Всех не перевешаешь!
Со времени Великой Отечественной выражение «Всех не перевешаешь!» (или: «…не перевешаете!») чаще всего ассоциируется с Зоей Космодемьянской.
Зою нередко именуют партизанкой, хотя она была бойцом регулярной армии, точнее – диверсионно-разведывательной группы. 17 ноября 1941 года вышел приказ Верховного главнокомандования с требованием «разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск», чтобы выгнать немцев «на холод в поле». Исполняя этот приказ, 28 ноября группа под командованием Б. Крайнова подожгла три дома в деревне Петрищево Верейского (ныне Рузского) района Московской области. В эту группу входила и Зоя. Вечером ее обнаружил и выдал немцам местный житель.
На допросе Зоя назвалась Таней и не сообщила врагу никаких сведений, несмотря на многочасовые жестокие избиения. На другой день, перед повешением, Зоя произнесла речь, обращенную к жителям деревни и к немецким солдатам.
Первую запись этой речи сделал, после освобождения Петрищева, корреспондент «Правды» Петр Лидин (его записные книжки увидели свет лишь в 1999 году): «Эй, товарищи!.. Что смотрите невесело?.. Бейте фашистов, жгите, травите! За мою смерть отомстят!..»
В знаменитом очерке Лидина «Таня», опубликованном в «Правде» 27 января, появилось много новых деталей, и прежде всего – многократное упоминание имени Сталина. А в последней речи Тани – то есть Зои – появились фразы:
– …Я не одна, нас двести миллионов, всех не перевешаете. (…) С нами Сталин! Сталин придет!..
4 февраля 1942 года жителей Петрищева опрашивала специальная комиссия. В предсмертной речи Зои, включенной в отчет, упоминаний о Сталине нет, а заканчивается речь словами:
– …Всех не перевешаете, нас 170 миллионов.
Эта цифра была тогда верной, в отличие от округленных 200 миллионов.
В 1962 году Борис Слуцкий прочел Бенедикту Сарнову только что написанное им стихотворение «Зоя»:
Под виселицу белую поставленная,
в смертельной окончательной тоске,
кого она воспомянула? Сталина.
Что он придет! Что он – невдалеке!
После чего, рассказывает Сарнов, «разразился скандал».
– А вы что же, не верите, что так было? – спросил Слуцкий.
– Да хоть бы и было! Если даже и было, ведь это же ужасно, что чистая, самоотверженная девочка умерла с именем палача и убийцы на устах!
(Б. Сарнов, «Занимательная диалектика» в сборнике «Борис Слуцкий: воспоминания современников», 2005.)
Стихотворение Слуцкий печатать не стал.
Трудно сомневаться в том, что Зоя свято верила в Сталина, но все же перед смертью она, судя по наиболее достоверным свидетельствам, «воспомянула» не его, а 170 миллионов советских людей.
Выражение «Всех не перевешаешь» хорошо известно по крайней мере с начала XIX века. В романе Михаила Загоскина «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829) местная власть приказывает повесить захваченных разбойников.
«Глухой ропот пробежал по всей толпе. (…) …Местах в трех раздались голоса:
– Как-ста не на виселицу!.. Много будет!.. Всех не перевешаешь!..»
Политическую окраску этот возглас приобрел в годы народовольческого террора, когда впервые после восстания декабристов возобновилась смертная казнь через повешение. 1 марта 1887 года в Петербурге были арестованы революционеры, готовившие покушение на Александра III, в т. ч. Александр Ульянов. Несколько дней спустя начальник Симбирского жандармского управления фон Брадке докладывал в столицу:
«Когда 5-го марта в г. Симбирске была получена телеграмма Северного агентства о задержании в Петербурге, на Невском, трех студентов тамошнего университета, то эта весть быстро распространилась по городу (…). Один из служащих в Симбирском отделении государственного банка, прочтя телеграмму, выразился: “Таких людей следовало бы вешать”. Окружающие ответили ему: “Их много, всех не перевешаешь”».
Позднее этот возглас встречался в литературе о революции 1905–1907 гг. и о Гражданской войне – например, в пьесе Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69» (1927). Можно полагать, что из текстов подобного рода его и узнала Зоя Космодемьянская.
Наконец, в словарь Даля включена поговорка «Наших дураков отсель до Москвы не перевешаешь». Именно ее имел в виду Лев Толстой в первом варианте «Войны и мира»: «…этих до Москвы не перевешаешь, это всё дураки».
«Дураки» легко заменялись «родней», например: «Ведь у меня, дитятко, родни до Москвы не перевешаешь» (т. е. очень много). (А. П. Крюков, «Рассказ моей бабушки», 1832.)
Как эта поговорка возникла, можно только строить догадки. В России вплоть до первых десятилетий XVIII века основным способом казни было обезглавливание. Повешение также было нередким, но массовая казнь через повешение не практиковалась. А в 1743 году императрица Елизавета Петровна заменила смертную казнь за уголовные преступления каторгой (так что в этом вопросе мы очень долго были впереди планеты всей).
До революции 1905–1907 гг. массовые повешения применялись лишь в 1774–1775 гг., при подавлении восстания Пугачева. В каждом городе и во множестве деревень, принимавших мятежников, стояли виселицы с повешенными. Для пущей острастки виселицы устанавливали на плоты и пускали по рекам (отсылаю читателя к «Пропущенной главе» «Капитанской дочки»).
Уж не тогда ли и возникла поговорка о «наших дураках»?
