при них обсуждать их же поведение. Вместо того чтобы увидеть в поведении пациентов, столпившихся у дверей столовой, естественное желание утолить голод, врач заметил у них «симптомы повышенной оральной чувствительности», о чем не преминул сообщить своим студентам.

Еще раньше был описан случай предвзятости при постановке психиатрического диагноза. В 1968 году профессор из Университета штата Оклахома Морис Тамерлен пригласил две группы психиатров высказать свое мнение по поводу состояния одного человека. Речь шла об актере, который должен был демонстрировать поведение обычного и здорового человека. Первой группе сказали, что «случай очень интересный, так как он считает себя невротиком, хотя на самом деле он – психотическая личность». Второй группе (контрольной) ничего не сказали, то есть на нее никак не повлияли. После осмотра «пациента» 60 % врачей из первой группы вынесли свой вердикт: у пациента психоз, скорее всего, шизофрения, хотя в контрольной группе его признали здоровым.

В 1988 году Брайан Пауэлл и Марти Лоринг провели более масштабный эксперимент, в котором участвовали 290 психиатров вместо 25, принимавших участие в эксперименте Тамерлена. Эти практикующие врачи получили для анализа запись беседы с одним пациентом. В половине случаев пациент был описан как чернокожий афроамериканец, для другой половины его представили белым. В результате оказалось: «Медицинский персонал был склонен ассоциировать жестокость, внушающий подозрение характер личности и ее потенциальную опасность с чернокожим пациентом, хотя записи были одинаковы».

Розенхана раскритиковал персонал одной клиники, высокомерно заявляя, что в их стенах не может быть и речи о диагностических ошибках. Тогда он решил дополнить свой первый эксперимент. Он заявил, что вводит несколько новых действующих лиц на период до трех месяцев. В этот раз врачи были в курсе событий и должны были определить, кто из вновь прибывших пациентов участвовал в эксперименте. Из 193 пациентов 41 были, по их мнению, явными самозванцами, а 42 человека казались им подозрительными. На самом деле Розенхан не помещал в клинику никого.

Наше общество противоречиво. Есть множество примеров, когда государство поощряет на поле боя такие формы поведения, которые обычно считаются ненормальными, а за здоровое проявление свободы отправляет в психиатрическую клинику. Превращение диссидентов в психов – это фирменный знак тоталитарных обществ. Например, Советский Союз прославился насильственным введением политзаключенным галоперидола, распространенного антипсихотика, с целью химического контроля над ними или даже доведения до сумасшествия. США не остались в стороне и насильственно вводили этот препарат нелегальным иммигрантам, чтобы упростить и ускорить их депортацию. Как совершенно справедливо заметил Збигнев Бжезинский, «сегодня легче убить миллион человек, чем руководить им». Раз уж мы провозгласили принцип «Хабеас корпус», мы можем распространить его на «Хабеас нервус» или «Хабеас анима», то есть наша нервная система и душа принадлежат только нам, и никто не имеет права на них покушаться.

Наше общество противоречиво. Есть множество примеров, когда государство поощряет на поле боя такие формы поведения, которые обычно считаются ненормальными, а за здоровое проявление свободы отправляет в психиатрическую клинику.

Главный вывод из экспериментов Розенхана в том, что даже в научном отчете или медицинском документе, которые должны быть объективными, можно обнаружить замаскированную субъективность. Способен ли человек правильно отражать реальность? Насколько объективен профессор, проверяющий студенческую работу, или суд присяжных, выносящий свой вердикт, или гражданин, опускающий бюллетень в урну для голосования, или полицейский, составляющий протокол задержания?

Даже в математике, самой объективной из наук, есть свои кланы: философ Джордж Беркли и некоторые ученые того времени считали иллюзией понятие «бесконечно малых величин», предложенное Ньютоном, а Пифагор не признавал существования иррациональных чисел. Кронекер считал теорию множеств Кантора смешной, а Гильберт полагал, что она помогла построить математический рай, хотя Пуанкаре всячески противился его немецкой логике. Блестящая теория Эвариста Галуа еще при его жизни была объявлена заблуждением.

Экспертная оценка как форма давления со стороны научного сообщества

Академическое сообщество превозносит якобы свойственную ему объективность, что на самом деле не соответствует действительности, если заметить, что в нем считают чуть ли не главной добродетелью троллинг и неймдроппинг, без которых немыслимо построить научную карьеру. Я уже не говорю о принципах отбора статей, которыми руководствуются серьезные научные журналы и которые считаются совершенно беспристрастными. В 2015 году Times Higher Education опубликовал обвинительную речь о разобщенности и разногласиях в этом сообществе.

Ричард Смит, в прошлом издатель British Medical Journal, призвал на страницах своего журнала к отмене рецензирования (peer review) перед публикацией: «Предполагается, что экспертная оценка, – заявил он, – обязана подтвердить качество и научную актуальность данной публикации и устранить все, что недостойно доверия с точки зрения науки, заверяя читателей научных журналов, что они могут принимать на веру все, что читают. На самом деле она полностью дискредитировала себя. Помимо того, что она неэффективна и является своего рода лотереей, она мешает продвижению новых идей, требует много времени и денег. Она распыляет время, отведенное на исследования, не достигает непосредственных целей, вводит в заблуждение, чревата злоупотреблениями, склонна к искажениям и, в конце концов, неспособна обнаружить ошибки и подтасовки. Короче говоря, она не нужна в научном мире. Было бы желательно публиковать все научные работы онлайн, и пусть общество само решает, что для него важно, а что нет».

Если большинству рецензентов нравится ваше исследование, вы можете быть уверены, что ваша работа скучна. Чтобы продвигать новые идеи, которые будут иметь далеко идущие последствия, вы и я должны согласиться, что они могут вызвать раздражение и вам придется пройти через грязные обвинения, нападки и жесткую критику. Все авторы отзывов, включая и меня с вами, бессознательно отдают предпочтение работам, которые опираются на уже известные идеи. Это плохо и обидно, но это так. Хотя в этом есть и некоторая гуманность.

Как говорит Серж Судоплатофф, «любая инновация – это всегда неповиновение». Экспертная оценка – это давление, оказываемое со стороны научного сообщества, которое не собирается поощрять инновации, а способствует традиции, а не стремлению к новизне.

Экспертная оценка может оказать пагубное влияние на развитие некоторых научных исследований. Например, возьмем медицину. Мы продвигаем так называемую доказательную медицину. Это прогресс по сравнению с той эпохой, когда врач прописывал обильное кровопускание, не имея подтверждений, что оно может излечить пациента. Однако это не означает, что контролирующий доказательства может управлять и врачеванием. Как отметил экономист О’Рурк, «когда покупка или продажа регулируются законом, первое, что вы покупаете или продаете, – это законодатель». И когда медицина управляется доказательной базой, то первое, что вы приобретаете, – это такую базу, а также тех, кто ее формирует и претворяет в жизнь. Всего дюжина журналов монополизирует публикации по клиническим исследованиям, то есть основные идеи, причем эти три журнала определяют мировой академический рейтинг. У каждого из них не более трех рецензентов (которые вполне предсказуемы), дающих отмашку на публикацию статьи. Можно себе представить, как легко контролировать доказательную базу.

Многие считают, что экспертиза способствует развитию науки, но это чистая иллюзия: ведь никем и никогда не было доказано ее благотворное воздействие. Выдающиеся ученые (например, Бенуа Мандельброт или Григорий Перельман) давно уже продемонстрировали ее разрушительный характер. Не имея возможности опровергнуть результаты экспертизы, мы должны видеть в ней аналог псевдонауки и псевдорелигии. Зададимся вопросом, а не является ли академическая шапочка развитием бирретты – четырехугольного головного убора католических священников? Вполне вероятно, что свое происхождение шапочка ведет именно от нее.

Если вы хотите быть как можно более объективным, не поддавайтесь искушению сдерживать свою субъективность. Именно этим во все времена занимались ученые, становясь сектантами. Единственный способ достичь объективности – это практиковать нейроэргономичное осознание своей субъективности. Речь идет о понимании работы психики в ее проявлениях, искажениях, иллюзиях, предпочтениях и страхах. В работе сознания, как и вообще в науке, нельзя противопоставлять субъективность объективности. Каждая играет здесь свою роль, именно поэтому Розенхан, Зимбардо или Милгрэм ушли с головой в свои исследования.

Но нам нравится противопоставлять одно другому, мы ведь наивно полагаем, что с одной стороны есть добро, а с другой – зло, хотя эти понятия тесно переплетаются друг с другом. Конечно, если мы умеем их различать. Предназначение человека – познать мир в единстве противоположностей. Это подтверждает поэт-суфий Руми, говоря: «Ведь ты имеешь два крыла, чтобы летать». Это относится и к самоанализу, и к наблюдению – каждый человек видит мир сквозь призму своего эго. Чем оно прозрачнее, тем скорее мир предстает во всей своей глубине и в деталях. Узкое понятие науки заставляет смирять свою субъективность, а это большая ошибка: мы не только в этом не преуспеем, мы этим только ее укрепим.