Глава 2

Господи! Что же я наделала-то! Что же теперь делать? Вот дура старая! Куда же я полезла-то? Чего мне дома не сиделось! Прости, господи, душу мою грешную! Что же теперь будет? Въехали они давно уже, офицер этот гестаповский, двое солдат и девка молоденькая. Приехали на машине немецкой. Я, как солдата того увидела, прям обомлела вся. Здоровенный какой, господи! Автоматик в руках как игрушечный, а перед офицером и девкой этой прямо стелется. Двери открывает, к калитке прямо бегом бежит, чуть не кланяется, чемоданы несёт.

Девка эта прямо пава, как палку проглотила, даже головы не наклонит, идёт, не смотрит, куда ступает. Голову подняла, волосы коротенькие, светлые. Стерва белобрысая. Мундирчик чёрный у неё и кобура на поясе. Офицер этот дверь ей открыл, прошла, даже не поглядела на него, как нет его.

Стали они жить, не видно их. Уезжают засветло ещё, возвращаются ночью. И всё время так: солдат калитку ей открывает и вприпрыжку перед ней бежит двери дома открывать, а сам в пристроечке живёт, и шофёр там же.

Сегодня приехала одна она, без офицера этого. Днём. И солдаты эти уехали. Дура я, дура! Чего меня понесло-то туда? Господи! Она же в гестапо работает. Точно! Переводчицей! Мне же офицер этот говорил! Зашла я туда к ним, во двор, постучалась в дверь-то, интересно же, полмесяца, почитай, живут. В прихожую захожу, а там девка эта в одной рубашке мужской и в галифе, а мундир в тазу лежит, и вода вся красная.

Господи! В крови мундир-то. Девка меня увидела – и в дом, выскакивает с пистолетом и ругается на немецком: «русише швайн» говорит – свинья русская по-ихнему. Как я до калитки добежала, я и не поняла. Она же в допросах участвует! И расстрелах! Что же теперь будет-то, господи?

Никак калитка стукнула? Шаги? Дверь на засов закрыта! Стук? Громко так, кулаком, ногами, прикладом. Господи! За что?

Как сказал бы Авиэль: «Твоё же бабушка ребро через семь гробов да в тринадцатую становую кость!» А ведь хотел просто поговорить. Припугнуть в смысле, а старушка взяла и окочурилась – сердце не выдержало. Неудачный конец удачного дня.

Нашли мы Ранке наконец. Всё уже сделали. И належались, и нагулялись, и приготовили всё, и по городу развезли приготовленные сюрпризы. Уже и отдыхать устали, пора домой собираться. Заключительный аккорд остался: вырезать самых вкусных упырей и Ранке на кол подсадить, а его всё нет и нет. Свалил гадёныш куда-то из города. Ребята его сослуживца выцепили и поспрашивали интеллигентно. Правда, до смерти.

Первая часть операции прошла очень успешно. Даже я такого не ожидал. Нет, у меня была надежда, что поджаренных охранников лагеря привезут в ближайший госпиталь, но я не ожидал, что госпиталь будет забит под завязку. Обожжённые и покалеченные лежали везде: в коридорах, пристройках, подсобных помещениях. Не ждали немцы такого удара, совсем не ждали.

Когда раздался взрыв на полустанке и поднялось зарево у казарм, мы уже двигались по шоссе по направлению к пригороду. «Кюбельваген» с фельджандармами впереди и грузовик, полностью забитый средствами производства, позади него хорошо были видны в пламени разгоравшегося пожара. На капоте «Кюбельвагена», прямо на запасном колесе, была привязана молоденькая светловолосая девчонка в мужских штанах, в порванной исподней мужской рубашке и босая.

«Прости, Маечка, искуплю! Хорошо, дождь закончился, зараза». Так что пост фельджандармы проехали без проверки, да и не останавливались они, пропустили только три машины, несущиеся из города, и покатили дальше. Остановить фельджандармов и проверить у них документы никто и не пытался. Обидится чем-то недовольный обер-лейтенант, и Восточный фронт дотошливому часовому раем покажется. Можно и в штрафной батальон угодить, а выход оттуда только на тот свет, и не факт, что попадёшь в рай. Грешникам-штрафникам места в святой обители может и не найтись.

Затем дело до автоматизма отрепетированных действий. Грузовик разгружать, «Фею» отогревать, «кюбель» загружать и везти в малюсенький домик на соседней улице первую партию приготовленных фугасов и напалма. А через пару часов как осенние листья полетели поезда.

Один состав очень красиво разбросал по откосу пассажирские вагоны, набитые отпускным офицерьём. Тех, кому повезло больше других, привезли в наш госпиталь.

Другой ровным слоем размазал по путям полустанок. Удивительно, как может изменить окрестный пейзаж состав с тяжёлыми танками, раскиданными по пригороду.

Третий было только слышно. То, что от него осталось, можно было собрать в пятитонный грузовик. Снаряды вёз какие-то. Мальчишки сказали, что кусок рельса в километре от железнодорожной линии нашли, а взрывы этих снарядов мы в другом конце города слышали. Похоже, это были снаряды для тяжёлых орудий, что Ленинград обстреливают.

Четвёртый состав слетел удачнее всех. Вместе с мостом – опора моста и несколько пролётов в реку рухнули. И паровоз с минимум двадцатью вагонами с «живой силой». Неделю немцы трупы из воды доставали. Надо потом поинтересоваться, кто у нас такой кудесник.

Остальные три съехали под откос почти незаметно. До кучи были взорваны шесть стрелок, четыре небольших мостика и патрульный катер, стоящий рядом с мизерной пристанью в пригороде. Команду катера перебили в стоящем рядом с пристанью домике. Сгорели два мелких склада при полицейских участках и три комендатуры.

Это мы потом узнали из слухов и разговоров по городу. Зераховская мелюзга исправно снабжала нас информацией. За долю малую.

Грузовик разгрузили не полностью, оставив только то, что нам было необходимо здесь. Уже ранним утром грузовик отогнали в город и поставили около полицейского управления. Нет, не затем, зачем все подумали, это же закрытый фургон. Лучше охраны на пару дней и придумать невозможно.

Просчитал я всё грамотно, «Фея» потом пирожок испечёт. Взорванные железнодорожные ветки и уходящие по лесам группы оттянули из города лишних полицаев и войсковые подразделения охраны тыла, и никто не всполошился по поводу, зачем это всё было сделано, тем более что на всех местах диверсий были наши листовки.

Группы должны были обозначить направление движения и пропасть, а мы ждали. Ждали, когда подохнут сильно обожжённые охранники лагеря и на их место придут те, кто нарвался во вторую очередь. Ждали, когда уставшие врачи госпиталя вернутся домой спать. Ждали, когда привезут кровь детей, чтобы прихватить палачей в медицинских халатах из лагеря. Это было самое лучшее ожидание в жизни. И мы дождались.

Первым попался грузовик из концлагеря. Мы ждали именно его. Партию перевозимой крови всегда сопровождал врач медицинской лаборатории лагеря, который потом уезжал в город. Отогнали грузовик во двор дома, где жила группа исполнителей, и утопили водителя в ведре с кровью, сфотографировав конечный результат.

Врача в форме оберштурмфюрера СС под белым медицинским халатом и двух медсестёр, непосредственно занимавшихся забором крови в лагере, облив детской кровью, посадили на колья в сарае. Вторая группа в это время таскала на отжатом на соседней улице грузовике врачей. Главного врача госпиталя и одного из врачей в звании гауптштурмфюрера СС пристроили к эсэсовцам, остальных семерых повесили рядом. Разумеется, тоже с фотографированием процесса.

Когда ребята закончили, уже стемнело. Оставив, где только можно, листовки, мы поехали в госпиталь. На первом этаже мы просто перебили всех, кто попался нам по пути. Одиннадцать автоматов в упор – это страшно, с глушителями страшнее втройне. Трупы устилали пол. Какая охрана, что вы? Одиннадцать не ожидающих смерти инвалидов с винтовками против торжествующего Давида?

Операционная? Переливание крови? Отлично! На улицу всех, на деревья скотов. Хозблоки, кладовые, перевязочные, главное, лестницы – всё заставили бутылями с напалмом. Грузовик выгрузили весь. Сфотографировать всё. Висящих палачей в стерильных медицинских халатах, подсвеченных фарами грузовика, в первую очередь.

Ну, с богом! Да, именно так! А кому не нравится, может в любое время в Саласпилс съездить. Лагерь смерти «Куртенгоф», если официально. В восьмидесятые, девяностые, двухтысячные полюбоваться на берёзовые рощи, выросшие на костях тысяч маленьких детей, на траву, пропитанную кровью. Говорят, там новые латвийские власти метроном отключили, стучащий долгие годы, финансирование мемориала прекратили. Забыть хотят весь этот ужас. Да не волнуйтесь вы так. Забыли уже. Всё забыли, и виноват в этом Сталин.

Да, Сталин. Это он простил вас и забыл весь этот кошмар. Это Сталин вас друзьями сделал, гуманист хренов, а надо было спросить с каждого. За всё. Здесь мы спросим. Сколько сможем, столько и спросим. За издевательства над детьми закапывать надо было башкой вниз. Всех, кто в этом участвовал.

Тем, кто на детей руку поднимает, рано или поздно звездец приходит, но с нами получится значительно раньше, чем ими смершевцы займутся. Всех, до кого дотянемся, на кладбище отправим, а то им опять, как у нас, начнут сроки раздавать. Да и сдёрнут многие к американцам, а здесь уже не успели.

Сфотографировав полыхающий госпиталь, мы уехали. «Серж» со «Старшиной» и «Батей» с группой поддержки – в один из трёх снятых домов на окраине, нельзя оставлять людей одних. Мы с Клаусом, Давидом и «Феей» – в квартиру. Здесь у Клауса своя отдельная неприметная комната, в которой мы сделали фотолабораторию. У Давида вторая комната, в которой стоят бутыли с напалмом. В эту ночь мы впервые остались с Майей одни.

Мы прожили в своих временных жилищах четыре дня. Мы с Майкой почти не вылезали из кровати, Давид сдружился с Клаусом и стал учиться на фотографа. Что творилось в городе, не знаю, у нас на улице было тихо. Полицейское управление, да, трясло так, что окна в соседних домах звенели. Местное руководство постоянно на крыльце управления вваливало своим нерадивым подчинённым словестных звездюлей. Один полицай даже удара по уху удостоился царственной дланью.

Наш грузовик стоял как вкопанный, никто на него внимания не обращал. Откуда я это знаю? Так окна у меня на них выходят. На грузовик и полицейское управление в смысле. Даром, что ли, я готовился?

На пятое утро пришли «Серж» со «Старшиной» и «Батей». Пора было походить на разведку. Усиление и облавы продолжались три дня, но направление облав было из города, как я и предполагал. Никому и в голову не могло прийти, что мы остались в городе. Говорят, теперь немцы поляков сильно не любят. Чего это они? Они и раньше не сильно дружили, а теперь даже ругаются друг на друга и грозятся. Ничего. То ли ещё будет, дайте мне в город выйти.

Ну, мы и вышли. Я же не просто так город разведывал. Нет, не затем, зачем все думают, я уже отомстил. Теперь поляки будут грабить. Просто грабить магазины, антикварные лавки, ювелиров, немецких офицеров, чиновников, полицаев. Нет. Никаких листовок. Просто резать всех, кто подвернётся, чтобы не оставлять свидетелей. Зачем? Чтобы закамуфлировать Ранке. Чтобы набрать побольше денег и информации.

Мы же не просто будем их резать, мы будем проводить жесточайшие экспресс-допросы с демонстрацией своих фото. Клаус их много наделал. Это тоже дымовая завеса, а вот на последнем этапе пойдут фотографии Клауса и его же листовки с полным перечнем всех этих художеств, и тогда им будет страшно. Будет обязательно, напалм у нас ещё не закончился. Вернее, Давид сделает ещё, а грузовиков в городе много.

Второй этап карательной операции начался в день смерти любопытной соседки. Вот уж точно старая дура. По-соседски она зашла к «Фее», которая только что двух немецких офицеров, как свиней, зарезала прямо в подъезде.

Переминается с ноги на ногу, как клуша, на улице с чемоданом, наполненным книгами, и ушами себе по плечикам хлопает.

– Ой, господин офицер! Вы не поможете мне чемодан наверх занести, а то я приехала, а тёти нет и вообще дома никого нет? Чаем? Что вы, господин офицер! Только коньяком и кофе. – Стоит перед оберштурмфюрером и унтерштурмфюрером СС худенькая белобрысая девчушка в платьишке по последней моде двадцатых годов с просто неподъёмным саквояжем. Волосики коротенькие, мордашка наивная. Глядит глазёнками своими подкрашенными и луп, луп ими. Кукла малолетняя. Выглядит дурочка-дурочкой. Специально перед зеркалом тренировалась.

Истинные арийцы! Губёнки раскатали, глазёнки замаслились, слюнки на лестницу ручьём потекли. Ну как же! Коньячку-то пообещали! А там и до кроватки недалеко. Куда ж она потом денется? От таких-то красавцев! Саквояж друг у друга вырывают, перед «Феей» дверку в подъезд распахивают, под локоток поддерживают.

Семнадцатый и восемнадцатый, бараны. Даже за оружие схватиться не успели. Ох, как недаром я всех своих «пионеров» год тренировал работать одновременно двумя ножами. Точно мы, мужики, думать не умеем, вернее, не той головой думаем. Впрочем, я тоже на такую «Фею» повёлся бы. И сложили их в квартире полковника, которого этой же ночью задавили вместе со всей прислугой. Эти польские евреи такие звери!

За прошедшие десять дней прямо мор прошёлся по городу. Лавочники и владельцы магазинов, парикмахеры, бреющие офицеров, и сами офицеры. Попал под горячую руку бандитам. Бывает. Понятно, что в магазинах и лавочках тоже были немцы или полицаи? Или надо разжёвывать? Нет, не ради убийства, а ради разведки, и это не мы с «Сержем» и «Феей», это группа поддержки.

Зачем? А как я установлю, есть ли наблюдение за нашим гестаповским умельцем и людьми Елагина? Или я должен поверить Елагину на слово? Может, мне подойти к парикмахеру и в лоб спросить: «Не видели ли вы здесь агентов гестапо?» А вот так никто не ждёт. Это бандиты, а не партизаны. Оружие мы с трупов не берём, только документы, часы с портсигарами и деньги, но любой агент, любое наблюдение вскинется и всполошится. А если и наблюдаемого так же зарезали? И побегут проверять. В это время мы с «Сержем» наблюдали. И с «Феей».

«Фея» блистала везде и во всём. И в чёрном эсэсовском мундире, и в серой полицейской форме, и в нарядном платье с ажурной сумочкой в руке. И убивала. Каждый день по несколько упырей. Ножами. Лёгкими, изящными, остро наточенными ножами, с любовью сделанными руками старых еврейских мастеров.

Группа поддержки заколебалась трупы за ней убирать. Надо ведь так заныкать, чтобы сразу найти не смогли. Как только ребята не исхитрялись. И закапывали, и топили, и в подвалы ныкали, и в канализацию убирали. Да и сами они от «Феи» не сильно отставали. Грузовик же под задницей. Приберут за «Феей» трупешник, по пути ещё пару полицаев прихлопнут и в сарае в пригороде закопают или в подвале разбомблённого дома кирпичами закидают. Мы с «Сержем» не запрещали. То, что эти люди перенесли в концлагере, осмыслению не поддаётся. Лишь бы делу не мешала эта самодеятельность.

К человеку Елагина я всё же зашёл. С «Феей». Толстый, рыжий, хромающий на правую ногу увалень в пальто, шляпе и с тростью. С юной воздушной барышней в лёгоньком пальтишке, туфельках и в здоровой шляпе, которую норовил сорвать порывистый осенний ветер. Вот такой вот поразительный контраст.

«Ну и зачем этому уроду такая красотка? Что она в нём нашла?»

«Деньги, господа! Только деньги, и ничего больше». Рыжий прямо сочился деньгами и властью.

«И зашли они в антикварную лавку явно не просто так. Сейчас она его раскрутит на дорогущую безделушку, которая ей совершенно не нужна».

– Что вам угодно, господа? – склонил голову в поклоне пожилой худощавый хозяин.

– У вас продаётся славянский шкаф? Данила Кириллович очень рекомендовал именно ваш шкаф. Нет, не надо закрывать магазин. Сколько стоит вот эта вещица? Отлично! Дорогая, тебе очень идёт. Сдачи не надо. Увидите нашего общего друга, кланяйтесь. Всего вам доброго.

Посылка передана и получена, а в посылке, помимо всего остального, две свежих фотографии на память от нового друга и двоюродного брата. Совсем свежие, они едва успели просохнуть.

Старый опытный офицер просёк всё сразу. Ах да! Конечно же, владелец очень дорогой лавки, втюхавший весьма посредственную вещь за бешеные «бабки». Мне что, денег жалко? Группа поддержки ещё награбит. Круговорот «бабла» в природе. Очень пригодились жетоны СД, пару раз нас проверяли в городе. Прошло всё нормально. Мне даже говорить ничего не пришлось, «Фея» по-немецки говорит много лучше меня. Мне пришлось тренировать заикание, но и так акцент пробивался. Хорошо, что зимой мы с «Феей» разговаривали с врачами только на немецком языке, но ей знание языка далось много легче. «Фея» очень талантливой девочкой оказалась. Во всём.

– Ой, какой ветер! Дорогой, давай зайдём в кафе. Здесь совсем рядом.

Какая незадача! Зашли в кафе и как сквозь землю провалились. Ну не совсем сквозь землю, а в подвал и на соседнюю улицу, а там в автомобиль и, не торопясь, дальше.

Правда, и не следил никто, и за Ранке никто не следит. Но эта падаль никогда не бывает в одно лицо и живёт в весьма непростом доме с охраной, почти напротив управления гестапо. Вот только вчера вечером штурмбаннфюреру Ранке это не помогло. Его похитили агенты СД прямо на улице, посадили в машину и увезли.

– Мы знаем, господин Ранке, что вы офицер гестапо. Простая формальность. Господин бригадефюрер хочет вас видеть в неформальной обстановке.

Ну да, ну да. В очень неформальной, прям неформальней некуда. Он бы рыпнулся, но офицер СД сомнений не вызывал, а огромный агент со жгутами мышц, перекатывающимися под лёгким осенним плащом, своим безжизненным взглядом просто парализовал волю штурмбаннфюрера.

Специально «Старшину» перед зеркалом тренировали, так же как и «Фею». Правда, уже в другой комнате. Вдвоём на них без смеха смотреть было невозможно. Кривые зеркала в комнате смеха удавились бы от зависти, а смеяться было нельзя, иначе вся тренировка в балаган бы превратилась.

– О! Вас повысили в звании! Поздравляю! Вас ждёт незабываемый подарок.

Мощную плюху в исполнении «Старшины» назвать подарком смог бы только конченый мазохист, но Ранке спросить забыли. Пусть радуется, что после этого подарка его коньяком обрызгали для правдоподобия. Допросить Ранке не удалось. «Старшина» сгоряча засадил ему в машине второй раз локтём, сломав челюсть, и, судя по его перекошенной роже, в двух местах. Так что в машине Ранке уезжал в нирвану дважды.

Группа поддержки, увидев штурмбаннфюрера СС при полном параде, чуть не прослезилась всем составом. Для них гестаповский упырь – это подарок, как для малыша леденец на палочке. Впрочем, выглядел Ранке на металлическом штыре, забитом в землю на заднем дворе внезапно скончавшейся старушки, как чупа-чупс.

Ребята посадили штурмбаннфюрера на толстую арматурину стремительно, но подозреваю, что уже мёртвого. Сам я этого не видел. Мы с «Сержем» и «Феей» в это время скандал на улице изображали. Надо было слышать, как «Фея» орала на «Старшину» и «Сержа». Я был большим начальником в изрядном подпитии. Говорю-то я не очень, вот и изображал невесть что, но прокатило, как по нотам.

Листовку вешать не надо. Все и так знают, что это «Второй». Он так не любит гестаповцев. Хотя ладно, уговорили, пусть и здесь будут листовки. Неудобно Ранке на металлическом штыре и обидно. Зато вид хороший, прямо на реку. На Западную Двину в смысле.

– Фото на память, штурмбаннфюрер! Вам привет от вашего бывшего подчинённого.

Елагину очень понравятся фотографии, и он убедится, что я всегда выполняю свои обещания.

Нет. Это не так легко, как кажется, и группе поддержки нелегко, но я специально изучал маршруты движения. Одежда, документы, аксессуары, сменные автомобильные номера. Машины мы меняли часто, а комплекты номеров привезли с собой. Пойди найди в городе машину, у которой только что сменился владелец и номера, а на капоте появилась свежая вмятина и треснувшее заднее стекло.

Сам бывший владелец машины двумя минутами ранее переселился в канализацию, эта неприятность случилась с ним вместо дружеской беседы с милой и почти доступной барышней у неё дома. Весёлый гауптман, спесивый майор, чопорный полковник с услужливым ефрейтором, остроумный унтершарфюрер, и это далеко не полный список наших внезапно скончавшихся и почти добровольных помощников.

Мы прорабатывали каждый район и нигде более четырёх дней не останавливались, исключение составил дом у реки. Почему? Потому что полицейского информатора там зарезали ещё до нашего появления. Вместе с тем фельдфебелем, который искал дом этого самого информатора. Вот они вдвоём купаться и отправились. Заодно мои ребята картой города разжились.

Полицейский на нашей улице даже боялся смотреть в нашу сторону. Где он, а где начальник отдела управления гестапо со своей малолетней любовницей. Документы «Сержа» он увидел на второй день, а увидев эту надменную белобрысую тварь, ему вдруг резко захотелось оказаться на другом конце города. Незадолго до нашего ухода полицейский с двумя своими приятелями повесился в сарае. Нашли их только через три дня. На каждом трупе была приколота штыком листовка с полным перечнем наших предыдущих художеств и моим клятвенным заверением не останавливаться на достигнутом результате.

Что значит не сидели больше четырёх дней? Вот так. Фургон переезжал с места на место, двигаясь по улицам города в нужных нам кварталах и останавливаясь в квартирах убиваемых группой поддержки упырей. Наших основных квартир было четыре. Первая – рядом с полицейским управлением, в которой мы прожили пять дней. Две – рядом с людьми Елагина, и одна на неприметной улочке, рядом с лавкой «тысяча и одна мелочь», в которой Давид изготавливал напалм. Там группа поддержки прожила последние три дня, подготавливаясь к нашему заключительному аккорду. Уйти, не хлопнув напоследок дверью, было бы невежливо.

Было и два дома. Первый – тот, в котором группа поддержки жила в самом начале, то есть первые шесть дней. Это было самое опасное время. Именно поэтому там жил «Серж» с непробиваемыми документами и одним из жетонов СД.

Второй жетон СД был у меня, но им пришлось воспользоваться только один раз. Половую принадлежность подобные жетоны не проясняют, на нём только свастика и номер. Гестаповские жетоны похожи на жетоны СД – надписи только отличаются. Документы у их обладателей обычно не проверяют, спросить могут только при комплексных облавах всего района или квартала. Но и в этом случае не наглеют – можно нарваться. Да и уважение жетоны СД вызывают нешуточное.

Для этого я и поставил грузовик прямо под окна квартиры. Мне нужно было понять, обратят ли на него внимание. Как ходят полицейские патрули? У кого они проверяют документы? Могут ли полицаи обратиться к немцам и проверить у них документы и многое, многое другое. Для работы в городе, захваченном противником, необходимо огромное количество деталей и мелких нюансов, которые пришлось узнавать по ходу дела. Наши документы не были идеальными, они никогда не прошли бы проверку в комендатуре, а мы давно не были в оккупированном городе, но мы и не ходили в форме там, где шарятся патрули фельджандармерии.

Группа поддержки так и работала. Выбиралась, к примеру, лавочка. Около неё останавливался грузовик, из которого, неспешно разминая конечности, выходили четверо полицейских. После чего лавочка закрывалась, и группа поддержки жила в ней два или три дня, как пойдёт, наблюдая за нужным домом и собственным грузовиком. Не просто жила, а вырезала для проверки парикмахерскую с клиентом и наблюдала за суетой вокруг.

Одну парикмахерскую спалили вместе с четырьмя латвийскими карателями напалмом. Весело один упырь, облитый напалмом, метался по улице. А орал-то как! В конце концов его пристрелил немецкий офицер, к которому упыря принесли ноги, глаза у него к тому времени уже выгорели.

Жестоко? Да, жестоко, но необходимо. В такой суете проще отследить наблюдателей и топтунов гестапо и местной полицейской охранки. Обычные уголовники ведь никуда не делись, и ими как раз занимается уголовная полиция города, реорганизованная немцами в политическую полицию, то есть гестапо.

Получается, что в любом оккупированном городе в любой стране гестапо использует уже готовую структуру слежки за жителями, опираясь на местные кадры. Тем более что в Литве, Латвии и Эстонии эти местные кадры сами предлагают свои услуги и свою сеть осведомителей.

В полицейской охранке Риги тоже есть свои информаторы, негласные агенты и переодетые полицейские. Так что мне пришлось использовать нестандартные методы наблюдения за объектами, а иначе нам проще самим в гестапо сдаться. С табличкой «Группа «Второго» на груди.

Минувшей ночью мы ограбили и убили владельца ювелирного магазина, немца, а над ним жил гестаповец, который крышевал магазин, ну, или был в доле. Разницы нет. Вот на его трупешник мы и прилепили очередную листовку с перечнем наших художеств и в магазине оставили парочку. Минимум сутки у нас были.

О самом магазине мы узнали случайно. «Серж» зацепился языком с гестаповцем прямо рядом с магазином. Зашёл, купил портсигар, восхитился предприимчивостью.

– Ничего личного, господин оберштурмбаннфюрер, только бизнес. Помните меня? Неделю назад вы продали нам серебряный портсигар. Не подошёл. Впрочем, неважно. Вам привет от «Второго».

Всего за сутки мы вырезали обитателей четырёх многоквартирных подъездов. Работали, разбившись на две группы.

Интенданты, связисты, штабные офицеры, офицеры полицейского управления, гестаповцы. Попали под раздачу в основном военные чинуши – трутни войны. У них ничего не спрашивали. Гестаповский офицер или юная девушка звонили в квартиру. Затем выстрел из револьвера с глушителем, удар ножом, быстрый осмотр помещения, листовки – и в следующую дверь на лестничной площадке. Всё, что выгребали из квартир, сгружали в многострадальный фургон-склад. Не жалели никого, сами квартиры закрывали на ключ.

Ну а следующей ночью уже привычная всем развлекаловка. Пришлось предварительно побегать. Пока всё приготовили, чуть было всем составом, улыбаясь, не зажмурились – недалеко от станции попался недоверчивый патруль из шести человек. Хорошо, оружие с глушителями, удалось всех втихую перебить, но чуть не запалились.

Четыре бортовых грузовика без тентов. В каждом по пять двадцатилитровых стеклянных бочек с напалмом и по большому фугасу. Последние несколько дней Давид трудился как проклятый, такой производительности любая бетономешалка позавидовала бы.

Склад тылового обеспечения воздушного флота. Мы три дня подходы к нему разведывали. Хороший склад, большой. Сапоги, форма, парашюты, продукты, отделение охраны и хлипкий шлагбаум на въезде.

Казарма батальона охранной дивизии. Опять упырям не повезло. Они совсем недавно заняли одно из общежитий завода, выгнав обитателей на улицу. Классный там дом. Любят в этом времени из дерева строить. Хорошо гореть будет.

Склад боеприпасов полицейского управления. Удачно нам попался один из заместителей начальника этого управления. Случайно, но это дела не меняет.

Плюс отделение гестапо. С этим проще. Гестаповцев за последние несколько дней мы перебили несколько штук, так что информации по районным отделениям надоили много. Было из чего выбирать.

Все объекты в одном районе, недалеко от грузовой станции. Взрывы ночью, почти одновременно, сбор в нашем фургоне. Нет, не на станции. Что мы там забыли? Она здорово охраняется. Фургон стоит на кладбище, он целый день здесь стоит. Чуть дальше стрелка, поезд идёт очень медленно. Есть и часовой. Он останется жив. Мне так надо. У часового заберут деньги и снимут часы с руки. Оружие? Зачем бандитам оружие? Партизан вешают. Да и нам его винтовка ни к чему, и так загружены по полной программе.

Только через двое суток при прочёсывании пригорода группа полицейских обнаружит одиноко стоящий грузовик. При взрыве погибнут четверо полицаев и ещё двое получат ранения, грузовик сгорит дотла – у нас ещё оставался напалм. Листовки вокруг кладбища немцы обнаружат позднее.

К этому времени мы уже отцепили последний вагон от поезда и сошли с попутки. Предстояла долгая дорога домой. Жаль, запланированный мной спектакль не получился, вернее, обошлись без него, но и так представление удалось. Презентация отряда «Второго» в отдельно взятом городе прошла на «ура». Ну и что, что было много недовольных? Так ведь всем не угодишь. Клаусу, Давиду и «Фее» понравилось, а мастера будут просто счастливы.

В последнюю ночь в Риге у нас погибли два парня из группы поддержки, правда, командир группы – пограничник – остался жив. И слава богу! Не люблю я, когда убивают пограничников, их и так осталось слишком мало.