Соглашательские знания

Мои пять уникальных личностей не одиноки. По всему миру есть тысячи и тысячи энтузиастов, которые неутомимо трудятся над возрождением обучения. Например, во Франции это Франсуа Таддеи и Селин Альварез. Таддеи создал первый междисциплинарный курс в Современном французском университете. Селин Альварез получила великолепные результаты по обучению в детском саду Женвилье, не прибегая к допотопным методикам и программам Министерства национального образования. Ее успех вызвал лишь преследования, и она была вынуждена уйти с работы.

Многие представители администрации предпочли бы узнать о неудаче своей методики, а не успехе чужой. В религии «ящика и бланка» выйти из него стало бы настоящей ересью. А у нас сейчас ни результат, ни средства не имеют никакого значения. Меня не покидает мысль, что в Швейцарии, у которой нет Министерства народного образования, система обучения намного превосходит нашу. Немецкий ученик изучает математику меньше времени, чем французский, но его результаты в тесте PISA гораздо выше. Разумеется, один час не равен одному Ату, но совершенно очевидно, что немцы отдают математике больше Атов, хотя и тратят на нее меньше времени.

Если вы тоже хотите трудиться на благо второго возрождения в образовании, вам следует беспрестанно напоминать себе главную идею нейроэргономики: не мозг должен служить школе, а школа должна служить мозгу. Мы регулярно, со всей страстью должны повторять эту мысль, поскольку и сейчас школа продолжает лепить из нас зависимых, покорных, стандартных индивидуалистов, цепляющихся за количественные оценки.

Какой бы индустриальной ни была наша школа, она обладает огромным преимуществом: ее образование – всеобщее. Стандартизация приготовления пищи дает колоссальную экономию и позволяет накормить огромное число людей, а стандартизация обучения в школе «обслуживает» бесчисленное количество детей по всему миру. Но не следует обольщаться. Со своими партами, со своим форматом, не подлежащим обсуждению, с максимально контролируемым процессом учебы, наше образование – это аналог общепита.

Школьная система Франции до 1940 года не оставляла никаких сомнений по поводу ее конечной цели: получение одного и того же опыта по одинаковым программам («Наши галльские предки и т. д. …») по всей Империи, начиная от Гвианы до Вьетнама, от Дакара до острова Кергелен. В XIX столетии народное образование опередило «Старбакс» и «Макдоналдс» в использовании франшизы, предоставляя одни и те же услуги и знания – аналоги сэндвичей, с одними и теми же этикетками и гарантией качества.

Но стандартизация не достигла своих целей. Лицей в Мант-ля-Жоли не предоставляет того же образовательного опыта, что и парижский лицей Генриха IV на горе Св. Женевьевы, а «Старбакс» предлагает своим клиентам один и тот же кофе повсюду: от Нью-Йорка до Сеула. При этом цель у них одна: одни обеспечивают одинаковость вкуса, другие – одинаковость знаний. Ни те ни другие не испытывают никаких угрызений совести, преследуя высокий уровень стандартизации, хотя одни в этом преуспевают, другие – нет. Впрочем, школа иногда предоставляет знания вообще без вкуса, и драма заключается именно в этом. Нам срочно предстоит создать новую кухню знаний, чтобы отбросить идею фастфуда, которая ограничивает наше народное образование и навязывает свои продукты клиентам, не задумываясь об отдаче.

Хорошая школа должна быть эргономичной. В этом смысле поучителен пример Леонардо да Винчи и Франциска I. Ученик был королем Франции, а Леонардо должен был внушить ему интерес к учебе, даже если того больше привлекали королевская охота, война и прелести придворной жизни. Титул ученика в данном случае позволяет добиться максимальной эргономии: поскольку он по своему положению намного превосходит своего учителя, тот должен сделать все возможное для обучения.

Но превосходство не всегда является важным элементом. Леонардо, Боттичелли, Микеланджело – все они обучались в многофункциональных и междисциплинарных мастерских Возрождения (слабыми копиями которых являются fab lab), где знания передавались с практической целью и где учителя были по статусу не ниже учеников.

Если при воспитании и обучении короля эргономия была максимальной, то возможность воспроизвести миллион раз то, что смогли сделать единожды, была минимальной. В наших школах эргономия именно минимальна – это стандартизированное обучение, обязательное, лишенное мотиваций, без конечной практической цели. Зато воспроизведение максимально. Школа XXI века должна создать наилучший сплав, предоставляя и всеобщее, и эргономичное образование. Это предлагает блестящая платформа «Дуолинго», которая гораздо эффективнее обучает иностранным языкам, чем традиционные курсы.

Кроме того, настала пора вернуть в школу удовольствие. Ведь если им сопровождаются развитие и работа мозга, то это не случайно. В современной школе учителя страдают не меньше своих учеников. А там, где царит радость, преподаватели наслаждаются своей ролью звездных шеф-поваров на кухне знаний, а ученики – потому что обожают всякие лакомства и учатся готовить.

Три опыта из арсенала школьной психологии

1. Выученная беспомощность

Выученная беспомощность – это психологический феномен, известный всем палачам. Его научное исследование в период холодной войны проводилось как психологами, исследовавшими пытки (так появился эвфемизм «усовершенствованный допрос», который писатель Мишель Одиар назвал «лечение ото лжи»), так и весьма неоднозначными учеными, работающими на границе секретных и открытых академических программ.

Целью изучения выученной беспомощности на Западе и на Востоке была разработка методов принуждения заключенного к сотрудничеству путем внушения ему бессознательного послания «сопротивление бесполезно». Эти исследования проводятся в рамках психологической войны. В результате ученые пришли к следующему выводу: чем чаще мы не можем управлять ситуацией, тем скорее у нас возникнет неверие в возможность контроля будущих событий, если они напоминают уже происходившие. Именно о выученной беспомощности говорил Стив Джобс: «Когда вы поймете, что окружающий мир был создан людьми не умнее вас, и сможете его изменить, ваша жизнь уже никогда не будет прежней».

Организации могут вольно или невольно поощрять выученную беспомощность, которая, по сути, является установкой «миссия невыполнима», в противовес американскому «миссия выполнима», «мне все по плечу». Установка часто подкрепляется безразличным окружением, хотя давление с их стороны (ученые советы, коллеги) может быть конструктивным («Если я смог, почему не сможешь ты?») или разрушительным («Я не смог, а ты и подавно не сможешь!»).

Первыми были работы таких ученых, как Мартин Селигман, который исследовал выученную беспомощность по реакции собак на воздействие электрическим током. Но самыми интересными для преподователей стали опыты профессора Чарисс Никсон, которая показала, что для заражения класса вирусом беспомощности требуется всего лишь около 12 минут (что уж там говорить о годах…). Этот эксперимент носит несколько кустарный характер, но от этого не становится менее показательным.

Никсон выбрала класс из тридцати учеников, которые знали, что сейчас будут участвовать в эксперименте. Она попросила их выполнить следующее задание: подобрать анаграммы к словам: BAT, LEMON, CINERAMA, поднимая руку каждый раз, когда будет найдено очередное слово. Правильными будут слова: TAB, MELON, AMERICAN в порядке увеличения сложности (это важно в ходе эксперимента). Три ученика из класса оказались в затруднительном положении и не смогли подобрать анаграммы к двум первым словам на своем листочке (им досталась копия, где два первых слова были WHIRL и SLAPSTICK, к ним подобрать анаграммы невозможно). Третье слово было тем же самым – CINERAMA. Беспощадность эксперимента была в том, что, когда эти ученики увидели, как весь класс быстро справился с первыми двумя заданиями, а они нет, то даже не пытались выполнять третье задание, которое было им вполне по силам. Они убедили себя, что их уровень слишком низок. Ощущение, что ты хуже всех в группе, тяжело переживается любым ребенком.

Психолог Идрис Шах однажды очень точно подметил: «Вы боитесь завтрашнего дня? Однако вчерашний день был еще опаснее». Прошлые неудачи тяжким грузом виснут на будущих попытках, и если серия маленьких и легких побед внушает уверенность в успехе, то серия промахов сковывает моральный дух. Это правило хорошо известно и давно применяется в геополитике. Прежде чем напасть на Францию, Бисмарк поднял боевой дух своей армии в победоносной войне с маленькой Данией, а афганский полевой командир Масуд сколотил свои боевые отряды в ходе небольших сражений, заранее обреченных на успех.

Этот принцип совершенно не соблюдается во французском образовании и породил культуру обучения, основанную на поражениях и страданиях. Я до сих пор помню совет моего отца: «Если захочешь в университете взяться за математику, никогда не пользуйся французскими учебниками. Возьми русский или американский учебник. Последний, например, начинается с вопроса: «Сколько будет 1 + 1?» И он поведет тебя от успеха к успеху и так до гипотезы Римана. А французский учебник сразу же подставит тебе подножку. От задачи к задаче тебя будут преследовать головоломки, всякие хитрости, ты будешь ощущать собственную неполноценность и расстраиваться, насколько учебник умнее тебя. Все кончится тем, что ты его закроешь». И эта педагогическая непримиримость далеко не миф. Это касается даже видеоигр. Французские компании 90-х годов прославились производством гораздо более сложных игр (вроде легендарного Infogrames) по сравнению с американскими.

Никогда не следует пренебрегать «познавательным подъемом» ученика и никогда не следует его гасить, видя в этом особенную доблесть. Наоборот, нужно культивировать в нем «ощущение могущества» и убедить в том, что он все может. Люди, годами пребывающие в состоянии выученной беспомощности, никогда не смогут добиться личностного расцвета, чего не скажешь о тех, которым все по плечу. Но первые всегда будут тише и послушнее вторых. Не трудно понять, в чью пользу общество, и тем более школа, сделают выбор – в пользу расцвета личности или покорности.

2. Эксперимент: голубые глаза против карих

После смерти Мартина Лютера Кинга учительница Джейн Эллиот решила объяснить своим ученикам, что такое расизм, и прочла им молитву племени сиу: «О Великий Дух, не дай мне осудить кого-либо прежде, чем я не пройду хотя бы милю в его мокасинах». А потом прокомментировала: «Когда белые собираются вместе поговорить о расизме, выясняется, что все они проявляют полное незнание предмета».

Заручившись согласием своих восьмилетних учеников, она поделила класс на две группы: в одну вошли дети с голубыми глазами, а в другую – с карими. В первый день эксперимента учительница объявила, что голубоглазые лучше всех и могут больше бегать на переменах, вкуснее есть и пользоваться новым спортзалом. Она объяснила, что привилегии лучшей группы объясняются расовыми преимуществами и интеллектуальным превосходством. Эллиот пошила коричневые воротнички для кареглазых, а голубоглазые собственноручно надели их на соперников, чтобы те еще больше выделялись. Она посадила голубоглазых за первые парты, а кареглазым достались места в конце класса. Естественно, голубоглазые были польщены и играли только друг с другом.

Вначале дети всячески сопротивлялись идее их собственного превосходства, но Эллиот удалось сломить их сопротивление, ради этого она лгала и заявляла: «Научно доказано, что пигментация глаз обратно пропорциональна интеллекту». Очень скоро успеваемость кареглазых резко снизилась, в частности по математике. Индивидуальное поведение детей также изменилось: голубоглазые проявили склонность к доминированию, презрительному отношению к окружению и садизму, а кареглазым стали свойственны покорность, пессимизм и послушание.

Через некоторое время Эллиот поменяла роли и надела постыдные воротнички на голубоглазых учеников. Но в этот раз она не наблюдала столь выраженного превосходства со стороны группы, которая еще совсем недавно была жертвой сегрегации. Этот урок с цветом глаз редко считается эффективным в борьбе с расизмом, зато идея о чужих мокасинах подтверждена другим экспериментом в виртуальной реальности, когда исследователи заставили испытуемого почувствовать себя негром.

3. Эффект Пигмалиона

Этот эффект давно известен: если преподаватель ждет от ученика хорошей успеваемости, то он действительно будет хорошо учиться, а если уже не надеется, что он добьется высоких результатов, то ученик может остаться двоечником. Именно поэтому Мария Монтессори предложила неуклонно следователь правилу, согласно которому учитель должен воздерживаться от негативных мыслей в отношении любого ученика (плохое отношение, сколько бы его ни скрывали, может проявиться в языке тела, во времени реакции и т. д.). Она опасалась, как бы негативная мысль в сочетании с выученной беспомощностью не придала школьнику негативный импульс на все время обучения.

Дети, да и взрослые часто подстраиваются под образ, который сложился о них у окружения, потому что лучше быть конформистом, но плохим, чем нонконформистом, но хорошим.

Эффект Пигмалиона прекрасно иллюстрирует эксперимент Леноры Якобсон и Роберта Розенталя в 60-х годах. Они измерили IQ учеников начальной школы в Калифорнии, не познакомив с его результатами учителей. Далее они произвели случайную выборку детей (например, одного из пяти) и сообщили учителям, что именно у них самый высокий уровень интеллекта. Исследователи протестировали еще несколько классов и назначили «ложных лучших учеников», чтобы потом сравнить результаты. За год общий IQ увеличился у всех детей, но у «ложных лучших учеников» он увеличился значительно больше. Т. е. ожидания учителя имеют большое влияние на успеваемость.

Худший страх для ребенка – изгнание. Самое страшное для подростка, а затем и для взрослого человека – быть отвергнутым своей группой, потому что группа – это выживание (что особенно ярко проявляется в тюрьмах). Этот феномен достался нам в результате эволюции. Дети, да и взрослые часто подстраиваются под образ, который сложился о них у окружения, потому что лучше быть конформистом, но плохим, чем нонконформистом, но хорошим. Университеты тоже основаны на конформизме.

Насчет семьи. Когда отец говорит своему сыну: «Ты не успеваешь по математике, но у меня оценки были не лучше твоих», то думает, что поддерживает своего сына. На самом деле он ошибается, потому что ставит перед ребенком следующую дилемму: «Если я буду продолжать получать плохие оценки по математике, мой отец узнает себя во мне, а если я буду хорошо учиться, то отец увидит во мне чужого и отвергнет».