47

Экстренное совещание Алдонин назначил сразу, как только шифровка легла ему на стол. В такой нестандартной ситуации он не мог и не хотел принимать решение в одиночку. Слишком многое могло быть поставлено под удар. Выбирать между хорошим и плохим результатом не приходилось. В лучшем случае: между вынужденным и опасным. Алдонин не первый год был в разведке и знал, что чрезвычайные ситуации иногда случаются. Опыт, как выходить с минимумом негативных последствий, накапливался его предшественниками. В разведке форс-мажор всегда протекал по нескольким сценариям. Постепенно сложилось не более двух десятков «проблемных вариантов». Было изучено, как действовать в таких ситуациях, риски просчитывались реалистично, а результат был предсказуем.

Нынешний случай не вписывался ни в один известный пример. Хуже всего, что у Алдонина не было готового решения. Командир его уровня не имеет права заранее не знать, какой приказ отдаст. Любое совещание нужно для того, чтобы у подчиненных создалось мнение о совместном принятии решения. Опытный командир всегда направит совещание туда, куда захочет. Алдонин же сейчас не знал, чего хочет. Ему не надо было объяснять риски, которые принес телефонный звонок. Оставалось понять: готов он пойти на эти риски. И если да, то ради чего? Удовлетворить любопытство? Раскрыть загадку? Получить ответы? Не слишком ли высокую цену придется заплатить? Алдонин, слушая других, хотел разобраться в себе. За ним окончательное слово.

В кабинете собрались ключевые заместители: начальник оперативного отдела Очалов, начальник особого отдела Горчаков, начальник аналитического отдела капитан 1 ранга Мошкович. Только те, кто допущен к высшему уровню секретности. Перед Горчаковым лежала папка, которая вернулась из архива. С новеньким штампом.

Алдонин смотрел на свинцовую Неву, даже в мае погода не балует. В кабинете стояла тишина, отмеряемая стуком корабельных часов. Часы — тоже дань традиции.

— Начинай, Иван Тимофеевич, — наконец сказал Алдонин, садясь за стол и беря в руки расшифровку. Копии были у всех.

Мошкович прочистил горло.

— В 12.01 по Москве была получено сообщение по телефонному каналу. Содержание пересказывать не надо?

Алдонин кивнув. Все перечитали шифровку по нескольку раз.

— Звонок был сделан не с мобильного номера. Скорее всего — уличный таксофон. Нам удалось только примерно определить геотаргетин.

— Не стесняйся…

— Будапешт, — ответил Мошкович.

— Частотный анализ голоса проведен?

— Так точно. Говорил живой человек, не электронная модерация, не монтаж из отдельных фраз, синусоида неразорванная. Интонации естественные, владение немецким на уровне носителя языка. Сообщение составлено точно, в соответствии с протоколом № 9/13 от 1987 года. Шифрованная подпись совпадает с псевдонимом Мечик. Подтвердить личность звонившего по голосу не представляется возможным.

— Почему?

— Не сохранилось аналога, по которому можно провести сверку частотного диапазона.

— Совсем никаких записей?

— Сохранились только записи действующих сотрудников. А он… — Мошкович осекся.

— Что-нибудь еще?

— Как видно из текста… — Мошкович не сразу подобрал правильное слово, — звонивший просит об экстренной встрече. Встреча в 11.00. По координатам в конце сообщения — центр Будапешта, площадь Вёрёшмарти…

— Место встречи совпадет с таргентингом звонка, — сказал Алдонин. — Что смущает?

— По протоколу № 9/13 такое сообщение можно отправить только в случае угрозы личного разоблачения, потери всех каналов связи и связных, а также экстренной эвакуации, когда у агента нет возможности уйти самому. Это высшая степень тревоги. Обращаю на это внимание, товарищи офицеры.

Мошкович обвел взглядом собравшихся.

— Почему ты считаешь это таким важным? — спросил Алдонин.

— Интонация, тембр и психологические характеристики голоса говорят, что звонивший находится в полном спокойствии, у него хорошее настроение, ровное дыхание и четкие интонации. Никаких признаков паники или тревоги. И он отложил встречу почти на двадцать четыре часа…

— Важное замечание, — согласился Горчаков.

Адмирал не дал разговору утечь в это русло:

— Что дал анализ фоновых шумов?

— Улица города, проходящий транспорт, звуки работающих эскалаторов, по этому признаку определили расположение таксофона у метро. Углубленный анализ еще не закончен, но засечь какие-то характерные особенности не удалось.

— На поднесущей частоте?

— Ничего.

Значит, звонивший не использовал заранее записанный звуковой сигнал, который в сжатом виде передавался вместе с речью. Алдонин не мог вспомнить: выдавали двадцать пять лет назад специальные амплиферы или это было позже.

— И быть не могло, — сказал Очалов. — На раннем этапе внедрения молодым агентам выдавался минимум технических средств.

Алдонин кивнул. Очалов как будто читал его мысли.

— Спасибо, Сергей Николаевич, за справку. Дополнения?

Добавить Мошковичу было нечего.

Адмирал смотрел на собравшихся. Примерно одного возраста, выросли в одной среде, накопили обширный опыт и прекрасно знали, что сейчас предстоит самое трудное в совещании.

— Прошу высказываться, товарищи офицеры…

Начинать никто не спешил. Алдонин ждал. Корабельные часы отмеряли секунды тишины.

— Николай Иванович, тебе слово.

Горчаков открыл папку дела, перебросил несколько страниц.

— Даже если предположить, что на связь вышел пропавший двадцать пять лет назад агент… — сказал он. — Какая цель звонка? Что он хочет нам сообщить? Что он может сообщить ценного?

— Вероятно, серьезная информация, — сказал Очалов.

— Из Будапешта? Как он там оказался? Где скрывался столько лет? Что делал? С кем выходил на контакт?

— Николай Иванович, говори прямо.

— Слушаюсь, товарищ адмирал. Вы знаете, что в истории нашей службы не было ничего подобного. А если такого не было, то вывод напрашивается один, естественный, простой и понятный…

— Договаривай.

— Звонок под контролем, — сказал Горчаков. — Ничего другого. Не важно, сам он пошел на вербовку или вышли на него.

— Зачем?

— Не понял, товарищ адмирал…

— Если Мечик перевербован, зачем ждал двадцать пять лет?

— Вербовка могла произойти недавно.

— В чем смысл вербовать человека, который столько лет был не у дел? — спросил Алдонин, сам не зная ответа.

— Ценность вербовки нашего сотрудника не уменьшается с годами, — ответил Горчаков. — Для них важен сам факт.

Собравшиеся понимали, что «они» могут быть разными. Конкретика страны и спецслужбы не так важна.

— Хороший ответ, Николай Иванович, только бесполезный. Никакой пользы, кроме гордости за самих себя.

Горчаков ничем не показал, что не согласен.

— Практический смысл очевиден, — сказал он. — На встречу с нашей стороны должен прийти человек. Его фиксируют и берут в оборот. Для одного использования более чем достаточно. Мечик — предатель. Он знает, что мы знаем о его предательстве. Иначе не скрывался бы все эти годы. Предатель сам инициирует контакт. Для чего? Чтобы попросить прощения за сроком давности? За смерть Маркуса? За украденные деньги? Он что, наивный?

Вопрос был невольно обращен к Очалову. Начальник оперативного отдела только покачал головой.

— Мечик всегда отличался тем, что глубоко планировал свои действия, — сказал он. — Было видно еще в учебе. Я согласен с Николаем Ивановичем: это второе его предательство. Расчет на то, что мы захотим увидеть его и задать вопросы. Ловушка для нашего контакта. Они никого не могли вычислить. Это будет первый результат.

Алдонин обратился к Мошковичу.

— Твое слово, Иван Тимофеевич…

Начальник аналитического отдела помедлил.

— Вероятность ловли на живца крайне высока. Как раз из-за особенности его биографии. Внешне — минимум подозрений. На самом деле — крайне высокий риск. Мы ничего не знаем, чем он занимался столько лет и как оказался в Будапеште.

— Все согласны? — спросил Алдонин.

Три заместителя дружно кивнули.

— Общее мнение: нам устроена ловушка. Хорошо. Кто может опознать Мечика?

— В одном внедрении с ним было двое, — сказал Очалов. — Первый эксперимент. После того случая больше не повторяли. Слишком молодые офицеры не готовы ко всем тяготам. С ними были Маркус и Освальд. Маркус мертв, Освальд в Бельгии…

— Как быстро его можно перебросить?

— Как будет необходимо.

Горчаков засопел.

— Товарищ адмирал, прошу разрешения…

Алдонин кивнул.

— Считаю, что рисковать таким сотрудником, как Освальд, ради контакта с предателем категорически недопустимо. Выгоды, которые мы можем получить, не идут ни в какое сравнение, если Освальда возьмут на месте или засекут…

Адмирал отправил молчаливый вопрос двум другим заместителям.

— Согласен, — сказал Очалов.

— Поддерживаю, — сказал Мошкович.

— Значит, опять единогласно… — Алдонин встал и подошел к окну. Как ему не нравился это серый, надменный вид улицы. Совсем чужой и холодный. — Дальнейшие действия? Твое предложение, Николай Иванович…

— По закрытому протоколу, — ответил Горчаков.

Это означало физическую ликвидацию агента. На месте. Алдонин знал, что совещание неизбежно закончится таким решением. Не хотел этого, но не имел ни одного аргумента, чтобы противопоставить.

— Сейчас принимать окончательное решение рано, — сказал он. — Предлагаю направить Освальда для визуального контакта. При подтверждении личности Освальда сразу выводить, дальше действуют оперативники. Сможем обеспечить?

— Так точно, — ответил Очалов. — Три-четыре сотрудника перебросим…

— Проработать скрытную доставку Мечика в посольство или по одному из наших коридоров…

— Принято…

— При малейшей угрозе применять закрытый протокол.

— Принято. — Очалов ничего не записывал.

— Освальду не сообщать информацию, с кем выходит на контакт.

— Принято.

— Обеспечить ему независимое опознавание.

— Ясно…

— Параметры встречи сообщить на месте.

— Обеспечим.

— Значит, Будапешт 12 мая, 11.00, площадь Вёрёшмарти… Иван Тимофеевич, пусть твои ребята изучат там каждый камень.

— Оперативную ориентировку подготовим, — ответил Мошкович.

— Жаль, что сам не могу быть… — вздохнул Алдонин. — Кажется, на этой площади было знаменитое кафе со смешным названием «Жербо»… Во всяком случае в мою последнюю командировку…

— Проверим, — сказал начальник аналитического отдела.

— Детальная проработка операции. Закончили, товарищи офицеры…

Заместители встали и покинули кабинет, с шумом возвращая стулья на место.

Алдонин остался один.

Они сделали все правильно. Как должны были поступить в незнакомой ситуации. Чтобы не рисковать понапрасну и не подставить под удар работу многих лет и судьбы многих людей. Сделано все правильно. Только на душе Алдонина было тоскливо. Отчего-то ему показалось, что они совершили большую ошибку.

Непоправимую ошибку.