Дальше: Порядочный человек делает подлости без удовольствия

Порок наказан, добродетель торжествует

В III веке основатель неоплатонизма Плотин писал: «Все мы очень хотим, чтобы добродетель была достойно вознаграждена, а порок – примерно наказан» («Эннеады», III, 2, 6).

Для христианских богословов этот тезис стал уже не пожеланием, а несомненной истиной, хотя способы и сроки воздаяния за зло и добро предоставлялись усмотрению Всевышнего. (Об истории обратного по смыслу выражения «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным» в этой книге рассказано выше.)

В России изречение «Порок наказан, добродетель торжествует» в этой или близкой форме цитировалось с середины XIX века. Оно применялось – и применяется до сих пор – в двух контекстах: более общем, восходящем непосредственно к христианскому богословию, и более узком, применительно к сфере искусства.

Во втором смысле оно всегда носит оттенок иронии; этот оттенок со временем перешел и на употребление сентенции в ее первоначальном смысле. Начало этому положил уже Пушкин:

И при конце последней части
Всегда наказан был порок,
Добру достойный был венок.

А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен – и в романе,
И там уж торжествует он.

(«Евгений Онегин», гл. 3-я (1824), XI–XII)

Едва ли не окончательно похоронил эту формулу Белинский:

Мальчику задают тему: «Порок наказывается, добродетель торжествует». Сочинение, в форме хрии или рассуждения, должно быть представлено через три дня, а иногда и завтра. Что может знать мальчик о пороке или добродетели?

(Рецензия на книгу Н. Ф. Кошанского «Общая риторика», 1844)

Здесь уже не детям, но всему человечеству, без различия пола и возраста, говорит Борис Михайлович, – с чрезвычайными ошибками против грамматики, т. е. синтаксиса и уменья ставить знаки препинания, – что добродетель полезна и рано ли, поздно ли будет торжествовать, а порок вреден и непременно будет наказан.

(Рецензия на роман Б. Федорова «Князь Курбский», 1843)

Какого бы рода и содержания ни была пьеса, (…) к концу добродетель награждается, порок наказывается.

(«Александринский театр», 1845)

К концу романа герои соединяются законным браком и живут счастливо. Добродетель награждена, порок наказан.

(Рецензия на роман Поля Феваля «Сын тайны», 1847)

Некрасов предпослал своей незаконченной «Повести о бедном Климе» (1841–1848) эпиграф:

Добродетель никогда не остается без награждения, а порок без наказания.

С детской прописи.

Сатирическая комедия Салтыкова-Щедрина «Смерть Пазухина» (1857), запрещенная к постановке, заканчивалась репликой:

– Господа! представление кончилось! Добродетель… тьфу, бишь порок наказан, а добродетель… да где ж тут добродетель-то!

Персонаж комедии А. Н. Островского саркастически замечает:

– Значит, отдадут ему вас, отдадут деньги – добродетель награждается, порок наказан.

(«На всякого мудреца довольно простоты» (1868), V, 1.)

Не так было еще у Державина в начале XIX века:

Порок из праха не воспрянет,
А добродетель вечно станет
Пить свет и жизнь Творца с очес.

(Ода «Тление и нетление» (1813), посвященная памяти М. И. Кутузова)

Здесь Державин обращался к христианской проповеднической традиции.

Применительно к литературе эта формула появилась во Франции в XVII веке. «Добродетель в них всегда вознаграждается, а порок наказывается», – писал Шарль Перро о народных сказках в предисловии к сборнику своих стихотворных сказок 1695 года.

Зато в программном предисловии Теофиля Готье к его роману «Мадемуазель де Мопен» (1836) эта формула уже не более чем предмет насмешки:

Разумеется, добродетель – почтенное свойство, и нам отнюдь не хочется – Боже сохрани! – ею пренебрегать. Это порядочная, достойная женщина. (…) Мы даже согласимся, что для своего возраста она еще хоть куда и прекрасно сохранилась. Очень приятная бабушка, но все-таки бабушка…

…Подлаживаясь под понятия критиков (…), я настрочил современную драму, (…) где провиденциальная идея была подана в форме страсбургского паштета из гусиной печенки, который до последней крошки поедает герой, совершивший перед тем несколько изнасилований; паштет добавляется к угрызениям совести, и все вместе приводит к тяжелейшему несварению желудка, от которого он и умирает. Такой, можно сказать, высоконравственный финал, доказывающий, что существует божественная справедливость, что порок всегда бывает наказан, а добродетель – вознаграждена.

(Перевод Е. Баевской)

В 1864 году цензура запретила драму Козьмы Пруткова «Торжество добродетели». Рукопись надолго затерялась и была опубликована лишь в 1959 году. Одной цитаты достаточно, чтобы понять почему:

«…Нет на свете государства свободнее нашего, которое, наслаждаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти».

За 29 лет до публикации прутковской драмы Владимир Набоков взял то же заглавие для памфлетного эссе о советской литературе:

Все благополучно, добродетель торжествует. (…) Мы возвращаемся к самым истокам литературы, к простоте, еще не освященной вдохновением, и к нравоучительству, еще не лишенному пафоса. Советская литература несколько напоминает те отборные елейные библиотеки, которые бывают при тюрьмах и исправительных домах для просвещения и умиротворения заключенных.

(«Торжество добродетели», в газ. «Руль» (Берлин), 5 марта 1930 г.)

И совершенно по-новому, с неожиданной силой прозвучала старинная формула в начале первого тома «Архипелага ГУЛаг» (1973):

Представление о справедливости в глазах людей исстари складывается из двух половин: добродетель торжествует, а порок наказан. Посчастливилось нам дожить до такого времени, когда добродетель хоть и не торжествует, но и не всегда травится псами. Добродетель битая, хилая, теперь допущена войти в своем рубище, сидеть в уголке, только не пикать. Однако никто не смеет обмолвиться о пороке. Да, над добродетелью измывались, но порока при этом – не было. Да, сколько-то миллионов спущено под откос – а виновных в этом не было.

Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтоб только не выпер наружу, – мы СЕЕМ его, и он еще тысячекратно взойдет в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за «слабости воспитательной работы». Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие. И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!

Назад: Помни о смерти

Дальше: Порядочный человек делает подлости без удовольствия