Глава 2
Ягуар и ББИ
Просыпаться не хотелось от слова совсем. Не хотелось возвращаться в реальность, в которой вместо точечных светильников на потолке — вычурная хрустальная люстра, и сам потолок, к слову, весь в лепных загогулинах. Дневной свет приглушают не жалюзи, а тяжелые шторы. И плазму на стене (подарок родителей по случаю начала самостоятельной жизни) заменяют картины.
Селани явно увлекалась авангардизмом.
А вон там ажурная ширма с перекинутым через нее пеньюаром и одиноко свисающим чулком в сетку. А вот здесь…
Перевела осоловелый взгляд влево и едва не закричала, увидев рослую девицу, сидевшую в кресле.
— Мирэль Тонэ, как самочувствие? — участливо поинтересовалась девушка.
Должно быть, служанка, раз на ней строгое черное платье с белым фартуком и рукавами-фонариками.
— Вроде бы лучше.
Хотя нет, вру. Хуже. От того, что проснулась все там же, то есть неизвестно где.
— Мигрень больше не мучает?
— Мигрень не мучает.
А вот осознание, что застряла в чужом теле, еще как мучает. Прямо-таки истязает. Никаких плетей не надо.
— Это все из-за браслета, — обрадовалась моему ответу девушка.
Проследив за ее взглядом, я заметила на запястье Селани (временно моем запястье) украшение с прозрачным камнем. Его сердцевина, как перстень Демаре, излучала подозрительное мерцание.
Тварь изначальная! Магическая цацка!
Меня подбросило на кровати, как подаваемый ракеткой воланчик.
Или что он там говорил, тварь-хмарь? И почему я вспоминаю слова этого мерзавца? О нем вспоминаю… Вот гадство.
Браслет украсил собой тумбочку, а я перестала украшать собой кровать. Подскочила на ноги, решив, что хватит изображать бревнышко в футляре, пора отсюда выбираться.
— Ну что же вы? — заволновалась безымянная. — Зачем же сняли? Сами ведь говорили, что аурин помогает, когда голова раскалывается. Я его на вас и надела. Вы вернулись совсем болезная.
— Мне уже легче, обойдусь и без браслета.
Я продолжала озираться, не зная, с чего начинать освободительную кампанию самой себя из чужого тела и из чужого мира. Для начала, наверное, лучше переодеться во что-то более простое. Повседневное. Без выреза, из которого пышная грудь актрисы так и норовила выпрыгнуть; и без висюлек, практически заменявших Селани юбку.
А еще надо будет подкрепиться. Об этом настойчиво напоминал урчащий желудок.
— Я бы хотела перекусить.
Девушка округлила глаза:
— Но вы же после трех никогда не едите!
— Это все из-за головной боли, — не растерялась я. — Она вытянула из меня все соки. Пожалуйста, принеси чего-нибудь. И побольше.
Есть и правда хотелось неимоверно. Должно быть, всему виной стрессы.
Служанка продолжала удивленно на меня пялиться, и я поняла: нужно вести себя осторожней. В идеале — разузнать о привычках актрисы и, пока вынуждена быть ею, постараться привить их себе. Только невредные, конечно. Потому что поститься изо дня в день после трех — это насилие над телом.
Мне снова вспомнился разговор конкурсанток в доме местного Аль Капоне. Не хочу быть ни без вести пропавшей, ни трудиться во благо Ньерры на шахтах. Вообще не хочу иметь ничего общего с этим миром.
После ухода служанки я приступила к знакомству с апартаментами мирэль Тонэ. Одна из светлых дверей вела в не менее светлую ванную. Другая уводила в гардеробную, едва ли уступавшую размерами спальне.
Сколько же тут было тряпок! Десятки, если не сотни платьев, плиссированных юбок и воздушных блуз. Уже не говорю про обувь и аксессуары. Одна стена была сплошь завешана шарфиками! Меховыми, перьевыми, из пайеток и шелка. Бесчисленные коробки со шляпками и футляры с перчатками громоздились на тянущихся к лепным сводам полках. Все вызывающе-яркое, кричащее. С трудом удалось отыскать простое темно-зеленое платье с витым шнурком, перехватывающим бедра, а к нему сумочку из, подозреваю, змеиной кожи.
Переодевшись, я не без опаски приблизилась к туалетному столику и, плюхнувшись в кресло, взглянула на свое отражение. Поежилась. Потом, вздохнув обреченно, пригладила растрепавшиеся после сна волосы. Чтобы слиться с образом, заглянула в первую попавшуюся шкатулку и овила шею жемчужными бусами. Надавив на помпу, пшикнула на себя парфюмом. Это была одна из многочисленных бутылочек, красовавшихся на трехъярусной стеклянной горке, словно пирожные макарон в витрине маленькой французской кондитерской.
Служанка все не появлялась, и я продолжила рыться в вещах актрисы. Повыдвигала ящики секретера в поисках чего-то, что помогло бы ближе с ней познакомиться. Но вместо Селани неожиданно для самой себя лучше узнала Фернана Демаре. Владельца всемирно известного ювелирного Дома и самого большого алмазного карьера во всей Эоне. В общем, местного Креза.
Со страницы газеты на меня хмуро, тяжело, как несколько часов назад в кабинете, взирал Алмазный король. По крайней мере, так его называл неизвестный журналист.
«Загадочное исчезновение Жизель Демаре», — гласил заголовок на первой полосе.
Схватив газету, я заскользила по строчкам взглядом. Статью проглотила, можно сказать, не жуя, и чуть ею не подавилась.
Вот значит как! У Демаре таинственным образом пропала жена. Подозреваемых нет, но газетчик как бы между прочим отмечал, что в последнее время отношения у супругов были так себе. Напряженные. Если не сказать взрывоопасные. «Они часто скандалили, в том числе на людях», — заявлял автор статьи.
Дочитать я не успела, потому что в комнату снова вплыла служанка.
— Мирэль Тонэ, вас к телефону. Грегуар Фриэль, — заговорщицки понизив голос, произнесла она, потом приподняла брови и добавила: — Кажется, сердится.
Грегуар. Фриэль.
Кажется, сердится.
Кажется, мне нужна записная книжка, потому что у меня скоро голова взорвется ото всех этих мируаров, ягуаров и жужженов. Интересно, у Селани есть записная книжка? И почему на нее все сердятся, хотела бы я знать.
— Сейчас подойду, — отложила газету и поднялась.
Чуть не навернулась со шпилек, и увидела, как у служанки округлились глаза.
— Не выспалась, — пояснила, оглядывая себя в зеркале.
Не объяснять же ей, что вся моя обувь — это балетки, туфли-лодочки с детским каблуком или сабо на невысокой платформе. А зимой и подавно, ходить по нашим улицам в сапогах на каблуке может только профессиональная каскадерша или модель, оттоптавшая с десяток подиумов. Снег у нас убирают по большим праздникам, а лед скалывают еще реже.
Стоило вспомнить про снег и лед, как память услужливо нарисовала родной район, дома-девятиэтажки и громыхающие по проспекту трамваи. Наверное, специально для того, чтобы мне захотелось домой еще больше. Обнять Мишку, рассказать ему эту сумасшедшую историю, и вместе над ней посмеяться.
Так, все.
Сейчас не время бередить себе душу. Сначала поговорю с Грегуаром, потом подумаю о том, как отсюда выбираться. Пока меня не отловили и не отправили в каменоломни. Ну или еще куда-нибудь.
Только тут я поняла, что понятия не имею, где в этом доме телефон. Явившись с собеседования, я в трансе прошла вслед за кем-то (подозреваю, что как раз за служанкой) до спальни, поэтому даже приблизительно не представляю, куда мне сворачивать. А сворачивать было куда! Высунув нос из спальни, я обнаружила по меньшей мере три пути: направо, налево и прямо, совсем как в сказке.
Искренне надеюсь, что сказка не будет страшной.
Учитывая, что направо и налево расходился коридор, решила пойти прямо и не прогадала: прямо вывело меня к лестнице. Последняя туго накрученным локоном уходила вниз, а внизу, в холле, стоял пресловутый… телефонный аппарат. Иначе это бронзовое антикварное нечто с массивной трубкой и диском-кругляшом назвать было нельзя. Телефон обнаружился на столике, рядом с которым расположился небольшой полосатый диванчик, на него я и приземлилась.
Во-первых, стоять на таких шпильках долго я не могла, а во-вторых, лучше сразу сесть, потому что мало ли. Подхватила трубку и чуть не выронила снова: с непривычки выдающийся рожок впечатался в подбородок:
— М-м-м… да?
— Селани! — рявкнула трубка мужским голосом. Высоковатым на мой вкус, но весьма грозным. — Ты почему не на репетиции?
Репетиция?!
— Я…
— Я-а-а-а! — передразнила трубка. — Немедленно в «Ле Гранд»! Ко мне в кабинет!
Прежде чем я успела вставить хоть слово, мне в ухо что-то щелкнуло, но вопреки привычным коротким гудкам воцарилась тишина.
— Эй? — на всякий случай позвала я.
Поскольку мне не ответили, вернула трубку на рычаг. Только сейчас заметила, что в самой сердцевине диска мигает камушек. Сияющий такой.
В общем, все понятно. Магтелефон.
Еще понятно, что начальство во всех мирах одинаково. Непонятно только, что мне делать с репетицией, потому что актриса из меня как из слона балерина. И то, мне кажется, из слона балерину сделать гораздо проще. Тот случай с новогодним утренником был не единственным, в школе меня попытались включить в спектакль, на роль служанки для мачехи Золушки. Я вышла на сцену, увидела полный зал учителей, родителей и школьников, и залипла. К счастью, не растерялась одноклассница, которая играла мачеху, она пинками выгнала меня за кулисы за нерасторопность и спасла спектакль.
В общем, в том, что касается актерского мастерства, Ира Илларионова — полный ноль. И ведь умею общаться с людьми, с детьми так вообще чувствую себя замечательно, но когда вижу толпу, в которую надо говорить — меня вырубает. Я либо начинаю нести полную чушь, либо молчу и глазами хлопаю. Подозреваю, что это из-за той выволочки, которую мне дядя Игорь после елки устроил, но справиться с детской травмой пока не могу.
Еще подозреваю, что вряд ли такое оправдание устроит звонившего, но надо что-то решать. Пока я не знаю, как вернуться в свой мир, игнорировать этот по меньшей мере глупо. Но даже если бы мне это удалось, я сейчас не в своем теле и настоящая Селани не заслуживает проблем, в которые я вляпаюсь, пока она… гм, отсутствует. По идее, если я вернусь в свой мир, она вернется сюда...
Ой.
При мысли об этом я окончательно уверилась в том, что нужно ехать.
Хотя бы потому, что мне не хотелось бы вернуться домой и обнаружить, что меня уволили, и что заведующая при виде меня крутит у виска пальцем.
Решено!
Сейчас поеду в театр, поговорю с начальством Селани и попытаюсь объяснить, что я не здорова. Не знаю, устрицами там, отравилась. Или чем у них тут травятся… Это позволит выиграть время, пару дней, например, а потом я (надеюсь) найду способ вернуться домой.
— Накрыли обед, мирэль Тонэ, — служанка возникла рядом со мной. — Все, как вы любите: на крыше, с видом на площадь.
Все как я люблю!
— Я передумала, — сказала, прикидывая, как бы узнать ее имя. — Еду в театр. Предупреди водителя, пожалуйста.
Девушка кивнула:
— Хорошо, сейчас скажу Луарду.
Судя по тому, что она ничуть не удивилась, «передумала» для Селани было обычным делом, а я в очередной раз вспомнила о записной книжке.
Луард, водитель, водитель, Луард. Это я повторяла, пока поднималась наверх.
Сборы много времени не заняли, на туалетном столике Селани Тонэ обнаружилось все необходимое. Пудра сделала лицо бледнее, губы я красить не стала, еще и слегка растушевала под глазами темные тени, из-за чег остала похожа на жертву маньяка или панду в стиле ретро. Ну ладно, до панды я по окружным габаритам не дотягивала, а вот до жертвы маньяка — вполне, особенно если с воплями носиться по дому.
На выходе меня встречал Луард, который слегка округлил глаза. Тактично кашлянул, но все-таки распахнул передо мной дверцу:
— Мирэль Тонэ.
Я опустилась на мягкое кожаное сиденье, отметив навесную крышу, сверкающий ослепительной белизной лак и хром на ручках. Не представляю, как они здесь называются.
Водитель повторно округлил глаза, но снова ничего не сказал. Обежал машину, я же старалась не пялиться на старинный торчащий из пола рычаг и руль в кожаной одежке. А вот ключей здесь вообще не было, но в следующую минуту я уже поняла, как она заводится. Едва опустившись на сиденье, Луард достал из кармана камень и вставил его в небольшое углубление на панели, рядом с рулем. Ромбовидный камушек вспыхнул, рассыпая сияние, и автомобиль ожил.
Мы прокатились по подъездной дорожке до распахнутых ворот и выехали на улицу.
Сейчас, когда моя голова больше не напоминала чугунный колокол, я прилипла взглядом к стеклу. Сначала замелькали ухоженные домики, все как на подбор трехэтажные, явно соревнующиеся друг с другом по вычурности отделки и красоте завитушек на тяжелых воротах. Я даже вывела формулу: чем больше завитков и крендибоблей на решетке, тем больше позолоты на фасаде, а еще лепнины и прочей отягчающей архитектурный ансамбль красоты.
Из обители злата и сияния мы выехали на улочку, ведущую вниз, и я сразу забыла обо всем на свете. Дорога шла под гору, а внизу открывался такой вид, что перехватывало дыхание. Безбрежное море переливалось всеми оттенками синего и бирюзы. Смягченная слепящим солнцем, которое еще не собиралось садиться, но уже всерьез об этом задумалось, вода напоминала растянутое на ткацком станке полотно, по которому изредка проходила легка рябь волн. Я настолько засмотрелась на эту красоту (в отличие от позолоты и лепнины совершенно естественную), на подступающую к кромке воды нитку берега, на которую были нанизаны бусины вилл, на белые пятнышки яхт, на возвышающиеся над ними горы, что чуть не пропустила явление Ле Гранд.
Огромные буквы были отлично видны даже с большого расстояния.
Театр расположился на набережной, на огромной уходящей в воду площадке, и напоминал… гм, алмаз. В том, что здесь все помешаны на драгоценных камнях с магической составляющей, я уже убедилась, но понятия не имела, что настолько. Алмаз, то есть театр, стоял на острие, из-за чего создавалось ощущение, что он парит над окружавшей его площадью. Сама площадь представляла собой круг, к которому с воды протянулись ниточки причалов, а с суши — подъездные дорожки. К одной из таких мы и спускались, петляя по извивающемуся змеей склону дороги, и чем ниже мы опускались, тем больше алмаз вырастал над нами.
А он точно не грохнется?
Я поняла, что спросила это вслух, когда водитель в очередной раз на меня вылупился.
— Я что-то не то сказала?
— Вы сегодня немного странная, мирэль Тонэ.
— Это почему же? — решила сразу уточнить, что делаю не так.
— Во-первых, вы никогда не садитесь на переднее сиденье.
— А во-вторых?
— А во-вторых, с чего бы ему падать? — Луард покосился на меня. — Его держит магия кольца из девяти ардунийских камней.
Ну кто бы сомневался.
— Я пошутила. По-шу-тила, Луард! Представляете, что будет, если он грохнется?
Водитель покосился на меня.
— Погибнет много людей.
Да, с чувством юмора у Луарда туго…
— Еще вы никогда не называли меня Луардом и не выходили из дома если… — мужчина замялся, — неважно себя чувствуете.
… А у меня с конспирацией.
Ладно хоть грим под панду удался. То есть под неважно чувствующую себя девицу.
Приободрившись этой мыслью, решила по возможности меньше говорить и больше слушать. Машина вкатилась на подъездную дорожку и остановилась у самого острия. Отсюда, конечно, это было никакое не острие, а вполне себе квадратная низушка, то есть вход. Огромные стеклянные двери приглашали в холл со всех четырех сторон, и, если сооружение такое шикарное снаружи, я даже не представляю, какое оно внутри.
Кстати, о внутри.
— Проводите меня к мируару Фриэлю? — для достоверности потерла виски. — Я действительно не очень хорошо себя чувствую, и буду очень вам благодарна.
— Разумеется, мирэль Тонэ.
Вот и чудесно.
— Только сначала мне нужно будет отогнать автомобиль. Здесь запрещено парковаться.
Кивнула, и, стоило водителю подать мне руку, задрала голову. Снаружи «алмаз» был непрозрачным, а вот внутри… Внутри все выглядело роскошно. Огромный холл переливался проникающим сквозь грани солнечным светом, из-за чего узоры на мраморе казались золотыми. Колонны, щедро увитые лепниной, хрустальные люстры, лестница и лифты, а еще балконы, перила которых представляли собой сделанные из золота завитки. Не успела я как следует проникнуться помпезностью Ле Гранда, как ко мне подлетел Луард:
— Мирэль Тонэ! Что вы здесь делаете? Нам же нужен служебный вход.
Ах, да. Служебный вход.
— Зашла полюбоваться, — я капризно надула губы. — Мне так редко удается посмотреть на театр со стороны зрителя…
Луард пробормотал что-то неразборчивое и потянул на себя тяжелую ручку, открывая передо мной дверь.
Служебный вход оказался за алмазом, и коротко поздоровавшись с администратором в форменной одежде, я оперлась на руку водителя. К счастью, по пути нам никто не попался, и у кабинета звонившего мы оказались в считанные минуты. За это время я успела насладиться мягкостью ковровой дорожки, «съедающей» стук каблуков, поглазеть на бесчисленные настенные светильники в форме алмазов, и хотя бы приблизительно сложить в голове план разговора.
Я опоздала на репетицию, потому что приехала домой и неважно себя почувствовала. Вот только прилегла на минуту-другую, как провалилась в сон и забылась, поэтому я очень-очень прошу меня извинить и предоставить отпуск за свой счет, ну или как это у вас там называется, но мне вот позарез нужно вернуться в свой мир. То есть отдохнуть, буквально пару дней, после чего я свеженькая как огурчик вернусь и сыграю роль так, что все упадут.
На этой оптимистичной ноте я действительно поверила в то, что у меня все получится, поэтому даже когда мы затормозили у кабинета с массивной дверью и тяжелой бронзовой ручкой, подвоха не заподозрила. Водитель с явным облегчением от меня отцепился и кивнув — мол, жду снаружи, ретировался, а я постучала и прошла в кабинет. То есть сначала в приемную.
Сидевший за столом секретарь вздернул голову, но тут же поморщился и ткнул в сторону соседней двери.
— Ждут-с.
Я рванула на себя дверь и вошла в кабинет, не забыв предварительно прижать пальцы к виску:
— Мируар Фри… — начала было я, но договорить не успела.
Во-первых, кресло за столом пустовало. А во-вторых, меня притянули к себе так резво, что я не успела даже пикнуть. Притянули, облапав за нижние девяносто (или сколько там было у Селани), а потом ткнулись горячими губами в шею.
Да, к такому повороту событий жизнь меня не готовила.
И к такому тоже: когда мужская рука скользнула под платье, задирая подол, я извернулась с несвойственной мне прытью и отскочила в сторону. Это дало возможность наконец-то рассмотреть владельца кабинета (а может, и всего театра, судя по табличке «антрепренер» на обратной стороне двери). Невысокий, едва достающий Селани макушкой до подбородка, широкоплечий, с намечающимся пузиком, которое, однако, пока еще удерживали плотно застегнутая рубашка и пиджак. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад и так пропитаны гелем, что я не представляла, как он их вечерами расчесывает. Лицо — скорее привлекательное, с крупными чертами и особенно выдающимся вперед носом с горбинкой, губы не по-мужски мягкие, а глаза… глаза сверкают, и что-то мне это совершено не нравится.
— О-о-о, мой фидруарчик хочет поиграть? — произнес мужчина, вскинув густые брови.
Фидру… кто? В следующую минуту меня перестало это интересовать, потому что, хитро подмигнув, он повернул ключ в замке и двинулся в мою сторону.
— Послушайте, мистер… мессир… мируар…
— Какая ты сегодня игривая! Грег, Ани, для тебя просто Грег… но я не возражаю, если ты будешь звать меня мируар Грег.
А вот это уже катастрофа!
Я попятилась, наткнулась попой на стол и пятой точкой проехалась по нему вправо.
— Аррр! — изобразила оголодавшего тигра надвигающаяся катастрофа. Даже пальцами шкрябнула по воздуху для достоверности.
Не знаю, есть ли в этом мире дикие кошки, но дикие антрепренеры точно имеются.
— Грегуар Мирг… то есть…
На меня прыгнули прямо к столу, я соскользнула с уголка, но больше ничего сделать не успела. На сей раз меня сграбастали в объятия с такой силой, что перехватило дыхание, а потом на этот самый стол вернули, и что-то мне подсказывало, совсем не для того, чтобы поговорить о репетиции.
— Муа…
Шлеп!
Я вовремя подхватила первую попавшуюся папку, которую антрепренер поцеловал взасос, а следом стоявший поблизости графин, содержимое которого перекочевало прямо на пылающего от страсти мируара-ягуара. Взвыл он совершенно по-человечески, после чего как ошпаренный отскочил от меня на пару метров.
Я же, наконец почувствовав свободу, твердо вскочила на ноги (насколько позволяли каблуки): в одной руке папка, в другой графин. Кажется, идея с «плохо себя чувствую» провалилась еще на подходах.
— Совсем с ума сошла?!
— Назад! — предупредила воинственно.
— Ну разумеется! — Он выдернул платок из кармана пиджака с таким треском, что чуть не оторвал сам карман, и принялся вытирать залитое водой лицо. — Думаешь, построила глазки Демаре, и он уже расстелился ковриком у твоих ног? Так вот, моя дорогая Ани, это не про него!
— Демаре?
Демаре!
— Не строй из себя невинность! — рыкнул он, багровея лицом до перезрелого томата в стадии «сейчас брызну». — Луард позвонил мне сразу, как вы вернулись, и рассказал, что ты сегодня ездила к Демаре! Думаешь, я не понимаю, что это значит?
Ну почему же, я понимаю. Луард помимо водителя при Селани подрабатывает стукачом, а Селани, кажется… Тоже подрабатывает.
— Полагаю, не стоит напоминать, что дом, в котором ты живешь, принадлежит мне! — Грегуар вскинул вверх свой сосисочный палец. — И не только дом, но и платье, в котором ты сейчас вертишь своим соблазнительным задом направо и налево, и туфельки, и чулочки, и диадема…
Да поняла я, поняла, Селани вся его с потрохами. То есть содержанка.
— Помимо этого, — антрепренер отогнул второй палец, — актриса из тебя препаршивая! Ты ни одной роли толком не вытягиваешь, на тебя уже жаловались все, кому не лень!
— За что? — поинтересовалась я, стратегически отступая к двери.
Мне сейчас главное в приемную выбраться, пока он опять не решил, что я с ним кокетничаю.
— За что?! Ты играешь медсестру в военном госпитале, а ведешь себя как танцовщица из кабаре!
Он шагнул было ко мне, но я вскинула руку с графином, и мужчина остановился.
— В общем, так. Либо ты сейчас же обещаешь мне, что больше никогда… слышишь, никогда ни на шаг не приблизишься к дому Демаре, либо ты уволена!
В общем-то, пообещать я могла (не имею ни малейшего желания приближаться к дому Демаре), но после этого мне вряд ли удалось бы обойти антрепренера по окружности: в процессе этого маневра Грегуар крутился вокруг своей оси, ни на миг не выпуская меня из поля зрения. Только оказавшись у двери, я водрузила графин на секретер, а папку на всякий случай по-прежнему держала в руке.
Прости, Селани, но кажется, тебе придется искать новую работу.
— Ладно, — сказала и быстро повернула в замке ключ.
— Ладно?! — взвыл Фриэль не своим голосом, но я уже рванула дверь на себя и выскочила в приемную.
Секретарь, завидев меня, снова скривился, а в следующую минуту подскочил.
— Ты пожалеешь! — вслед за мной вылетел директор Ле Гранд. — Слышишь, Селани, ты пожалеешь!
Уже жалею, ага. Вот прямо сейчас и жалею.
— У тебя есть сутки, чтобы убраться из моего дома!
Я остановилась, словно на невидимую стену налетела.
Обернулась, чтобы встретиться с торжествующим взглядом Грегуара и поймать отвисшую челюсть секретаря. Тоже взглядом, разумеется, потому что чужие челюсти не моего ума дело. Точно так же, как и чужие дома, и чужие любовники! Мелочные, к слову сказать.
Я протопала обратно, мимо секретаря: он снова опустился за конторку и подпер подбородок руками (видимо, чтобы все-таки не потерять челюсть). Выразительно посмотрела на антрепренера, который уже праздновал победу, и безразлично произнесла:
— Да пожалуйста!
— Не только дом, слышишь, Селани?! Всю одежду, все драгоценности, которые я тебе подарил!
А я что говорила? Мелочный жлоб!
— Подавись! — отмахнулась.
— Заберешь хоть что-нибудь — заявлю в полицию!
— Не заберу, — хмыкнула я. — Оставлю тебе все платья, будешь надевать на светские приемы. С чулочками в сеточку.
Теперь челюсть отвисла у Грегуара.
Секретарь следил за происходящим со всевозрастающим интересом. Тонкие усики на треугольном лице подергивались, словно он как мышь принюхивался к свежей головке сыра.
— Будешь ходить пешком и спать под мостом! — рявкнул антрепренер.
— Лучше спать под мостом, чем спать с тобой! — парировала в багровое лицо.
Сунула папку, которую чуть не утащила с собой, ему в руки, после чего развернулась и направилась к дверям.
— Сегодня же съедешь! — ударило мне в спину волной антрепренерского гнева. — Прямо сейчас! Ключи Луарду отдай!
Но я уже вылетела за дверь, кипя от негодования. Так хлопнула ей, что у самой зазвенело в ушах, а после устремилась по коридорам предположительно в сторону, откуда меня привел Луард. Честно говоря, его сейчас тоже видеть не хотелось, особенно после того, что я узнала. Увы, выхода у меня не было, но позволить себе пятнадцать минут без Грегуаров, их прихлебателей и прочих я точно могу.
Основательно поплутав по коридорам, я все-таки вышла в холл, в тот самый, в который забрела, совершенно забыв про служебный вход. Мне распахнули дверь, и я устремилась на свежий воздух, уж что-что, а воздух здесь был действительно свежий. Пронзительный, звенящий, напоенный солью и солнцем.
Цокая каблуками по плитам, которыми была выложена площадь, приблизилась к металлическому парапету. Находился Ле Гранд довольно высоко, внизу камень облизывали волны, и я подумала, что в случае шторма театр наверняка защищает то же самое кольцо. Справа протянулась длинная лента набережной, слева — пляжи, за которыми вырастали очертания роскошных вилл.
Вздохнула и скосила губы (дурацкая привычка, не могу от нее избавиться, когда нервничаю).
Поздравляю, Ира, ты ББИ. То есть Бездомная Безработная Иномирянка.
И что с этим де…
Развернувшись, чуть не кувыркнулась от неожиданности за парапет: прямо на меня наступал внушительного роста мужик.
