Глава 38
– «Рептильному мозгу около четырехсот миллионов лет, он сформировался в ту эпоху, когда первые сложные живые организмы, а именно рыбы, обитавшие в океане, вышли на сушу и приспособились к наземной среде. – Кристофер сделал паузу, облизнул губы и продолжил чтение: – Лимбический мозг оформился шестьдесят пять миллионов лет назад у первых двуногих, которые миллионы лет жили на деревьях, служивших им укрытием от хищников и главным источником пропитания».
Услышанное не укладывалось у Сары в голове и вместе с тем казалось предельно логичным. Кристофер дочитал третий абзац:
– «И наконец, третьему слою мозга, неокортексу, всего три миллиона шестьсот тысяч лет, он начал формироваться с появлением австралопитеков и открытием огня, в результате кардинально изменил ход эволюции и сделал возможным рождение биологического вида homo sapiens».
Закрыв книгу, Кристофер повернулся к Саре, которая завороженно смотрела на распечатку трех символов – рыбы, дерева и огня, хранящихся в подсознании каждого человека.
– Вторая шкала на аппарате в операционной измеряет время. «T» означает «time», «P» – «present», а «X» соответствует самой отдаленной от нас точке в истории возникновения жизни на Земле, до которой рассчитывали добраться отец и его коллеги в процессе экспериментов.
Голос Кристофера стих, и в полной тишине вдруг зазвучал другой – из динамика диктофона, так и не выключенного Сарой. Снова заговорил Натаниэл Эванс, теперь уже устало и довольно напряженно:
«Третье февраля тысяча девятьсот шестьдесят девятого. Три года и тридцать четыре дня исследований. Ночью умер один из наших испытуемых. Накануне днем он снова подвергался регрессивному гипнозу и по всем показателям хорошо переносил процедуру – ему удалось погрузиться на два с половиной миллиарда лет… После выхода из гипнотического состояния испытуемый не понимал, где находится, не узнавал окружающих и быстро заснул глубоким сном. Утром мы нашли его мертвым, рот был разинут в безмолвном крике… Сегодня нам предстоит повторить тот же эксперимент с испытуемым номер два, чтобы понять, что произошло с первым. К сожалению, как выяснилось, людей, способных переносить подобные погружения, чрезвычайно мало, и все они отличаются исключительным даром противостоять страху. Лучшим материалом в данном случае могли бы послужить психически больные, однако в нашем распоряжении осталась всего лишь дюжина относительно здоровых испытуемых, и среди них два советских шпиона, продемонстрировавших весьма любопытные результаты. На этих двоих мы возлагаем большие надежды, поэтому было решено изолировать их от остальных и поставить метки на лбу во избежание потери времени – недавно у нас тут случилось что-то вроде мятежа, испытуемые каким-то образом вышли из камер и всей толпой пытались прорваться к выходу. Однако на ошибках учатся – мы учли все промахи и теперь, возможно, как никогда близки к тому, что искали с самого начала…»
Голос Натаниэла Эванса умолк.
– Можешь перемотать? – заволновался Кристофер. – Он же будет еще говорить…
– Магнитная лента очень хрупкая, – покачала головой Сара. – Если порвется, мы ее не восстановим.
Он снова посмотрел на часы:
– Сколько времени пленка будет прокручиваться в режиме воспроизведения?
– Думаю, там осталось часа на два.
– Слишком долго! Лазарь должен позвонить через… один час сорок шесть минут!
– А если пленка порвется, нам все равно нечего будет ему сказать.
Кристофер принялся мерить шагами библиотеку, настороженно прислушиваясь к каждому шороху на записи.
Шестьдесят невыносимых минут прошли в полном молчании. Журналист несколько раз терял терпение и бросался к диктофону, чтобы перемотать пленку, но Сара ему не позволила. В глубине души он был благодарен ей за это, однако ничего не мог с собой поделать и пробовал снова и снова. Запавшие от усталости глаза лихорадочно блестели, руки дрожали, на него страшно было смотреть.
– Остался еще примерно час, – сказала Сара.
Кристофер опять заметался по библиотеке из угла в угол. Сара тоже чувствовала, как нарастает тревога, и уже стала опасаться, что не сумеет с ней справиться. Оба были на пределе.
И вдруг из динамика диктофона донесся знакомый механический шум. Сара подскочила на стуле, Кристофер, только что в изнеможении опустившийся на пол, рывком поднялся. На записи послышались приглушенные расстоянием голоса: несколько человек озабоченно переговаривались, один – Кристофер снова узнал отцовский голос – раздавал указания.
«– Мы же его убьем, доктор!
– Держите же его! И вколите дозу!
– Почти… пять миллиардов, сэр! Слишком опасно!
– Дайте мне шприц!»
На фоне голосов все громче звучали хрипы и сдавленное мычание.
«– Сердечный ритм уже три минуты превышает отметку двести двадцать, сэр! Он не выдержит!
– Зафиксируйте его, я сделаю инъекцию через пять… четыре… три… две…»
Некоторое время слышался лишь звук работающих медицинских аппаратов.
«– Сердце в порядке, сэр, – раздался наконец чей-то голос. – Он дышит.
– Хорошо… Что показывает графортекс?» – спросил Натаниэл Эванс.
Помощник молчал.
«– Саландер, я к вам обращаюсь! Что на графортексе?!
– Сэр…
– Ну?!
– Что-то не так…
– Да говорите же, мать вашу!
– Абсурд какой-то… Стрелка должна была остановиться здесь, но она… она вышла за нижнюю границу эпохи рептильного мозга и… и продолжает стремительно опускаться! – Помощник опять замолчал, словно никак не мог сформулировать мысль или боялся произнести ее вслух. – Сэр, я думаю, мы только что открыли… четвертый слой мозга… еще более древний…»
Кристофер и Сара разинув рот смотрели на диктофон.
«– Он не шевелится, сэр! – сообщил другой голос. – Вот-вот случится сердечный приступ!
– На какой мы временной отметке, Саландер? – рявкнул Эванс.
– Мы только что преодоле… – Помощник осекся – ему не дал договорить странный, постепенно набиравший силу звук.
– Что происходит? Почему испытуемый так кричит?!
– Не знаю, сэр… я… Боже, что это такое?!»
Крик сделался оглушительным и невыносимым – кто-то выл на звуке, отдаленно похожем на «у», все громче и громче, как самолет, разгоняющийся на взлетной полосе. Саре и Кристоферу стало плохо – горло перехватило от тоски, в груди похолодело.
«Заткните ему рот!!!» – заорал Эванс.
Послышались заполошные возгласы остальных сотрудников, звон падающих металлических предметов. Сара и Кристофер повалились на пол, свернулись в позе зародыша, прижав ладони к ушам, во власти необъяснимого и неодолимого страха. Время будто остановилось, пространство исчезло, они превратились в животных, раздираемых невыразимым, бесконечным ужасом.
И вдруг крик оборвался.
Немного придя в себя, они оба заплакали – сами не знали почему, понимали только, что пережили сейчас нечто нестерпимое для человека.
После короткой паузы Натаниэл Эванс, уже в одиночестве, опять заговорил:
«Двадцать пятое февраля тысяча девятьсот шестьдесят девятого. Три года и пятьдесят шесть дней экспериментов. Изучение того, что мы назвали «Крик» с большой буквы, похоже, займет больше времени, чем можно было рассчитывать. Некоторым членам команды, в том числе мне, понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя после… того инцидента… Запись была передана в министерство обороны. Оттуда нам сообщили, что результаты испытаний в полевых условиях превзошли ожидания военного руководства и что наша работа над этим проектом успешно завершена. Но мы, разумеется, продолжили изучение феномена и уже получили поразительные данные. Прежде всего, мы отправили запись на экспертизу нескольким музыковедам, группе врачей разных специальностей и антропологам. Все они пришли к единодушному заключению: человек не способен воспроизвести подобный звук. Новое исследование привело нас к открытию… – Отец Кристофера замолчал и перевел дыхание. – Крик, который издал испытуемый, идентичен звуку новорожденной Вселенной, зафиксированному космическими спутниками. Точнее, частота этого Крика соответствует частоте отголосков Большого взрыва, так называемому космическому звуковому послесвечению. – Натаниэл Эванс гулко сглотнул. – Наш испытуемый кричал под регрессивным гипнозом, погрузившись в прошлое почти на пятнадцать миллиардов лет – ко времени сотворения Вселенной…»
Кристофер неподвижно сидел в ступоре, обхватив голову руками. Сара, в отличие от него, изо всех сил пыталась сохранить здравый рассудок.
– Теперь у нас есть то, что нужно Лазарю, – сказала она, тряхнув головой, будто отгоняя безумные мысли, которые не укладывались в мозгу. – Мы знаем суть проекта «Четыре-Восемь-Восемь». Давай поднимемся на первый этаж и будем спокойно ждать звонка.
Кристофер молча кивнул. На часах было 23:58.
Они торопливо зашагали к выходу из библиотеки – обоим не терпелось отдать Лазарю выкуп за жизнь Симона. Но вдруг в диктофонном динамике опять зашуршало, затрещало, и раздался довольный голос Натаниэла Эванса:
«Эй, дружок, а вот и твой ужин».
В ответ зашипело какое-то животное, вроде бы запищали мыши, а Эванс снова заговорил:
«Опираясь на результаты, полученные экспериментальным путем в рамках проекта «Павор», мы можем перейти… к проекту «Четыре-Восемь-Восемь»…»
Послышались щелчок, затем глухой скрип и шорох – на этом пленка закончилась.
Кристофер уставился на Сару, будто хотел прочесть на ее лице подтверждение только что услышанного. Но на осмысление и обсуждение времени уже не осталось – Лазарь позвонит в назначенный час, и заставлять его ждать нельзя, даже если последние слова Эванса свели на нет всю ценность того, что им с таким трудом удалось выяснить.
– Солги ему! – велела Сара и кинулась к лестнице.
Мобильный телефон Лазаря зазвонил, едва они выскочили на первый этаж.
Кристофер, выдохнув, принял вызов.
– Двенадцать часов истекли. Я вас слушаю, – просипел знакомый голос.
